Вступительная статья

Свою книгу Харт назвал "Морской путь в Индию". Но задача его, как он сам раскрыл ее в подзаголовке, была шире: не только дать "рассказ о плаваниях и подвигах португальских мореходов" - от первых экспедиций, организованных Генрихом Мореплавателем, до последней экспедиции Васко да Гамы, но также и описание "жизни и времени дона Васко да Гамы". Следует отдать справедливость Харту: с этой задачей он справился гораздо лучше, чем любой из его предшественников - историков географических открытий XIX-XX веков или литераторов.

Автор книги - американец, по специальности востоковед, уже на склоне лет взялся за историко-географические темы.

Харт не работал в португальских архивах, в которых, несомненно, хранится много еще не опубликованных документов, освещающих заокеанскую экспансию португальцев XV-XVI веков. Но он, повидимому, широко использовал значительную часть имеющейся обширной литературы на семи западноевропейских языках, опубликованной в течение пяти столетий - от "Хроники открытия и завоевания Гвинеи" Г. И. Азурары (современника Генриха Мореплавателя) до работ нашего времени.

В подавляющем большинстве случаев факты, сообщаемые автором, критически проверены (сравнительно редкие ошибки оговорены нами в примечаниях). В результате получилась - несмотря на небольшой объем книги - капитальная сводка всего того, что нам известно о жизни Васко да Гамы и о его трех экспедициях, особенно - о первой, которая сыграла важную роль не только в португальской, но и в мировой истории.

Менее полон фактический материал, собранный автором о португальских предшественниках Васко да Гамы. Правда, Харт достаточно подробно (и вполне правдиво) осветил деятельность таких замечательных предшественников Гамы, как Альвизе да Мосто (иначе Кадамосто - венецианец на португальской службе), Диогу Кан и Бартоломеу Диаш. Но он лишь бегло упоминает о других мореплавателях, которые положили начало португальской экспансии в южном направлении, исследовали и нанесли на сравнительно точные (для XV века) карты побережье Западной Африки от Гибралтарского пролива, до экватора, отдельные острова и целые архипелаги в субтропической и тропической зонах Атлантического океана.

Некоторые из этих островов были очень важными этапами на португальских морских путях последовательно - к тропической Западной Африке, к Экваториальной и Южной Африке, а в конце XV века и в XVI веке - к "Индиям". Кроме того, плавания от метрополии к островам северной субтропической Атлантики, к Мадейре и Азорским островам, освоенным уже португальцами, были для них "школой мореплавания", и именно эту школу прошли те кадры моряков, без которых ни один, даже самый талантливый из португальских мореходов (Бартоломеу Диаш) не мог бы добиться таких блестящих успехов.

Харт сознательно ограничил тему первого раздела своей книги рассказом только о португальских путешественниках (включая сюда Кадамосто) и только о тех из них, которые стремились к Индии морским путем, вокруг Африки^*.

^* (Единственное исключение, опять-таки вполне оправданное, представляет подробное описание скитаний по суше и морям Перу Ковильяна, который совершил путешествие в Индию в восточном направлении.)

Этим самоограничением объясняется то, что автор обошел ряд известных европейских путешественников - не португальцев (кроме Марко Поло), посещавших Индию задолго до Ковильяна, в XIII-XIV веках, и много лет живших в этой стране: итальянцев Джованни Монтекорвино, Одорико из Порденоне, Джованни Мариньолли и каталонского монаха Иордана. Ничего не говорит он о замечательных путешественниках в Индию XV века, в том числе об итальянце Никколо Конти и русском Афанасии Никитине, о котором Харт, конечно, знал, хотя бы по английскому переизданию книги "Хождения за три моря" в специальном сборнике известной серии общества Хаклюйта^*. Ничего не говорит автор также и о таком выдающемся путешественнике, современнике Васко да Гамы, как итальянец Лодовико Вартема.

^* ("Индия в XV веке". Сборник рассказов о путешествиях в Индию до открытия мыса Доброй Надежды. Издание общества Хаклюйта, серия I, № 22, 1858.)

Этим же самоограничением объясняется умолчание Харта о тех португальских мореплавателях - современниках Васко да Гамы, которые в самом начале XVI века стремились "открыть" Индию не тем путем, который проделал Гама, а западным морским путем - в обход с севера или с юга земель, только что открытых за Атлантическим океаном испанцами. Читатель не найдет в предлагаемой книге рассказов ни о братьях Кортириалах - Гашпаре и Мигеле, - пропавших без вести в поисках северо-западного пути, ни об искавшей в те же годы (1501-1502) юго-западный путь в Индию "анонимной" португальской экспедиции, участие в которой (действительное или мнимое) принесло такую незаслуженную и необычайную славу Америго Веспуччи ("Новый Свет" назван его именем - Америка).

Итак, Харт очень последовательно проводит свою линию: он описывает, кроме самого Гамы и его спутников, только тех португальцев, которые либо были его прямыми предшественниками в поисках морского пути в Индию вокруг Африки, либо действовали в Индии в промежутках между тремя экспедициями Гамы.

Харт дает убедительные, исторически верные портреты португальских рыцарей первоначального накопления, их вдохновителя - принца Генриха Мореплавателя и королей Жуана II и Мануэла "Счастливого".

Автор правильно отмечает, что инициатором португальской торговли неграми-рабами был именно Генрих Мореплаватель. Для его характеристики Харт приводит почти полностью из "Хроники" Азурары потрясающий рассказ о распродаже им большой партии рабов - рассказ, который действительно "не нуждается ни в украшениях, ни в комментариях"^*. Правда, Харт при этом прибегает к некоторой словесной ретушевке, не решаясь порвать с реакционной буржуазной исторической традицией - рисовать монашествующего принца как бескорыстного рыцаря без страха и упрека; он стремится оградить принца от справедливых упреков в лицемерии и бессердечии ссылкой на "истинный дух века". Но после ознакомления с сообщением Азурары (очевидца этих событий) о том, какое негодование вызвала распродажа рабов среди людей, которые "кормились трудами своих рук", эта ссылка выглядит явной натяжкой: ведь и эти простые люди были детьми своего века.

