Братья

Лодка опять пошла быстрее, я встал и увидел водоскат, судя по всему - опасный: лощина впереди была такая глубокая, что наполовину скрывала растущие в ней деревья.

Почти одновременно я заметил на утесе справа группу краснокожих людей. Шутник Уильям и несколько незнакомых индейцев махали нам руками, подзывая к себе. Мы пристали к берегу и постарались получше привязать лодку; в ушах стоял рев воды.

Незнакомцы встретили нас очень приветливо, помогли сойти на берег, поздоровались сами и представили своих жен и детей. Ваи-ваи обычно не обращают внимания на женщин, они никогда не знакомили меня с женами, но это были мавайяны, те самые, о которых Фоимо говорил, что они идут следом за ним.

Фоньюве, едва ступив на берег, бросился стремглав к одному из мужчин и обнял его, потом подвел, улыбаясь, ко мне. Это был молодой курносый индеец с простоватым лицом и широкой щербатой улыбкой.

- Япумо,- представил его Фоньюве, показывая два сжатых вместе пальца; он хотел сказать, что они с Япумо братья.

С помощью Безила я узнал, что братья не встречались с детства.

- А где Вайяма? - спросил я. (Вайяма сопровождал Уильяма, когда они отправились вперед.)

- Заболел, - перевел мне ответ Безил.- Уже несколько дней бредит. Сейчас ему стало лучше. Он и Уильям не хотят идти дальше, боятся, что их преследуют злые духи.

Когда я подошел, Вайяма встал с гамака. Температура у него была нормальная, но он очень ослабел. Было видно, что он перенес тяжелую болезнь.

- Уильям говорит, если вы дадите ему нужные лекарства, он и Вайяма будут принимать их, как вы научите. Ему очень жаль возвращаться, он мечтал найти себе жену. Но, когда вы заплатите за работу, он станет богатым и попросит своего друга, которому отдал жену, чтобы тот ее вернул.

Это было совсем некстати, но задерживать их я не мог. Я выдал им атебрина и попросил кое-что захватить в миссию. Пусть уж лучше возвращаются не спеша, так чтобы Вайяма совсем поправился. Но чем меньше носильщиков, тем труднее идти через Акараи...

Меня окликнул Фоньюве: Япумо предлагал футляр для косички в обмен на тесак. Футляр был украшен шкурками редких птиц - каменного петушка, трупиалов, котинг, колибри, нектарок, зимородков - и превосходил красотой все, что я видел до сих пор у индейцев. Бисерный орнамент представлял огромный интерес для исследователя: многие бисеринки путешествовали сотню лет и удалились на сотни километров от тех мест, где впервые попали в руки индейцев; время притушило краски и придало бисеру нежный оттенок.

Я посмотрел на Япумо. Видно было, что ему жаль расставаться с футляром, но отступать тоже не хотелось, и он с улыбкой сунул мне в руку свое сокровище. Затем Япумо достал изящный бамбуковый колчан с красными и сапфирово-синими перьями, покрытый замечательно отделанной кожей. В колчане лежало штук

тридцать-сорок наконечников, покрытых кураре,- большая ценность, которую я тоже приобрел. Наконец он предложил мне несколько луков со стрелами; они были еще больше и красивее, чем изделия ваи-ваи.

- Япумо просит взять его с собой,- сказал Безил.- Он так обрадовался Фоньюве, что не хочет с ним расставаться. И другой человек, Йеимити (высокий молчаливый мужчина), тоже хочет идти с нами, нести вещи. Женщины и дети будут ждать у Манаты. Теперь все в порядке, у нас будет много носильщиков!

Я позавтракал на берегу, над которым плыл неумолчный гул. На расстоянии одного метра от меня на куче перьев (Иона застрелил и ощипал двух больших маруди) сидели ярко расписанные молодые индейцы, поедая тушеное мясо аллигатора. Кирифакка протянул мне когтистую лапу.

- Кириванхи, начальник!

В ответ я подал ему на листе ядовитую волосатую гусеницу и жестом предложил отведать.

- Санк ю,- ответил Кирифакка и расхохотался, увидев, как меня поразили его лингвистические познания.

Но вот трапеза кончена, мы прощаемся с остающимися и садимся в лодку. Чуть дальше мы остановились возле высоких камней, чтобы наметить путь через водоскат. Я давно уже перестал восхищаться красотой падающей воды, привык видеть в ней только препятствие, но зрелище этих порогов возродило во мне чувство прекрасного. Река, очень мелкая в этом месте, струилась, словно зеленые пряди волос, по красному каменистому ложу и спадала множеством серебристых потоков по каменным ступенькам в долину.

