Создание Амурской экспедиции

28 января 1850 г. Г. И. Невельской прибыл в Петербург и лично доставил А. С. Меншикову доклад Н. Н. Муравьева. Он уже знал, что Корсаков успел доложить представления Муравьева по Камчатке, о переносе порта из Охотска и по плаванию "Байкала". По этим представлениям 2 декабря 1849 г., в частности, решено было перенести порт в Петропавловск, а 6 декабря Невельской был произведен в капитаны 2-го ранга, офицеры же транспорта "Байкал" за благополучный переход и опись лимана Амура и о. Сахалин были произведены в очередные офицерские чины и награждены орденами. Однако Невельской за то, что пошел в лиман без утвержденной царем инструкции, а лишь с ее копией, не был награжден орденом и не получил полагающейся ему пенсии (царские чиновники не прощали ни малейшего намека на ослушание).

А. С. Меншиков был вполне удовлетворен отчетными документами и пообещал, что будет продвигать предложения Н. Н. Муравьева. Но вместе с тем он сказал, что канцлер К. В. Нессельроде и большинство членов кабинета не верят Невельскому, так как его открытия "противоречат докладу графа Нессельроде и донесению барона Врангеля в исходе 1846 г. о том же предмете"^*. Невельской побывал и у министра внутренних дел Л. А. Перовского, который также предупредил Невельского, что большинство членов Особого комитета, в котором будет рассматриваться вопрос об отношениях с гиляками, настроены резко отрицательно к открытиям Невельского.

^* (Невельской Г. И. Подвиги..., с. 120.)

И все же Невельской понял, что в конечном счете дела амурские получат такое развитие, о каком он и Муравьев хлопотали. Понял он это после того, как услышал от Меышикова в ответ на свое извинение, что еще не купил эполеты капитана 2-го ранга и по сему поводу извиняется за неформенный вид, что он правильно сделал, что не потратился на покупку, так как в ближайшее время ожидается его производство в капитаны 1-го ранга. Ну а так как в следующий чин производили только в том случае, если офицер назначался на Камчатку, то Невельской почувствовал, что Меншиков невольно (или нарочно) давал ему понять, что во всяком случае не все представления Муравьева будут отклонены.

Действительно, Нессельроде был недоволен независимыми действиями Муравьева. Поэтому на заседании Особого комитета 2 февраля 1850 г., на которое был вызван и Г. И. Невельской, оппозицию А. С. Меншикову и Л. А. Перовскому составили, как и ожидалось, К. В. Нессельроде и А. И. Чернышев. Невельской кратко изложил историю вопроса и ход своих исследований^*. Выступившие затем Меншиков и Перовский рассказали, что они тщательно проверяли все материалы, и предложили принять представление Муравьева по всем пунктам. В результате длительных дебатов было выработано постановление, утвержденное царем 3 февраля 1850 г.

^* (Невельской Г. И. Подвиги..., с. 121.)

А. С. Меншиков сообщил его Н. Н. Муравьеву:

"1. Ограничиться на первый случай устройством зимовья в гавани Счастья или в другой близкой к сей гавани местности морского прибрежья для распространения торговых сношений с гиляками. Занятие же какого-либо пункта на самом Амуре оставить впредь до усмотрения по уважениям, о которых предполагается объясниться с Вами лично, по прибытии Вашем в СПетербург.

2. Зимовье в гавани Счастья учредить от Американской (Российско-Американской. - А. А.) компании, с пособием от правительства средствами, от Вас зависящими, и представить в полное Ваше распоряжение Охотскую флотилию"^*.

^* (АВПР, Главный архив 1-9, д.11, ч. I, л. 142-143.)

Далее он писал, что капитан 1-го ранга Г. И. Невельской назначен состоять при Н. Н. Муравьеве офицером особых поручений, а также и то, что ходатайство относительно Д. И. Орлова удовлетворено и тот переведен в корпус флотских штурманов прапорщиком. В соответствии с решением комитета 8 февраля 1850 г. Невельской "переведен в Охотскую флотилию с производством на основании положения о Камчатке в капитаны 1-го ранга и назначен состоять при генерал-губернаторе Восточной Сибири для исполнения особого возложенного высочайшего повеления и с представлением прав относительно пенсии, какими пользуются начальники Камчатки"^*.

^* (ГАКО, ф. 121, оп. 2, д. 237, л. 3.)

Корсаков и Невельской почти одновременно выехали из Петербурга, но Геннадий Иванович не мог проехать мимо Кинешмы, где вместе с овдовевшей его сестрой Марией и внуками проживала теперь их сильно одряхлевшая мать.

Невельской появился в Иркутске 27 марта и после доклада Муравьеву готов был ехать дальше. Из Иркутска за подписью Муравьева полетели распоряжения начальнику Аянского порта Российско-Американской компании Александру Филипповичу Кашеварову готовить продовольствие и снаряжение. 3 апреля Невельской и Корсаков выехали вместе - до Якутска. Тут их пути разошлись: Невельской направился в Аян, а Корсаков - в Охотск, приводить в исполнение решение правительства о переносе порта в Петропавловск.

Аянский тракт был еще недостаточно освоен, плохо оборудован станциями, да и сама дорога была настолько плоха, что вызвала гневные письма Невельского, которыми он в изобилии "снабжал" Корсакова. Где на оленях, где верхом на лошади, где пешком, а где и на лыжах, он лишь к вечеру 24 мая добрался до Аяна, где еще застал снег и где было по-настоящему холодно. От Кашеварова Геннадий Иванович узнал, что транспорт "Байкал" ожидается в Аяне только в июне - раньше никак нельзя, стоит лед. Важной и неожиданной новостью для него было сообщение о том, что, исполняя решение Особого комитета, военный губернатор Камчатки В. С. Завойко отправил из Аяна 23 февраля к устью Амура Д. И. Орлова на сорока оленях с тремя проводниками и с запасами продовольствия на шесть месяцев. И теперь Невельской волновался за исход такой смелой рекогносцировки. Он очень спешил попасть в залив Счастья, где по договоренности его должен был ожидать Д. И. Орлов.

И как только "Байкал", его родной "Байкал", которым командовал штурманский офицер Алексей Кузьмин, появился в Аяне, Невельской был готов отправиться немедленно, но требовалось дать отдых команде после перехода с Камчатки и нагрузить транспорт. Когда все было сделано, "Байкал" поплыл в залив Счастья, куда и прибыл 21 июня. Тут Г. И. Невельского встретил бодрый, энергичный и радостный Д. И. Орлов. Он искрение был рад тому, что так повернулась его судьба, беспросветное прозябание после разжалования сменилось возвращением в офицерский корпус и вселяло надежды. Правда, надо было начинать все снова, но это уже не имело существенного значения.

Он рассказал Невельскому о своем нелегком путешествии к устью Амура, сообщил о благожелательном отношении местных жителей к русским. Нам удалось найти карту под таким названием: "Очерк берега Охотского моря от Аянского порта Российско-Американской компании до устья реки Амура, между 53°30' и 57° N шир., 135° и 140°30'О долг, от Гринвича"^*. Она в точности соответствует описанию, которое мы разыскали в письме Н. Н. Муравьева царю от 7 августа. В нем говорилось, что "самый удобный, по мнению Орлова, пункт для первоначального заселения есть мыс Куегда, против него ширина реки Амура около одной мили, материк реки идет под правым берегом, уменьшая глубину к мысу Куегда до 6 фут. В двух милях от него вверх по левому берегу Амура впадает р. Личь, единственная, по которой есть береговое сообщение с гаванью Счастья посредством р. М. Искай, отделяющейся от Личь хребтом, лежащим во всю длину полуострова; по словам гиляков, это береговое сообщение между Амуром и гаванью Счастья посредством речек М. Искай и Личь не далее 60 или 70 верст"^**.

^* (ЦГВИА, Коллекция 419, д. 185.)

^** (АВПР, ф. Главный архив 1-9, д. 11, ч. II, л. 252-252 об.)

Карта вычерчена на ватмане с водяными знаками "Ватман 1846". На ней красной тушью нанесена береговая черта со слов местных жителей, черной - до сел. Коль. Нанесены речки Искай, Личь, селения Искай, Куекта (Куегда. - А. А.), Чныррах, Петах, Пуир, Уд, Лангр, Маго и другие, помечена дорога от селения Коль до Амура, и многие другие сведения, не оставляющие сомнения в том, что она вычерчена опытным штурманом. Это, несомненно, карта Орлова, видимо прилагавшаяся к отчету и попавшая затем какими-то путями в Военно-Исторический архив.

Невельской не только со слов Д. И. Орлова, но и сам убедился, что гиляки относятся к русским дружественно, помогают собирать строительный материал для будущего зимовья. Невельской выбрал для него место напротив о. Лутковского, поближе к рейду, 29 июня 1850 г. он и Д. И. Орлов в присутствии собравшихся местных жителей "заложили первое русское селение в преддверии Амура; во имя угодника этого дни и в память Великаго Петра, - писал Невельской Корсакову, - я назвал его Петровское"^*. На следующий день "Байкал" ушел в Аян. Здесь Невельской с нескрываемой радостью рассказывал В. С. Завойко и архиепископу Камчатскому и Алеутскому Иннокентию о происшедших событиях и с удовольствием представил им двух гиляков, прибывших с устья Амура на транспорте "Байкал".

^* (РОБЛ, ф. Корсаковых, П-113, ед. хр. 11.)

Д. И. Орлову были оставлены 12 человеке "Байкала" и две шлюпки для повседневных дел. В Аяне выяснилось, что "Байкал" предназначался для перевозки грузов из Охотска в Петропавловск в связи с переносом туда порта, а вместо него военный губернатор Камчатки В. С. Завойко выделил для нужд Г. И. Невельского бриг Российско-Американской компании "Охотск", которым командовал Петр Федорович Гаврилов, а его помощником был Алексей Порфирьевич Семенов. В ожидании прихода брига Невельской написал, как мы уже отмечали, письмо-доклад Муравьеву, в котором предлагал Муравьеву оставить судно на зимовку в заливе Счастья и основать пост на мысе Куегда. Хорошо понимая, что его доклад быстро не дойдет до Иркутска и что ответа оттуда тем более не дождешься, Невельской в письме Корсакову обронил такие примечательные слова: "Если же генеральское разрешение не дойдет до меня, то во имя аллаха сами распорядимся - смелость, быстрота и движение"^*.

^* (РОБЛ, ф. Корсаковых, П-113, ед. хр. 11. Письмо от 7 июля 1850 г.)

Написал Невельской и своему морскому начальству, изложил в письме результаты своих действий и доложил об исследованиях Д. И. Орлова. Он писал, в частности: "Гиляки в исследованиях г-ну Орлову и мне усердно помогали, показывали фарватеры, хранили товары и не только не оказывали какое-либо неудовольствие, чтобы у них строились, а, напротив, радовались и толпами приходили с просьбою защищать их от своеволия команд китобойных судов, берега Охотского моря часто посещающих"^*.

^* (Петров А. И. Амурский щит. Хабаровск, 1974, с. 353. Письмо от 6 июля 1850 года.)

На бриге прибыли казаки Якутского полка и мастеровые 46-го флотского экипажа, предназначавшиеся к отправке в Петровское зимовье. Они вместе с 12 матросами с "Байкала", соратниками Невельского по плаванию, стали первыми амурскими поселенцами. У Д. И. Орлова все было в полном порядке, он деловито распоряжался, устраивая вновь прибывших в палатках, организуя заготовку леса для строительства жилья, бани, пакгауза, часовни. А Невельской на вельботе и байдаре с шестью матросами, гиляками Позвейном и Афанасием, в сопровождении топографа Петра Попова отправился в плавание по Амуру, во время которого доходил до мыса Тыр и даже поднялся вверх по р. Амгунь, впадающей в Амур напротив этого мыса.

На обратном пути Невельской основал на мысе Куегда пост, названный им Николаевским. В присутствии собравшихся гиляков при салюте из фальконета и ружей 1 августа 1850 г. был поднят русский флаг. Этим был открыт Николаевский пост (ныне г. Николаевск-на-Амуре)^*. На первых порах тут были оставлены десять человек во главе с Петром Поповым. Пост в таком составе должен был существовать до ледостава. Зимой же Невельской велел оставлять там лишь трех человек - караул. Следует отметить, что Л. И. Шренк, со слов Г. И. Невельского, приводит другую дату основания Николаевского поста - 6 августа. "Последнее число означено в моем дневнике, - пишет он, - на основании сообщений самого Невельского"^**. Этой даты придерживаются и другие авторы (Д. И. Романов, П. А. Тихменев).

