Мы обжигаем лодку

- Знаете, мистер Гэппи, это хорошо, что Эндрью ушел. Мы его не очень-то любили. Знаете, когда мы ходили на Нью-Ривер, он всегда спал с ножом. Я сам видел. Точно боялся, что на него кто-нибудь нападет.

Стоило уйти Эндрью, как Иона засыпал меня подобными излияниями.

Тэннер оказался добрее:

- Мне кажется, ему это путешествие было совсем не по душе, начальник. Похоже, что он задается. Как-никак, он владелец ранчо, а мы простые люди. У него даже джип есть, а тут ему приходилось работать наравне со всеми, хотя он и назывался старшим. Он себя не в своей тарелке чувствовал, сразу видно!

После ухода Эндрью отношения у нас стали спокойнее и проще^*.

^* (Впоследствии я узнал, что Эндрью в это время был серьезно болен.)

Жители деревни без конца ходили к реке и обратно; по пути они часто останавливались поболтать со мной. Завязывался длинный разговор, хотя ни я, ни мои собеседники не понимали ни слова, если только нам не помогали переводчики - Безил и Фоньюве (он говорил на языках ваи-ваи и ваписианов). Маната все еще относился ко мне враждебно, Сэм вел себя дружелюбно, а жена Манаванаро даже заигрывала со мной. Делая вид, будто разглядывает мое имущество, она мило улыбалась и строила глазки, пока мать, потеряв терпение, не окликала ее.

С мавайянами у нас быстро установились дружеские отношения. Правда, Маката первое время держался недоверчиво. Вооруженный луком и стрелами, готовый ко всяким неожиданностям, он останавливался на тропе и наблюдал за мной. И только, когда показывались Икаро и Фоимо, Маката, собравшись с духом, подходил ближе. Однажды я сфотографировал его и тут же убедился, что допустил ошибку. Маката ведь не знал, что я делаю, а я не мог предугадать, как он отнесется к фотоаппарату. Страх и ненависть исказили лицо индейца - мне стало даже не по себе. Впрочем, немного погодя, он успокоился и отложил оружие в сторону. А еще дня два-три спустя Маката приходил и уходил так же спокойно, как и все остальные.

Меня занимала форма его головы: удлиненная, плоская с боков и сзади - иначе говоря, как раз та форма, которая, по свидетельству Шомбургка и Бэррингтона Брауна, типична для маопитьянов, или "лягушек". Слово "мава", как я выяснил, служило названием одного вида лягушек. Все как будто подтверждало, что в лице мавайянов я вновь открыл маопитьянов. Но, как ни странно, ни Маката, ни Вакоро не знали слова "маопитьян". Правда, "маопитьян" - ваписианское слово; естественно, что они могли и не слышать его. Окончательно решить волновавший меня вопрос можно было, лишь попав в деревни мавайянов.

Задал мне задачу и Икаро: он был не мавайян, а майена, или эмайена - он произносил и так и эдак. Никто из нас не слыхал раньше о таком племени; быть может, оно вообще неизвестно? Правда, как и "мавайян", это название звучало сходно с "майояна", о которых сообщает Сан Манчос. И еще одно возможное решение: индейцы говорили "ума-йена" о любом племени, живущем далеко, "где-то там"! Но о каком же все-таки племени шла речь на этот раз?

С помощью Безила и Фоньюве я стал расспрашивать наших новых друзей об их путешествии, о том, как попасть в их страну.

Мои переводчики сообщили:

- Эти пятеро путешествуют вместе еще с четырьмя индейцами, которые задержались, чтобы наловить рыбы. Они спасаются от фишкалиенов - те напали на мавайянов и многих убили, хотят перебить все племя.

Тревожная новость! А что ждет нас, если мы встретим фишкалиенов?

- Но, начальник, я не верю, чтобы это было так, - добавил Безил. - Я спрашивал Фоимо, и он признался, что они всегда так говорят, когда приходят в другую деревню и хотят погостить там подольше. На самом деле, нападение, о котором они рассказывают, произошло давным-давно.