^* (Буржуазные историки географических открытий обычно дают из этого известного рассказа Азурары только такие извлечения, которые не набрасывают тени на "благочестивого" принца Генриха, но отмечают его личное бескорыстие.)

Ярко реалистически обрисован Васко да Гама, об исключительной жестокости которого автор говорит в различных местах своей книги. Харт оставляет Гаме только одну гуманную черту - нежную привязанность к его старшему больному брату Паулу. В этом отношении Харт не отходит от исторической правды. Но его можно упрекнуть в другом - в переоценке Гамы как мореплавателя.

Никак нельзя согласиться с автором, что плавание Васко да Гамы в 1498-1499 годах "было, по всей вероятности, величайшим подвигом в области морских путешествий, известных до того времени". Нельзя определять заслуги мореплавателя количеством пройденных им миль и длительностью путешествия. Как мореход, Гама, несомненно, уступает - из португальцев - Бартоломеу Диашу; как первооткрыватель - тому же Диашу и его предшественнику Диогу Кану, который прошел все ранее неизвестное европейцам и арабам побережье Западной Африки - от экватора до тропика Козерога - и попутно открыл и исследовал устье великой африканской реки Конго. Но, несколько увлекшийся своим героем, автор не только отодвигает на задний план этих выдающихся португальских мореплавателей - Кана и Диаша, но ставит Васко да Гаму выше даже Христофора Колумба.

Направляясь в Индию, Гама избрал в Атлантическом океане наиболее удачный путь, уклонившись далеко к западу, лишь потому, что воспользовался указаниями о ветрах и течениях своих предшественников, в том числе Бартоломеу Диаша. Что касается его пути уже в пределах Индийского океана, то там Гама двигался вдоль еще не известного ни европейцам, ни арабам восточного побережья Африки лишь на участке от бухты Алгоа до острова Мозамбик. Если при этой оценке в качестве критерия брать пройденную дистанцию, как это сделал Харт, то и в таком случае неизвестный ранее участок юго-восточного побережья Африки, открытый Гамой, не превышает участка западного побережья Африки, открытого Каном. Северный же отрезок восточного побережья Африки - от острова Мозамбик до Момбасы - Гама прошел с помощью (правда, недоброжелательной) арабских лоцманов. Наконец, в Малинди ему удалось получить в помощь самого опытного арабского кормчего и крупного ученого того времени - Ахмеда ибн Маджида^*, который и довел его корабли до Индии.

^* (Только в XX веке европейские арабисты оценили, этого замечательного ученого навигатора; особенную роль в его высокой оценке сыграл покойный академик И. Ю. Крачковский. См. его последнюю, посмертно опубликованную статью "Морская география в XV-XVI веках у арабов и турок", Географический сборник АН СССР, III, М.- Л., 1954.)

Напротив, Христофор Колумб, пересекавший Атлантический океан во время своей первой экспедиции в субтропической и тропической зонах северного полушария (на пути на запад) и в умеренно-теплой зоне (на обратном пути), не имел никаких предшественников и руководствовался - как вскоре выяснилось - лишь "умозрительными" указаниями и фантастическими картами. К тому же суда Колумба были гораздо хуже судов Гамы, а команды на них, наспех навербованные, не могли идти в сравнение с командами на судах Гамы. Да и не могли тогда испанские моряки (даже лучшие из них - баски), знакомые, как правило, только с каботажным плаванием, иметь выдержку и опыт португальских моряков конца XV века.

Читатель, интересующийся эпохой великих географических открытий, не найдет в книге Харта удовлетворительного ответа на ряд важных вопросов.

Первый, наиболее важный вопрос: каковы были действительные исторические причины португальской морской и колониальной экспансии XV-XVI веков? Для советского читателя менее всего приемлемы те объяснения причин португальской экспансии, которые автор приводит в первой главе своей книги.

Конечно, то несомненное обстоятельство, что "португальский народ является народом чрезвычайно смешанного расового происхождения", никакого отношения не имеет к "стремлению к открытиям и вторжениям, к исследованию и заселению стран, где жители были сплошь темнокожими".

Нельзя также объяснять, как это делает автор, заокеанскую экспансию португальцев в XV веке географическим положением их страны, при том же подразумевая под этим лишь естественные условия: это положение создавало лишь возможности морских открытий и колониальных захватов португальцев.

Автор сам чувствует, что два выделенных им момента - смешанное происхождение португальцев и географическое положение их страны - явно недостаточны для объяснения причин и хода португальской заморской экспансии. Поэтому он бегло говорит о возникновении Португальского государства и перечисляет основные (общеизвестные) моменты, характерные для его дальнейшего развития и расширения: "укрепление королевской власти, подчинение ей феодальных сеньоров, войны с маврами, усиление католицизма..."

Однако ни один из перечисленных им моментов не объясняет, почему же именно Португалия первой из западноевропейских держав начала заокеанскую колониальную экспансию.

Особенности исторического развития Португалии, выделившие ее среди пиренейских государств того времени, состояли в следующем.

Португалия почти на два с половиной столетия раньше, чем соседняя Кастилия, завершила Реконкисту - освобождение страны от арабо-берберских завоевателей^*. В связи с этим королевская власть, опиравшаяся на городскую буржуазию главным образом приморских городов - Лиссабона и Порту (Опорто) - и мелкопоместных дворян (фидалгу), раньше, чем в других пиренейских государствах, подчинила себе местное духовенство и превратила его в орудие борьбы за абсолютизм. Опираясь на всех трех союзников, португальские короли раньше, чем испанские, сломили власть крупных феодалов.

^* (Завершение Реконкисты: Португалией - в 1249 году (завоевание южной области Алгарви); Кастилией в союзе с Арагоном - в 1492 году (завоевание последнего испано-мавританского государства - Гранады).)

В интересах своих собственных и в интересах своего союзника - буржуазии приморских городов - королевская власть уже в начале XIV века (Диниш I) энергично развивала кораблестроение и создала значительный военный флот. В XIV веке португальские торговые корабли посещали не только кастильские и французские порты, но через Ламанш доходили до нидерландских портов и поддерживали постоянную торговую связь с важнейшими портовыми городами южной Англии. А на юго-западе, в субтропической полосе Атлантики, португальские корабли посещали Канарские острова. В последней четверти XIV века Португалия окончательно отстояла свою независимость от Кастилии (в 1385 году, после победоносной для португальцев битвы при Алжубарроте), а в XV веке даже вмешивалась в междоусобные войны в самой Кастилии.