^* (Невельской Г. И. Подвиги..., с. 125.)

^** (Шренк Л. И. Об инородцах Амурского края. СПб., 1853, с. 88.)

Невельской возвратился в Петровское через горы, берегом и по рекам Личь и Искай. Петровское и Николаевский пост оставались под начальством Орлова, в распоряжении которого была команда из 20 человек, и ему оставлено было "1400 боевых патрон и 5 пудов пороху, сверх того огородные овощи, соленое мясо и рыба, чай, ром и сахар, теплая обувь и одежда, 8 штук живого скота и для разъездов 28 оленей"^*. Ему было сказано, что бриг "Охотск" возвратится и останется на зимовку. Сделав рейс в Аян, бриг вернулся в зал. Счастья, доставив сюда дополнительно кое-что из запасов. На бриге прибыла и семья Д. И. Орлова - жена с детьми.

^* (АВПР, ф. Главный штаб 1-9, д. 11, ч. 1, л. 296 об. - 297.)

8 сентября 1850 г. бриг встал на якорь на рейде Петровского, а 13 сентября благополучно вошел в залив, подтянулся к берегу и устроился на зимовку. Испортившаяся погода несколько затянула строительство жилья, и только в октябре судовая команда сумела перебраться в зимнее жилье на берегу, а офицеры пока поместились в бане: "Г-да офицеры, - докладывал впоследствии Орлов Невельскому, - вольно или невольно должны прожить в бане, поправить нечем, время упущено, и я от своей команды более усиленных работ требовать не в состоянии: они так много трудились, что я не знаю приличную награду, какую могу просить, кроме той, если господь нам вспомоществует окончить благополучно начатое, не отказать в выпуске их в отставку... С гиляками живем мирно - они перекочевали в зимники и часто навещают нас, привозя на продажу собачьего корма..."^*.

^* (Петров А. И. Указ. соч., с. 354. Письмо от 1 ноября 1850 г.)

К сожалению, именно в это время произошли события, которые положили начало многолетним распрям Невельского с Завойко. Последний считал, что цель Невельского - отобрать славу исследователей Амура у Орлова и у него, Завойко, как начальника края. Невельскому же казалось, что Завойко, имевший непосредственное отношение к Российско-Американской компании, используя свое высокое служебное положение, через начальника Аянского порта А. Ф. Кашеварова делает все для того, чтобы помешать ему, Невельскому, исполнить возложенную на него задачу.

Невельской уже неоднократно высказывал сожаление по поводу опрометчивого, по его мнению, решения Н. Н. Муравьева обратить главное внимание на Камчатку, а все амурские начинания фактически поставить под контроль Российско-Американской компании. И в письме Корсакову от 22 сентября 1850 г. Невельской излил свои чувства: "О Камчатке г. Завойко имеет совершенно превратное понятие. Не на водную растительность смотреть должно. Надо смотреть на экономическое состояние страны. Камчатка представляет одну только Авачинскую губу - как гавань совершенно без всяких средств. Не на Камчатку глухую, а на Амур надобно бы было обратить все внимание..."^*.

^* (РОБЛ, ф. Корсаковых, П-113, ед. хр. 11.)

Узнав о том, что Завойко за праздничным столом по случаю назначения его, после скромной должности начальника Аянского порта, военным губернатором Камчатки непозволительно отозвался о Невельском, Геннадий Иванович со всем пылом продолжал изливать душу Корсакову: "Если по прибытии моем в Аян, в деле, в котором бы, кажется, должно участвовать общими силами, решительно мне сказал: два медведя в одной берлоге не живут (подчеркнуто Невельским. - А. А.), разумеется (имеется в виду. - А. А.), что он будто бы все это начал, ему бы одному и кончать должно, то плоха, друг мой, надежда на подобных людей. И человек решился торжественно за столом говорить, когда у него перед отъездом в Камчатку собралась вся челядь! Что будто бы я отнимаю славу у Орлова и его и что будто бы чужими руками жар загребаю!!! Дурак, он не знает меня и не понимает, что такое слава. Кто смеет и кто может отнять у меня то, что приобретено моими трудами и в чем господь помогал мне. В то время, когда Лаперуз, Бротон (Браутон. - А. А.) и Крузенштерн закрыли Амур, в то время, когда в полном смысле подлая (подчеркнуто Невельским. - А. А.) Рос. Амер. компания, имея высочайшее соизволение исследовать устье Амура (имеется в виду разрешение, данное Российско-Американской компании и столь неудачно ею использованное. - А. А.), употребила бы для (этого. - А. А.) настойчивые средства, а (она. - А. А.), по исследованиям Гаврилова, заперла Амур... она представила государю в таком дурном виде все амурское дело... Кто же первый сказал: Амур открыт с севера и юга для кораблей большого ранга? Кто осмелится отнять у меня эту славу? Кто осмелится отнять у меня и ту решительность за настоящия действия?"^*.

^* (РОБЛ, ф. Корсаковых, П-113, ед. хр. 11.)

С такими настроениями, отправив в начале сентября все отчеты по своим действиям на Амуре летом 1850 г., выехал Невельской 10 сентября из Аяна в Иркутск. Конечно, ему было нелегко. Инициативный, энергичный, преданный своему делу, обрадованный принятыми в Петербурге решениями и гордый тем доверием, которое ему было оказано, счастливый той ролью, которая была ему отведена, Невельской был уверен, что на месте, на Дальнем Востоке, все проникнуты идеей Амура так, как он сам, и что все и во всем будут оказывать ему посильное содействие. На самом же деле ему пришлось столкнуться с бюрократизмом царской государственной машины, с завистью и корыстью, с местническим отношением к большим и важным государственным делам. Это вызывало раздражение, нервозность, ответную реакцию неопытного в дипломатии Невельского. Он уверен был в заступничестве Муравьева и Меншикова.

Не застав в Иркутске Муравьева, Невельской согласно оставленному ему приказанию генерал-губернатора должен был поспешить в Петербург. Геннадий Иванович мог и не успеть туда вовремя, если бы Екатерина Ивановна Ельчанинова согласилась стать его женой. Молоденькая лее красавица, племянница иркутского гражданского губернатора В. И. Зарина, отказала неказистому и немолодому ужо по сравнению с ней офицеру. Бросив ей на прощанье, что он не прощается, что он непременно спросит ее об этом еще раз, Геннадий Иванович помчался в столицу. Ехал так быстро, что в любезной Кинешме задержался лишь на двое суток.

Получив сведения с Камчатки от Корсакова и из Аяна от Невельского, Муравьев выехал сам в столицу раньше, не ожидая их прибытия в Иркутск. 30 ноября он подал царю записку, в которой настаивал, чтобы на Амуре ничего не менять, оставив все, как сделал Невельской, и что надо всему этому делу всемерно помочь.

Эта записка была прочтена всеми членами Особого комитета и встречена оппозицией в штыки. Суть предложений оппозиции сводилась к тому, чтобы Николаевский пост снять, а зимовье Петровское оставить в качестве склада Российско-Американской компании. Что же касается Невельского, вторично нарушившего волю государя (основание Николаевского поста. - А. А.), то за самовольные действия военный министр А. И. Чернышев предлагал разжаловать его в матросы; говорили, уже был заготовлен проект такого приказа.

Невельской появился в Петербурге в самом начале декабря 1850 г. и в самый разгар "сражений" по поводу путей освоения Дальнего Востока. Современники передавали, что впоследствии он очень любил рассказывать о своем "почти разжаловании" и о том, как все это обошлось^*. После того как К. В. Нессельроде доложил царю мнение Особого комитета и записку Н. Н. Муравьева, а также особые мнения А. С. Меншикова и Л. А. Перовского, комитету было предписано собраться вновь^**.

^* (Vend Vera. L'Amiral Nevelskoy. Paris, 1894, p. 85-87.)

^** (Невельской Г. И. Подвиги..., с. 129.)

Это была победа, хотя официально Особый комитет еще не вынес окончательного решения. Заседание состоялось 19 января 1851 г. На заседании слушались и обсуждались записка Н. Н. Муравьева, возражения против этой записки К. В. Нессельроде, особые мнения А. С. Меншикова и Л. А. Перовского. Оппозиция (К. В. Нессельроде, А. И. Чернышев, Ф. Ф. Берг, Л. Г. Сенявиы) представила свой проект, суть которого состояла в отмене всех распоряжений Невельского.

После бурных дебатов 7 февраля 1851 г. состоялось решение: Николаевский пост не снимать, брандвахту не ставить, одобрить установленные контакты с гиляками. На основании этого решения 12 февраля 1851 г. кабинет министров вынес постановление:

"1. Николаевский пост оставить в виде лавки Российско-Американской компании. 2. Никаких дальнейших распространений в этой стране не предпринимать и отнюдь никаких мест не занимать. 3. Иностранным судам, которыя обнаружили бы намерение занять какой-либо пункт около устья реки Амур, объявлять, что произвольные распоряжения в этих местах не могут быть допускаемы и что каждый из таких самовольных поступков влечет за собою большую ответственность. 4. Российско-Американской компании снабжать экспедицию запасами, товарами, гребными судами и строительными материалами. Для сооружения же помещения в Петровском и Николаевском, охранения оных и для других надобностей назначить из Сибирской флотилии 60 чел. матросов и казаков, при 2-х офицерах и докторе, которым кроме казенного довольствия, по сибирскому положению, производить особое вознаграждение от компании, по соглашению генерал-губернатора Восточной Сибири с главным ея правлением. 5. Если при упомянутом сейчас расходе и от торговли в продолжение 3-х лет Р. А. К. (Российско-Американская компания. - А. А.) будет терпеть убыток, то по представленному ею расчету правительство обязывается ее вознаградить, однако никак не свыше 50000 рублей. 6. Продовольствие от казны из Петропавловска, а равно запасы и товары компании из Аяна должны доставляться в Петровское на казенных судах. 7. Экспедицию эту назвать Амурскою и начальником ее во всех отношениях назначить капитана 1-го ранга Невельского. 8. Экспедиции этой, а равно все действия и направления ея, в пределах настоящаго высочайшаго повеления, находиться под главным начальством и распоряжением генерал-губернатора Восточной Сибири. 9. Начальнику экспедиции, равно и всем служащим в оной офицерам, даровать все права и преимущества, какие определены законом начальнику Охотского порта и служащим в нем офицерам"^*.

^* (Невельской Г. И. Подвиги..., с. 130.)

В развитие этого правительственного постановления директор Главного правления Российско-Американской компании генерал-майор Владимир Гаврилович Политковский (внук Г. И. Шелихова) уже 13 февраля 1851 г. известил Н. Н. Муравьева, что компания со своей стороны для обеспечения действий правительства выделяет: "1. Прикащиков и служителей для торговых надобностей в числе, какое нужным окажется. 2. Гребные суда и один пароход для прибрежного плавания, устроив оныя в 1852 году, так как компания находит необходимым отправлять торговые партии для распространения сношений с туземцами и возможного с ними сближения, в торговых видах. 3. Материалы, которых нельзя будет получить на месте, для построек к помещению людей и товаров, в том внимании, что все сии постройки будут принадлежать компании. 4. Сверх жалованья, продовольствия, обмундирования и вооружения, положенного командам от казны, производить нижним чинам от компании зарабочую плату для вознаграждения за производимыя для компании работы, на улучшение пищи и заведение необходимой при работах по времени года одежды, в количестве от 30 до 40 р. серебром в год на человека, а офицерам, которые будут употреблены для наблюдения за работами, в виде столовых денег, от 150 до 200 р. серебром в год каждому. С 1852 года компания готова принять продовольствие береговых и судовых команд на свое попечение, с отпусками от казны платы по казенным ценам. 5. Начальство над командою и учреждениями вверить состоящему на службе компании корпуса флотских штурманов подпоручику Орлову, и для руководства его ныне, как и в дальнейшем распространении этого дела, и для ближайшего соединения видов местного начальства с действиями компании главное наблюдение возложить на капитана 1-го ранга Невельского"^*.

^* (АВПР, ф. Российско-Американская компания, оп. 888, д. 384, л. 6-6 об.)