Еще ни разу я не видел такого разнообразия водяных растений паку. Курчавая бахрома покрывала все камни, а выше уровня воды будто роились розовые звезды. Густо рос мелкий изумрудно-зеленый камыш с тремя белоснежными прицветниками и многочисленными белыми соцветиями. Живописная картина, напоминающая альпийский луг, и вдвойне прекрасная благодаря хрустальным переливам зеленых, голубых и розовых тонов в беспокойной воде...

Серьезной опасности эти пороги не представляли. Нужно было только найти достаточно глубокий фарватер, который позволил бы провести большую лодку. Иона и Икаро в лодчонке Чекемы, а также Япумо и Йеимити в своей лодке стали нащупывать путь вдоль берегов. Фоимо предложил нам последовать за ними, забыв, что наше суденышко там не пройдет, но Япумо, сообразительность которого я успел уже оценить, поднял руку, словно предупреждая об опасности; он вылез в воду, разведал путь и вернулся за нами.

Пороги выше устья Буна-вау

Обратившись ко мне, Япумо красноречивыми жестами изобразил еще более грозные пороги, указывая на небо, прочертил три дуги в воздухе - по числу дней - и показал вперед.

Три часа потребовалось нам, чтобы одолеть водоскат; затем мы опять сели в лодку, но, как оказалось, поспешили: нас чуть не захватила быстрина с двухметровым перепадом.

Показался большой остров - главный рукав реки огибал его с левой стороны. Мы миновали уже половину острова, когда - совершенно неожиданно для меня - лодка, обойдя нагромождение камней, свернула влево и пошла вверх по притоку, унылой извилистой речушке, торопливо несущей свои воды в Мапуэру.

Это была Буна-вау, она же Тутумо, или Калебас-Ривер. Здесь начиналась земля мавайянов.

Около одного часа мы поднимались против течения, действуя веслами и шестами; мотор нельзя было пустить из-за множества камней. Впереди шли четверо на маленьких лодках; шесты в их руках описывали плавные восьмерки в воздухе, и казалось, это машут крыльями огромные бабочки.

Пока разбивали лагерь на каменистом берегу, Тэннер вскипятил мне и Ионе чай, и мы стали сортировать образцы, собранные на реке. Они оказались в хорошем состоянии, за исключением водорослей, которые превратились в сахаристую целлюлозу.

Несмотря на усталость, я радовался тому, что нам удалось продвинуться так далеко.

- Не ладятся что-то у нас дела, мистер Гэппи,- заметил Иона.

- Что ты имеешь в виду?

- А вот что: скажите, начальник, сколько продлится еще наше путешествие?

- Недели четыре.

- Начальник, это невозможно! Мне нужно возвращаться в Джорджтаун, меня там ждут дела. Я не могу оставаться здесь в дебрях совсем без еды.

- Но, Иона, всего несколько дней назад ты говорил обратное. Говорил, что не боишься немного подтянуть ремень.

- Запасов слишком мало, начальник, нам не хватит.

Вероломство Ионы возмутило меня:

- Ведь ты же больше всех радовался походу к мавайянам! Говорил, что готов жить сколько угодно на ямсе, маниоке и той дичи, которую удастся добыть. Кто говорил мне, что мечтает увидеть неизвестные племена? Кто говорил, что если мы захватим с собой здешних индейцев, то все будет в порядке? Что они, мол, знают лучшие места для охоты и рыбной ловли и скажут своим друзьям в деревнях, чтобы те продали нам продовольствие...

- Все равно...

- Вот что, Иона, нельзя думать об одних трудностях. Посмотри на Безила и на ваписианов - они не надают духом.

Он немного повеселел:

- Да, это верно. Я уже заметил - они стараются изо всех сил. Конечно, нас ждет столько нового, мы увидим всякие пляски и костюмы...

Откуда столь быстрая и резкая перемена? Может быть, Иона понял, что рискует остаться в одиночестве, что никто не поддержит его воркотню? А может быть, он вовсе не одинок, есть еще недовольные?

Подошел Япумо и стал с любопытством наблюдать за нашей работой; еще больший интерес у него вызвала керосиновая лампа - ее зажег Тэннер.

Сквозь тонкую пелену облаков светила почти полная луна.

- Нуньи, - произнес Япумо, показывая на нее.

- Вай-вай? - спросил я.

Он кивнул и добавил:

- Мавайян: кушу.