В результате в начале XV века на крайнем юго-западе Европы, у Атлантического океана, сложилась в лице Португалии сильная морская держава, в которой все господствующие группы населения были заинтересованы в дальнейшей морской экспансии.

Эта экспансия ничего не сулила в восточном направлении, на Средиземном море, где очень сильны были каталонцы, генуэзцы и венецианцы, перехватившие всю торговлю Индии (шедшую в основном через Египет) с Европой. На северо-западе Европы - на Северном и Балтийском морях - господствовал мощный Ганзейский союз, который к этому времени достиг наивысшего расцвета. На западе простирался неразведанный Атлантический океан, непосредственно за которым, как тогда думали, лежали богатые азиатские страны. Португальцы, по крайней мере в первой четверти XV века, предпринимали поиски и в этом направлении, что привело лишь к вторичному открытию небольших необитаемых Азорских островов и к их медленной колонизации (начиная с 1445 года). Широкие перспективы открывало для португальцев только одно - единственно оставшееся - южное направление вдоль побережья Африканского материка^*.

^* (Интенсивной морской экспансии в этом (Направлении предшествовала попытка завоевать Северо-Западную Африку (теперешнее Марокко). Уже в 1415 году португальцы завоевали Сеуту. Но и этот захват оказался для португальцев мало перспективным и в дальнейшем только через несколько десятков лет (в 1471 году, при короле Аффонсу V "Африканском") привел к временному завоеванию здесь небольшой области - "Заморской Алгарви".)

Начиная с третьей главы автор достаточно подробно освещает большую часть этапов, пройденных португальцами в поисках сквозного морского пути в Индию. Однако в его рассказе есть и некоторые существенные пробелы.

Автор совершенно не упоминает о важном морском событии, происшедшем за тот почти двадцатилетний начальный период деятельности принца Генриха (между 1415 годом - захват португальцами Сеуты - и 1434 годом - второе, успешное плавание Жила Эанниша), который историки географических открытий обычно называют "безрезультатным". А именно, в 1419 году два португальских дворянина, отправившиеся с небольшой командой к северо-западному берегу Африки, были отброшены бурей на запад и случайно пристали к лесистому необитаемому островку (Порту-Санту). Там они нашли драконово дерево, древесина и смола которого высоко ценились. Находка эта заинтересовала принца Генриха, знавшего, что приблизительно в этом районе итальянские моряки в середине XIV века открыли значительный лесистый, также необитаемый остров, названный ими Леньяме ("Лес"). Принц Генрих отправил к новооткрытому островку экспедицию, в которую включил обоих "фидалгу". Экспедиция действительно нашла (в 1420 году) Леньяме, и принц назвал этот остров Мадейра ("Лес")^*. Мадейра вскоре стала важным этапом на португальском южном морском пути к Гвинее, а с XVI века и на юго-западном - к Бразилии.

^* (Итальянское legname, как и португальское madeira, в более точном переводе на русский язык означает не площадь, заросшую деревьями, а лесоматериал.)

Говоря о шестидесятых годах XV века (после смерти принца Генриха), автор лишь случайно упоминает о Перу Синтре - в связи с рассказом его анонимного спутника, записанным Кадамосто. Между тем с экспедицией Перу Синтры (около 1462 года) связаны очень важные открытия к юго-востоку от островов Бисагуш, в преддверии к так называемой Верхней Гвинее (северная береговая полоса Гвинейского залива). Последовательно, с северо-запада на юго-восток, экспедиция Синтры открыла "Область Южных рек" (приморская полоса нынешней Французской Гвинеи), Сьерра-Леоне и "Перечный берег" (приморская полоса нынешней Либерии).

Совершенно опущены автором сведения о португальских открытиях (как обычно полагают, около 1484 года) островов в Гвинейском заливе - Фернандо-По, Сан-Томе, Принсипе, Аннобон и др. Повидимому, Харт относит эти открытия к числу хоть и интересных, но "чисто местных событий в Западной Африке", изложение которых не входит, по его заявлению, в задачу книги. В действительности же открытие некоторых из этих островов (особенно Фернандо-По с горной вершиной до 2850 метров), которые не могли быть незамеченными с кораблей экспедиции Фернана Гомиша при ее продвижении вдоль Гвинейского берега к экватору (1475), само по себе было значительным историко-географическим событием. А для кораблей экспедиции Диогу Кана и Бартоломеу Диаша по крайней мере один из этих островов служил этапом на пути к Южной Африке.

Нуждаются в специальных разъяснениях те страницы книги Харта, где он говорит о типах португальских кораблей XV века, особенно о споре между королем Жуаном II и главным кормчим экспедиции Бартоломеу Диаша - Перу д'Аленкером относительно пригодности так называемых "круглых кораблей" (navios redondos) при дальних плаваниях. Автор приводит эту живописную сцену только для характеристики главных действующих лиц и "атмосферы секретности" в делах, касающихся африканской торговли. При этом он дает в короткой сноске мало говорящее для не специалиста разъяснение различия обоих типов кораблей, которое, конечно, нельзя свести только к различию в форме парусов (треугольных или квадратных). Между тем очень большой интерес представляет вопрос о том, на каких судах португальцы искали морской путь в Индию. Хорошо известно, что сначала, в XIV веке и первой половине XV века, португальцы выступали в роли послушных учеников иностранных кораблестроителей (как и иностранных мореходов), главным образом - выходцев с острова Мальорки, то есть каталонских - средиземноморской выучки - корабельных мастеров; во второй же половине XV века они стали учителями кораблестроительного дела (как и мореходства) для западноевропейских народов и удерживали эту позицию до последней четверти XVI века.