Мы уже упоминали о положении вещей, сложившемся в Амурской экспедиции благодаря тому, что материальное обеспечение ее было всецело отдано в руки Российско-Американской компании. Экспедиция целиком зависела от щедрот правления компании, от ее представителей на местах, и в частности от начальника Аянского порта А. В. Кашеварова - человека, обязанного своим воспитанием, образованием и офицерским чином компании. Немало зависело и от военного губернатора Камчатки В. С. Завойко, тесно связанного с Главным правлением Российско-Американской компании, об истинном отношении которого к Амурской экспедиции и лично к Г. И. Невельскому достаточно ярко говорит приведенное выше письмо Г. И. Невельского М. С. Корсакову. В дальнейшем именно эта зависимость от компании создала для Амурской экспедиции множество трудностей.

Но Муравьев и Невельской были рады и такому обороту дела. В Аян и Охотск полетели распоряжения, просьбы. Сразу же после решения дела Г. И. Невельской написал М. С. Корсакову: "Дела приняли оборот изрядный. Просить надо бога, чтобы он наставил и сохранил для пользы и славы нашей матушки Руси"^*. 21 февраля Невельской, облеченный большими полномочиями и окрыленный открывающейся перспективой, выехал из Петербурга. Корсаков, выехавший раньше, был в этот день уже в Ярославле; он некоторое время провел дома, под Москвой, в Тарусове, по Дмитровской дороге. Заехал в свою Кинешму и Невельской. Он понимал, что, может быть, в следующий раз он обнимет матушку, сестру и племянников только через несколько лет. Но и там его не покидали мысли об Амуре и еще об Иркутске, об оставшейся там Катеньке...

^* (РОБЛ, ф. Корсаковых, П-113, ед. хр. 13.)

По прибытии в Иркутск Невельской, как и мечтал, повторил свое предложение Катеньке - Е. И. Ельчаниновой, которое теперь было принято. Естественно, планы выезда теперь изменились. Екатерина Ивановна непременно решила ехать вместе с мужем. Свадьба состоялась 16 апреля, а через четыре недели, 12 мая 1851 г., молодожены выехали из Иркутска. До этого Г. И. Невельской отправил в Охотск и Аян поступившего в экспедицию штурманского офицера Алексея Ивановича Воронина со своими распоряжениями. Н. Н. Муравьев, остававшийся все это время в Петербурге, 2 марта 1851 г. прислал Невельскому письмо, в котором нашлись такие обнадеживающие строки: "...продолжайте начатое и все будет хорошо^*. В пути, в Якутске, Невельской получил от Муравьева известие, что в экспедицию едет служить его земляк-костромич - молодой офицер, лейтенант Николай Константинович Бошняк, отца которого Невельской превосходно знал. Это был уже третий офицер, поступивший в экспедицию (считая Д. И. Орлова, назначенного от Российско-Американской компании). В экспедиции были уже топограф - прапорщик Петр Попов, приказчики Российско-Американской компании Алексей Павлович Березин и Андрей Степанович Боуров (Буоров), горный мастер Иван Блинников, врачом экспедиции стал Евгений Григорьевич Орлов.

^* (Петров А. И. Указ. соч., с. 355. Письмо Невельскому от 2 марта 1851 г.)

Невельской появился в Охотске в середине июня и был доволен тем, что тут все было готово: Корсаков потрудился на славу. Больше всего забот доставили, естественно, семьи переселенцев, среди которых оказались даже дети. С прибытием в начале июля Н. К. Бошняка Г. И. Невельской приобрел себе надежного помощника. В начале июля все было погружено на транспорт "Байкал" - добрый старый знакомый снова был под командой Невельского, - и 9 июля он вышел в Аян, где экспедицию ожидал А. И. Воронин. В Аяне не оказалось брига "Охотск", хотя было условлено, что "Охотск" должен был прийти туда из зал. Счастья.

Вместо брига "Охотск" пришлось использовать оказавшийся в Аяне барк Российско-Американской компании "Шелихов", которым командовал старый сослуживец Невельского Владимир Ильич Мацкевич. На этом барке шел основной состав экспедиции: Г. И. Невельской с супругой Екатериной Ивановной и прислугой Авдотьей, Н. К. Бошняк со своим слугой Василием Денисовым, врач Евгений Григорьевич Орлов, топограф Петр Попов, горный мастер Иван Блинников; матросы: Александр Хашьянов, Егор Некрасов, Игнатий Горбовский, Евграф Карасев, Афанасий Пономарев, Аверьян Чухомлин, Петр и Ефим Дойниковы, Михаил Чупин, Александр Шишкин; артиллеристы: Аксентий Усов, Григорий и Алексей Поповы, Мирон Вяткин, Егор Кузнецов, Перфил Дианов; мастеровые: Степан Решетников с женой Натальей и тремя детьми, Осип Гайдук с женой Еленой, Григорий Москвитип с женой Марией и двумя детьми, Евдоким Вознюк с женой Анной, с дочерью и внучкой; казачий урядник Николай Пестряков, казаки: Константин Русанов, Андрей Тюшев с двумя сестрами, Логин Нижегородов с женой Екатериной, Мартын Красовский с женой Авдотьей, матерью и сестрой, Роман Кошкарев с женой Натальей, матерью и сестрой, а также жена фельдшера Шишерина Пелагея с сыном и жена баталера Аксаментова Ирина с сыном^*. Матросами на барке "Шелихов" были индейцы и креолы из российских владений в Америке. На транспорте "Байкал" шел А. И. Воронин, сопровождавший груз экспедиции. С ним - приказчик А. П. Березин и несколько членов команды экспедиции для присмотра за грузом.

^* (АВПР, ф. РАК, оп. 888, д. 384, л. 44.)

Из Аяна вышли 16 июля, к зал. Счастья подошли 22 июля. Именно здесь, когда до Петровского оставались считанные часы хода, в сплошном тумане "Шелихов" получил пробоину в днище, которую вначале никто и не заметил, И лишь когда вода стала заполнять жилые помещения и барк начал тонуть, сумели направить его на мелкое место, на котором он моментально погрузился до верхней палубы, где все столпились. На счастье, стояла штилевая погода, а когда рассеялся туман, то с палубы увидели две шлюпки, идущие, как затем выяснилось, навстречу барку от берега, с Д. И. Орловым и П. Ф. Гавриловым. Самообладание и хладнокровие Г. И. Невельского, выдержка и распорядительность В. И. Мацкевича, а также быстрая помощь транспорта "Байкал" и умелые действия команды помогли снять всех пассажиров и выгрузить имущество.

Довершил дело подошедший корвет "Оливуца", которым командовал опытный моряк капитан-лейтенант Иван Николаевич Сущев. Командиру корвета "Оливуца", направлявшегося в дальневосточные воды из Кронштадта, Н. Н. Муравьев еще 16 мая 1851 г. предписывал по прибытии "...итти на вид означенного заселения (Петровское. - А. А.), сколько позволит глубина и обстоятельства погоды, войти там в сношение с капитаном 1 ранга Невельским, от которого принять бумаги и депеши, и все, что он признает нужным, отправить в Аян или Петропавловский порт..."^*. И Сущев далеко от Петровского не уходил с 30 июля по 15 августа. С прибытием корвета "Оливуца" офицерский состав Амурской экспедиции пополнился мичманом Николаем Матвеевичем Чихачевым, выразившим желание остаться служить у Невельского.

^* (АВПР, ф. РАК, оп. 888, д. 384, л. 43.)

В Петровском все обстояло благополучно. Редкие больные благодаря ежедневным работам на воздухе и разнообразному питанию быстро поправлялись, строительство шло полным ходом: Орлов знал о том, что прибудут не только холостые, но и семейные люди. Что же касается "Охотска", то зимовать на нем не стали из-за того, что старый корпус не сохранял тепла, сколько не утепляй его, и команда перебралась в построенный для нее дом, а офицеры - в офицерский домик.

На нем барельеф Г. И. Невельского и надпись: "Здесь 29 июня 1850 года капитан Геннадий Иванович Невельской основал первое зимовье Амурской экспедиции, назвав его Петровским. В нем шили участники экспедиции, жена Невельского Екатерина Ивановна и дочь Катя".

С наступлением навигации П. Ф. Гаврилов стал готовить бриг "Охотск" к плаванию в Аян, а в устье Амура для наблюдения за его вскрытием был послан А. П. Семенов. Как ни хотелось Гаврилову поскорее выйти в море, от этого пришлось отказаться. "Охотск" укрепили и сумели вывести на рейд, когда еще не закончился ледоход. И тут произошло непоправимое. Внезапным штормовым шквалом бриг сорвало с места и выбросило на берег. Льды пробили в нескольких местах корпус, а затем, прижав бриг к берегу, нанесли ему еще большие повреждения. Оставалось ждать прибытия Невельского.

Молодая супруга Невельского увидела в Петровском вытянутую, с трех сторон окруженную морем песчано-галечную косу, которая не была пустынна: на ней выстроились в ряд домики, из окон которых открывался вид на красивую бухту. С четвертой же стороны виднелись жилища гиляков, которые ежедневно бывали в Петровском.

Первыми действиями Невельского стали возвращение транспорта "Байкал" в Петропавловск, в распоряжение военного губернатора В. С. Завойко, и отправление поступивших в экспедицию Н. М. Чихачева и П. Попова в южную часть лимана, где они должны были по возможности описать побережье, произвести промеры глубин, поискать фарватеры. А сам Г. И. Невельской с Н. К. Бошняком и А. П. Березиным отправился в Николаевский пост. С Невельским прибыло 25 человек команды поста. Н. К. Бошняк стал его начальником, а А. П. Березин от имени Российско-Американской компании осуществлял торговлю с местными жителями. Он же занялся строительством земляных юрт, в которых можно было бы пока временно разместиться и приступить к заготовке леса. Он долго жил в Якутии и хорошо знал, как такие юрты делают.

Памятник Г. И. Невельскому, установленный в 1975 г. на месте Петровского зимовья. Фото В. И. Юзефова

Невельской на вельботе возвратился в Петровское. Тут он написал отчеты и донесения во все инстанции, требования на материалы, акты о причинах гибели барка "Шелихов" и отправил все это вместе с частными письмами на корвете "Оливуца". Г. И. Невельской оставался теперь начальником многих людей, вверивших ему свои жизни, руководителем Амурской экспедиции, которой предстояло действовать на огромной совершенно неизученной территории. В письмах А. Ф. Кашеварову Невельской указывал, что прислано для экспедиции явно недостаточно продовольствия и снаряжения, и просил улучшить снабжение. На корвете "Оливуца" были отправлены команда барка "Шелихов", часть команды брига "Охотск" и почта. Начались рабочие будни Амурской экспедиции.

Вскоре стали приходить первые вести из Николаевского поста. Н. К. Бошняк старался не только пунктуально исполнять все инструкции Г. И. Невельского, но и по возможности предугадывать дальнейший ход событий и последующие распоряжения. Вскоре возвратился из первой командировки не менее энергичный Н. М. Чихачев. Топограф П. Попов производил съемку, а Н. М. Чихачев знакомился с условиями плавания, делал в отдельных местах промеры, нащупывая фарватеры. Этим же летом, после посещения в Николаевском посту своего однокашника по Морскому корпусу Н. К. Бошняка, Н. М. Чихачев с Д. И. Орловым плавали по притоку Амура р. Амгунь и поднялись по ней до сел. Кеврет.

В начале октября 1851 г. они вернулись в Петровское и привезли Невельскому известия от Бошняка. Он сообщал, что в Николаевском посту успешно заготавливается лес и строятся первые здания на берегу, а на косе уже готовы две земляные юрты, крытые поверх досок дерном, а рядом - хоть и небольшая, но все же настоящая баня. Невельской распорядился, чтобы во время отъездов Н. К. Бошняка из Николаевского поста там оставался его заместителем Н. М. Чихачев.

