Мысли и действительность

Впервые мне пришлось испытать землетрясение в Сталинабаде.

Это было весной 1942 года. Я работал с микроскопом в первом этаже длинного деревянного здания, в котором разместилась база экспедиции. На дощатых стенах висели геологические карты, на столах лежали образцы горных пород, полевые дневники, альбомы с фотографиями. В открытое настежь окно из большого запущенного сада тянуло сыроватой прохладой. В конце сада, за низким глиняным дувалом, виднелся кусок улицы. Асфальтовое полотно дороги, залитое ярким солнцем, было пустынно. Над садом и прилегающими кварталами висела тяжелая, знойная тишина - безмолвие южного города в жаркие полуденные часы, когда жители отсиживаются в прохладных комнатах с наглухо закрытыми ставнями.

Тихо было и на нашей базе. Лишь большая желтая оса с угрожающим жужжанием билась в застекленную дверь веранды да за стеной кто-то настойчиво повторял:

- Варзоб, Варзоб, я тебя слышу, - а ты меня?..

Я рассеянно вглядывался в яркий узор минералов в шлифе^*. Мысли блуждали очень далеко, там, где на полях еще лежал снег, где взрывы снарядов рвали тишину над знакомыми перелесками, где, по последним газетным сообщениям, уже несколько дней шли ожесточенные бои...

^* (Шлиф - тонкая пластинка горной породы, наклеенная па стекло, - препарат, служащий для изучения горной породы под микроскопом.)

- Варзоб, Варзоб... - доносилось из-за стены.

Послышался далекий тяжелый гул. Сначала я не обратил на него внимания. Гул повторился. Он приходил волнами откуда-то со стороны Гиссарского хребта, гребни которого, еще покрытые снегом, виднелись в просветы между деревьями сада.

"Опять гроза?" - подумал я и выглянул в окно.

Однако небо над густыми кронами акаций и над зубчатой стеной далеких вершин было безоблачно.

Гул то приближался, то затихал где-то вдали, перекатываясь наподобие грома.

- Стреляют на полигоне, - решил я, возвращаясь к своему микроскопу.

- Варзоб, Варзоб, - надрывался голос за стеной, - теперь и я тебя не слышу. Варзоб...

Микроскоп вдруг подскочил и больно ударил меня в глаз. На мгновение мне показалось, что дощатый пол уплывает из-под ног. Затем я почувствовал резкий толчок, словно в подвале уронили что-то очень тяжелое. Голос в соседней комнате умолк, а в стенах зашелестело и затрещало. Я поспешно вскочил из-за стола. Новый толчок чуть не опрокинул микроскоп. С потолка посыпалась тонкая известковая пыль. Шурша скользнула со стены на пол большая геологическая карта.

В коридоре послышались встревоженные голоса, топот ног.

Прижимая к груди драгоценный микроскоп, я ринулся к двери. Рванул ее. Дверь не открывалась. Я рванул сильнее, ко в это мгновение новый, еще более резкий толчок сотряс все здание. На голову посыпалась пыль и. мелкие кусочки штукатурки, а навстречу мне угрожающе двинулся большой канцелярский шкаф.

Не выпуская из рук микроскопа, я выпрыгнул из окна в густую крапиву, росшую под стеной дома.

Очаги землетрясения в средней Азии за 1929-1940 годы. Внутри дома'. 'В горах'. Рисунки русского художника Н. Каразина, изображающие землетрясение в г. Верном в 1887 году

Пока я выбирался из крапивных зарослей, снова послышался гул и под ногами резко дрогнула земля.

Я поставил микроскоп под деревом и стал прислушиваться. Гул затихал вдали, откатываясь к Гиссарскому хребту. Наступила тишина, и сразу же за глиняным дувалом послышался многоголосый говор.

