Приложение

Ниже приводятся четыре отрывка из первого издания книги Бейтса (1863 г.), которые не были им включены во второе издание. Они характеризуют эволюционные дарвинистские воззрения Бейтса, правда, в той форме, как они сложились у него уже по возвращении из путешествия, когда он изучил "Происхождение видов" Ч. Дарвина.

Следует заметить, что те виды, которые всего шире распространены в Америке и которые находятся в самом близком родстве с тропическими видами Старого Света, здесь встречаются на открытых солнечных лужайках близ городов. По своему наружному облику насекомые и птицы, населяющие такие местообитания, очень сходны с европейскими видами. Однако это сходство во многих случаях чисто внешнее: виды похожи по величине, форме и окраске, но принадлежат к совершенно различным родам. Так, все мелкие хищные жуки, ползающие по песчаным тропинкам, выглядят точь-в-точь, как Amara - овальные бронзовые жуки, которые встречаются в подобных местах в Англии. Но они относятся к совершенно иному роду, а именно Selenophorus, а род Ашага неизвестен в тропической Америке. Среди бабочек мы также встречаем один мелкий вид Erycinidae, летающий у низких кустарников на поросших травой лужайках,- он значительно похож по окраске на европейского Nemeobius lucina. Однако насекомое из Пара принадлежит к роду, по всем существенным особенностям своего строения далеко отстоящему от Nemeobius, а именно к Lemonias (L. eputus). Достойно замечания, что все виды этого семейства бабочек, представляющие Старый Свет - как тропический, так и умеренный его пояса - относятся к той же группе, что английский Nemeobiuslucina, между тем как немногочисленные виды, населяющие Северную Америку, целиком относятся к южноамериканским типам.

Факты этого рода (а их имеется довольно много), по-видимому, доказывают, что внешние условия - свет, тепло, влага и т. д. - не определяют полностью общий облик животных страны. Обычно считается, что крупные размеры и красота тропических насекомых и птиц непосредственно обусловлены природными условиями тропиков или каким-то образом прямо связаны с ними. Я полагаю, что это представление ошибочно и что существуют иные, более могущественные, чем климатические условия, причины, которые влияют на наряд вида. Чтобы убедиться в этом, следует сравнить представителей тех родов, которые общи двум областям, например северной Европе и экваториальной Америке, и выяснить, какой же климат порождает самые крупные и самые красивые по убранству виды. Мы увидим таким образом, какое воздействие оказывает климат на очень близких родственников, т. е. на существа с очень сходной организацией. Например, в первом семействе отряда жесткокрылых - семействе скакунов (Cicindelidae) - есть один род - Cicindela, общий этим областям. У видов, обитающих в Амазонской долине, в точности такие же повадки, как у их английских собратьев, ползающих на песчаной почве и летающих под яркими лучами солнца. В каждой из этих двух стран встречается приблизительно одинаковое их число, но все амазонские виды много мельче и много скромнее по окраске, чем те, что населяют северную Европу: ни один американский вид не может сравниться с обыкновенным английским Cicindela campestris, красивым, светло-зеленым с белыми пятнышками скакуном, который хорошо знаком всякому интересующемуся естественной историей сельскому жителю почти по всей Англии. Среди бабочек есть, оказывается, 8 родов, общих двум областям, и мы сравним их между собой. Только три из них (Papilio, Pieris и Thecla) представлены более красивыми видами на Амазонке, нежели в северной Европе. Три других (Lycaena, Melitaea и Apatura) обладают гораздо более красивыми и крупными формами в Англии, чем на амазонских равнинах; что же касается двух остальных (Pamphila и Pyrgus), то вряд ли имеется хоть какая-нибудь разница. Существует зато другое, до сих пор не отмеченное обстоятельство, на которое я настоятельно обращаю внимание тех, кто интересуется этими вопросами, а именно: красивой расцветкой почти всегда отличаются только самцы. Яркий наряд редко носят оба пола одного и того же вида, а если климат оказывает здесь какое-нибудь прямое действие, почему же оба пола не испытывают на себе его влияние и почему самцы родов, живущих под нашим хмурым английским небом, окрашены в яркие цвета?