Так, в начале ноября, когда Н. К. Бошняк уезжал по приглашению Невельских к ним в гости в Петровское, за него оставался Н. М. Чихачев, которому было приказано использовать это время для подготовки к следующей командировке. Он должен был ехать вверх по Амуру на собаках и искать связь с Татарским проливом, так как, по сведениям местных жителей, где-то около зал. Де-Кастри Амур близко подходит к побережью. Находясь в Николаевском посту, Чихачев получил с Березиным письмо и инструкции от Невельского. Долго обдумывал он, как лучше исполнить столь ответственное поручение, и 16 ноября послал начальнику экспедиции письмо, в котором изложил свои соображения. Приняв во внимание распоряжение Невельского, "что главное есть осмотр залива Де-Кастри", он сообщил ему "что для непременного исполнения сего я еду прямо туда, взяв в соображение рыхлость снега и трудность дороги по лесам в настоящее время"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 1374, оп. 1, д. 27, л. 45-46.)

Изложив план поездки, обстоятельный Чихачев докладывает Невельскому, что он решил воспользоваться его разрешением и взять еще одну нарту из Николаевского поста с казаком Парфентьевым, хорошо знакомым с этим делом. А на двух нартах отправятся с ним Берозин и тунгус Афанасий. Чихачев рассчитывал к 1 декабря достичь зал. Де-Кастри с тем, чтобы на обратном пути, выйдя к Амуру, а по нему - к устью Амгуни, оттуда отправить Парфентьева с надежным гиляком в Петровское, а самому с Березиным и Афанасием на двух партах подняться по Амгуни как можно выше, Чтобы потом самому вернуться в Николаевский пост, а Березину - в Петровское. Все это он рассчитывал осуществить к 15 января 1852 г.^*

^* (ЦГАВМФ, ф. 1374, оп. 1, д. 27, л. 45-46.)

Чихачев со своими спутниками отправился в трудное путешествие 18 ноября и 30 ноября был уже в зал. Де-Кастри, который по местному назывался Нангмар, а в настоящее время носит имя того, кто его описал, - зал. Чихачева. Он нанес на карту залив и его окрестности и нашел, что карта, составленная Лаперузом, была весьма точной. В небольшой гиляцкой деревеньке, состоявшей из трех домов, в которых Чихачев насчитал пятнадцать жителей, ему удалось купить зеркало европейской работы, которое было получено от участников экспедиции Лаперуза. Несколько дней, проведенных на берегу залива, ясно показали, что бухта Нангмар удобная, что отсюда имеется прекрасное сообщение по озерам и небольшим рекам с Амуром. Этим путем путешественники и воспользовались, выйдя из залива 4 декабря и возвратясь в Петровское 20 декабря, намного раньше намеченного срока. На всем пути следования Чихачев установил, что местные жители никакого отношения к Китаю не имели и не имеют: "О Китае и китайцах не имеют никакого понятия, - докладывал Чихачев Невельскому, - и утвердительно можно сказать, что влияния над ними Китайского правительства не существует"^*. Березин вел успешную торговлю с местными жителями, приглашал их в Петровское и в Николаевский пост. Н. М. Чихачев занимался сбором географических и этнографических материалов, которые давали возможность Г. И. Невельскому Солее убедительно аргументировать свои представления И. Н. Муравьеву о дальнейших действиях.

^* (ЦГАВМФ, ф. 410, оп. 2, д. 415, л. 145 об.)

Сразу же вслед за Чихачевым возвратился из своего путешествия Д. И. Орлов, который побывал в Приамгунье, на озерах Чля и Нейдаль, в верховьях р. Уда. Оттуда он перешел на небольшое озеро Ахту, в которое с запада впадает речка того же названия. В верховьях этой реки местные жители переваливают через хребет в бассейн р. Бурея. Затем он вышел на р. Биджи, а по ней - через оз. Удыль на Амур и возвратился в Петровское. Весь путь он проделал на двух нартах в сопровождении одного гиляка. Главной целью его командировки было выяснить направление горных хребтов и познакомиться с местными жителями. На его вопрос о том, видели ли они где-либо каменные столбы, поставленные маньчжурами, те отвечали, что "никаких подобных столбов здесь нет и никогда не бывало; маньчжур же и китайцев они никогда и не видели в этих местах, и не слыхали даже, чтобы они когда-либо сюда приезжали"^*.

^* (Невельской Г. И. Подвиги..., с. 145. 28 ЦГЛВМФ, ф. 1374, он. 1, д. 27, л. 135.)

Приближался Новый год, который участники экспедиции собрались встретить все вместе. Жизнь входила в нормальную колею. Постепенно преображалось Петровское. Зима не застала врасплох. Для семейства Невельских был построен флигель, и теперь они могли покинуть гостеприимный домик Орлова, в котором смогли разместиться другие офицеры и чиновники. Постоянные их разъезды делали домик Невельского таким желанным, таким дорогим. Все они находили в нем уют, ласку, теплое гостеприимство. Строился и Николаевский пост. С местными жителями наладились прекрасные отношения. Гиляки ежедневно снабжали зимовщиков рыбой28. Бошнпк и Чихачев па Новый год приезжали в Петровское. За праздничным столом все разговоры были о будущем, о командировках в наступившем 1852 году.

Сообщая об итогах прошедшего года Н. Н. Муравьеву, Г. И. Невельской просил его увеличить внимание к экспедиции, обеспечивать ее полнее всеми припасами, прислать еще по крайней мере двух офицеров и 50 матросок.

Ввиду особых трудностей засчитывать им службу здесь как морскую и при выслуге считать год за два, а офицерам при расчете пенсии 5 лет считать за 10 охотских и камчатских^*.

^* (Невельской Г. И. Подвиги..., с. 150.)

Невельской продолжал преследовать эту цель и в 1852 г., и в последующие годы. Все то, что зависело непосредственно от него, он сам и разрешал, а по вопросам, решение которых зависело от Н. Н. Муравьева и Петербурга, Геннадий Иванович не уставал писать представления, просить в частных письмах, продолжал жаловаться на плохое снабжение экспедиции со стороны Российско-Американской компании. При этом больше всех доставалось от него, конечно, ее представителям на местах, в частности А. Ф. Кашеварову, перепадало и В. С. Завойко, который хотя теперь и отошел от компании, но по-прежнему был с ней тесно связан через свою жену, племянницу Ф. П. Врангеля.

Н. Н. Муравьеву, конечно, было также нелегко, хотя он, как правило, поддерживал представления Невельского. Пока и ему мало что удавалось. Отказано было в переподчинении, как преждевременном, экспедиции непосредственно правительству, отказано было и в штатах - ввели в нее дополнительно лишь одного священника. И по-прежнему приходилось Невельскому писать, просить у Кашеварова и Завойко улучшить снабжение экспедиции. Не разрешалось пока Невельскому выставлять посты в зал. Де-Кастри и у оз. Кизи. Муравьев и Казакевич в один голос заявляли, что на будущий год они ожидают приезда на Дальний Восток вел. кн. Константина, который якобы собирался плыть по Амуру от Шилкинского завода до Николаевского поста. Не случайно же Казакевич был назначен состоять при Муравьеве, на его плечи легла подготовка сплавных судов и постройка первого русского парохода на Амуре. 2 февраля Казакевич писал Невельскому из Иркутска: "Записка взгляда на будущее положение дел в земле гиляков (очередная записка Невельского. - А. А.) весьма основательна и интересна, из нее составлена выписка и представлена князю Меншикову с проектами штатов для Петровского зимовья... У нас тоже дела продвигаются вперед. На Петровском заводе заложен пароход в 60 сил, который для пробы пройдется по Ангаре и Байкалу, а потом перенесется на Шилку, и дай бог, чтобы он пошел далее до Ваших пределов..."^*. Невельскому приходилось действовать, не дожидаясь начала плавания по Амуру. Поэтому ни один из офицеров долго в Петровском не задерживался. 7 января Д. И. Орлов снова отправился в Приамгунье. Встречные местные жители говорили ему, что никогда не слышали о маньчжурах, а тем более о китайцах. Передавали только, что слышали о беглых русских, которые проживали на Амуре и судьба которых им была неизвестна... Выйдя к истокам р. Кербь, Орлов перешел к оз. Чля, а оттуда - на Амур и далее в Николаевский пост и Петровское, куда возвратился 29 января 1852 г.

^* (ЦГАВМФ, ф. 1374, он. 1, д. 25. Письмо от 2 февраля 1852 г.)

Затем наступила очередь Н. М. Чихачева, П. Попова и А. П. Березина, которым было поручено детально описать район Амура у оз. Кизи и побережье от зал. Де-Кастри до Южного пролива в лиман Амура. 12 февраля выехали Чихачев и сопровождавший его Афанасий, 17 февраля - Попов и Березии. Последние обязаны были описать правый берег Амура, собрать сведения у местных жителей, завести с ними торговлю, а по прибытии в эти места Чихачева поступить в его распоряжение.

21 февраля отправился в первое свое путешествие Н. К. Бошняк, которого Невельской направил на Сахалин. Поводом для такого путешествия стало известие, что, по сообщению одного гиляка, имевшего пуговицу из каменного угля, па Сахалине, южнее мыса Погоби, можно встретить черный камень, который хорошо горит. Ходили также слухи, что недавно еще на р. Тымь жили русские, спасшиеся после кораблекрушения. Невельскому было решительно необходимо знать об острове все - ведь он сам развеял миф о полуостровном положении Сахалина. Разослав своих сподвижников в маршруты, Невельской 20 февраля 1852 г. послал интересное письмо вел. кн. Константину, предварительно представив его на просмотр Н. П. Муравьеву, который уже 21 апреля со своей сопроводительной переправил его адресату: "Влияние и торговля наша в Земле Гиляков с божию помощию более и более распространяется; многие из гиляков изъявляют ныне желание вступить в пашу православную веру, просят нас разбирать их обоюдные ссоры, научить и помогать им строить по-нашему жилища и разводить огородничество.

Возрастающее распространение здесь нашей торговли ясно обнаруживается сбытом товаров в последние полгода, он был в 51/2раз более, чем во весь предыдущий год... Пользуясь этим мнением и расположением к нам народа как для ознакомления со страною, так и для большего сближения с жителями, я постоянно имею в Землю Гиляков торговые экспедиции.

Из прилагаемой при сем карты... усмотреть изволите: положение страны, сообщения и места, которыя заслуживают внимания (особенно озеро Кизи) в видах торговли и устройства со всеми условиями елиига для строения судов всех рангов. Затем по собранным до сего времени сведениям и частию обследованиям оказывается, что перевал с оз. Кизи в залив Де-Кастри сухопутно только 15 верст...

На южной оконечности о. Сахалин около зал. Анива находится в шхерах закрытая и глубокая бухта, называемая гиляками Идунка, посещается также судами с моря ... Наконец, по всем сведениям оказывается, что здесь не существовало и не существует китайского правительственного влияния; гиляки и их соплеменника самагиры, мангуны, натки и куге никому не подвластны и никому дань не платят ... даже слов, выражающих понятие о власти и правительстве, на здешнем туземном языке не существует.

В заключение имею счастье донести..., что для промеров в лимане и для снабжения Николаевского поста продовольствием при Петровском строю я 6-ти тон. ботик..."^*.

^* (ЦГАОР, ф. 722, оп. 1, д. 431, л. 26-23 об.)

К этому письму-рапорту приложена "Сборная карта р. Амур, лимана и зал. Счастия и Де-Кастри", составленная "из описаний капитана 1 ранга Невельского, мичмана Чихачева, подпоручика Орлова и из сведений прикащика Березина и туземцев". Топограф П. Попов ("топограф 2 класса Попов 2-й") различными цветами обозначил па карте размером 25х25 см, наклеенной на полотно, итоги проведенных исследований и планы дальнейших действий. На ней устье Амура, Северный Сахалин, долина Амура до оз. Кизи и долина р. Амгуиь выкрашены в цвет, обозначающий уже исследованное пространство. Районы, подлежащие исследованию в самое ближайшее время, окрашены были в другой цвет. Это - южная часть лимана, побережье Сахалина от открытого пролива Невельского до зал. Дуэ, весь Амур и пути, ведущие с верховьев Амгуни на Амур. Были отмечены также другим цветом и районы, которые намечалось исследовать в более отдаленной перспективе, - побережье Татарского пролива, как материковое, так и сахалинское, и связи р. Уссури с морем. На карте были нанесены месторождения каменного угля, железной руды, серы и известняка. Невельской показал на ней и наиболее примечательные, по его мнению, места: протока Пальво на Амуре, оз. Кизи, зал. Идуика.