Пустынная минуту назад улица заполнилась людьми. Одни напряженно прислушивались, другие переговаривались, кое-кто торопливо одевался. На лицах были написаны настороженность, недовольство, безразличие, оживление - самые разнообразные оттенки выражений и чувств, не было лишь одного - испуга.

"Бывалый народ", - подумал я, с уважением посматривая на этих людей.

Большинство явно колебалось, сразу ли возвращаться с полуденного зноя в прохладные комнаты, или подождать еще несколько минут.

- Здорово тряхнуло! - восторженно объявил кто-то под самым дувалом. - Меня, понимаешь, банкой с огурцами по лысине как двинет. Сколько раз говорил жинке, - не ставь на шкаф...

- Разбилась? - поинтересовался собеседник.

- Банка-то? Вдрызг. Так что душ из огуречного рассола принял...

- Пустяки, - неторопливо разглагольствовал улыбающийся толстяк, закутанный в розовую купальную простыню, - это разве землетрясение! Одна видимость... Вот три года назад - другое дело. Многие дома трещины дали. Пивной завод недели две не работал...

- Слушай, я говорю, иди, пожалуйста, - уговаривал пожилой таджик в черной тюбетейке краснолицую, курносую бабенку в полосатом переднике. - Ну иди, шашлык совсем подгорит...

- А пропади он, твой шашлык! - отмахивалась та. - Мне своя голова дороже... Страсти-то, страсти! - торопливо продолжала она, обращаясь к молодой таджичке, прикрывавшей концом зеленого шелкового платка нижнюю часть лица. - Чуяло мое сердце, - что-нибудь стрясется. Вчера куры ни за боже мой идти на нашест не хотели...

- Предрассудок, - вмешался толстяк в розовой простыне. - Наука и та предсказать не может. А вы - куры...

- Сам ты предрассудок, - отрезала курносая бабенка. - Постыдился бы так-то на улицу выходить... И еще разговаривает...

- Я вот погляжу, в чем ты выскочишь, если ночью тряхнет, - добродушно заметил толстяк.

- А я не глупей курицы. Под крышу не полезу. В саду места хватит...

Толчки больше не повторялись. Однако вечером дворы, сады и палисадники Сталинабада забелели кроватями. Многие решили на всякий случай переспать под открытым небом.

Еще днем распространились слухи, что маленький городок Варзоб, расположенный в двадцати километрах к северу в горах, сильно пострадал. Точно ничего не было известно. Связь с Варзобом прервалась в самом начале землетрясения.

В сумерки я пошел побродить по городу. Ярко светили матовые фонари в густой листве платанов на улице Ленина. Толстые таджики, в полосатых халатах и белых фартуках, жарили шашлык на маленьких переносных жаровнях, поставленных на краю тротуара. В неподвижном теплом воздухе висел приторный сладковатый запах цветущих акаций и жареной баранины.

Медленно двигался поток гуляющих, огибая клумбы, разбитые прямо среди асфальта. Смуглые девушки в белых платьях шли под руку с военными. Из-под ярких тюбетеек темными змейками свисали длинные волосы, заплетенные в десятки тоненьких косичек.

У перекрестка большая толпа молчаливо слушала голос диктора.

- За истекшие сутки на фронтах... Лица были сосредоточенны и суровы. Война... О землетрясении никто уже не вспоминал.

Я поймал себя на мысли, что и у меня утренние события не оставили глубокого впечатления. Когда-то я страстно мечтал попасть в землетрясение (конечно, не очень сильное!). Это было давно. Я тогда учился в школе и жил в городе, в котором землетрясений не бывает. Землетрясения заинтересовали и увлекли меня своей неожиданностью, мощью, необузданным проявлением каких-то таинственных сил, укрытых в земных недрах. Что заставляет вздрагивать, казалось бы неподвижную, поверхность Земли? Что за процессы совершаются там, на неведомых глубинах? Почему в одних местах землетрясения часты и сильны, а в других их не бывает?