Португальцы XV века (как и испанцы) могли называть каравеллой любой парусный корабль в отличие от большого гребного судна, которое они называли, как и их средиземноморские учителя, галерой^*. Но когда речь шла о специальном типе корабля, особенно со второй половины XV и в XVI веке, тогда под каравеллой португальцы понимали не любое большое парусное судно, а трехмачтовый корабль особой конструкции, со сравнительно острыми обводами корпуса и с так называемым косым парусным вооружением: треугольные (или с треугольной верхней частью) паруса в покойном состоянии или тогда, когда ветер дул прямо с кормы, располагались параллельно килю судна; при перемене ветра, в зависимости от его направления, гафель закидывался к правому или левому борту.

^* (Галера, как правило, имела и вспомогательное парусное вооружение. Португальские каравеллы второй половины XV века отличались высокими мореходными качествами: они были легки, быстроходны (при попутном ветре до 12 узлов, то есть до 22 километров в час), свободно маневрировали, при неблагоприятном ветре "отлично лавировали, поворачиваясь к ветру то одним, то другим бортом, как будто у них были весла". Они казались незаменимыми "для открытий", то есть при плавании у неразведанных или совершенно неизвестных берегов. Но каравеллы такого типа не отличались большой остойчивостью, и плавание на них было далеко не безопасно. В частности, при лавировании на каравеллах требовалась очень большая бдительность со стороны кормчего и быстрота движений со стороны матросов, особенно при сильных и внезапных порывах ветра. Поэтому португальцы к последней четверти XV века, когда они совершали все более дальние плавания в открытом океане, постепенно начали переходить к другому типу судов, более надежных, хотя и не таких быстроходных, как каравеллы, - к "круглым кораблям".

Как видно из названия, португальцы XV века отличали "круглые корабли" от каравелл описанного выше типа прежде всего из-за их своеобразной конструкции - из-за округленных обводов корпуса. Основное парусное вооружение на них было прямое: четырехугольные (вовсе не обязательно квадратные и даже не обязательно прямоугольные) паруса в покойном состоянии или при ветре, дующем прямо с кормы, располагались перпендикулярно к килю судна. Для крепления их служили реи, которые в случае необходимости - при перемене ветра - могли поворачиваться около мачты вместе с парусом. Плавание на таких кораблях в открытое океане было более безопасно, лавировали они лучше, и при длительном лавировании команда не так изнурялась, как на каравеллах. Но в отношении других качеств, предъявляемых к парусным судам, они уступали каравеллам, по крайней мере в конце восьмидесятых годов XV века, когда снаряжалась экспедиция Бартоломеу Диаша.)

Эта справка из истории корабля дает возможность понять суть разговора между королем Жуаном II и главным кормчим экспедиции Диаша - Перу д'Аленкером. Король, очевидно, представлял себе весь путь к Индии как сплошное береговое плавание: вдоль побережья Западной, Южной и Восточной Африки, затем вдоль персидских берегов. При таком плавании каравеллы, как выше указывалось, казались незаменимыми. А опытный кормчий готовился к длительному плаванию вдали от берегов, в открытом океане - сначала в Атлантическом, а затем и в Индийском, если это удастся. А для таких далеких плаваний пригоднее и безопаснее были именно "круглые корабли". Так и случилось: и Бартоломеу Диаш и еще в большей мере Васко да Гама, а позднее Кабрал в Атлантическом океане отклонялись на сотни, а иногда и тысячи километров на запад от Африканского материка, чтобы с меньшими усилиями обогнуть с юга Африку. Этот отход на запад от побережья Гвинеи, вызванный навигационными соображениями, привел к открытию Бразилии Кабралом (апрель 1500 г.)^*.

^* (Португальцы достигли Бразилии хотя и позже, но независимо от испанцев (Висенте Пинсон достиг ее в январе 1500 г.).)

Одно качество каравелл, с которыми были связаны специальные "секретные" торговые интересы Португалии в Гвинее, особенно, повидимому, привлекало короля Жуана II: это - их быстроходность по сравнению с "круглыми кораблями". Дело в том, что на путях в Гвинею появились пираты других западноевропейских стран, число их множилось, действовали они на быстроходных каравеллах португальской конструкции, и чаще всего их добычей становились тяжело нагруженные гвинейскими неграми, сравнительно тихоходные "круглые корабли" португальских работорговцев.

Торговые пути в Гвинею, условия плавания и доходы португальской королевской казны от работорговли были, разумеется, величайшим секретом португальской короны. Естественно, что Жуан II не хотел высказываться по этому поводу в присутствии своих царедворцев, среди которых, несомненно, были шпионы соперничающих держав и прежде всего, конечно, Кастилии и Венеции.

На морских путях к Гвинее, а позднее и к "Индиям" у Португалии с Кастилией были старые счеты, которых Харт почти не касается.

Сначала (с последней четверти XIII века) спор шел только о Канарских островах, но этот спор затянулся на два столетия, до последней четверти XV века.

Канарские острова, представляющие собой очень важный этап на пути к тропической и южной Африке, как и на трансатлантических путях, были открыты около 1270 года (вторично - после древних мореходов) генуэзским мореплавателем Ланчелотом Малочелло^*. Однако и португальцы уже в конце XIII века, несомненно, посещали Канарские острова, а в XIV и XV веках не раз пытались отнять их у кастильцев, впервые заявивших претензию на них в 1344 году. Окончательно португальцы отказались от своих притязаний на Канарские острова в пользу Кастилии в 1479 году - в обмен на признание Кастилией португальских "прав" на африканские земли к югу и востоку от мыса Бохадор и на отказ Кастилии от торговли на путях в Гвинею и "на островах и землях Гвинеи, как уже открытых, так и тех, которые будут открыты" (соглашение в Алькасовасе).

^* (Его именем был назван один из островов Канарского архипелага. Кастильцы, позднее захватившие архипелаг, изменили название этого острова на Лансароте (Lanzarote).)

Португалия стремилась тогда закрепить свои дипломатические позиции в борьбе за южные морские пути в Гвинею, а затем - в Индию с помощью главы католической церкви, римского папы, в основном - против Кастилии.