Примечательны эти документы по своей откровенности, больше всего - по огромной вере в так успешно начатое дело, по решимости довести его до победного конца. Вместе с тем письмо и карта неоспоримо показывали истинное положение на Амуре. И не случайно II. Н. Муравьев, препровождая эти материалы написал: "Сомнение о принадлежности Земли Гиляков теперь совершенно рассеяно на месте и на деле"^*. Карта примечательна в том отношении, что отчетливо раскрывает планы исследований Невельского в 1852 и 1853 гг. Интересно также и то, что уже тогда Невельской считал, что нужно исследовать р. Уссури и ее связь с морем.

^* (ЦГАОР, ф. 722, оп. 1, д. 431, л. 23.)

Проследим теперь за тем, как проходили маршруты разъехавшихся участников экспедиции. Попов и Березин с тремя казаками вели топографическую съемку правого берега Амура, торговали с местными жителями, собирали всевозможные сведения, а по прибытии к оз. Кизи узнавали о путях, ведущих отсюда в зал. Нангмар, и ждали прихода Чихачева, чтобы получить от него дальнейшие распоряжения. Чихачев же только 19 февраля попал на устье р. Амгунь, стал подниматься по ней, отмечая в журнале географические особенности ее берегов. Если до селения Холоко правый берег был возвышенным, то от селения Чальбоко возвышенным стал левый берег. Места тут были богаты строевым лесом, преобладали ель, кедр, сосна, лиственница, береза, тополь, осина. Дальнейший путь Чихачева лежал к оз. Самагиров и по его берегу к р. Горюн. На берегу этой реки он прожил три дня в надежде уговорить кого-нибудь из местных жителей пойти с ним дальше, но никто не соглашался сопровождать путешественника. "Напрасно прожив 3 суток у самогерцев, я должен был ехать один 150 верст ... выпавший большой снег накануне сделал переезд этот еще затруднительнее... На пятые сутки выехал на Амур, тогда у меня оставалось на два дня корма... На девятые сутки, давая собакам по одной кости, не могу сказать, чтобы доехал, но дошел до Кастри, где и нашел Попова... Он уже совершенно был готов отправиться в Петровское, но я остановил его и вместе с ним ту же ночь отправились в Кизи, где еще оставался Березин со всею провизиею, и на другой день все вместе перевезли сухари обратно в Кастри, что уже было сделать не совсем легко"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 1374, оп. 1, д. 27, л. 3-3 об. Доклад Н. М. Чихачева Г. И. Невельскому от 1 апреля 1852 г.)

С этим рапортом 1 апреля 1852 г. Чихачев отправил в Петровское Березина. Он сообщал ему также, что будет в зал. Де-Кастри ждать продовольствия и дальнейших распоряжений. Чихачев и Попов описывали залив, собирали сведения о другом заливе, лежащем южнее по побережью Татарского пролива, который местные жители называли Хаджи. Они так хорошо рассказали Чихачеву о путях, ведущих туда, что тот набросал карту побережья по расспросным данным. Время шло, кончались продукты, а Березин не возвращался. Тогда Чихачев, оставив в заливе Попова и Афанасия, отправился в Кизи в надежде там раздобыть продовольствие. Но на пути встретил Березина с продовольствием и предписанием от Невельского, прочитав которое Чихачев снова направил Березина в Петровское с докладом, а сам возвратился в сел. Де-Кастри.

Оборудовав гиляцкую лодку, Чихачев с Поповым, Афанасием и одним казаком, прибывшим с Березиным, отправился 25 мая вдоль берега на север, к проливу между материком и Сахалином - Южному проливу. По пути осмотрели просеку, которой пользуются гиляки, чтобы с моря спуститься по р. Таба в оз. Кизи. Предоставим слово Чихачеву, как он впоследствии докладывал Невельскому: "26 числа у мыса Сущова в ничтожном заливе ночью сверх всякого ожидания (ибо в заливе Де-Кастри с 8 апреля уже льдов совершенно не было, так же как и в мае) был закрыт льдами; пять суток оставался в этом положении, так как у меня оставалось сухарей на пять дней, выдавая при всей аккуратности и всем равно, зная всю необходимость во что бы то ни стало пройти Татарским берегом до Южного пролива, ибо (это было. - А. А.) все, что только и оставалось доселе неописанным. Я решился бросить лодку и идти пешком, так, чтобы можно было производить геодезические работы, и 31 мая, взяв с собой нарты и что по силам было унести, отправились лесом и горами вдоль берега; перевалив два ужаснейших по своей величине хребта, вышли в бухту, где к общей радости нашли лед совершенно искрошенным OSO штормом; вследствие этого топограф Попов с 2 людьми был Мною послан привести брошенную лодку, что им и было исполнено со свойственной ему ревностию; несмотря на опасность от сильной зыби, он смело пробился сквозь льды и буруны. 2 июня продолжали путь далее и, чем ближе подходили из лимана в Петровское, тем более встречали препятствий от льдов и непогод, и лишь расположение к нам туземцев спасло нас от ужасных бедствий, ибо, от них получая тюленье мясо и юколу, мы смогли тем существовать и продолжать съемку берегов, более десяти дней находясь на пище туземцев"^*.

^* (Алексеев А. И. Дело всей жизни, с. 157-158. См.: ЦГАВМФ, ф. 410, оп. 2, д. 415, л. 205-205 об.)

Чихачев со своими спутниками вторично, после Невельского, прошел проливом, отделяющим Сахалин от материка. Успешные результаты командировки Н. М. Чихачева по огромной территории, а также сведения из зал. Де-Кастри подтвердили собранные Г. И. Невельским сведения о независимости местных жителей и его мнение о необходимости безотлагательно продолжать исследование края. Геннадий Иванович стал готовить экспедицию в зал. Де-Кастри с тем, чтобы подробно обследовать как сам залив, так и зад. Хаджи.

В "столице" Амурской экспедиции - Петровском Чихачев и Попов увидели нового "участника" экспедиции: 1 июня у Невельских родилась дочь, названная Екатериной, - "амурская барыня", как с радостью представлял ее Геннадий Иванович.

В отсутствие Чихачева совершил большое путешествие на Сахалин Н. К. Бошняк, отправившийся из Петровского в сопровождении гиляка Позвейна. До этого он все время жил в Николаевском посту, дважды лишь вырываясь оттуда в Петровское, и то по приглашению Невельского. Об ужасных условиях жизни в первую зимовку Н. К. Бошняк писал впоследствии, вспоминая недобрым словом А. П. Березина, надоумившего его строить на первый случай землянки: "Впрочем, и новые юрты не представляли большого комфорта. Крытые и обложенные дерном, они скоро сделались убежищем огромного количества крыс, что не было никакой возможности спрятать или заготовить что-нибудь для своего небольшого хозяйства. Крысы водились целыми стадами, и дерзость их доходила до того, что у многих матрос были укушены ими ноги или носы"^*.

^* (Бошняк Н. К. Экспедиция в При-Амурском крае. - Мор. сб. 1858, № 12, с. 182.)

Так как Чихачев находился также в командировке, то Бошняк оставил за себя в Николаевске Алексея Ивановича Воронина, который, несмотря на трудности зимовки и отсутствие надлежащего продовольствия, продолжал заготовку леса, строил жилые здания для семейных матросов и мастеровых, склады и сараи для скота (глубокой осенью в пост доставили быка, корову и двух лошадей).

Невельской поручил Бошняку "исследовать оказавшееся на Сахалине, по сведениям гиляков, довольно значительное протяжение каменноугольного пространства, и пересекши остров, выйти на берег Охотского моря, где, как говорили, находится прекрасная гавань". Для этого, как записал Бошняк, ему было дано: "...парта собак, днем на 35 сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас, а главное - крест капитана Невельского и ободрение, что если есть сухарь, чтобы утолить голод, и кружка воды напиться, то с божиею помощию дело делать еще возможно. Вот все, что действительно мог дать только мне капитан Невельской"^*.

^* (Бошняк Н. К. Указ. соч. - Мор. сб., 1858, № 12, с. 182.)

Доехав до о. Лангр, Бошняк узнал от гиляков, что на Сахалине трудно с кормом для собак, поэтому он нанял еще нарту, на которой поручил привезти корм в сел. Погоби, а сам после нетрудного путешествия по лиману 28 февраля появился в этом селении и стал тут ожидать нарту с кормом. Затем Николай Константинович направился вдоль берега. Море было чисто ото льда, лишь у самого берега сохранялся береговой припай, а берег был ровный, низменный. За мысом Тык он стал более высоким, обрывистым. Затем стали попадаться разбросанные куски угля и, чем южнее, тем чаще. Наибольшую россыпь Бошняк нашел между устьем р. Виахту и зал. Уанды. Здесь, в северной части зал. Уанды, Боганяк впервые заметил в горе, а не в россыпи небольшой проблеск каменного угля и предположил: "...от этого места, я полагаю, начинаются настоящие родники"^*. Залежи угля встречались вплоть до летников Мгачи. "Отсюда берег идет каменными утесами, перемежаясь глинистыми слоями, в которых каменный уголь находится в огромном количестве, и нередко я встречал целые утесы на вершинах или на средине гор, которые здесь возвышаются до 600 фут над поверхностью моря"^**. После местечка Ниамай каменный уголь в горах снова пропал, па сей раз до сел. Лркни, в окрестностях которого и особенно у сел. Дуэ каменный уголь стал попадаться в большом количестве.

^* (Алексеев А. И. Амурская экспедиция 1849-1855 гг. М., 1974, с. 182.)

^** (Алексеев А. И. Указ. соч., с. 182.)

Бошняк сделал правильный вывод, что каменный уголь находится на всем осмотренном им берегу Сахалина от сел. Тык до сел. Дуэ, и там, где не встречается на берегу, месторождения каменного угля все равно имеются в горах. Свой вывод Бошняк сопоставил с природными условиями побережья и выяснил, что на расстоянии около 165 км, обследованных им, он не встретил сколько-нибудь удобных мест для подхода судов. Лишь один зал. Виахту показался ему более или менее подходящим. И он рекомендовал его Невельскому.

Бошняк придавал большое значение осмотру месторождений каменного угля. Он в деталях описал побережье и составил его подробную карту, которая вместе с его обстоятельным рапортом Невельскому до настоящего времени хранится в архиве Военно-Морского Флота. Не забыл молодой лейтенант упомянуть и о камне, который местные жители считали островом. Бошняк выяснил, что речь шла о каменной скале, возвышающейся на 40 футов над водой и располагающейся вблизи зал. Уанды. Теперь эта скала носит название Камень Бошняка. В исследованиях Бошняка уже тогда проявилось исключительно добросовестное отношение к порученному делу. Описания посещенных им мест пунктуальны и широки: здесь наблюдения климата, месторождений полезных ископаемых, колебаний уровня моря в бухтах, растительного и животного мира и т. д.

Отсюда Бошняк, следуя предписанию Невельского, начал путешествие через Сахалин. Никто из местных жителей не соглашался проводить путешественника к истокам р. Тымь, через перевал. Тогда Бошняк, оставив большую часть собак и часть груза в сел. Танги, вдвоем с Позвейном налегке отправился в путь, к перевалу от летников Мгачи. Сначала он шел вдоль р. Мгач, по берегу, поросшему густым еловым лесом. Обойдя высокую гору Чамгулен, возвышающуюся, по определению Бошняка, па 10 тыс. футов над уровнем моря, путешественники перевалили через хребет и вышли к сел. Удумково, находящемуся в 4 милях от впадения рч. Пуджима в р. Тымь. От устья этой речки, как сообщал Бошняк Невельскому, "...- я начал производить опись доселе еще никем не обследованной и в недавнее время открытой реки Тымы... Река Тымы обследована была мною до самого устья, применяясь к дороге, по которой я ехал и которая частию идет по реке, а частию берегом"^*. Несмотря на тяжелые условия пути, Бошняк подробно описал ее.

^* (ЦГАВМФ, ф. 410, оп. 2, д. 415, л. 222.)

Между тем собаки окончательно выбились из сил и не могли тащить дальше и так не тяжелые парты. Тогда Бошняк из сел. Иткырво отправил Позвейна назад, в Танги, с нартами, а сам с нанятым за неимоверно большую плату проводником пошел вперед и добрался до устья р. Тымь. Тут лейтенант отметил, что, несмотря на обилие осетровых рыб в устье, местные жители промыслом их не занимаются, главным образом из-за "суеверного предрассудка, что рыба эта приносит с собой смерть целому семейству"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 410, оп. 2, д. 415, л. 222.)