В тропиках общее число красивых бабочек действительно гораздо больше, чем в умеренном поясе, но следует иметь в виду, что там вообще насчитывается гораздо больше родов и видов. Во всех семействах хорошо заметно то обстоятельство, что оба пола ярко окрашенных форм редко одинаково красивы - наряд самок часто очень скромен. В тропических странах очень много тускло окрашенных видов. Здесь есть и такие виды, у которых контраст между полами резче, чем у каких бы то ни было видов в умеренном поясе; в иных случаях самцов относят к одному роду, а самок к другому - так велико различие между ними. В одних и тех же семействах в тропических широтах встречаются виды более крупные, чем в умеренных, но в то же время там есть и более мелкие.

Если мы поразмыслим над всеми этими фактами, то вынуждены будем прийти к заключению, что климат, которому мы, естественно, склонны поначалу приписывать такое сильное влияние, мало сказывается или никак прямо не сказывается на внешнем убранстве. М-р Дарвин пришел к тому же выводу много лет назад, сравнивая птиц, растения и насекомых Галапагосских островов, расположенных под экватором, с птицами, растениями и насекомыми Патагонии и тропической Америки. Изобилие пищи, высокая температура, отсутствие климатических сезонов, особенно периодов холода и голода, и разнообразие место обитаний - все это, вероятно, благоприятствует существованию большего числа разнообразных видов в тропических широтах по сравнению с умеренными. Это, пожалуй, и все, что можно сказать о влиянии климатических условий.

Причины, породившие изумляющую нас великую красоту, если мы действительно хотим их исследовать, следует искать в других направлениях. Я полагаю, что упомянутые выше факты могут послужить нам путеводной нитью в поисках. Так, например, они показывают, что красота формы и убранства не свойственна одному только поясу, но создается во всяком климате, где виды данного рода процветают. Узорный наряд является обычно принадлежностью одного пола за счет другого, и случаи самого резкого контраста между обоими полами наблюдаются в тех областях, где жизнь в общем более кипуча и плодородна. Все это указывает на то, что взаимоотношения видов, особенно взаимоотношения между полами, играют гораздо большую роль в этом вопросе, нежели климат.

В этих тропических лесах каждое дерево, каждое растение как будто состязается со своими собратьями, стремясь пробиться вверх, к свету и воздуху, и ветвями, и листьями, и стеблем. Паразитные растения крепко охватывают своих соседей, с пренебрежительным безразличием пользуясь ими как орудиями собственного преуспеяния. Принцип: "живи и давай жить другим", по-видимому, не соблюдается в этих джунглях. Одно паразитное дерево, очень часто встречающееся близ Пара, особенно замечательно в этом отношении. Это так называемый сипо матадор, или лиана-убийца. Она принадлежит к порядку фикусов и была описана и зарисована фон Марциусом в атласе к "Путешествиям" Спикса и Марциуса. Я наблюдал несколько экземпляров лианы. Основание ее ствола не могло бы выдержать тяжесть верхних побегов, а потому ей приходится искать опору на дереве другого вида. В этом отношении матадор не отличается По существу от прочих вьющихся деревьев, но он охватывает свою опору совершенно особенным способом, который производит весьма неприятное впечатление. Он начинает расти у самого дерева, на котором намеревается укрепиться, и древесина его ствола в процессе роста облепляет, словно пластичная форма, одну сторону ствола опоры. Затем он выпускает с обеих сторон по ветви наподобие рук; ветви быстро растут, и на первый взгляд кажется, будто это сок, который излился и застыл. Ветви тесно облегают ствол жертвы и, встретившись с противоположной стороны, срастаются. Они отходят через более или менее правильные интервалы по мере роста лианы вверх, и к тому времени, когда дерево-душитель вырастает, жертва оказывается плотно оплетенной множеством тугих колец. Кольца эти постепенно, по мере того как убийца цветет, поднимая свою лиственную крону к небу сквозь крону дерева-опоры, разрастаются и с течением времени убивают дерево-опору, приостанавливая течение сока в его стволе. Тогда взору предстает поразительное зрелище: эгоистичный паразит, сжимающий в объятиях безжизненное, гниющее тело жертвы, которая некогда способствовала его собственному росту. Его цель достигнута - он цвел и принес плоды, воспроизвел и рассеял свой род; и теперь, когда мертвый ствол обратится в труху, придет и его конец - погибнет опора, а с ней падет и он сам.