От начала деятельности принца Генриха Мореплавателя (1415) до так называемого "первого раздела мира" между Португалией и Кастилией (1493) известно, по крайней мере, пять булл четырех римских пап (Мартина V, Николая V, Каликста III и Сикста IV), в которых так или иначе подтверждались монопольные "права" Португалии на африканские страны и острова. Из пяти булл три были изданы в середине XV века (1452-1456 годы), когда на путях в Гвинею особенно обострилась португало-кастильская борьба (после того, как португальцы захватили несколько кораблей андалузских работорговцев). Этот этап борьбы завершился буллой папы Каликста III от 13 марта 1456 года, в которой он пожаловал португальским королям "острова, селения, гавани, земли, местности, как уже приобретенные, так и те, которые будут приобретены, от мысов Бохадор и Нан вплоть до всей Гвинеи и далее вдоль южного берега вплоть до индийцев ("usque ad Indos")"^*.

^* (Следует, впрочем, отметить, что на латинском языке того времени, да и у некоторых древних писателей, слово Indus обозначало не только жителей Индии, но и Эфиопии.)

Позднее это папское пожалование легло в основу португало-кастильского соглашения 1479 года в Алькасовасе. Соглашение это было выгодно прежде всего Португалии, ставшей уже сильной на море. Но правительство Изабеллы считало достижением уже то, что Кастилии, слабой тогда морской державе, удалось закрепить за собой Канарские острова, лежащие в "преддверии" к Гвинее. Через два года португало-кастильское соглашение было подтверждено буллой папы Сикста IV от 21 июня 1481 года.

Последней буллой Кастилии запрещалось посылать корабли для торговли или иных целей на юг от закрепленных за нею Канарских островов^*.

^* (Позднейшие историки географических открытий (с XIX века) часто толковали это запрещение как разграничение, выражаясь современным языком, "сферы интересов" Кастилии и Португалии в Атлантическом океане по параллели Канарских островов (точнее - по параллели самой южной точки Канарских островов, поскольку они оставались за Кастилией). Поэтому говорят о "демаркационной линии" 1481 года и наносят ее на карты исторических атласов. Однако это - явное недоразумение: ни одна из заинтересованных сторон в XV-XVI веках (да и сами историки XIX-XX веков) не рассматривали эту линию как умаление в пользу Кастилии прав Португалии на архипелаги, лежащие в Атлантическом океане к северу от этой линии - на Мадейру и Азорские острова, - или на пункты, захваченные Португалией на марокканском атлантическом побережье. И Португалия и Кастилия рассматривали эту буллу как одностороннее запрещение кастильцам проникать под каким-либо предлогом южнее Канарских островов, по направлению "к Гвинее и индийцам".)

Другой морской путь в Индию - на запад от Канарских островов - и тогда уже рассматривался как теоретически возможный: об этом свидетельствует переписка приближенного Жуана II с итальянским ученым Тосканелли. Но практически проект западного пути в Индию казался неосуществимым.

Экспедиции Диогу Кана доказали, что морской путь в Индию вокруг Африки, если он и возможен, очень долог; экспедиция Бартоломеу Диаша доказала, что такой путь, хотя и длительный, возможен. Возникает вопрос: почему же Жуан II, пославший Диаша на поиски прямого морского пути в Индию через год после возвращения Кана, выжидал девять лет после возвращения Диаша, пока не послал Васко да Гаму по открытому уже пути.

В рассказах современников, в исторических сочинениях XVI века, в позднейших публикациях архивных документов встречаются очень противоречивые ответы на этот вопрос. Остаются только предположения, а из них самое вероятное следующее: рассчетливых советников (в последние годы царствования Жуана II и в первые годы правления его преемника Мануэла "Счастливого"), как об этом свидетельствует Дамиан Гоиш, останавливала именно продолжительность и, следовательно, невыгодность торгового морского пути в. Индию вокруг Африки - или недостаточная его выгодность при сравнительно высоких расходах и большом риске. Монопольная торговля с Гвинеей - добыча золота в Сан-Жоржи-да-Мина, скупка слоновой кости и, главным образом, работорговля - была более надежным источником дохода для королевской казны.

Жуан II вышел из состояния бездействия только через пять лет, в 1493 году, после возвращения Христофора Колумба из только что открытой им, как он говорил, "Западной Индии". Как известно, отогнанный бурей одинокий корабль Колумба ("Нинья") случайно оказался близ устья Тежу, вошел в реку, остановился у Лиссабона, и 9 марта 1493 года Жуан II дал первую аудиенцию ранее отвергнутому им генуэзскому мореплавателю. Внешне король принял очень любезно торжествующего кастильского "адмирала моря-океана"^*. Но все же Жуан II не удержался от замечания, что "по договору, заключенному им с королем Кастилии, земли, открытые адмиралом, должны относиться к его владениям". На это Колумб дипломатически ответил, что "он не видел этого договора и знает только, что короли [Фердинанд и Изабелла. - И. М.] повелевали ему не заходить ни в Мину, ни в иное место в Гвинее..."

^* ("Король, казалось, был очень доволен тем, что путешествие адмирала так хорошо окончилось" (запись в "Дневнике первого путешествия Колумба" от 9 марта 1493 года).)

Еще любезнее вел себя король при приемах "адмирала моря-океана" в следующие два дня. Возможно, что он еще сомневался в правдивости генуэзца, которому и раньше не доверял. Но португальские шпионы уже имели возможность беседовать со многими людьми из команды "Ниньи", видели предметы, привезенные с новооткрытых островов, видели на корабле и "индийцев". Несомненно, Колумб достиг какой-то земли на западе Атлантического океана.

Немедленно после отъезда Колумба Жуан II приступил к подготовке дипломатической схватки с Кастилией. Но политическая обстановка на Пиренейском полуострове и в Риме к тому времени резко изменилась - к явной невыгоде для Португалии.

Жуану II теперь пришлось вести переговоры не с одной только Кастилией, как это было в 1479 году, а фактически с объединенной Испанией, которая за год до этого успешно закончила Реконкисту, завоевав Гранаду (1492). А "святой престол" в Риме занимал под именем Александра VI испанский дворянин Родриго Борха (по итальянски - Борджа), который - опять-таки за год до возобновления португало-кастильского спора - благодаря активной поддержке "католических королей" Испании из епископа провинциального испанского города Картахены стал римским папой. Признательность вовсе не была характерной чертой этого папы, способного совершать и совершавшего самые отвратительные преступления. Но Александр VI в 1493 году еще нуждался в поддержке испанской королевской четы, особенно Фердинанда, короля Арагона, в то время самой мощной средиземноморской христианской державы.

