Плавание транспорта "Байкал" в 1848-1849 гг. [1984 Алексеев А.И. - Геннадий Иванович Невельской (1813-1876)]

Транспорт "Байкал" еще только строился в Гельсингфорсе и должен был быть спущен на воду в сентябре 1848 г. Нетерпеливого Невельского это не устраивало, так как поздний выход в плавание не оставил бы времени для исследовательских работ следующим летом в лимане Амура и у побережья Сахалина. Путь был один: добиваться у начальника Главного морского штаба А. С. Меншикова разрешения ускорить строительство и просить его же, чтобы исследовательские работы в юго-западной части Охотского моря были включены в инструкцию. Добиться аудиенции помог Ф. П. Литке. Внимательно выслушав Г. И. Невельского, А. С. Меншиков доброжелательно заметил, что так как исследовательские работы не входили в план отправки транспорта, то путешествовать Невельской мог лишь за счет сэкономленного времени. Экономить же можно было на форсировании строительства транспорта и на возможно более быстром переходе его в район работ. Начинать же следовало со строительства. С этой целью по просьбе Невельского Меншиков подписал письма владельцам судостроительной фирмы Боргстрем и К° о форсировании строительства и распоряжение интендантскому управлению ускорить погрузку на транспорт всех отправляемых товаров.

Что касается инструкции, то Меншиков порекомендовал Невельскому обратиться к недавно назначенному генерал-губернатором Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву (1809-1881). Это был один из самых молодых российских генерал-губернаторов. До этого он был губернатором Тульской губернии и теперь назначался в Сибирь. В его руках оказалась территория, равная по площади нескольким европейским государствам. Суровая природа, дикие нравы местной администрации, каторга, тюрьмы, отдаленность от европейских центров, географическая неизученность многих районов, и особенно Дальнего Востока и Крайнего Севера, - эти факторы были известны новому губернатору еще до отправления в Иркутск. Он, несомненно, хорошо изучил историю Сибири и Дальнего Востока.

Невельской был принят Н. Н. Муравьевым, с жаром рассказал ему о своих планах и встретил полное понимание и поддержку. На "Байкал" была возложена задача: доставить жизненно важные грузы на Дальний Восток. В получении разрешения провести исследования без дополнительных ассигнований Н. Н. Муравьев обещал Невельскому полную поддержку. Значит, ближайшая задача - транспорт "Байкал".

Невельской едет в Гельсингфорс и передает руководителям верфи пожелание Меншикова ускорить работу и вместо осени 1848 г. спустить "Байкал" на воду уже в июле. Пожелание начальника Главного морского штаба расценивалось как приказание, поэтому и принято было к неуклонному исполнению. Старший офицер транспорта лейтенант Петр Васильевич Казакевич (1814-1887), закончивший корпус позже Невельского (родной брат Павла Казакевича, учившегося вместе с Невельским), остался наблюдать за строительством. А Невельской возвратился в Петербург. Здесь в Интендантском управлении, пользуясь распоряжением Меншикова, Невельской заявил, что будет принимать не вещи, упакованные в тюках, а сами тюки. Иными словами, он снял с себя ответственность за содержимое тюков и отвечал лишь за количество их. Он также выговорил себе право проверки качества материалов, помещенных в тюки, путем вскрытия тюка по выбору. Интенданты были крайне расстроены, но пришлось класть в тюки самый хороший материал: они же отвечали за него до Камчатки.

Г. И. Невельской в зиму 1847/48 г. неоднократно встречался с А. П. Баласогло. Не установлено, знал ли Невельской тогда и узнал ли когда-либо потом, что Баласогло посещал кружок, которым руководил М. В. Петрашевский. В основе общественной, политической и экономической программы петрашевцев лежало требование уничтожения феодального крепостнического строя. В кружке обсуждались проекты освобождения крестьян, замена самодержавия республикой, о свободе печати и пр. У Невельского с Баласогло были иные причины для встреч, но и этого хватило для того, чтобы имя Невельского фигурировало на процессе петрашевцев. Несомненно, Невельской хотел привлечь к исследованиям Амура и капитана Генерального штаба Павла Алексеевича Кузьмина, также участника кружка петрашевцев. Можно думать, что Невельской делился своими планами с Меньшиковым и Муравьевым и ему стало ясно, что в настоящее время осуществить их в полной мере нельзя. Видимо, к этому времени относится фигурировавшая в деле петрашевцев записка Невельского, установить точную дату которой не удалось:

"Александр Пантелеймонович! Ко мне в 10¹/₂ часов будет Кузьмин, офицер Генерального штаба, о котором я тебе говорил. Он вчера у меня был и хочет непременно с тобою познакомиться, переговорить об известном тебе предмете. Сделай одолжение, приходи ко мне 10-го, я буду с ним ждать до 12 часов. Чем премного обяжете преданного тебе Невельского. Очень, очень нужно. Воскресенье 8¹/₂ часов утра"^*.

Знакомство Невельского по крайней мере с двумя петрашевцами, которые в апреле 1849 г., после ухода в плавание транспорта "Байкал", были арестованы, естественно, наводит на мысль о возможности участия и самого Невельского в кружке петрашевцев. Но кроме приведенной записки и еще одной-двух малозначащих заметок, в деле петрашевцев о нем больше ничего мы найти не можем. Нет никакого следа об этом и в бумагах Невельского. Можно полагать, что только уход в дальнее плавание избавил Невельского от привлечения к суду по делу петрашевцев. Вполне вероятно, что Невельскому доводилось встречаться с петрашевцами, в частности с самим М. В. Петрашевским, а также с П. А. Кузьминым, в Иркутске. Судьба А. П. Баласогло, который не был осужден на процессе, нам неизвестна. Во всяком случае, можно предполагать, что пути Невельского и Баласогло разошлись после того, как Невельскому стало ясно, что их общий проект не будет осуществлен.

Среди забот и хлопот Невельской не забывал и о своих родственниках, проживавших в Петербурге. Так, его двоюродная племянница Мария Сергеевна Угличанинова - дочь двоюродной сестры Александры Петровны Вороновой - оставила воспоминания об одном посещении их квартиры Г. И. Невельским именно в это время: "Каково было мое изумление, когда спустя несколько времени к нам вошел морской офицер, небольшого роста, с лицом, сильно испорченным оспою, с маленькими глазками, с небольшою растительностью на голове и вообще очень невзрачный" - таким показался он с первого взгляда никогда его не видевшей племяннице. Но через некоторое время она писала: "С его приходом вся квартира наша как будто оживилась. Это был в высшей степени подвижной человек. Он не мог сидеть на месте и все время ходил из угла в угол по нашей комнате, иногда останавливаясь предо мною, рассказывая о тех заботах, затруднениях и разных препятствиях, которые он несет в настоящее время, собираясь в свой дальний путь в Сибирь; говорил об опасностях и лишениях, предстоящих на его пути и там, где он будет, но прибавляя, что он готов все превозмочь, все преодолеть и не перед чем не остановится и что если ему удастся исполнить, что он задумал, то это не мало прибавит и славы и пользы для России. Слушая его, я думала про себя: "Ах, как он обожает Россию!", и, глядя на его воодушевленное лицо, на его сверкающие огнем глаза, он мне казался и выше ростом, и даже красивым. Он просидел у нас недолго, говоря, что в настоящее время не имеет решительно ни одной свободной минуты"^*.

^* (Угличанинова М. С. Воспоминания воспитанницы Смольного монастыря сороковых годов. М., 1901, с. 45-46.)

У Невельского действительно времени было мало: нужно было следить за строительством "Байкала", заниматься укомплектованием экипажа, а самое главное - использовать благожелательное отношение Меншикова и Муравьева для того, чтобы получить разрешение на исследования. В нашем распоряжении имеются многочисленные документы о постройке "Байкала", и из них прекрасно видно, сколько усилий прилагал Невельской к тому, чтобы в начале лета транспорт был спущен на воду: он часто ездил в Гельсингфорс - а там постоянно жил П. В. Казакевич, - убеждал, доказывал и даже грозил именем Мешникова.