Сипо-убийца демонстрирует лишь более наглядно, нежели то обычно бывает, ту борьбу, которая неизбежно происходит между растительными формами в этих тесных лесах, где особь состязается с особью, вид - с видом: все стремятся пробиться к свету и воздуху, чтобы листья могли распускаться, а органы плодоношения - завершить свое развитие. Виды, ведущие успешную борьбу, приносят ущерб или гибель многим своим соседям или тем, за чей счет или с чьей помощью они живут, но процесс этот обыкновенно не так заметен для глаза, как в случае с матадором. Некоторые растения, в том числе деревья, так же энергично стремятся распространить свои корни, как другие пробиться вверх. Следствие этих очевидных устремлений - подкрепленные стволы, висячие воздушные корни и другие тому подобные явления.

Смысл соревнования между органическими существами замечательно раскрыт Дарвином в "Происхождении видов", и о нем всегда следует помнить. Оно существует повсюду, во всех зонах, в животном и в растительном царствах. Без сомнения, оно в целом наиболее жестоко в тропических странах, но проявление его среди растительных форм в лесу не представляет собой ничего исключительного. Здесь соревнование лишь более заметно, должно быть, потому, что оно влияет главным образом на вегетативные органы - корни, стебли и листья, рост которых также стимулируется интенсивным светом, теплом и влажностью. Соревнование существует и в умеренных странах, но там оно маскируется тем обманчивым впечатлением покоя, которое производит на первый взгляд растительность. Оно влияет здесь, пожалуй, больше не на вегетативные органы, а на органы размножения - особенно на цветы, которые в лесах высоких широт являются украшением, гораздо более обычным, нежели в тропиках. Впрочем, это очень сложный вопрос, требующий более глубокого исследования.

Мне думается, в тропической природе найдется немало такого, что могло бы уравновесить то неприятное впечатление, которое способен произвести мощный рост растительности. Несравненная красота и разнообразие листвы, яркие краски, бьющие отовсюду пышность и изобилие - по сравнению со всем этим самый богатый лесной пейзаж северной Европы покажется, пожалуй, бесплодной пустыней. Гибель и страдания, связанные с неизбежным соревнованием, компенсируются той радостью бытия, которая бурлит в живых существах. Пусть соревнование здесь сильнее, чем где бы то ни было, и каждая особь подвергается более многочисленным опасностям, зато нигде не проявляется ярче эта радость бытия. Если бы растительные особи обладали способностью чувствовать, их мощный и быстрый рост, не прерываемый холодным сном зимы, доставлял бы им, пожалуй, удовольствие.

Между животными соревнование, быть может, еще сильнее, хищные виды проводят здесь настороже больше времени, чем в умеренном климате, но зато тут нет повторяющейся из года в год жестокой борьбы с природой в холодные сезоны. В иное время года деревья и воздух на открытых солнцу прогалинах пестрят птицами и насекомыми, словно радующимися своему существованию: тепло, солнечные лучи и обилие пищи служат источником того оживления и резвости, которыми охвачены собирающиеся здесь живые существа. Не следует, кроме того, упускать из виду брачные наряды - хотя яркие краски и узоры самцов и свойственны фауне всех стран, но в тропиках они достигают самого высокого совершенства. Их назначение, по-видимому,- доставлять удовольствие в периоды спаривания. Мне представляется наивной точка зрения, будто красота птиц, насекомых и других животных предназначена для услаждения человеческого взора. Стоит лишь немного понаблюдать да поразмыслить, и становится ясно, что так дело обстоять не может; почему, действительно, только один пол богато разукрашен, тогда как другой одет в тусклые, серые цвета? Без сомнения, пышное оперение и пение, подобно всему прочему, чем одарен вид, даны для собственного его удовольствия и выгоды.

Виды млекопитающих, птиц и насекомых, встречающиеся в Обидусе, в значительной степени те же, что населяют хорошо изученную область вдоль морского побережья Гвианы. Ни одна местность на Амазонке из тех, что я посетил, не отличается таким высоким относительным содержанием гвианских форм. Все четыре уже упомянутые обезьяны встречаются и в Кайенне. Общее сходство видов с гвианскими - одна из главных особенностей зоологии Амазонской долины, однако в низменностях большое число форм представлено лишь сильно измененными местными разновидностями; впрочем, многие из них так сильно преобразованы, что считаются особыми видами и действительно являются таковыми в соответствии с принятыми определениями понятия вида. В несколько более сухом районе Обидуса формы меньше отступают от своих гвианских прототипов. Здесь нам, по-видимому, представляется случай подглядеть, как же происходит создание новых видов в природе. Способ, по которому совершаются эти видоизменения, заслуживает того, чтобы на нем несколько остановиться. Поэтому я расскажу об одном очень поучительном обстоятельстве, наблюдаемом в здешних местах.