Затаив дыхание я читал описания различных землетрясений. Я завел толстую тетрадь и записывал туда разные сведения о наиболее сильных землетрясениях; собирал газетные заметки и фотографии разрушенных зданий. Я даже мечтал написать когда-нибудь большую книгу - "Подробное описание всех землетрясений, случившихся на Земле, начиная с года..." Этот год менялся по мере того, как я узнавал о все более ранних землетрясениях. Я еще не подозревал, что существуют каталоги землетрясений от древнейших времен до наших дней, что все землетрясения, происходящие в наше время, тщательно регистрируются сейсмическими станциями, что станции систематически публикуют в специальных сборниках результаты наблюдений.

В те годы начали поговаривать о способах предсказания землетрясений. Я скоро узнал об этом. Мысль о возможности предсказывать землетрясения увлекла меня.

Воображение рисовало города будущего: стрельчатые башни из стекла и металла, окутанные зеленью домики в горах, ажурные эстакады над глубокими ущельями.

Голос диктора звучит по радио:

- Внимание, внимание! Послезавтра в двенадцать часов тридцать семь минут произойдет землетрясение. Жителям города предлагается выехать в соседний район, где все готово для их приема...

И мчатся вереницы серебристых машин по горным дорогам. В машинах улыбающиеся люди. Через несколько дней они возвратятся в свой город. Они знают, что город уцелеет. В местах, подверженных землетрясениям, теперь строят особо прочные здания, выдерживающие самые сильные подземные толчки. Эвакуация города перед землетрясением - лишь простое правило предосторожности, подобное тому, что улицу следует переходить только на перекрестках.

На эти темы я мог мечтать часами. Одновременно я ломал голову над вопросом, - как можно было бы предсказывать землетрясения? Очевидно, прежде всего надо узнать о землетрясениях возможно больше...

Можно коллекционировать марки, насекомых, старинные монеты, минералы, спичечные коробки. Я коллекционировал землетрясения. Кажется, в восьмом классе, когда я уже был счастливым обладателем нескольких сот описаний разных землетрясений, я узнал, что моя коллекция - лишь ничтожная частица того, что имеется в каталогах.

Это меня озадачило. Расстроенный, я хотел было предать огню свои многолетние записи, но потом мне стало их жалко. Просматривая их еще раз, я убедился, что многие описания у меня сделаны гораздо красочнее, чем в скупых строках каталогов. Мои описания изобиловали такими подробностями, как "грохот валящихся зданий", "мычание обезумевших животных", "вопли людей, гибнущих под развалинами". В каталогах ничего этого не было. Там было мало слов и очень много цифр. Не все цифры были понятны, но в общем не трудно было сообразить, что для каждого землетрясения приводится точное время толчка, географические координаты эпицентра^* - площадь, на которой ощущался толчок, и другие сведения.

^* (Эпицентр землетрясения - точка на земной поверхности, расположенная точно над подземным очагом удара.)

Предельный лаконизм каталога спас мои записи. Они пережили увлечение землетрясениями. Однажды я даже воспользовался ими, когда, уже учась в Горном институте, готовил доклад для геологического кружка. Увлечение землетрясениями перешло в увлечение геологией... Война захватила меня в Средней Азии, куда я приехал на практику после окончания третьего курса института...

Я думал обо всем этом, пробираясь по людным, ярко освещенным улицам вечернего Сталинабада.

Описание землетрясений в толстой клеенчатой тетради, если оно еще уцелело, лежало в ящике письменного стола в скованном блокадой Ленинграде. Автор был далеко и пережил, наконец, настоящее землетрясение.

Я посмотрел на свои обожженные крапивой руки. В жизни часто все случается иначе, чем в мечтах и книгах. Прыжок в крапиву с микроскопом в объятиях вместо подвигов, о которых думалось когда-то! Кажется, я даже не успел испугаться... и сообразил, что было землетрясение, уже после того, как оно кончилось.