Ныйский залив, в который впадает р. Тымь, также впервые был описан Бошняком. В него, кроме Тыми, впадают еще три небольшие речки, и со стороны Охотского моря его закрывает намывной остров - кошка, резко отличающийся от островного берега. Обратный путь через Сахалин, а затем и к Петровскому, был еще труднее. Перевалив с невероятным трудом через хребет, почти не в состоянии ходить от образовавшихся на ноге нарывов, весь ободранный, голодный, Бошняк встретил в сел. Танги остававшегося там Позвейна, у которого чудом сохранилось несколько сухарей, немного чая и сахара. С помощью Позвейна и еще одного гиляка Бошняку удалось прибыть в Николаевский пост: "..земляные юрты которого (поста. - А. А.) показались мне тогда дворцами. Баня, свежий хлеб и русский обед освежили меня, а белье, которое я не сменял 40 дней, ибо не взял с собою перемен из опасения лишней тяжести, я не скинул, а оно развалилось"^*.

^* (Бошняк Н. К. Указ. соч. - Мор. сб., 1858, № 12, с. 193.)

Бошняк впервые провел перепись населения тех мест Сахалина, где ему довелось побывать. Он называет эти места "землей гиляков на Сахалине". В ней он насчитал 1090 мужчин, 1308 женщин и 872 детей, проживавших в 218 домах. Он сообщил, что они живут так же, как и их амурские сородичи: "Сколько я ни старался узнать, нет ли здесь хоть какого-нибудь влияния китайского или японского правительств, все мои розыски оказались совершенно безуспешными; здесь не только что нет никакого правительства, но даже маньчжурские торгаши не ездят сюда для торга, несмотря на огромное количество пушных товаров, от которых бы они могли получить значительные выгоды. Жители помнят только одного маньчжура, который лет 20 тому назад приезжал для торга, но более не бывал, и вся торговля в настоящее время находится в руках амурских гиляков. Относительно же японцев, то амурские гиляки знают их только по торговым сношениям, и, как видно из их рассказов, это торгаши, подобные нашим якутским торгашам; об правительственном же влиянии им вовсе неизвестно и даже куге (айны. - А. А.) вовсе им не подчинены и только добровольно нанимаются к ним за весьма хорошую плату, состоящую в пушных зверях, крупе, тканях, одежде и т. п. для рубки леса и чистки рыбы"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 410, оп. 2, д. 415, л. 228.)

Местные жители поведали Бошняку, что "западные берега посещаются китоловами и страх жителей к судам так велик, что, где я ни проезжал, везде меня спрашивали с заметным беспокойством, не придет ли на будущий год судно". Боязнь эта "происходила от бесчинств, производимых на этих берегах экипажами китоловных судов"^*, - добавлял он.

^* (ЦГАВМФ, ф. 410, оп. 2, д. 415, л. 228.)

Узнал он и о пребывании на Сахалине русских. Ему удалось выяснить, что лет за 20 до его похода у восточного берега Сахалина, близ сел. Нгаби, потерпело крушение какое-то судно. Спасшийся экипаж долго жил в сел. Нгаби; здесь моряки построили себе дом, а позднее и судно, на котором отправились в плавание вокруг южной части Сахалина, прошли проливом Лаперуза и близ сел. Мгачи снова потерпели крушение. На сей раз погибли все, за исключением одного - по имени или по прозвищу Кемец. В скором времени после этого происшествия сюда прибыли с Амура двое русских - Василий и Никита, которые присоединились к Немцу и в сел. Мгачи построили себе дом, вели жизнь, как обыкновенные гиляки. "Двое прибывших русских с Амура, - сообщает Бошняк, - чрезвычайно боялись русского царя, что служит явным доказательством, что они принадлежали к числу беглых. Все трое эти поселенцы и кончили жизнь свою на острове Сахалине"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 410, оп. 2, д. 415, л. 229.)

Остановившись на обратном пути в сел. Виахту, Бошняк встретил там старую женщину, прибывшую сюда с р. Амгунь. Она много рассказывала Бошняку о русских, ходивших с незапамятных времен по Амуру. При этом женщина показала листки из Акафиста Иисусу, один из которых ему удалось купить и убедиться, что ходившие по Амуру и его низовьям люди были действительно русскими. У этой же женщины Бошняк видел листок славянского месяцеслова, подаренный ей теми же русскими. Выполнил Бошняк и наказ Российско-Американской компании о торговле с местными жителями, привезя с собой из поездки на Сахалин 12 соболей, 171 белку, 4 лосиных кожи и некоторые другие товары^*.

^* (АВПР, ф. 339, оп. 888, д. 384, л. 164 об.)

Едва отдохнув и сдав отчет по путешествию, Бошняк 18 апреля 1852 г. отправился в сел. Ухтр на Амуре, где оставался до 21 мая, наблюдая за вскрытием реки. Затем он описал и произвел промер глубин протоки Уй и оз. Удыль. Исполнив все предписанное Невельским, Бошняк встретил на обратном пути Березина, которому было предписано осмотреть Амур до Кизи включительно. Но Березин заболел и не мог продолжать исследования. Тогда Бошняк, верный правилу, "что продолжать легче, нежели начинать", успешно завершил и программу Березина. 18 июня он прибыл в Николаевский пост, а 21 июня был уже в Петровском.

Описывая Невельскому результаты обследования левого берега верхнего Амура, Бошняк обратил внимание на сел. Ухтр и на расположенное на противоположном берегу место, только что избранное для сел. Богородского, и отметил удачность такого выбора, так как отсюда существует прямой зимний тракт в лиман Амура и оттуда на Сахалин.

Так как никто из местных жителей не пошел вместе с Бошняком, то пришлось им с Парфентьевым грести попеременно. В связи с этим, а еще и потому, что опись правого берега уже производилась Чихачевым и Поповым, Бошняк делал только общие записи. Он особо внимательно отнесся к о. Сучу, который расположен при входе в оз. Кизи. Этот остров, высказал предположение Бошняк, был в свое время частью берега зал. Кизи, некогда прорванного водой. Теперь у этого приглубого берега расположено сел. Мариинское, а тогда было гиляцкое стойбище Кетово. Вход в озеро усеян мелкими островками, покрытыми тальником, из "коих один возвышенный, покрывающийся в летнее время сиренью и названный г. Чихачевым о-м Бошняка"^*.

^* (Бошняк Н. К. Указ. соч.- Мор. сб., 1859, № 1, с. 127.)

Сведения, привезенные Бошняком и Чихачевым, были чрезвычайно важны. Невельской немедленно донес обо всем этом Муравьеву.

В Петровском Бошняк встретился со своим товарищем Чихачевым, Невельской показал им письмо Н. Н. Муравьева, в котором тот сообщал из Иркутска 4 мая, что, судя по сообщению Меншикова, ожидать увеличения средств и возможностей Амурской экспедиции не следует. "Вследствие сего, - писал он, - я хотя и не отменяю распоряжения моего, сделанного в Охотск, о том, чтобы к Вам перевезти по возможности матросов и казаков, но должен Вас просить обождать всеми дальнейшими Вашими предположениями..., а иметь всех Ваших людей по-прежнему в двух местах - Петровском и Николаевском, посылать между тем безостановочно партии для исследований в разные стороны, и преимущественно в гавань Де-Кастри и на Сахалин"^*. А далее он сообщал, что американцы снарядили большую пароходную экспедицию в Японию и, весьма вероятно, посетят Сахалин и Татарский залив. Из этого сообщения Н. Н. Муравьев делал вывод-распоряжение: "Надобно, чтобы американцы непременно увидели русских и в гавани Де-Кастри, и на Сахалине и чтобы им непременно было объявлено, что мы тут и что никому другому тут не бывать. Поэтому я полагаю, что Вам на это лето нет возможности углублять Ваших исследований вверх по Амуру, а надобно стеречь американцев и показать им как можно более людей на Сахалине и в Татарском заливе..."^**.

^* (Петров А. И., Указ. соч., с. 358.)

^** (Петров А. И, Указ. соч., с. 359.)

В других письмах из Иркутска сообщалось, что в Сибири готовится плавание по Амуру, делались намеки, что в скором времени Амурская экспедиция все же выйдет из подчинения Российско-Американской компании и станет правительственной экспедицией, подчиненной непосредственно генерал-губернатору Восточной Сибири. Получил Невельской также извещение о направлении к нему двух штурманских офицеров, пожелавших служить на Камчатке и переаттестованных по этому случаю, согласно существовавшему положению, в мичманы. Большим уроном для экспедиции стал отъезд по семейным обстоятельствам Н. М. Чихачева, которого Невельской послал курьером в Иркутск и который сообщил, что обратно он не вернется.

А в Амурской экспедиции ощущался явный недостаток в людях, в продовольствии, в обмундировании, в медикаментах. Люди часто голодали. Особенно жаль было женщин и детей. В середине июля пришла новость из Николаевского поста от Бошняка, у которого убежали на единственной шлюпке шестеро матросов. Они захватили с собой ящик с порохом, семь ружей и полуторамесячный запас продовольствия. Все они раньше не были замечены в каких-либо нарушениях дисциплины, службу несли исправно, и Бошняк часто ставил их в пример другим. Впоследствии выяснилось, что они давно задумали бежать и с этой целью стремились попасть в экспедицию, с этой же целью служили примерно, чтобы не вызвать никаких подозрений и расположить к себе начальство.

Ко всему этому Невельскому приходилось постоянно вести настоящую войну с В. С. Завойко и А. Ф. Кашеваровым, которые не хотели понимать возникших в экспедиции трудностей. В. С. Завойко, отличавшийся крайне трудным характером, пользовался тем, что в связи с назначением военным губернатором Камчатки был произведен в генерал-майоры (затем был переименован в контр-адмиралы), и требовал от Невельского неукоснительного исполнения отчетности, отказывая в самых необходимых вещах. А у Невельского не было штатной канцелярии. Посылаемые им не форменные отчеты и представления возвращались с колкими замечаниями. Невельской несколько раз представлял к повышению чином Бошняка, например, но все его представления возвращались из-за отсутствия в Петровском послужных формулярных списков офицеров, в том числе и Бошняка.

18 июля 1852 г. на рейд прибыл корвет "Оливуца" под командованием лейтенанта Ивана Федоровича Лихачева, заменившего утонувшего в р. Камчатке командира И. И. Сущева. С ним поступило продовольствие и кое-какое снаряжение, а также прибыли и два офицера - мичманы Александр Иванович Петров и Григорий Данилович Разградский. Но только это и порадовало начальника экспедиции. Все остальное можно было скорее назвать печальным. Ему сразу же пришлось отправлять корвет в Аян, так как продовольствие обернулось только несколькими мешками муки. Предоставим слово Невельскому и перейдем к его письму, которое он направил с отъезжавшим на корвете "Оливуца" Н. М. Чихачевым II. Н. Муравьеву: "Невозможно выразить на бумаге, что с нами совершают. Писать - значит раздражать Ваше превосходительство. Бог с ними, и господь с нами! ... Я не знаю, право, с чем мы будем и как проведем зиму - собственно просуществуем; до экспедиции ли, до торговли нам - об одном надобно молить господа, чтобы мы, как брошенные собаки, не переколели. Кто же, Николай Николаевич, после этого будет служить здесь! ... и что выйдет доброго из того, если все противодействуют!.."^*. И дальше: "Вместо 33 казаков и 10 лучших матросов 18 июля привезено сюда 27 казаков старых и малых н 7 батальонных солдат ... всего 34 человека, а жен и детей при них 38 душ; из них матросов двое, из коих один больной, а остальных половина дряхлых и мальчиков. Работников же собственно - 14 человек, так что, за отсылкою 15 из них и из старой команды больных, у меня остается 74 человека, т. е. 5-ю человеками более противу прошлогоднего, но для помещения прибавилось 30 душ и 12 семейств, которых надобно прикрыть и приютить. Матрос же, собственно, из всей этой команды, которых только можно бы было послать в Татарский залив на гребном хотя судне, 5 человек, остальные казаки и солдаты...

^* (ЦГЛВМФ, ф. 1374, on. 1, д. 25, л. 4-5.)