Обстоятельство это касается некоторых форм красивых бабочек, относящихся к роду Heliconius^*, характерному для тропической Америки - особями этого рода изобилует повсюду сень ее роскошных лесов - и содержащему целые группы разновидностей и близко родственных видов наряду со многими отдельными более или менее отчетливо выраженными формами. Близко родственные виды и разновидности ставят в тупик классификаторов; действительно, группа эта - одна из тех, в которых, по-видимому, и теперь еще происходят большие изменения. Видным представителем группы является H. melpomene,Linnaeus. Эта изящная форма водится повсюду в Гвиане, Венесуэле и некоторых частях Новой Гранады [нынешняя Колумбия]. Она очень часто встречается в Обидусе и вновь появляется на южном берегу реки в сухих лесах за Сантареном, в устье Тапажоса. Во всех других местах Амазонской долины, к востоку до Пара и к западу до Перу, она полностью отсутствует. Сначала это отсутствие показалось мне очень странным, ибо местные условия этих областей не представляются до такой степени различными, чтобы они могли так резко ограничить распространение столь плодовитого вида, тем более что в Обидусе и Сантарене он встречался в очень влажных лесах у самой реки. Но на лесных равнинах его место занимает другой, близко родственный ему вид - H. thelxiope,Hübner. Он той же величины и формы, что его собран, но разительно отличается расцветкой: Н. melpomene - сплошь черный, с большим темно-красным пятном на крыльях, тогда как у Н. thelxiope крылья покрыты красными, черными и темно-красными полосками, а выше украшены яркими желтыми пятнами. Оба вида имеют одинаковые привычки. H. melpomene оживляет песчаные аллеи в лесах Обидуса, где множество этих бабочек лениво парит над низкими деревьями, между тем как такое же количество H. thelxiope точно таким же образом украшает влажные леса, составляющие ее владения. Никто из изучавших эту группу ни на минуту не усомнится, что обе бабочки - два совершенно и притом искони различных вида, как, например, заяц и кролик или любые другие два родственных вида одного и того же рода. Однако некоторые факты привели меня к заключению, что одна бабочка всего лишь модификация другой. Существуют, как нетрудно себе представить, лесные районы, промежуточные по своему характеру между сухими зонами Обидуса и т. п. и влажными областями, образующими остальную часть громадной речной долины. В двух местах в этих промежуточных районах, а именно в Серпе, в 180 милях к западу от Обидуса, на том же берегу реки, и в Авейрусе на нижнем Тапажосе, большинство особей тех Heliconius, которые там встречались, представляли собой переходные формы между этими двумя видами. Уже в Обидусе среди особей H. melpomene обнаруживаются небольшие вариация в сторону H. thelxiope, но ни одна бабочка не подходит к последнему виду сколько-нибудь близко. Можно было бы утверждать, что эти переходные формы - гибриды, образованные скрещиванием двух первоначально особых видов, но ведь эти виды входят в соприкосновение в ряде мест, где такие промежуточные примеры неизвестны, и я ни разу не наблюдал, чтобы они спаривались между собой. Кроме того, многие промежуточные формы встречаются также на морском побережье Гвианы, где H. thelxiope никогда не встречается. Эти похожие на гибридов экземпляры связаны между собой такой полной цепью переходных звеньев, что из них трудно выделить даже разновидности, и они наиболее редки, чем две крайние формы. Они постепенно заполняют широкий промежуток между двумя видами. Из этих фактов приходится сделать вывод, что два вида первоначально были одним и тем же видом; характер их распространения и относительное географическое распределение говорят в пользу предположения, что H. thelxiope происходит от H. melpomene. Тем не менее тот и другой хорошо выраженные, настоящие виды по всем существенным видовым признакам: как уже было отмечено, они, существуя бок о бок, не спариваются, и не замечается никаких признаков возвращения их к первоначальной общей форме в одинаковых обстоятельствах.