По его указаниям были внесены изменения во внутреннее расположение помещений транспорта, который строился по чертежам транспорта, уже построенного для Черноморского флота, - "Сухум-Кале". Он требовал увеличения остойчивости транспорта, надежности на случай плавания в ледовых условиях и отличной управляемости, которая потребуется при плавании в узкостях. Наконец, Невельской убедился, что кораблестроители не подведут и окончат строительство в оговоренные Невельским несоизмеримо более ранние сроки, чем было намечено первоначально. Наверное, трудно было безвестному капитан-лейтенанту самому пробивать свое дело в сановном Петербурге, поэтому он и послал Муравьеву 10 февраля 1848 г. такое письмо:

"Зная Ваши благия намерения сделать все полезное для страны, Вам вверенной, и бывши столь много обласкан вашим превосходительством, я долгом поставил себе уведомить Вас, что, судя по ходу работ, надеюсь непременно выйти в море в самых первых числах августа, и при таком раннем выходе я твердо уверен, что буду иметь возможность идти кругом мыса Горна и потому в самых первых числах мая 1849 года быть в Петропавловском порте, где, чтобы сдать петропавловский и охотский грузы, достаточно было простоять 2¹/₂ недели, следовательно, я буду иметь впереди все лето 1849 года, т. е. июнь, июль и август месяцы. Это время могло бы быть употреблено с величайшею пользою, а именно на осмотр и опись юго-восточных берегов Охотского моря (теперь мы говорим - юго-западное побережье Охотского моря. - А. А.), начиная от Тугурской губы и далее к востоку до лимана р. Амура, на исследование и опись самых устьев этой реки и пространства между остр. Сахалином и матерым берегом Азии. Но в настоящем случае вижу, что без ходатайства вашего превосходительства здесь никто о том и не думает, а без предписания я, сам собою, не посмею действовать. Между тем случай и время, дорогое время, будут потеряны"^*.

Невельской решился сам предложить вариант будущей инструкции. Он настаивал, чтобы ему официально записали в ней, "... что я в Петропавловске должен сдать и охотский груз (т. е. чтобы не идти из Петропавловска еще и в Охотск. - А. А.) и постараться в исходе мая выйти из Петропавловского порта и следовать к описи новой В. К. губы (губы Константина, открытой и исследованной в 1847 г. В. К. Поплонским по приказанию командира Охотского порта И. В. Вонлярлярского с целью определить возможность переноса туда порта из Охотска. - А. А.) и к востоку лежащего от пея берега и что если в продолжение лета и осени 1849 года не будет возможности окончить опись эту, то па зимние месяцы идти в Петропавловский порт, а буде же, по позднему времени или по каким-либо причинам, взойти в Петропавловск будет невозможно, то на это время идти на остр. Тихого океана, где я найду более удобным провести зимние месяцы, с тем чтобы с раннею весною воротиться опять к описи и по окончании уже которой следовать в Охотск и сдать судно и... постараться зайти в лиман Амура, изследовать устье этой реки и пространство между материком и остр. Сахалином до предела к югу сколь возможно большему...".

Очень хорошо и убедительно закончил это письмо Невельской: "Ваше превосходительство! Мне бы гораздо, конечно, гораздо легче было, как доселе предполагается, отвезти груз в Петропавловск и Охотск, сдать судно и преспокойно воротиться, нежели иметь на своей ответственности подобную работу. Но я вполне понимаю, сколь важны для нашего отечества подобныя изследования, священным долгом поставил бы себе представить о всем этом добросовестно и так, как оно действительно есть. Чувствую, что деятельности, знания и способностей моих достанет, и средства и время есть"^*.

Н. Н. Муравьев откликнулся сразу и направил 9 июня письмо А. С. Меншикову, в котором извещал, что занят просмотром проекта Морского министерства о переносе порта в гавань Константина, что, но его мнению, проектируемая И. В. Вонлярлярским сухопутная дорога от этой гавани (если в ней будет устроен порт) в Сибирь невозможна и что предварительно следовало бы подробно описать юго-западное побережье Охотского моря от Тугурского залива до устья Амура (т. е. повторил то, о чем ему писал Невельской). Затем он писал: "...известившись еще в Петербурге, что в начале августа сего года отправляется из Кронштадта в Камчатку транспорт и что судно это при благоприятных условиях может прибыть в Камчатку в мае будущаго года, я приемлю смелость покорнейше просить вашу светлость разрешить мне, по сдаче этим транспортом всего груза в Петропавловском порте, употребить его со всем экипажем для описания берегов по моему усмотрению и инструкции, которая в таком случае будет мною выслана к командиру транспорта в Петропавловский порт"^*. В начале июля это письмо было уже в Петербурге.

