АНЧАКАЙ

Мы представили себе жару. Ту жару, от которой вскакивают волдыри на коже, жару, умертвляющую все живое. Даже ящерки, гекконы, обитательницы самых сухих пустынь, заползают глубоко в норы и лежат, высунув языки.

Целую неделю дул афганец, и солнце походило на грязный желток в сковороде черного неба. Над землей клубилась пыль — мелкая, как цемент, и горькая, как хина. Пыль на зубах хрустит. Ее нельзя выплюнуть — нет слюны. Вода кончилась. Из-за сильного ветра не может вылететь самолет. Есть, правда, несколько литров горько-соленой воды. Лучше выплеснуть. Все равно ею не напьешься, не зальешь в радиатор, чтобы быстрей уехать из этого проклятого солончакового Анчакая.

Пятеро геологов лежат в палатке. Младший, Камил, тихо всхлипывает в бреду. Ему нужен компресс, холодной ледяной воды на лоб, и все пройдет. Но вода, как кипяток, и соль въедается в воспаленную кожу.

На третий день Камил выскочил из палатки и побежал, подпрыгивая по барханам. Он взмахивал руками, будто плавал, ел песок и хохотал. Ему показалось, что пески — это море... Потом он упал, отчаянно забился и затих.

Песок шумит, как океанский прибой. Кажется, где-то рокочет мотор. Шлюпка, взбивая волну, описывает круги. Ах, какая прохлада! Но почему ее только видишь, но не чувствуешь? Мальцев больно укусил вспухшую губу и очнулся. В ушах стоит треск мотора. «Это самолет, — вяло отметила мысль. — Все-таки прилетел». Вставать не хотелось, лучше лежать. «Куда же он сядет? Куда?» — Мальцев вспомнил небольшую площадку на дне старого солончакового озера. Корка толщиной в два-три пальца скрепила почти метровый слой пыли. «Туда садиться нельзя!» — закричал Мальцев.

Он бежит к бывшему солончаковому озеру. Самолет, развернувшись, уже идет на посадку. Но ноги, ноги как будто обварены, и кости лишены твердости. Ноги подгибаются, и Мальцев падает в раскаленный песок, обжигая ладони.

Летчики не видят его. Все их внимание сосредоточено на маленькой продолговатой площадке, куда должен сесть самолет. Чуть не задев колесами палатки, машина пронеслась к озеру. Взвился громадный столб пыли, и когда Евгений Иванович открыл глаза, самолет уже рулил к палаткам.

«Антоша-стиляга», выкрашенный в желтый цвет, с черно-сизыми подпалинами на боках, протянувшимися от выхлопных труб чуть ли не по всему фюзеляжу, неприхотливый, надежный трудяга пустыни, ты спас жизнь!

Вода из шланга бьет тяжелой струей на лицо, на грудь, и геологи пляшут от счастья, как дети.

— Еще немного, и превратились бы мы в маринованную селедку...

— Ясное дело, — соглашается первый пилот Хо-лин. — Как ветер немного стих, командир вытолкал искать вас. Шутка ли, в такую жару...

— А сели-то как?

— Это проще. Сверху озеро такое гладкое, лучше для посадки не сыскать, но мы стреляные воробьи, рядком прилепились — там пыли меньше.