Учитывая сложившееся положение, испанские короли теперь первые обратились к римскому папе, который в 1493 году подписал четыре буллы, и все в пользу Кастилии.

Среди этих булл наиболее интересна в историко-географическом отношении так называемая "вторая Inter caetera", подписанная Александром VI в июне 1493 года, но датированная по "дипломатическим" соображениям задним числом, 4 мая 1493 года. Именно в этой булле "Александр, епископ, раб рабов божиих", обращаясь к испанским государям, впервые определил португало-кастильскую демаркационную линию в Атлантическом океане.

"...По собственной воле, а не по вашей просьбе и не по просьбе лиц, действующих от вашего имени^*, даруем в вечное владение... вам и вашим потомкам все острова и материки, найденные и те, которые будут найдены... к западу и к югу от линии, проведенной и установленной от арктического полюса, то есть севера, до антарктического полюса, то есть юга... по направлению к Индии или по направлению к иной какой-либо стороне; названная линия должна отстоять на расстоянии ста лиг к западу и к югу от любого из островов, обычно называемых Азорскими и Зеленого мыса..."

^* (Обращает на себя внимание эта заведомо лживая оговорка, которая, разумеется, не могла ввести в заблуждение Жуана II, хорошо осведомленного своими шпионами.)

"...И любым особам, какого бы они ни были звания, пусть даже императорского и королевского... мы строжайшим образом запрещаем, под страхом отлучения... ходить для приобретения товаров или по иной причине без специального на то разрешения, данного вами или вашими наследниками и потомками, к островам и материкам... к западу и к югу от линии, проведенной и установленной от арктического до антарктического полюсов..."

Не только с нашей, но и с тогдашней географической точки зрения определение папской демаркационной линии в одном отношении поражает своей нелепостью. Что, в самом деле, могло означать выражение, дважды повторенное (следовательно, это не была случайная описка): "к югу от линии, проведенной и установленной от арктического до антарктического полюса" (то есть к югу от меридиана) ? Но как ни бессмысленно было указанное выражение, цели, которые преследовали составители буллы, совершенно ясны. Формально испанские короли одержали - в папской канцелярии - двойную бескровную победу над португальским королем.

Во-первых, они даровали себе в вечное владение все земли, которые уже были открыты или могли быть открытыми - при наименее благоприятном для них толковании - далее чем за сто лиг к западу от наиболее выдвинутого в эту сторону острова Азорского архипелага или архипелага Зеленого мыса^*.

^* (Относительно последнего испанские эксперты могли и не знать, что он расположен на 5 градусов восточнее Азорского архипелага. Португальцы же в девяностых годах XV века, по всей вероятности, это знали, так как уже десятки лет постоянно плавали к Азорским островам и островам Зеленого мыса.)

Во-вторых, испанские короли даровали себе этой буллой монополию торговых и иных операций к западу или к югу от указанных пунктов не только по направлению к Индии, но и "к иной какой-либо стороне". Следовательно, они претендовали и на гвинейскую работорговлю - важнейший торговый источник доходов португальской короны.

Но Португалия была тогда слишком сильна на Атлантическом океане, чтобы считаться с "чернильной" победой испанских королей. В результате разгоревшегося спора, во время которого португальская сторона сносилась с кастильской непосредственно, минуя Рим, между "высокими договаривающимися сторонами" был - через год - 7 июня 1494 года заключен Тордесильясский договор. И Португалия и Кастилия пошли на уступки, каждая - в том направлении, в котором была менее заинтересована.

Договорились, что должна быть "проведена прямая линия от полюса до полюса, то есть от полюса арктического до полюса антарктического с севера на юг, в 370 лигах к западу от островов Зеленого мыса... и чтобы все, что уже открыто или будет открыто королем Португалии или его кораблями, будь то острова или материки, к востоку от этой линии, на севере и на юге, принадлежало названному сеньору - королю Португалии и его преемникам на веки вечные и чтобы все острова и материки, как открытые, так и те, что будут открыты королем и королевой Кастилии и Арагона или их кораблями к западу от названной линии, на севере и на юге, принадлежали означенным сеньорам - королю и королеве и их преемникам на веки вечные".

Ни Африка в целом, ни какая-либо часть Африканского материка, ни "Индии" в Тордесильясском договоре не упоминались. Тем не менее обе стороны в дальнейшем толковали его следующим образом.

Кастилия (на этот раз уже вместе с Арагоном) в 1494 году отказалась от всяких претензий на португальскую монополию открытий и захватов в приатлантической Африке; но Португалия, со своей стороны, никогда не возражала против испанских захватов средиземноморских африканских областей. Кастилия санкционировала португальское право дальнейших открытий и захватов в Индийском океане. Наконец, Кастилия согласилась на перенос намеченной папой демаркационной линии (от полюса до полюса) в Атлантическом океане на 270 лиг далее к западу, считая от самого западного из островов Зеленого мыса.

С точки зрения географов и политиков того времени установление такой демаркационной линии было, большим дипломатическим успехом для Португалии: никто тогда, в 1494 году, не мог оценить действительного значения открытия Колумба для испанцев; португальцы же закрепили за собой, во-первых, "право" 5ахватов уже известных им африканских стран и, во-вторых, реальные торговые пути вдоль западных берегов Африки и недавно крытый (экспедицией Бартоломеу Диаша) морской путь в Индию и другие страны Индийского океана. При этом передвижении демаркационной линии португальцы, повидимому, преследовали цель - на основании опыта экспедиции Бартоломеу Диаша - обеспечить наиболее удобный путь к мысу Доброй Надежды, вдали от западно-африканских берегов. Но они, несомненно, надеялись также и на открытие здесь новых островов, которые могли быть использованы как этапы на атлантических путях к мысу Доброй Надежды. Но, разумеется, никто тогда не мог предполагать, что первый же "остров", открытый через шесть лет португальцами именно в этой океанской полосе, так легко уступленной им кастильцами, - Вера-Круш, переименованный в Санта-Круш, а затем в Бразил (Бразилия), окажется частью тогда еще неведомого южного заатлантического материка.