- Спроси, что произошло, когда на них напали?

- Отряд эмайенов разбил лагерь у больших порогов около страны мавайянов, но поодаль от их деревень. Все в отряде болели, и все они умерли. Эмайены решили, что это мавайяны наслали порчу на их соплеменников, и задумали убить все племя. Потому-то мавайяны и уходят со своих земель к ваи-ваи.

Выходило, что эмайены и фишкалиены, о которых говорилось сначала, одно и то же племя, и что Икаро, представитель враждебного племени, женился на мавайянской девушке и поселился среди своих врагов.

В разговор вмешался Гебриэл, стоявший поблизости:

- А мне кажется, что дело было вот как: Икаро увел мавайянскую девушку. Двое тарумов - Фоимо и его брат Кваквэ - помогли ему, и все они поселились отдельно, вместе с несколькими мавайянами, которые хорошо к ним относятся. Теперь Фоимо надоело иметь дело с Икаро, и он пытался уйти от него, но Икаро не захотел оставаться и тоже пошел.

Поди, разберись - какая из этих версий верна и кто же такие в действительности эмайены! В этой стране, где все верят слухам, где путают вчера и прошлый год, где "давно" может оказаться "сегодня", история племени, его мифы и легенды существуют лишь в виде воспоминаний отдельных лиц. Но люди перемещаются, деревни перемещаются, все неопределенно; вполне возможно, что изменились даже имена народов, виденных прежними исследователями, и индейцы сегодня относят себя к другому племени.

Чарли, направлявшийся к лодке - работа над ней уже завершалась, - тоже подошел к нам. В руках он держал маленький сверток из пальмового листа.

- Чарли принес вам подарок, начальник. Ядовитый наконечник для стрелы, он получил его от мавайянов.

Я увидел нечто вроде стилета из бамбука, около пятнадцати сантиметров в длину. Основание наконечника было плоское, тонкое, чтобы вставлять в щель на конце черенка. Тонкий слой тягучего коричневого вещества - кураре - на две трети покрывал наконечник. Одна царапина - и жертва через пять минут умирает...

"Большого упитанного быка, - писал Чарлз Уотертон в 1812 году, в книге "Странствия по Южной Америке", - весом более четырехсот килограммов, привязали к столбу так, что веревка позволяла ему свободно двигаться. Учитывая его размеры, решили применить три стрелы, предназначенные для охоты на диких свиней. Две стрелы пустили в бедра, над коленным суставом, - так, чтобы не задеть жизненно важных точек, третья попала сбоку в ноздрю. Действие яда начало сказываться четыре минуты спустя. Бык уперся, точно опасаясь упасть, и стоял так еще десять минут, потом понюхал землю и сделал попытку двинуться. Ему удалось сделать шаг-другой, затем он пошатнулся и упал на бок. Его глаза, еще несколько минут назад такие ясные и живые, помутнели, и он не опускал век, даже если подносили руку вплотную к глазам. Ноги свело судорогой, голова время от времени непроизвольно вздрагивала. Но он не делал ни малейшей попытки подняться, только тяжело дышал. На губах выступила пена. Конвульсии становились все слабее и слабее, задняя часть тела окоченела, еще минуту-две спустя окоченели также голова и передние ноги. Бык почти не подавал признаков жизни, лишь сердце продолжало биться - слабо и неритмично. Через двадцать пять минут после ранения бык был мертв. Его мясо оказалось отменным на вкус".