^* (Род этот издавна известен как Heliconia - название чрезвычайно неудобное, так как существует одноименный ботанический род. Недавно один автор (Фельдер в WienerEntomologischeMonatschrift, март 1862 г.) предложил заменить женское окончание слова мужским, поскольку такое название некогда употреблял Линней, и я, считая поправку разумной, принимаю ее.)

Переходные формы между бабочками Heliconius melpomene и Heliconius thelxiope

В споре, разгоревшемся среди натуралистов с опубликованием дарвиновой теории происхождения видов, кто-то справедливо указал, что в настоящее время не существует никаких доказательств образования физиологического вида, т. е. формы, которая не скрещивается с той, от которой она произошла, несмотря на благоприятную возможность такого скрещивания, и не обнаруживает признаков возвращения к родительской форме, будучи поставлена в одинаковые с ней условия. Морфологические виды, т. е. формы, которые отличаются до такой степени, что их можно рассматривать как отчетливо выраженные виды, во множестве получаются путем отбора человеком из вариаций, возникающих при одомашнивании и культивировании. Поэтому приведенные здесь факты имеют некоторое научное значение: они показывают, что физиологический вид может получаться и получается в природе из разновидностей ранее существовавшего близко родственного вида. И это не единственный случай: во время моих путешествий я наблюдал много подобных примеров. Но очень редко бывало, чтобы вид, который явно был родительским, сосуществовал с видом, явно происшедшим от него. Обычно предполагаемый родитель также является, по-видимому, измененной формой, и тогда факт не столь нагляден, так как некоторых звеньев в цепи вариации недостает.

Процесс возникновения вида в природе идет постепенно, и потому человек, должно быть, вообще не в состоянии проследить его: для этого требуется громадный период времени. Но мы можем получить неплохое представление об этом процессе, проследив изменчивый и широко расселенный вид по обширной области его современного распространения, и длительное наблюдение приводит к заключению, что новые виды во всех случаях должны были произойти от изменчивых и широко расселенных форм. Иногда, как в рассматриваемом примере, случается, что в одной местности вид принимает некоторую форму, одинаковую для всех его особей, в другой встречаются многочисленные разновидности этого вида, а в третьей вид принял постоянную форму, совершенно отличную от первой.

Если мы встречаемся с какими-либо двумя из этих модификаций, живущими бок о бок и сохраняющими свои отличительные признаки в подобных обстоятельствах, доказательство естественного происхождения вида вполне убедительно и было бы еще убедительнее, если бы мы могли наблюдать процесс шаг за шагом. Можно было бы возразить, что различие между нашими двумя видами крайне незначительно и что, если классифицировать их как разновидности, от самого доказательства ровно ничего не остается. Но ведь различия между ними такие же, какие обычно существуют между родственными видами. Большие роды и состоят по большей части из таких видов, и потому интересно показать, к какому великому и прекрасному разнообразию внутри большого рода приводит действие законов согласно нашим представлениям.

Здесь уместно привести некоторые замечания о пути создания рас. Натуралисты обычно склонны приписывать образование местных разновидностей, или рас, вида прямому действию физических условий на принадлежащие к виду особи, переселившиеся в новые местности. Следовательно, можно было бы утверждать, что наш Heticonius thelxiope влажных лесов произошел от такого действия местных условий на H. melpomene, тем более что промежуточные разновидности встречаются в районах, промежуточных по своему характеру и местоположению. Верно, что внешние факторы, такие, как пища и климат, вызывающие задержку или ускорение развития, сильно влияют на насекомых на ранних стадиях их развития, а в процессе роста коррелятивно воздействуют на форму и цвет взрослых особей^*.

^* (Г-н Белье де ла Шавиньери в Annales de la Société Entomologique de France, 1858, стр. 288, сообщает об опытах по задержке развития куколки действием сильного холода; таким способом можно получить поразительные разновидности взрослого насекомого.)