Вряд ли кто-либо из португальцев верил в девяностых годах XV века и тем более в начале XVI века, что на восточных путях к "Индиям" они, португальцы, когда-нибудь встретятся с испанцами, пришедшими туда западным путем. С испанской же стороны многие в 1494 году надеялись на достижение западным путем "Индии", и в первую очередь - сам Колумб и его покровители. Вместе с тем они, повидимому, рассчитывали на то, что португальцы или совсем туда не доберутся восточным путем, или запоздают и придут, когда испанцы там уже закрепятся.

Обе стороны ошибались: западным путем испанцы достигли одной из "Индий" - островов Юго-Восточной Азии - через несколько лет после португальцев, которые пришли туда восточным путем. Встретились они впервые на "Пряных" (Молуккских) островах в 1522 году, когда отставший корабль Магеллановой экспедиции "Тринидад" попал в руки начальника португальского отряда на Молукках Антониу Бриту.

Бриту захватил на корабле остаток его команды, всего 21 человека, и одного португальца с Моллук, которого немедленно казнил. Об испанских кормчих и писце корабля он писал своему королю (Жуану III), что "для службы его высочеству" было бы гораздо полезнее отрубить им головы, а не отсылать их. "Я задержал их на Молукках, так как страна здесь нездоровая, и сделал это намеренно, чтобы они здесь поумирали: я не дерзаю казнить их здесь, так как не знаю, как вы отнесетесь к такому поступку". И Бриту доносил дальше королю, что писал португальскому начальнику в Малакке (куда он отослал 17 моряков с "Тринидада"), чтобы тот "задержал их в Малакке, где климат также очень нездоровый".

Король, повидимому, также не решился дать приказ обезглавить подданных усиливающейся испанской державы, попавших в руки его индийских агентов, и предпочел сгноить их в тюрьмах, портовых городов. Выжили и вернулись в Испанию только четверо, в том числе командир "Тринидада" Гонсало Гомес Эспиноса. Так печально для испанцев закончилась их первая встреча в "Индиях" с португальцами.

После достижения испанцами Молуккских островов снова разгорелся испано-португальский спор, теперь уже в другой плоскости: о судьбе Молукк. Сначала обе стороны пытались разрешить этот спор юридическим путем, толкуя (каждая в свою пользу) Тордесильясский договор. Но юристы одни здесь были бессильны, так как демаркационная линия 1494 года проведена была от полюса к полюсу только в Атлантическом океане и не дело юристов было решать, как следует ее провести в Тихом океане, "у антиподов". Тогда в 1524 году создана была на паритетных началах хунта (комиссия) из 18 человек - юристов, ученых космографов и опытных кормчих. Хунта попеременно заседала в двух пограничных городах - португальском Элваше и испанском Бадахосе - в течение 50 дней (так называемый Бадахосский конгресс 1524), но не пришла ни к какому согласованному решению.

Тогда испанцы решили силой захватить Молукки. Из посланных в 1525 году из Коруньи (Испания) через Магелланов пролив семи кораблей экспедиции под командой Гарсиа Лоайсы (умер в пути) только один корабль достиг в конце 1526 года Молукк. Уцелевшие моряки укрепились на острове Тидоре и удержались там до неожиданного прихода - со стороны Мексики (в 1528 году) - одинокого испанского корабля Альваро Сааведры, потерявшего в пути два других корабля своей экспедиции.

Несколько десятков человек из обеих команд около 1529 года попали в португальские тюрьмы в Индии. Из них только 8 человек через 6 лет вернулись в Европу.

22 апреля 1529 года был заключен последний связанный с "Индиями" испано-португальский договор в Сарагосе. Испанский король Карл I, постоянно нуждавшийся в деньгах для ведения войн в Европе, продал Португалии свои "права" на Молукки за 350 тысяч дукатов. Юридически это было оформлено так, что король согласился провести испано-португальскую демаркационную линию в Тихом океане на 17 градусов восточнее Молукк. Это не помешало, однако, испанцам при его преемнике (Филиппе II) захватить и удержать Филиппины, которые бесспорно находились к западу (то есть на португальской стороне) от тихоокеанской демаркационной линии.

В книге Г. Харта читатель найдет ряд страниц, иллюстрирующих те гнусные приемы, с помощью которых португальцы "осваивали" приморские области западной Африки, превращали и превратили ее в "заповедное поле охоты на чернокожих".

Организуя экспедиции на средства ордена Христа, на собственные или смешанные средства, португальские работорговцы все чаще совершали набеги на западноафриканские берега.

Сначала они действовали "кустарными" методами: заманивали на свои суда или захватывали на море сравнительно небольшие группы беззащитных рыбаков - мужчин, женщин и детей.

Затем португальские работорговцы начали применять "более усовершенствованные" методы охоты за неграми. Они высаживали, обычно в устьях рек, значительные отряды, которые совершали набеги не только на маленькие прибрежные рыбачьи поселки, но и на большие селения приморской полосы, грабили их, насиловали женщин, сжигали жилища. Захватывая сотни людей, они отбирали на месте самых крепких или самых с их точки зрения красивых, остальных же - главным образом стариков и детей - безжалостно убивали или оставляли в сожженных селениях без кормильцев, на произвол судьбы. Отобранных людей они забивали в колодки, грузили на суда, заполняя неграми каждый метр "свободной" площади, и перевозили в Португалию - в такой тесноте, в какой никогда не решились бы, боясь убытков, перевозить скот.

Смертность среди несчастных пленников при длительных переходах от Западной Африки к берегам Португалии была ужасающая. Но продажа уцелевших рабов все же приносила предпринимателям, ордену Христа и королевской казне огромные прибыли.

После нескольких таких набегов прибрежные жители, завидя на море португальские суда, бросали свои жилища, забирали жалкое имущество и старались уйти подальше от берега, в полосу саванн, или укрыться в лесных зарослях. Высаженные на берег отряды охотников за людьми находили безлюдные селения.