Яд этот так устойчив, что после сорокалетнего хранения в доме Уотертона в Англии все еще не потерял своей силы. Немало исследователей пытались открыть способ приготовления кураре, немало экспедиций искали его составные части или самый яд для исследования. Сейчас наукой определены отдельные ингредиенты. Некоторые из них вызывают расслабление мышц, что очень важно при лечении столбняка, а также для хирургии брюшной полости. Самые активные компоненты - так называемые курарины - добывают из плодов некоторых видов чиги-буки (Strychnos), но они ни по своему действию, ни по химическому составу не похожи на стрихнин, получаемый из плодов дерева, относящегося к тому же роду. Попадая в кровь, курарины вызывают паралич нервных центров, влекущих за собой расслабление мышц и смерть, наступающую главным образом от удушья, так как легкие перестают действовать. Проглоченный яд не опасен, поэтому мясо животных, убитых кураре, можно употреблять в пищу. Противоядия от кураре нет, помогает только искусственное дыхание и кислород^*. Индеец, пораженный отравленной стрелой, ложится на землю и ждет смерти.

^* (По некоторым данным, противоядие есть: препараты прозерин и эзерин.- Прим. ред.)

- А еще что-нибудь для продажи у мавайянов есть?

- Нет, они принесли только четыре колчана стрел и продали их Манате и Сэму. А Маната и Сэм не уступят стрелы, потому что ваи-ваи сами яда не делают и он считается большой редкостью.

- Чем же они обычно торгуют?

- Они приносят терки, луки, стрельные злаки, стрелы и красную краску из руку^*, продают Манате, а он перепродает все это другим ваи-ваи в Британской Гвиане.

^* (Bixa orellana.)

За исключением яда, речь шла о вещах, которые ваи-ваи умеют изготовлять сами. И все-таки они готовы приобретать их в обмен на фабричные товары, неизмеримо возрастающие в цене по мере удаления в тропические леса и пользующиеся таким спросом, что их можно встретить даже в самых глухих дебрях.

- Почему же они отдают промышленные изделия за предметы, которые могут сделать сами?

Чарли усмехнулся и обратился прямо ко мне на своем ломаном английском языке:

- Дикий индеец не знает про торговлю. Он хочет получить друзей. Отдает даже то, что нужно самому. В обмен получит другое, а может быть, и ничего Неважно! Потом встретятся еще. Каждый индеец делает стрелы. Если я сделаю, тебе не надо делать. Ты делаешь другое.

Ни один экономист не объяснил бы яснее.

Старик Фоимо стоял тут же рядом и внимательно смотрел на меня. Тряхнув волосами, он повернулся к Безилу и быстро заговорил.

- Начальник! - воскликнул Безил. - Это просто замечательно! Фоимо говорит - ему хочется, чтобы вы по пали в страну мавайянов. Он пойдет назад и будет вашим проводником. Мы пройдем до реки Ороко'орин и дальше. А когда достигнем реки, пошлем вперед Икаро, чтобы он собрал всех мавайянов и они пришли посмотреть на нас, потому что они ни разу не видели белых людей, хотя много о них слышали.

Фоньюве сорвался с места и побежал по кругу, гудя, словно мотор, потом остановился, напряг свои могучие бицепсы, широко улыбнулся и обрушил на Безила целый поток слов.

- Фоньюве очень рад, начальник, - переводил Безил. - Говорит, что увидит теперь своих родных. Начальник, вы даже не знаете, как нам повезло! Без проводника мы ни за что не нашли бы дороги. И пытаться нечего! А если бы мы даже дошли, мавайяны могли принять нас за врагов. А теперь их предупредят, и все будет в порядке.

Даже сдержанный Безил улыбался.

- В самом деле, замечательно, - но сколько продлится наше путешествие?

- Фоимо говорит - много дней, на лодке и пешком. Зато, когда придем туда, будет весело, будет большой праздник. И знаете, что он обещает показать нам? - саванны! Саванны в лесу! Один участок поменьше, другой побольше и возле самой деревни мавайянов.

Вот это новость! Немногие летчики, летавшие над этой областью, не наблюдали никаких саванн, никаких крупных прогалин в лесу, если не считать Ганнс-Стрип далеко на север отсюда. Даже воздушный ветеран Уильямс не встречал ничего подобного. С точки зрения ботаники изучение такого изолированного участка степи явилось бы одним из важнейших достижений экспедиции.