По всему берегу разносился странный пронзительный свист. "Пип-пиииип!" - доносилось из самых неожиданных мест, но сколько я ни светил фонарем, никого не было видно. С помощью Безила и Фоньюве я узнал от Япумо, что это свистят большие пауки, которые, сидя возле самой воды, ловят маленьких рыбок и высасывают их.

Вот уже несколько ночей я наблюдал в небе зарницы - признак того, что хорошая погода подходит к концу и со стороны Амазонки наступают дожди. И сейчас вдали вспыхнула яркая молния, послышались глухие раскаты грома.

- Дедабару, - сказал Япумо.

Язык мавайянов звучал жестче языка вай-вай, в нем больше согласных.

- Начальник, - позвал меня Безил, - вы не посмотрите Фоимо? Похоже, он сильно заболел. И мне тоже нездоровится. Я заразился от него.

Когда же это кончится? Стоит мне вылечить одного, как заболевает другой... Правда, у Безила был всего лишь насморк и невысокая температура - 37,8°; зато с Фоимо дело обстояло плохо. У него был сильный жар - 39,9°,- он побледнел и бессильно лежал в гамаке, свесив одну ногу.

Я дал ему четыре таблетки палюдрина и пошел спать, пытаясь угадать, кто заболеет следующим и как это предотвратить. В ту ночь я впервые за все время экспедиции видел во сне другие страны - Англию, Францию, даже Джорджтаун.

Утром оказалось, что температура у Фоимо не только не упала, но поднялась еще больше. Я встревожился. Вдруг он или кто-нибудь из мавайянов умрет? Это могут приписать козням пришельцев, а тогда нам придется туго. Индейцы считают, что смерть вызывается колдовством и что родственники или друзья умершего обязаны мстить колдунам.

Мое сердце обливалось кровью, когда я глядел на Фоимо, стойко переносившего болезнь. Я всячески старался подбодрить его. Памятуя советы доктора Джонса относительно малярии - палюдрин для профилактики, атебрин при приступах, - я перешел к атебрину и одновременно выдал нашим новичкам, Япумо, Йеимити и Икаро, палюдрин.

Когда настало время двигаться в путь, я поместил их, а также Безила, все еще жаловавшегося на насморк, в меньших лодках, чтобы им не приходилось вылезать за борт на каждой мели.

Мы шли в основном на восток; в то утро нередко попадались длинные спокойные участки, так что мы, пустив мотор, брали на буксир остальные лодки. Мавайяны и не представляли себе раньше, что возможны такие чудеса. Под крики восторга тяжелогруженые лодки огибали один поворот за другим.

Национальный состав нашей экспедиции был на редкость разнообразным: трое мавайянов, один тарума, один эмайена, один вай-вай, два аравака, трое ваписианов (один из них - со значительной примесью крови исчезнувшего племени аторадов), полуиндиец и полуаравак с примесью португальской и негритянской крови, негр и, наконец, англичанин, потомок гугенотов.

Затем началась цепь отмелей. Пришлось разгрузить большую лодку. Мавайяны отказались заходить в воду глубже чем по колено. Я подумал было, что они тоже боятся смыть краску и стать беззащитными от злых духов, но мавайяны показывали на переднички и твердили: "Камиша". Очевидно, не хотят мочить свои "камиша", решил я. Однако Безил объяснил, что они боятся рыб^*.

^* (Речь шла, по-видимому, о маленькой тонкой рыбке с колючими плавниками, которая проникает в задний проход человека, причем удаление ее связано с мучительной и опасной для жизни операцией. В Гвиане она не встречается, но мы находились теперь на одном из притоков Амазонки, в бассейне которой эти рыбы очень распространены.)

За отмелями снова потянулись длинные излучины, позволявшие нам развивать неплохую скорость. Несколько раз попадались проложенные ураганами просеки шириной до ста метров с нагромождением бурелома.

Заметив низко летящего гокко, мы остановились и попытались подстрелить его. Безуспешно. Прибрежный лес изобиловал дичью, но нас преследовала неудача. Особенно часто попадались курри-курри - черные ибисы, неприглядные быстрые птицы величиной с курицу. Их черное с зеленоватым отливом оперение напоминало потрепанный сюртук гробовщика, на голове с обеих сторон чернела кожа. Длинный изогнутый клюз, подобный хирургическому зонду, был словно нарочно создан для того, чтобы выклевывать глаза. Понятно, почему их древних египетских сородичей изображали на стенах гробниц...

- Курри! Курри! Курри! - хрипло кричали они, пролетая над самой водой.

Отличная дичь, и достаточно крупная цель, да только все они почему-то летали слишком далеко, и стрелять по ним было бесполезно.