Однако не существует доказательств того, что именно таким способом и образуется местная разновидность, или раса: приобретенные особями изменения обычно не передаются потомству. Изучение этих рас или близко родственных видов Heliconius с учетом их географического распределения проливает свет и на этот вопрос. Heliconius thelxiope рассеян по районам протяженностью в 2 тыс. миль с востока на запад, от устья Амазонки до восточных склонов Андов, но не обнаруживает каких-нибудь заметных изменений по всей этой области; только в самых крайних пунктах встречаются небольшие вариации. Если бы местные условия, действуя непосредственно на особей, первоначально создали эту расу или вид, они наверняка привели бы к возникновению многих модификаций его в различных частях этой области, ибо на верхней Амазонке местность сильно отличается от района близ Атлантического океана климатом, чередованием сезонов, почвой, лесным покровом, периодическими разливами и т. п. Кроме того, переходы между этими различиями очень постепенны, так что вид в разных местностях попадает в самые разнообразные природные условия и потому с упомянутой выше точки зрения должен был бы состоять из бесконечного ряда местных разновидностей, а не из одной, постоянной повсюду формы. Да и как иначе объяснить то обстоятельство, что H. thelxiope и H. melpomene оба существуют в одних и тех же местных условиях, и за счет чего отнести различные модификации в одной и той же местности, например в Серпе и на Тапажосе?^*

^* (Поскольку внешние воздействия сказываются на ранних стадиях развития насекомых, следует упомянуть, что молодые Heliconius ведут себя как общественные животные: личинки совместно кормятся и совершают свое последнее превращение на одном и том же дереве. Я наблюдал такое поведение у H. erato - вида, близко родственного H. thelxiope.)

Следовательно, при выделении расы действуют, очевидно, не столь простые факторы, как непосредственное влияние внешних условий. Принцип естественного отбора, провозглашенный недавно Дарвином, дает, по-видимому, связное объяснение фактам. Согласно этой теории изменчивое состояние вида в упомянутых выше районах вызвано тем обстоятельством, что Heliconius melpomene становится не вполне устойчивым в результате косвенного воздействия местных условий, не сходных с условиями в тех местах, где он существует как неизменная нормальная форма. В этих районах отбор не действует, т. е. господствующим там жизненным условиям соответствует существование вида в неустойчивой форме. Но в соседних влажных лесах, как о том свидетельствует результат, местные условия были первоначально более благоприятны для одной из этих разновидностей, нежели для прочих. Поэтому избранная разновидность увеличивалась в числе быстрее, чем ее родичи, и факт полного отсутствия этих последних в области, от которой они отделены теперь расстоянием всего в несколько миль, ведет к заключению, что они не могут удержать там свои позиции. Особи последующих поколений, которые были лучше приспособлены к новым условиям, оказались по тем же причинам в предпочтительном положении по сравнению со своими родичами, и этот процесс продолжался на протяжении ряда поколений, пока не была достигнута крайняя форма H. thelxiope. На этой стадии, которая, как можно предполагать, наступила в тот период, когда речные равнины становились сушей, во время последних геологических изменений уровня страны, раса хорошо приспособилась к новой области. В возвышенных и сухих областях Гвианы и в соседних районах избранной формой оказался H. melpomene, в низменных и более влажных областях Амазонки в предпочтительное положение попал H. thelxiope. Налицо доказательство этого совершенного приспособления - поразительная многочисленность вида; происхождение H. thelxiope от H. melpomene тем более вероятно, что существует полный ряд соединительных звеньев; наконец о достижении им устойчивого состояния можно, очевидно, заключить из того, что он скрещивается с родительской формой и не возвращается к прежней форме, входя в соприкосновение с ней вследствие естественного перераспределения^*.

^* (Если это объяснение происхождения Heliconius thelxiope правильно, следует согласиться также с происхождением в результате естественного процесса множества ныне отличных один от другого родственных видов этого рода, как, впрочем, и всех остальных родов, содержащих близко родственные виды. Один вид, родственный Я. thelxiope, а именно Я. vesta, произошел, по-видимому, также от H. melpomene, потому что среди уже упоминавшихся многочисленных разновидностей есть много образцов, промежуточных между двумя видами. Однако между H. thelxiope H. vesta имеется различие: первый ограничен в своем распространении Амазонской долиной, тогда как Я. vesta выходит за пределы этой области, населяя Гвиану и центральные долины Андов; он, по-видимому, приобрел способность приспособления к гораздо более разнообразным местным условиям. Насекомые, по-видимому, хорошо приспособлены к тому, чтобы поставлять нам данные, иллюстрирующие этот интересный, но трудный вопрос. Это объясняется главным образом той легкостью, с какой можно составить для сравнения хорошие наборы образцов как видов, так и разновидностей, из многих пунктов в областях распространения. Вряд ли необходимо добавлять, что получаемые таким образом выводы могут быть распространены на все живые существа.)