Г. Камчатский губернатор (В. С. Завойко. - А. А.) за всем этим требует строжайше, чтобы все велось по всем правилам отчетности морского министерства - готовить почту и все и все, и для всего у нас один писарь, он же и кузнец, он же и содержатель по всем частям (Невельской пересылает с этим письмом копию предписания к нему Завойко и просит предписать, что же ему делать. - А. А.)... Василий Степанович (Завойко. - А. А.), во-первых, должен назначить сюда содержателя, писаря при нем и назначить командира кадры,- и пусть себе с ними переписывается... Умоляю Вас, поверьте моей задушевной искренности, что не интриги, не мелочные какие-либо привычки руководят меня (очевидно, мной. - А. А.). И могут ли они быть в расчете, когда я не жалею ни себя, ни семейства моего, иду, переношу все для детища моего... Г. Чихачев, один из самых ревностных моих сотрудников, если позволите, Ваше превосходительство, все Вам расскажет и скажет, в каком положении я находился и нахожусь, и хочу ли я с кем-либо ссориться, и обижаюсь ли я мелочам, и вхожу ли в дрязги. Знаю, что никак нельзя постигнуть в отдалении предметы, сами по себе пустые могут быть здесь гораздо важнее, чем те, которые с первого раза и особливо вдали могут представляться..."^*.

^* (ЦГЛВМФ, ф. 1374, on. 1, д. 25, л. 6-7.)

Мы привели только одно письмо, а их в нашем распоряжении несколько и все об одном - просьба помочь Амурской экспедиции. Муравьев по-своему распорядился этими посланиями - частными и официальными. Он знал, что пока не изменится обстановка, он также не всесилен, но пользовался малейшей возможностью напомнить кому следует об Амурской экспедиции. Так, получив письмо от Геннадия Ивановича от 30 июня, в котором тот сообщал ему, между прочим, и о рождении дочери, Муравьев передал это в Петербург так: "У Невельского родилась дочь, но он по-прежнему более занят делами службы, чем своей семьи..."^*.

^* (ЦГАОР, ф. 722, оп. 1, д. 431, л. 33-33 об.)

Но время шло. Почта туда и обратно занимала около трех месяцев. И пришлось Невельскому снова рассчитывать на свои силы, наводить строжайшую экономию. На корвете "Оливуца" приезжал для исполнения различных духовных треб священник Гавриил Иннокентьевич Вениаминов, сын митрополита Иннокентия. Он сообщил, что со следующим приходом корвета прибудет сюда совсем. Прибывшие офицеры получили задания: Разградский отправился в Николаевский пост, чтобы сменить временно Бошняка, уходящего в командировку в бассейн р. Амгунь; Петров же перевозил из Петровского в Николаевский пост груз, прибывший с корветом "Оливуца".

Присутствие в экспедиции Е. И. Невельской благотворно сказывалось не только на участниках экспедиции, но и на местных жителях. "К ней шли безбоязненно и всегда с уверенностью, что внимательный и ласковый глаз хозяйки заметит каждого, - вспоминает Н. К. Бошняк. - Помню также и маленький столик в зале, за которым гиляки пили чай, отвечая на расспросы Г. И. Невельского и угощаемые самою хозяйкою. А мы - добровольные изгнанники из образованного мира? Где находили мы, как не в семействе Г. И. Невельского, приют, внимание, ласку и образованную беседу? Где, как не в этом обществе, отдыхали мы душою после физической и нравственной усталости - вследствие командировок по дальним пустырям?"^*.

^* (Бошняк В. К. Указ. соч.- Мор. сб., 1859, № 2, с. 342.)

Однажды гиляк с о. Лангр Накован привел в дом Невельских свою жену Сакони, которую у него хотели украсть. Он просил защиты. И вот по инициативе Екатерины Ивановны ее вымыли и одели. "Надобно было видеть, с каким усердием матросы и их жены ставили этих гилячек (по примеру Сакони. - А. Л.) у залива и отмывали дресвою наросшую грязь на их лицах. Зато с каким удовольствием эти нимфы смотрели потом на себя в подаренные им зеркальца"^*.

^* (Невельской Г. И. Указ. соч., с. 170.)

С прибытием Петрова и Разградского Невельской в какой-то мере мог продолжать исследования^*.

^* (Петров А. И. Указ. соч., с. 360.)

Все-таки во второй половине сентября Кашеваров прислал в Петровское корабль компании (Р. А. К. - А. А.) с продовольствием, хотя это было далеко не все то, в чем нуждалась экспедиция. До прихода этого корабля, в августе, в зал. Счастья появился бот "Кадьяк", которым командовал Никита Ильич Шарыпов. Из-за позднего времени он не стал возвращаться в Новоархангельск или Петропавловск, а остался на зимовку здесь. Народу в Петровском прибавилось, забот у Невельского также. Как явствует из рапорта Д. И. Орлова от 9 октября 1852 г., в Петровском числилось 48 матросов и солдат, в Николаевском посту всего было 57 человек, из которых 20 человек составляли семьи казаков и матросов и поселенцы.

С отъездом Чихачева в Николаевском посту вместе с Бошняком оставались Петров и Разградский. Благодаря участию Петрова в Амурской экспедиции до наших дней сохранился богатейший архив, в котором сосредоточены материалы, документы о повседневной жизни и деятельности экспедиции. Обширная переписка внутри ее, проходившая через Николаевский пост, отложилась в виде черновых писем, докладов, рапортов, записок и подлинных (чистовых) документов у Петрова, который после окончания Амурской экспедиции сохранил ее. Кроме того, в конце 70-х годов XIX в. Петров написал свои записки об участии в Амурской экспедиции (до ее ликвидации), а также и о жизни молодого города Николаевск-на-Амуре в 60-х годах, когда Петров окончательно покинул Дальний Восток. В настоящее время эти записки и небольшая часть архива изданы Хабаровским книжным издательством, а основная часть архива передана семьей Петрова в Центральный государственный архив Военно-Морского Флота. Хочется отметить семью Петрова, которая сумела сохранить этот уникальный архив.

Росло Петровское зимовье, несмотря на тяжелые условия, в которые была поставлена Амурская экспедиция. В нем уже стояли два флигеля и казарма, приготовлены были срубы еще для флигеля и казармы, заготовлено много строительного леса, дров на зиму. В селении имелись ледник, колодец, баня, восьмитонный ботик с палубой, двухвесельный ял, вельбот, наборная лодка, два береговых шпиля, сарай на столбах, в котором хранилось 2600 штук готовых кирпичей и около тысячи заготовок. Строения возводились не па авось, а по чертежам, разработанным Орловым и утвержденным Невельским. В Николаевском посту также к осени построили казарму и команда перебралась туда.

Перебрались в свой дом и офицеры - Бошняк, Петров и Разградский. Вскоре после этого Бошняк отправился в командировку по Амгуни, а за него в посту оставался Петров. Бошняк пробыл в путешествии с 12 ноября по 22 декабря. С ним вместе разделяли все невзгоды казак Семен Парфентьев и амгинский крестьянин Иван Мосеев. Они описали путь к озерам Чукчагирскому и Самагиров, побывали на самих озерах, осмотрели попадавшиеся селения. Бошняк насчитал за время похода 33 юрты, в которых проживали 132 мужчины, 110 женщин, 44 мальчика и 45 девочек. На встречу Нового года Бошняк уехал в Петровское и привез с собой хорошее географическое описание и карту своего маршрута, сведения о пушных и рыбных промыслах. "Остается сказать, - писал он позднее, - что, несмотря на быстроту течения, р. Амгунь, по неимению порогов и по удобству берега для бичевника, может назваться рекою судоходного, что доставляет новую, еще не разработанную жилу для сплава неизвестных еще богатств зтого северного угла обширной Амурской страны"^*.

^* (Бошняк Н. К. Указ. соч.- Мор. сб., 1859, № 2, с. 333.)

Побывал в первом самостоятельном путешествии и Григорий Данилович Разградский, которого Невельской вместе с Березиным (отметим, как разумно Невельской давал поручения: вместе с опытным Березиным шел новичок) отправил вверх по Амуру до Кизи и далее - одного его - до устья р. Гур, в то время как Березиы оставался в Кизи торговать. Целью путешествия Разградского было разведывание путей, ведущих с Амура к заливу, о котором привез сведения из Нангмара Чихачев.

Это вполне удалось Разградскому, умевшему быстро сходиться с местными жителями. Гольды, проживавшие в тех местах, объяснили ему, что тот залив действительно называется Хаджи - значит, большой - и что к нему от устья р. Гур проехать можно сравнительно легко: нужно подниматься по этой реке до перевала на р. Мули; эта река - приток р. Тумнин, впадающей в Татарский пролив как раз недалеко от зал. Хаджи. Весь путь, по их словам, занимает не больше восьми дней. За время путешествия Разградского от оз. Кизи до р. Гур остававшийся в Кизи Березин успел организовать склад товаров и не без успеха развернул торговлю. За два дня до прихода Бошняка в Петровское туда прибыли Разградский с Березиным.

К концу 1852 г. Амурская экспедиция прочно встала на ноги. Несмотря па трудности, многое удалось сделать, а еще больше - предстояло. Чихачев прислал Невельскому письмо из Иркутска. Он писал: "Мнение генерала в пользу Вашей экспедиции не думаю, чтобы охладело, о всех Ваших распоряжениях он в восторге и во всеуслышание восхваляет Ваше самоотвержение и энергию"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 1374, оп. 1, д. 25. Письмо Н. М. Чихачева Г. И. Невельскому. Октябрь, 1852 г.)

Приятным было для Невельского и письмо от адмирала Ивана Антоновича Купреянова, прославленного земляка и дальнего родственника, хорошо знавшего Дальний Восток и Тихий океан, в недавнем прошлом Главного правителя Русской Америки. Он сообщал домашние новости, и среди них - ту, что мать Невельского и сестра Мария Ивановна гостили в Петербурге у адмирала два месяца, с декабря 1851 г. по февраль 1852 г. В родной же Кинешме хозяйничал управляющий. И Невельской сразу вспомнил красивую усадьбу, расположившуюся очень удачно на взгорье за р. Кинешемка. Иван Антонович сообщал также, что в это же время у него побывал брат Екатерины Ивановны - Николай Иванович Ельчанинов, которого он из студента срочно "переделывал" в юнкеры, с тем чтобы при назначении в плавание на Дальний Восток он был переаттестован в мичманы.

Все собрались в Петровском к встрече Нового года. Один Петров хозяйничал в Николаевском посту. Он регулярно докладывал Невельскому, что в казарме полный порядок, что он настилает там полы из лиственничного леса, а не из елового, что он собирается сам лить пуговицы для шинелей нижним чинам, что он перевел подальше от крыс магазин в другую комнату во избежание того, чтобы крысы не вздумали "начать тюки сукна и фланели". В письмах-наставлениях к нему Геннадий Иванович, входя во все детали, предписывает Петрову, как и какой нужно приготовлять лес, сколько и какого леса для кухни, для пакгауза, для лазарета ("Для кухни 100 лесин, а для часовни до 100 штук. Всего надобно подвезти к половине февраля до 400 штук, т. е. к пакгаузу, кухне и часовне. Расчет при этом следующий:..." - далее следует бухгалтерский расчет)^*. А с прибытием Бошняка Петров стал и сам проситься в самостоятельную командировку: "Слава богу, приехал Николай Константинович, теперь я, кажется, свободен для моей зимней экспедиции, в чем, вероятно, Вы мне не откажете... Мне весьма не хочется слышать, когда будут говорить: "он просидел в посте"^**. И действительно, в самый канун Нового года Петров получил предписание от Невельского (29 декабря, № 444), в котором ему предлагалось отправиться по Амуру, Амгуни, на оз. Удыль, отсюда на правый берег Амура и с него, наняв проводника, пройти через горы к лиману Амура в сел. Чоме.

^* (ЦГАВМФ, ф. 1374, оп. 1, д. 25. Письмо Г. И. Невельского А. И. Петрову. 17 декабря 1852 г.)

^** (ЦГАВМФ, ф. 1374, оп. 1, д. 21, л. 7-8 об. Письмо А. И. Петрова Г. И. Невельскому. 23 декабря 1852 г.)