По камням и по воде бегали и прыгали длинноногие пауки до десяти сантиметров в диаметре. По словам Япумо, это и были как раз свистящие "рыбаки". Серокоричневые, они были почти невидимы на фоне камня или бортов лодки, где некоторые из них пристраивались отдохнуть, прежде чем снова отправиться на охоту. В одном месте нам пересекла путь длинная краснокоричневая змея - пятая, виденная нами за все время экспедиции (кстати сказать, совершенно безвредная). Мы встречали в среднем менее одной змеи в неделю, а ядовитых - одну в две недели. Шла седьмая неделя нашего путешествия.

Под вечер вдали в небе повисли тяжелые тучи, от которых протянулись до земли полосы дождя. Временами ветер доносил издали шум ливня, а затем и над нами повисла хмурая туча, хлынул проливной дождь.

От Япумо мы узнали, что можем в этот же день добраться до тропы, ведущей на Ороко'орин. Близость цели манила нас, но время было сравнительно позднее. По мере того как сгущались сумерки и все упорнее лил дождь, нами овладевало уныние. Я спрятал одежду, чтобы она не промокла, и сидел почти голый, набросив на плечи полотенце. Вспомнив о наших больных, дал сигнал причалить к берегу. Однако почва оказалась слишком сырой - скользкий ил, покрытый увядшими листьями.

- Совсем чичибе, - заметил Джордж Гувейа.

Мы продолжали путь, с трудом различая берега и насвистывая для храбрости. Наконец за небольшим порогом увидели крутой откос с сухой почвой. Пока растягивали брезенты, я стоял, дрожа, под пальмовым листом; старина Фоимо, трясясь от лихорадки, укрылся в норе среди корней покосившегося дерева. Сверху, пробивая листву и стуча по земле и воде, падали тяжелые капли. В темном небе перекатывался гром.

Болезнь Фоимо сильно тревожила меня. И дернул же меня черт забираться в эти дебри, барахтаться в грязи, мокнуть и мучиться!.. Пытливость ученого казалась мне в этот момент недостаточным основанием, чтобы подвергать себя опасности и лишениям.

Дождь и ветер продолжали бушевать снаружи, когда Тэннер принес мне в палатку вкусный суп, приготовленный из ямса и только что пойманной хаимары. На второе я получил нежное мясо белоголового маруди, на третье - чашку какао. Повеселевший, приободрившийся, я забрался в гамак, под свои многочисленные одеяла.

Было еще совсем рано, когда мы утром следующего дня достигли левого притока Тутумо - маленькой речушки Куруду-вау (на мавайянском языке она называется Венье-йоку - "Фаринья"), а через десять минут очутились у тропы. Без проводников мы ни за что не заметили бы скрытого деревьями устья Куруду, а если бы даже и заметили, то, наверное, проскочили бы начало тропы - каменную полочку у самой воды, за которой плотной стеной выстроился почти нетронутый лес.

Отойдя немного от реки, мы обнаружили небольшую расчистку; в центре ее стоял навес из пальмовых листьев. Здесь мы разбили лагерь: нужно было послать вперед гонцов - известить о нашем приближении. За это взялись Фоньюве и Япумо.

- А далеко до селений? - спросил я Япумо.

- Четыре дня пути,- последовал ответ.- Два дня по почти ровной местности - она называется Имаи- бау, или Грязные холмы, - и еще два дня через высокие холмы. Ваи-ваи называют их Шиуру-дикта, мавайяны - Серернап-нав. Когда мы придем, то скажем, чтобы нам собрали овощи и пекли лепешки из маниока, а охотники пойдут за дичью, так что к вашему приходу будет много еды.

- Что ж, это звучит неплохо.

Фоньюве переговорил еще с Япумо и добавил вдруг, что первой деревни они достигнут уже завтра утром, так как решили идти всю ночь без остановки.

Вот и попробуй тут составить себе представление о расстояниях, если ты привык разделять понятия "время" и "пространство"! Для индейцев вполне естественно измерять расстояние днями или частями дня. Какой толк говорить о километрах, когда все зависит от местности и тяжести ноши! Если рельеф несложный, можно идти быстро. Если местность пересеченная и если с вами идет белый человек или больной старик - движение замедляется.

- Ну вот, Иона, сегодня мы отдохнем, а завтра утром пойдем дальше. Это тебя устраивает?

- Одна дневка ничего не решает, начальник, когда все воскресенья проходят в движении, а завтра воскресенье. Да и как мы можем быть уверены, что индейцы захотят продать нам продовольствие. Как бы не пришлось голодать! Вот если бы мы остановились на неделю да наловили рыбы... А там и Фоньюве вернется, скажет, на что мы можем рассчитывать.