Вскоре португальские работорговцы изобрели новый способ "распространения европейской культуры и приобщения язычников к христианской церкви": они стали скупать, главным образом на Канарских островах^*, огромных собак, которых приучили к охоте за людьми. Тогда негры стали массами уходить из приморской полосы в глубинные районы. Участники разбойничьих набегов вербовались главным образом из наемных солдат или уголовных преступников, специально для этой цели выпущенных из тюрем; из них составлялись отряды, причем и сами их начальники справедливо не доверяли работорговцам и капитанам их кораблей. Они не сомневались, что эти господа не остановятся перед тем, чтобы без зазрения совести покинуть на чужом и враждебном берегу своих людей, если их придется слишком долго ожидать на море и терпеть из-за этого убытки. Да и доход от таких набегов был невелик, так как при возвращении из далеких глубинных пунктов через совершенно опустошенные районы к морю смертность среди пленников была гораздо больше, чем даже при морских переходах.

^* (Insulae Canariae (латин.) - "Собачьи острова". Так переименованы были после вторичного их открытия, захвата и европейской колонизации полулегендарные insulae Fortunatae ("Счастливые острова") древних римлян.)

Поэтому работорговцы предпочитали переходить от обезлюдевших, уже "освоенных" португальцами берегов к новым, еще не разведанным. Этим определяется весь ход открытия португальцами западного побережья Африки, от полулегендарного мыса "Нан", расположенного на параллели южных Канарских островов, до мыса Сент-Катерин (2° южной широты), расположенного на западном выступе так называемой Нижней Гвинеи, то есть, от пустынного субтропического побережья Западной Сахары до экваториальной лесной полосы в районе нижнего Конго.

Этим объясняются также и темпы продвижения португальцев вдоль западного побережья Африки, сначала медленные, затем все ускоряющиеся по мере развития португальской работорговли: 30 лет на продвижение от мыса "Нан" до Зеленого мыса; 14 лет на участок между Зеленым мысом и Золотым Берегом; 5 лет на участок от Золотого Берега до мыса Сент-Катерин.

Южнее этого мыса начинались уже владения государства Конго, где привычные для португальцев приемы охоты за людьми были невозможны, где организации работорговли должна была предшествовать специальная "дипломатическая" подготовка. Частью для этой цели, частью на разведку африканского атлантического побережья к югу от экватора и посылались, но уже в восьмидесятых годах XV века, экспедиции Диогу Кана.

Однако в тропической полосе Северного полушария, на берегах "Верхней" Гвинеи португальцы вынуждены были из-за обезлюдения береговой полосы перейти от прямой охоты за рабами к скупке рабов. Они использовали частые племенные войны, а в период затишья провоцировали и разжигали их, снабжали оружием и поддерживали всякими иными средствами одних племенных вождей (местных "царьков") против других, получая в награду за свои услуги - или за ничтожную плату натурой - тысячи пленников.

Стремясь поддерживать монополию торговли с Южной Азией, португальцы вовсе не собирались отказаться от тех средств, к каким прибегали в XV веке в приатлантической Африке.

К Индийскому океану прилегало несколько крупных и множество мелких феодальных государств, но чаще всего договариваться можно было не с их государями, а с фактически независимыми правителями портовых городов, вечно враждовавшими друг с другом. Эти правители, по многовековой традиции, имели дело с мусульманскими торговыми мореходами, но легко отказывались от такой традиции, если христиане предлагали им более выгодные условия (даже и в том случае, когда сами были мусульманами).

Когда правитель запрашивал слишком высокую цену за ограничение или за полное изгнание из своего порта "арабских" (то есть мусульманских) торговцев, то португальцы для острастки бомбардировали город, а затем переходили в ближайший портовый город, правитель которого, как правило, ненавидел своего соседа, как самого близкого и именно поэтому опасного конкурента. Для соглашения с такими правителями менее всего требовались дипломатические таланты, и не по этому признаку подбирал король Мануэл начальников своих индийских эскадр, а затем вице-королей Португальской Индии.

Кроме правителей портовых городов были еще бесчисленные "местные" мореходы. Чтобы установить свое господство в Индийском океане, португальцам нужно было устранить их, как конкурентов или поставить их под контроль, а для этой цели самые жестокие средства казались наилучшими. Высшим качеством для своих "главных капитанов" в Индийском океане король Мануэл считал холодную жестокость; по такому признаку он их подбирал, и они полностью оправдали его выбор.

Васко да Гама, Кабрал, Алмейда, Албукерки, когда захватывали суда своих торговых соперников, вешали, убивали, топили, сжигали живыми их капитанов, матросов, часто и всех без исключения пассажиров, включая женщин и детей. Они организовывали массовую резню для устрашения прибрежных жителей и при взятии тех городов, которые осмеливались оказывать им сопротивление; они применяли и другие, еще более омерзительные способы расправы над беззащитными, ни в чем не повинными людьми, и даже глумились над трупами убитых по их приказу людей.

Буржуазные историки склонны все пороки колониальной системы связывать с индивидуальной жестокостью того или иного колонизатора. Нередко и у Харта проскальзывает такая черта, когда он рассказывает в нескольких местах своей книги о чудовищных зверствах Васко да Гамы или Аффонсу д'Албукерки.

Но такие зверства - не случайное проявление жестокого характера колонизатора. Они входили и входят до настоящего времени в капиталистическом мире в систему захвата и закабаления чужой страны.

Португальские колонизаторы эпохи великих открытий положили начало современной колониальной системе. Они были учителями последующих колонизаторов, и те оказались очень "способными" учениками; они превзошли своих учителей и в вероломстве, и в цинизме, и в холодной жестокости, и в масштабах торговли людьми, и в массовом, а часто даже в поголовном истреблении коренного населения завоеванных стран. Испанцы, например, целиком истребили жителей Антильских островов, голландцы - почти целиком истребили бушменов и готтентотов Южной Африки, англичане уничтожили всех тасманийцев и свели до нескольких тысяч коренное население Австралии. Английские колонисты и их потомки - североамериканцы - истребили сотни тысяч индейцев, а остальных загнали в резервации, где они обречены на медленное умирание. А в наше время, в середине XX века, массовые убийства ни в чем неповинного беззащитного населения Индокитая или Северной Кореи совершались империалистами США - при помощи самых усовершенствованных средств истребления - в таких размерах, которые, вероятно, заставили бы содрогнуться даже Васко да Гаму или Албукерки.

И. Магидович.