Постоянное внимание уделял Невельской воспитанию у офицеров чувства ответственности за порученное дело, откровенно советовался с ними и стремился к тому, чтобы они проявляли "усердие, старание и истинно полезное рвение к пользе и благу государства и отечества... ибо грустно видеть офицера, - писал он Петрову, - который хорош тогда, когда под глазами, и который что-либо делает, так сказать, по одному буквально прописанному ему приказанию - действует без души, без сердца, нисколько не помышляя об общей цели..."^*. Со своей стороны Невельской не упускал случая поощрить участников как своей властью, так и представлениями Н. Н. Муравьеву. А когда, как на сей раз, в канун Нового года, большинство офицеров оказывалось в Петровском, он проводил собеседования - принимал экзамены - у штурманских офицеров по тем официальным дисциплинам, которые входили в программу Морского кадетского корпуса.

^* (ЦГАВМФ, ф. 1374, оп. 1, д. 25. Письмо Г. И. Невельского А. И. Петрову. 19 декабря 1852 г.)

Рождество и Новый год встретили дружно, команде был дан отдых на несколько дней. Семейные занимались устройством своих уголков, все вместе сидели в праздники за общим столом, молодые плясали под балалайки, офицеры играли в карты, строили планы на будущее, обговаривали ближайшие экспедиции, и все катались на санках с гор, а также на нартах, запряженных собаками, пытались приспособиться к катанию на оленях без седел.

Несмотря на принимавшиеся меры, в Петровском появилась цинга. В феврале Невельской сообщал, что уже умер лучший плотник и пятеро человек больны цингой. Эти жертвы не были последними: 23 марта умер матрос Яков Забелин, 17 апреля - мастеровой 1-го класса Григорий Москвитин, 21 апреля - мастеровой 2-го класса Осип Коробов, в мае умерли матросы 1-й статьи Пантелей Сенотрусов, Семен Григорьев, Андрей Попов.

Но появились на свет и уроженцы Петровского и Николаевского. Крестины были не редким явлением: в январе 1853 г. в семье фельдшера Андрея Шишерина родилась дочь Анна, в феврале у матроса 1-й статьи Павла Кошкарова - сын Василий, в мае еще у двоих - по дочери.

Но заботы о каждом не заслоняли экспедиционных задач. И сразу после Нового года участники экспедиции разъехались по новым командировкам. Разградский с Березиным на трех нартах с тремя казаками поехали вверх по Амуру, чтобы подготовить запасы для командировки Бошняка. Эту задачу они успешно решили, и уже 2 февраля Разградский докладывал в Петровском, что припасы оставлены в сел. Пуль с Березиным, который остался там ожидать Бошняка. Вслед за ним приехал Петров, совершивший с 17 января по 6 февраля поездку в Приамгуньский край. Закончив там работу, Петров перешел на правый берег Амура и пытался найти проводника, чтобы с ним выйти к лиману Амура, к сел. Чоме. Но никто не соглашался из-за плохой погоды идти, и Петрову пришлось возвратиться в Петровское обычным путем, по Амуру.

Невельской в это время не мог, естественно, знать, что Муравьев в самом начале 1853 г. выехал в Петербург, где подал царю записку о положении дел в Восточной Сибири, в которой прямо доказывал необходимость основания постов на Сахалине, на берегу оз. Кизи и в зал. Де-Кастри, указывал на необходимость передачи Амурской экспедиции под непосредственный контроль правительства и начала скорейшего плавания по всему Амуру, который является самым удобным и самым кратчайшим путем России к Тихому океану.

Энергичные действия Муравьева во многом увенчались успехом. 11 апреля 1853 г. было принято решение об основании постов в зал. Де-Кастри и на оз. Кизи, а 22 апреля 1853 г. царь подписал решение о выставлении поста на Южном Сахалине. Было решено создать особую Сахалинскую экспедицию, организация которой была поручена Российско-Американской компании. Но приведение в исполнение этого решения возлагалось на Амурскую экспедицию, т. е. на Г. И. Невельского. С известиями по всем этим вопросам на Дальний Восток был специально командирован назначенный офицером для особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири майор Николай Вильгельмович (Васильевич) Буссе.

Невельской не мог знать обо всем этом, когда отправлял в очередную командировку Бошняка, и хорошо понимал, что его решение обследовать неизвестный район "в высшей степени дерзко и отчаянно и что оно может повлечь за собой величайшую ответственность"^*. И тем не менее он решил действовать, отбросив все личные опасения и расчеты, которые считал "не только неуместными, но даже преступными"^**.

^* (Невельской Г. И. Указ. соч., с. 203.)

^** (Невельской Г. И. Указ. соч., с. 203.)

Геннадий Иванович сам приехал в Николаевский пост, чтобы проводить Бошняка и его спутников - казаков Семена Парфентьева, Кира Белохвостова и якута Ивана Мосеева. Выехали они 15 февраля, а 2 марта приехали в Котово, где ожидали их заготовленные Г. Д. Разградским припасы продовольствия. Немедленно Бошняк него спутники занялись переброской продовольствия, на берег залива Де-Кастри, к бухте Сомон, где из корья устроили временное жилье и начали строить дом, купили у местных жителей лодку и стали ждать наступления навигации. Г. И. Невельской вскоре прислал подмогу - 9 марта прибыл Разградский с казаками и гиляком Афанасием Романовым, которые доставили все грузы.

Разградский сразу же уехал обратно, а Бошняк со спутниками, к которым присоединился прибывший унтер-штейгер Иван Блинников, сумел к 5 апреля переселиться в маленький домик, отремонтировать и приготовить к морскому переходу гиляцкую лодку. 28 апреля, как только залив освободился ото льда, Бошняк отправился в путь. Но скоро понял, что лодка перегружена и ее заливает, несмотря на поставленные фальшборта. Пришлось выбираться на перешеек, все выгружать, укрепить лодку, часть запасов оставить, а с ними и одного из участников - И. Блинникова, которому поручалось доставить в домик на берегу бухты Сомон все, что не довелось взять в плавание, и через местных жителей сообщить Невельскому о столь неудачном начале плавания.

На все это ушло несколько дней, и лишь 2 мая группа Бошняка успешно покинула зал. Де-Кастри и пошла вдоль берега на юг. В пути Бошняк ориентировался по описанию берега, полученному им от местного жителя о берега оз. Кизи, а также по карте, составленной по этому описанию: "Очерк берега, наброшенный помянутым туземцем - писал Н. К. Бошняк, - был так хорош, что его можно было положить на румбы. Часто идя без проводников, я постоянно руководствовался этою картою, даже при самой неблагоприятной погоде"^*.

^* (Бошняк Н. К. Указ. соч. - Мор. сб., 1859, № 3, с. 202.)

В тот же день путешественники остановились в первом увиденном на берегу селении - Дугу. Оно было рас-положено в устье речки того же названия; вход в нее преграждают два холмистых острова, на которых гнездятся чайки и дикие утки. В 35 верстах южнее расположено было сел. Хой, а в 5,5 верстах от него - сел. Сюркум. Берег здесь повсюду обрывистый, каменистый, без удобных мест для стоянки кораблей. Сам мыс Сюркум, выдающийся в море на большое расстояние, хорошо заметен издали и служит главным приметным мысом в этом районе.

В сел. Сюркум Бошняк застал шестеро жителей - орочей, которые прибыли сюда на промысел рыбы из сел. Датта, с устья р. Тумнин. От них узнали, что до зал. Хаджи осталось пройти еще половину пути: Сюркум расположен примерно на полпути от Де-Кастри до Хаджи. В 18 верстах от Сюркума находятся селение и мыс Аукан. Берег тут также утесистый, неприветливый, подходить к нему трудно, а из селений можно назвать одно - при устье рч. Быки. Рядом с ним и мыс Быки - красивый, заметный, желтоватого цвета. Ну а дальше на пути было самое большое селение на побережье - Датта (слово "датта" на языке орочей, которые здесь живут, означает "устье реки"), которое расположилось в устье самой большой реки этого участка побережья - р. Тумнин, за мысом Лессепса, на красивом лугу. Рыбы тут было много, поэтому и жили тут орочи постоянно. Селение по сравнению с другими местами побережья было многолюдно. Это объяснялось еще и тем, что через сел. Датта кочевали все жители побережья и те, которые спускались с гор, или поднимались в горы, или переваливали через приток р. Тумнин - р. Мули: сел. Датта было перевалочным пунктом.

Миновав еще два селения - Дюанка и Уй, Бошняк со своими спутниками 23 мая 1853 г. оказался у небольшого перешейка, за которым виднелась спокойная гладь воды. Перетащили лодку через песчаный перешеек и вошли в совершенно закрытую бухту, по берегам которой рос густой лес. Пройдя ее и повернув налево, увидели, что впереди есть еще бухты, а слева открывается выход в Татарский пролив. По описаниям и рассказам Бошняк убедился, что это и есть бухта Хаджи, которая и была конечной целью путешествия. Не мог знать Бошняк, что только что пройденная им бухта Уй, которой он не уделил большого внимания, станет в середине XX в. одним из крупнейших портов страны на Дальнем Востоке - портом Ванино.

Увидев прямо перед собой небольшой островок, который теперь называется о. Устрица, а первоначально был назван о. Невельского, путешественники прошли мимо него и остановились на берегу небольшой бухточки, лежащей за о. Устрица. Теперь она называется бухтой Маячной. Другая такая же бухточка располагалась по другую сторону островка, ближе к выходу из гавани,- теперь она называется бухтой Лососина. Здесь сделали из корья шалаш и в нем заночевали.

Утром начался обзор всего залива и его опись, которую Бошняк производил с помощью ручного компаса и небольшого секстана. Он назвал залив Императорской гаванью. Залив удобен для стоянки кораблей всех классов, в нем много бухт. Глубины в гавани большие, берега приглубью, она совершенно укрыта от ветров всех направлений, а замечательный строевой лес, росший в неограниченном количестве по берегам, обещал большие возможности для ремонта кораблей.

Примерно неделя потребовалась Бошняку, чтобы с помощью своих спутников описать все бухточки, заливы этой замечательной гавани. Он узнал, что в пяти местах гавани имелся десяток юрт, в которых проживало до полусотни орочей. Один раз в году они снаряжали лодку в Кизи или в Нангмар для того, чтобы купить там просо, табак и кое-что из одежды. Иногда такая лодка направлялась не на север, а на юг, к устью р. Самарга, или, как записал Бошняк, Самальга. Перед тем как уйти из открытой им Императорской гавани, Бошняк собрал на берегу бухточки Маячной местных жителей - орочей и в их присутствии установил тут крест с надписью: "Гавань Императора Николая, открыта и глазомерно описана лейтенантом Бошняком 23 мая 1853 года на туземной лодке, со спутниками казаками Семеном Парфентьевым, Киром Белохвостовым, амгинским крестьянином Иваном Мосеевым"^*.

^* (Алексеев А. И. Амурская экспедиция 1849-1855 гг., с. 94.)

Обратный путь был более удачен, хотя запасы продуктов кончились и путешественники питались только рыбой. Попутный ветер и знакомый путь помогли им уже 8 июня, т. е. через 8 дней, прийти в зал. Де-Кастри. Отправив Парфентьева с донесением к Невельскому, Бошняк в ожидании смены занимался описью залива и рч. Сомон. 18 июня прибыл Разградский, утром 19 июня Бошняк уехал и прибыл в Николаевский пост 25 июня.

Командировкой Бошняка завершился период открытий Амурской экспедиции в Приамурье и на Сахалине. Путешествия Д. И. Орлова, Н. М. Чихачева, Г. Д. Разградского, А. И. Петрова, А. И. Воронина, А. П. Березина и Н. К. Бошняка дали первые достоверные представления об этом крае, его природе и населении. Была составлена карта района, исправлены карты Ж.-Ф. Лаперуза и И. Ф. Крузенштерна, открыта Императорская гавань, открыты на Сахалине месторождения каменного угля, описан Северный Сахалин и пересечен вдоль р. Тымь. Участники экспедиции завели торговлю с местными жителями, узнали от них и в значительной мере исследовали пути, ведущие с Амура и Уссури к морю. Помимо Петровского зимовья и Николаевского поста, возникли посты на берегу оз. Кизи и зал. Де-Кастри.

Невельской распоряжался энергично, не боясь ответственности. Он постепенно расширял район исследований, в его планы входили описание Южного Сахалина и организация экспедиции в район к югу от Императорской гавани. Его призывы к Н. Н. Муравьеву совершенно неожиданно были поддержаны, и причиной тому стала Крымская, или, как ее называли на Дальнем Востоке, Восточная война.