Глава двенадцатая

Непривычно и трудно было начинать эту повесть. Но грустно ее заканчивать, расставаться со всеми живущими в ней, с людьми и травами, просторами, реками и даже с бабочкой-репейницей, навещавшей меня на бивуаках.

Сбылось то, о чем мечтал я в пути, осуществлено то, что было задумано. Сбылось даже больше, чем мог тогда представить и предполагать. Многие растения, с которыми встретился я в своем первом путешествии, изучены теперь и вошли в нашу медицину. И каждое растение, каждое открытое в нем вещество имеет свою историю, и в каждой истории свои действующие лица - целая галерея характеров и талантов, достоинств и недостатков, удач и просчетов. В нашей стране происходили большие, великие события, а для меня они так или иначе связывались, как правило, с судьбой тех или иных растений, и порой от судьбы растений зависела моя судьба.

В этой заключительной главе я попытаюсь нарисовать лишь несколько картин, по которым, мне кажется, можно судить, какой силой обладают мечты, взгляды, убеждения и чувства молодых лет. Этими картинами я и закончу повесть о своем первом путешествии.

...Москва. Полночь. Я один в институте^*, здесь я работаю и живу. Только что закончилось решающее совещание. Еще возбужденный недавними спорами и победой, хожу между рядами рабочих столов, уставленных химической посудой и приборами. Мои противники с тезисом "Если бы в предлагаемых (мной) растениях было бы что-нибудь ценное, об этом давно знали бы" разбиты. Этот их пустяковый сегодня аргумент тогда многим казался убедительным и неопровержимым. Но на мою сторону встали лучшие химики и ботаники страны: А. Е. Чичибабин, Б. Н. Рутовский, М. И. Голенкин, приехавший на совещание из Петрограда Б. А. Федченко. Они - за, они убеждены: нужно обследовать и исследовать перечисленные мной растения, возможности для открытий несомненны. У Бориса Никаноровича Рутовского пример, равный чуду: в корнях одной алтайской травки он открыл эвгенол, гвоздичное масло, до этого известное только в цветочных бутонах гвоздичного дерева с острова Целебес^**. А это разве не чудо: наш фармаколог демонстрировал лягушку после введения ей оснований из анабазиса:

^* (Приехав в Москву из экспедиции, описанию которой посвящена эта книга, автор включился в работу Научно-исследовательского химико-фармацевтического института, созданного на базе национализированной лаборатории бывшего товарищества Феррейн.)

^** (Ныне Сулавеси.)

- Смотрите, ведь это никотин, только никотин вызывает эту судорожную "позу молельщицы"!

Хожу, вспоминая свое первое самодеятельное путешествие на Гнедом. А теперь будет экспедиция. И организацию ее поручили мне. Только в сказке могло произойти такое осуществление мечты!

Я продолжал чувствовать себя уполномоченным далекого села на Арыси и тогда, когда шел с пропуском в Кремль для доклада в ЭКОСО^*.

^* (ЭКОСО - Экономическое совещание, орган, ранее существовавший при Советах Народных Комиссаров союзных республик. Экономическое совещание утверждало хозяйственные планы отдельных отраслей народного хозяйства.)

- Вопрос для нас новый, не будем ограничивать докладчика временем, пусть он расскажет нам все, что знает о растениях и возможностях их использования - такими словами предварил мой доклад председатель, доброжелательный, внимательный и на редкость обаятельный Андрей Матвеевич Лежава. Страна старалась освободиться от иностранной зависимости, и Советская власть дала средства на развитие новой области исследований. А потом, после первых успехов, меня включили в специальную бригаду, и мы разработали проект нового всесоюзного института для изучения лекарственных растений.

...Бориса Алексеевича Федченко я при встрече благодарил за помощь. Он, просматривая мой вынужденно миниатюрный гербарий и добродушно подтрунивая, приговаривал: "Ну и гербарий" - и определил почти все растения. Один из самых страстных филателистов Петрограда, он окрестил мой гербарий "почтовыми марками", мечтая об издании серии марок "Наши растения-эндемики". Были потом у нас с Борисом Алексеевичем и совместные экспедиции с общими радостями находок и открытий.

Эндемик Каратау - спирантус

...А доктор Вергоч? Ведь он нашел меня по ставшей известной за границей моей статье о новом методе количественного определения сантонина. Его книга по фармакогнозии была издана в Загребе, и оттуда он прислал мне ее с дарственной надписью на русском языке. Но увидеть его славную родину мне не привелось.

...А вот еще одна картина: я работаю в лаборатории бывшего товарищества Феррейн. В первые годы после революции - это центр для оценки и распознания всевозможных лекарственных и промышленных веществ. Это хорошая школа: почти одновременно нам приходится проводить анализы и мыла, и сырья для производства атропина или морфина, определять теплотворную способность топлива и качество красителей, качество виноградных вин и состав чугуна и стали - все проходит через наш аналитический отдел. Здесь я научился ценить время, каждую минуту, выполнять работу точно и в срок - ведь мы находились на хозрасчете; выполнил производственное задание - занимайся научной работой.

Как-то из очень авторитетного учреждения нам принесли для определения конфискованный продукт под условным названием "камень", и вопрос стоял так: нужно продемонстрировать свои знания и опыт. Представители учреждения сидят у директора и ждут ответа, руководители лабораторий ломают голову: что же это такое? Вот когда пригодилось мне знакомство с гашишем: легко и просто узнал я в "камне" анашу.

Да, в пролетевшее полустолетие осуществлено было многое из задуманного тогда, в месяцы первого странствия; год за годом я бережно собирал многовековой опыт людей и стремился его использовать в медицине.

...Закончу главу эту и повесть признанием, не боясь осуждения. Я долго вспоминал маленькую Айнакул. Через годы далеко от родного для меня теперь Аягуза, в Копетдаге, я встретил девочку, такую же, как Айнакул. И в память о своей любимице написал маленький рассказ и вместе с фотографией девочки, снятой мной у костра, поместил во "Всемирном следопыте". А подписал свой рассказ именем, которым меня звали в семье Айнакул.