Одно из самых заметных насекомых, характерных для Вила-Новы, - удивительно красивая бабочка, называемая Agrias phalcidon. Цветной узор верхней поверхности крыльев этой крупной бабочки напоминает уже описанную Callithea leprieurii - темно-синее поле с широкой серебристо-зеленой каймой. Усаживаясь на листья деревьев в 15-20 футах над землей, она складывает крылья, открывая ряд блестящих голубых глазков с белой крапинкой в каждом, украшающий нижнюю их поверхность. Летает бабочка чрезвычайно быстро, но, когда она сидит, ее нелегко согнать с места; если же ее все-таки спугнуть, она вскоре возвращается на прежнее место. Ее поверхностное сходство с Callithea leprieurii, весьма многочисленным для той же местности видом, очень велико. Это сходство можно было бы счесть просто случайным совпадением, особенно постольку, поскольку оно касается главным образом верхней поверхности крыльев, если бы не существовало подобного же параллельного сходства между другими видами тех же двух родов. На Верхней Амазонке другой, совершенно особый вид Agrias еще больше похож на другую Callithea; оба насекомых встречаются в одном районе, где они вместе летают. Сходство такого рода очень часто встречается в мире насекомых. Оно немало изумляло меня во время моих путешествий, особенно тогда, когда при переезде из одного района в другой я встречал местные разновидности какого-нибудь одного вида в сопровождении местных разновидностей другого - того самого, который подделывался под насекомых первого вида в только что оставленной мной местности, но уже в наряде, смененном в соответствии с изменившимся убранством этого первого вида. Поневоле приходишь к мысли, что эти подражания намеренны и что природа чем-то руководствуется, создавая свои произведения. Во многих случаях причина подражания достаточно проста. Так, когда муха или паразитическая пчела имеет обманчивое сходство с рабочими пчелками того вида, в ульекоторого она откладывает свои яйца, не будучи в состоянии позаботиться о них иным способом, или когда паук-прыгунчик, притаившийся во влагалище листа в ожидании добычи, являет точное подобие листовой почки, очевидно, что имитация преследует выгоду подражающего вида. Но когда одно насекомое принимает облик другого вида из того же отряда, где о хищных или паразитических повадках не может быть и речи, не так легко разгадать подлинную причину приспособления. Тем не менее не приходится сомневаться в том, что одно из двух насекомых уподобляется наружностью другому с какой-то целью, полезной, а быть может, и жизненно важной для вида. Я считаю, что эти имитации того же характера, как и в тех случаях, когда насекомое или ящерица окрашены таким образом, что похожи на почву, лист или кору, на которых они живут, - сходство скрывает животных от хищного взора их врагов; если же это плотоядный вид, то сходство служит маскировкой, позволяющей приближаться к добыче. Когда же насекомое подражает вместо мертвой, неорганической материи другому виду из своего же собственного отряда и не является ни хищным, ни паразитом, то нельзя ли допустить, что подражателю может грозить преследование, от которого свободна его модель? Многие виды насекомых отличаются самым обманчивым сходством с живыми или сухими листьями; общепринято считать, что это служит им защитой от нападений насекомоядных животных, которые съели бы насекомое, но отказываются от листа. То же можно сказать и о виде, уподобляющемся другому виду того же отряда; последний вид, быть может, приходится тем, кто преследует насекомых, не по вкусу, как, например, лист или кусок коры, и его подражатель, не пользующийся этим преимуществом, спасается благодаря обманчивому внешнему сходству. В данном случае не вполне ясно, какие свойства Callithea уменьшают для нее опасность преследования по сравнению с Agrias, разве что сильный запах, несколько напоминающий ваниль, - запах, которого Agrias лишена. Этот запах становится особенно сильным, если насекомое неосторожно схватить или сдавить, и если он служит для Callithea защитой, то это объясняет, почему Agrias подражает ей в окраске. Сходство, как уже отмечалось, касается главным образом верхней стороны крыльев; у других видов^* оно одинаково выражено и с верхней и с нижней стороны. Некоторые птицы и большие стрекозы Aeschna хватают насекомых на лету, когда верхняя поверхность крыльев всего заметнее.

^* (Agrias hewitsonias и Callithea marküii.)