Все это казалось чепухой по сравнению с тем, что происходит на фронте. Местные жители настолько привыкли к землетрясениям, что забывают о них сразу, как прекращаются подземные толчки.

Погруженный в свои мысли, я свернул в одну из боковых улиц. Здесь было пустынно и почти темно. Свет редких фонарей чуть пробивался сквозь густую листву, ложась бледными пятнами на влажный, недавно политый асфальт. Из дворов и веранд доносились приглушенные голоса, обрывки разговоров; где-то в темноте звучал рояль. Напротив освещенных окон длинного здания стоял запыленный грузовик. Возле кабины сгрудились несколько человек. Проходя, я услышал слова:

- Ничего не осталось. Все разрушило подчистую...

Я замедлил шаги и стал прислушиваться.

- Да-а, - протяжно сказал кто-то, - а в Сталинабаде чуть кое-где штукатурка посыпалась. Думали, везде так...

- Через Варзоб ехал? Там что?- спросил еще кто-то.

Шофер в кабинке сильно затянулся папиросой. Огонек осветил измученное серое лицо с глубоко запавшими глазами.

- Там тоже страшно, но кое-что уцелело. Раненых много. Перевязывают прямо на улице.

- Как на фронте, - заметил кто-то.

- Почище, друг, - махнул рукой шофер. - Две секунды - и все подчистую, ни кишлаков, ни людей...

Несколько слов, произнесенных этим измученным человеком, только что приехавшим "оттуда", сказали больше, чем все прочитанные когда-то описания.

Вот она, действительность!

Мне вдруг показалось, - что-то страшное нависло над затихающим городом. Оно молчаливо прячется во мраке, но стоит ему шевельнуться - и не будет ни этих прекрасных белых зданий, ни тенистых, похожих на зеленые коридоры улиц, ни людей, голоса которых доносятся из темноты. Останутся лишь мертвые развалины, как в кишлаках, о которых говорил шофер.

То, что Сталинабад пережил утром, что казалось таким пустяком, было отзвуком катастрофы. Эта катастрофа каждую секунду может повториться. Перед исполинской мощью сил, дремлющих в недрах Земли, бледнеют орудия войны. Каждое мгновение эти силы могут пробудиться и напомнить о себе волнами разрушения.

Войну можно прекратить, войну можно предотвратить соединенными усилиями многих людей. Землетрясение не только нельзя предотвратить, его все еще нельзя даже предсказать. Когда произойдет следующий толчок? Какой силы он будет?..

Пронзительный свист заставил меня шарахнуться в сторону. Передо мной стоял пожилой милиционер-таджик в белом кителе.

- Зачем по дороге идешь? Зачем один разговариваешь? - спросил блюститель ночного порядка, испытующе глядя на меня из-под черного лакированного козырька.

Я ошеломленно молчал.

- Немножко пьяный? - ласково продолжал милиционер. - Спать надо! Идем, домой провожу...

- Я не пьяный, - запротестовал я. - Я, я думал о землетрясении...

- Когда землетрясение будет, можно по дороге идти, - сказал, подумав, блюститель порядка, - сейчас нельзя.

- А когда будет землетрясение?

Милиционер заглянул мне в лицо и укоризненно покачал лакированным козырьком.

- Я серьезно спрашиваю, - настаивал я. - Когда будет следующее землетрясение?

- А говоришь, не пьяный, - мягко сказал он. - Совсем пьяный. Плохое вино пил: ноги идут, голова ничего не понимает. Зачем задавать вопрос, на который нельзя ответить?

- На этот вопрос надо обязательно найти ответ, - решительно заявил я.

- Слушай, зачем скандалить? Иди, пожалуйста, спать, - попросил блюститель порядка.

- Спокойной ночи, - сказал я и быстро зашагал по пустынной улице.

Дойдя до угла, я оглянулся. Милиционер неподвижно стоял посреди дороги и смотрел мне вслед.