Строительство лодки подходило к концу: нужно было распарить бревно на огне и развести борты.

- Надо разжечь костер под лодкой, - объяснил Безил, когда мы присоединились к кучке зрителей, - и поворачивать ее на козлах, пока древесина не станет мягкой. Тогда мы разведем борты, так что лодка получится плоская и широкая, и вставим распорки, чтобы сохранилась правильная форма.

- Как ты говоришь - нагреть древесину, чтобы размягчить ее? Я думал, от огня она станет только суше и тверже!

- Понимаете, начальник, это ведь свежая древесина...

- Ах вот что! Конечно, она должна размягчиться - ведь влага в клетках превратится в пар. Но это создает сильное напряжение. Наверное, нужно быть очень осторожным, лодка легко может треснуть.

Я был встревожен; у нас не оставалось ни времени, ни продовольствия, чтобы в случае неудачи начинать сначала. Сейчас решалась судьба всей экспедиции.

- Совершенно верно, начальник. Надо все время быть очень осторожным. И что хуже всего - мы не смогли найти здесь ни одной пальмы ите, а ее сухие листья - единственное топливо, которое горит медленно и ровно. Придется взять обычные дрова. Хорошо, что у нас есть Чарли - второго такого мастера не найти. Ни один вай-вай не знает этого способа, они делают только каноэ из коры и маленькие долбленки.

Лодку перевернули вверх дном: затем подпалили с разных концов вязанки хвороста. По мере того как разгоралось пламя, горящие сучья убирали или наоборот - подбрасывали еще дров, следя за тем, чтобы древесина нагревалась ровно.

Одновременно подготовили рычаги, напоминающие огромные прищепки для развешивания белья. Через час наружная поверхность нагрелась так, что нельзя было дотронуться; тогда лодку перевернули килем вниз - при этом из середины вырвался клуб дыма - и вдоль бортов поместили рычаги. Взявшись за "прищепки", индейцы уперлись ногами в борты и стали, кряхтя, тянуть. Дерево не поддавалось ни на дюйм.

Иона страшно волновался, наблюдая за ходом работы, и в конце концов не выдержал:

- Ну, что за человек этот Чарли! За что ни возьмется - все не так! Вот увидите, дерево треснет, непременно треснет!

Индейцы продолжали свое дело. Медленно, с невероятным напряжением, борта начали подаваться. Чарли, как сумасшедший, прыгнул в обуглившийся корпус и забегал по нему, черный от сажи и мокрый от пота, закрепляя распорками каждый отвоеванный миллиметр. В эти минуты для него не существовало ничего, кроме упрямой древесины, которая грозила вот-вот треснуть и свести на нет весь его труд.

- Ничего не выйдет! - вопил Иона, мечась, как злой дух.- Нужно было и снаружи тоже распарить, а костер развести прямо в лодке, только держать воду под рукой, на случай если разгорится слишком сильно. Тогда борта сами раздались бы. А так она непременно треснет. Столько трудов потрачено, и все даром!

Может быть, Иона прав. Ведь древесина очень твердая, и видно, что строителям приходится буквально ломать ее сопротивление. Но мне остается лишь положиться на Чарли... Он довел работу до этой стадии, и он сделал уже столько лодок, пусть даже примитивным способом. Я повернулся к Ионе:

- Ты сам построил хоть одну лодку?

- Нет, начальник, но я часто смотрел и знаю, как их надо делать. И к тому же мы - араваки...

Аравак, он считал людей своего племени самыми одаренными.

Я нервно ходил взад и вперед возле лодки, с тревогой наблюдая за происходящим. В бортах появились трещинки; что-то явно не ладилось. Ожидание становилось невыносимым...

Я вернулся в свою палатку и попытался писать, наблюдая издали за героическим сражением. Огромный корпус лодки, вымазанные в саже индейцы, языки пламени, клубы дыма в полумраке под лесным пологом... Порой сквозь листья пробивался луч солнца и, пронизывая голубой дым, золотил чье-то хмурое лицо или напряженно согнутую руку. Но листья сдвигались - и луч скользил дальше, освещая нетронутый клочок земли.