- К тому времени мы, пожалуй, и в самом деле начнем голодать.

- А вдруг Фоимо умрет? Индейцы могут нас перебить. Нет, лучше уж вернуться.

- Ты прав, это могло бы привести к осложнениям. Но именно из-за Фоимо мы должны постараться как можно скорее дойти до их поселений. Если он будет дома, то они уже не подумают, что мы виноваты в его смерти. Гораздо хуже, если он умрет здесь.

В полдень Фоимо было все так же плохо, температура держалась около сорока. Он кашлял, жаловался на боль в желудке, несколько раз у него начиналась рвота. Я дал ему еще три таблетки атебрина, микстуру от кашля и английскую соль.

- Начальник,- произнес Иона небрежно,- а микстура-то кончается!

- У меня есть еще, но вообще-то лекарств осталось маловато.

- Гм! Тогда зачем вы оставили лекарства в миссии? Почему не взяли с собой все?

- Иона, за эти три недели я израсходовал больше лекарств, чем за все мои экспедиции в последние три года. Так уж получилось.

Он смерил меня уничтожающим взглядом; спорить с ним было бесполезно.

- Не обращайте на него внимания, начальник, - сказал Тэннер, как только отошел Иона.- У него-то еще много продуктов, больше чем у кого-либо другого. Он о себе позаботится!

Под вечер я снова осмотрел Фоимо. Безил - его забота о старике побудила меня относиться к нему с еще большим уважением - сидел возле больного и смотрел, как синяя, с металлическим отливом оса-охотница тащит по земле под гамаком парализованного тарантула.

Фоимо был до того бледен, что мне даже страшно стало; казалось, он при смерти. Старик непрерывно кашлял и тяжело дышал, температура поднялась до 40,6°.

До чего остро чувствовал я скудость своих медицинских познаний! Как бы пригодился сейчас небольшой, но достаточно полный справочник для людей вроде меня, вынужденных силой обстоятельств становиться врачами, - нечто среднее между специальным руководством и книгой первой помощи.

Надо было принимать какое-то решение. Применяемое мной лечение не приносило пользы. Это даже не похоже на малярию, уж скорее на бронхит. И вдруг меня осенила мысль. Глупец! Ведь Безил заразился от Фоимо. Я вспомнил простуженного, чихающего Юкуму в миссии. Малярия... Какая там малярия! У всех моих больных был самый обыкновенный грипп, которому их организмы совершенно не сопротивлялись. На моих глазах разыгрывалась небольшая, но грозящая стать серьезной эпидемия, причем вирус постепенно видоизменялся, принимая все более свирепую форму. К счастью, палюдрин и атебрин помогли хоть сбивать температуру; однако вирус устоял и передался другим. Фоньюве и Япумо тоже, по всей вероятности, заразились и уже понесли инфекцию в поселения мавайянов. Остановить их было невозможно. Хорошо, что у меня оставались еще лекарства!

Первым делом надо было найти способ вылечить Фоимо. Теперь я уже не сомневался в диагнозе и решил отказаться от противомалярийных средств. В моей аптечке был сульфатиазол, и я возложил на него все надежды. Если и он не подействует, Фоимо долго не проживет.

Я дал старику сразу четыре таблетки, спустя два часа - еще две, и еще четыре на ночь, чтобы не тревожить его ночью и не волновать: пусть думает, что у него нет ничего опасного.

Когда я ложился спать, улучшения не наступило, напротив, старик еще больше ослабел. Я совсем пал духом.

Всю ночь напролет он кашлял, долго, мучительно, и становился все слабее и слабее. Я ничего не мог поделать, мои возможности были исчерпаны...

Под утро я вдруг проснулся: кашель прекратился. Светало. Я вскочил на ноги и побежал к Фоимо. Он спал, дыхание было спокойным и ровным. Час спустя я измерил ему температуру - нормальная. Сульфатиазол помог. Наконец-то!

Конечно, ему пока нельзя было двигаться, но действие лекарства не вызывало никакого сомнения, и за жизнь старика я уже не тревожился. У меня был достаточный запас сульфамидных препаратов, и я решил, как было задумано, идти к мавайянам, оставив Безила ухаживать за стариком; они не спеша последуют за нами, как только Фоимо будет в состоянии идти.

За ночь индейцы наловили рыбы, и когда я подошел к больному попрощаться, он сидел с большой миской жирной ухи, оживленно беседуя с Безилом.