Борты разводили рычагами, похожими на огромные прищепки

Когда подошло время второго завтрака, борты были разведены наполовину. Теперь лодку стали подогревать снаружи, а затем снова принялись разводить борта и вколачивать распорки.

Прошло еще четыре часа, прежде чем Чарли объявил, что работа окончена. Он вытер лоб и, шатаясь от усталости, подошел ко мне сообщить о результатах.

Только он заговорил, как послышался громкий треск, и на наших глазах вдоль кормы побежала трещина. Чарли ринулся к лодке и обхватил ее руками; остальные побежали за лианами и стали обматывать ими корпус.

Трещина достигла в длину лишь около метра. Если она за ночь не увеличится, ее можно будет законопатить, а сейчас уже ничего больше не сделаешь - надо дать лодке остыть.

Совершенно обессиленный, почти больной, Чарли попросил у меня аспирина. Я пытался подбодрить его.

- Ничего, начальник. Все в порядке. Я починю, - ответил он, стараясь в свою очередь успокоить меня.

На следующее утро, когда соскребли и смыли потрескавшуюся корку угля и сажи, нашим глазам предстала красавица лодка, длинная, изящная, густо-медового цвета, с плавными обводами. Высокая корма - здесь будет сидеть Тэннер, управляя подвесным мотором, - острый нос... Трещина за ночь стала как будто меньше; теперь строители принялись за починку. По бокам кормы поместили дощечки и обмотали их веревками; таким образом удалось свести края трещины. Затем корму стянули проволокой; кроме того, прибили снятую с ящика железную ленту. Большую дыру, прожженную в одном борту, заделали металлической заплатой (на нее пошел бидон для керосина) и мешковиной. Наконец все щели и швы промазали быстро схватывающимся цементом, после чего установили сиденья.

Настал долгожданный миг: спуск на воду. Лодку протащили по траве на берег; она плавно скользнула в реку и легла - ровно, без крена. Кое-где сквозь щели просачивалась вода. Если они не закроются сами собой, когда древесина набухнет, их придется законопатить.

Я не мог наглядеться на лодку.

- В нее опасно садиться, мистер Гэппи, - прозвучал голос Ионы. - Днище слишком круглое, ей ничего не стоит перевернуться.

- Пойдем, испытаем ее?

- Гм... Нет, начальник, я не хочу промокнуть.

Несмотря на мрачные предсказания Ионы, девять человек, и я в том числе, сели в лодку. Весело застучали по бортам весла, и мы быстро заскользили вверх по реке. Пройдя несколько сот метров, до небольших порогов, образованных застывшим потоком базальта, который распался на "кубики", мы повернули назад, к лагерю. В кроне одной цекропии я увидел сложенную из сучьев платформу. Она была предназначена для охоты: индеец взбирался на дерево и под прикрытием листвы, вооруженный луком и стрелами, подстерегал птиц, которые садились на соседнее дерево лакомиться плодами.

Белоголовый маруди смотрел с ветки, как мы причаливаем. Сходя на берег, я чуть не перевернул лодку. Похоже, что она и в самом деле неустойчивая, - зато большая и прочная. Все были довольны, и только Иона не унимался:

- Не нравится мне ее вид. Она сидит так глубоко, что будет задевать камни на порогах, и слишком тяжела, чтобы ее можно было развернуть на быстрине. Вообще трудно будет править... Нет, мистер Гэппи, лодка ненадежная

- Что же, утонем все вместе! - отрезал я.

Кое-кто взялся плести из прочной лески веревки, которыми мы могли бы проводить лодку через пороги, а Вайяма и Уильям (он уже поправился), вооруженные топором и тесаками, спустились вниз по реке в долбленке Чекемы, чтобы расчистить русло.