10 июля строители спустили на воду транспорт "Байкал", вошедший в историю Дальнего Востока вместе со своим командиром. Это был небольшой корабль, водоизмещением 250 т, длиной 94 фута, шириной 24 фута 7 дюймов и осадкой с полным грузом 12 футов 9 дюймов. Требования Невельского строителями были учтены. 20 июля "Байкал" был уже на Кронштадтском рейде. И теперь нужно было совсем немного времени, чтобы выйти в море: оставались лишь оснастка и погрузка. Теперь и Меншиков понимал, что усердный капитан Невельской сумеет весной следующего года прийти в Петропавловск. Ну а раз так, то почему бы ему и не попробовать провести исследования Амура и Сахалина. Всех волновал вопрос о морском порте на Тихом океане. Охотск давно снискал себе печальную славу крайне неудобного порта, и практически с момента его основания в течение столетия шли поиски другого места для порта. Несмотря на то что вновь открытая гавань Константина была хороша и удобна, чтобы добраться до нее из Сибири, нужны были месяцы.

И Ментиков обещал Невельскому добиться разрешения и приказал ему готовить проект такой инструкции. Невельскому не нужно было повторять приказание дважды. Через два дня проект был готов. Несколько исправив его, Меншиков обещал в таком виде представить его па утверждение. А Муравьеву Меншиков отвечал 25 августа 1848 г., что он уже "поручил отправляющемуся на транспорте "Байкал" в Охотск флота капитан-лейтенанту Невельскому, дабы он поспешил прибыть в Петропавловский порт к половине мая будущего 1849 года и, сдав там привезенный груз, отправился немедленно к Сегнекинскому мысу для подробного осмотра юго-восточных берегов Охотского моря..."^*. В пунктах 8 и 9 приложенной к письму инструкции Невельскому предписывалось: "8. Вы осмотрите также юго-восточные берега Охотского моря, тщательно проверите положение тех пунктов, какие из оных были определены или только видимы были прежними мореплавателями, а положение самого берега между каждым из этих пунктов постарайтесь привести в сколь возможно большую соответственно времени ясность и определенность, необходимую для безопасности плавания наших судов по Охотскому морю. 9. Подробный за тем инструкции по 7-му и 8-му пунктам Вы получите в Петропавловске от исполняющего должность Военного Губернатора Восточной Сибири, у которого... и имеете находиться в полном распоряжении, разумеется в соответствующем только 7 и 8 пунктам инструкции"^**.

Хочется отметить, как сравнительно легко был внесен в инструкцию пункт об исследовании юго-западной части Охотского моря. В правительстве имелись две группы, которые по-разному относились к освоению Дальнего Востока и к политике, проводимой там Н. Н. Муравьевым. Выразителем взглядов реакционной группы был канцлер К. В. Нессельроде, вокруг которого объединялись военный министр, министр финансов, министр двора, директор Азиатского департамента и др. К другой группе, которая составляла оппозицию кругу Нессельроде, принадлежали начальник Главного морского штаба А. С. Мепшиков, министр внутренних дел Л. А. Перовский, его брат, оренбургский генерал-губернатор, и др. К ним примыкал и Н. Н. Муравьев.

Материалы, связанные с плаванием Невельского, прошли через Меншикова, поэтому они нигде и не задержались. Меншиков был уверен, что царь утвердит инструкцию. Уверенность эта базировалась на интересе, который проявлялся к проблеме освоения Амура. Теперь, когда представлялась возможность проверить выводы А. М. Гаврилова, решено было использовать эту инструкцию. Итак, Невельской уходил в плавание, имея на руках лишь приведенную выше инструкцию. Инструкцию от генерал-губернатора Восточной Сибири и, самое главное, инструкцию, утвержденную царем, он должен был получить в Петропавловске-на-Камчатке.

Старшим офицером "Байкала" был Петр Васильевич Казакевич, вторым лейтенантом - Александр Карлович Гревенс, мичманами - Алексей Федорович Гейсмар и Эдуард Васильевич Гроте, а штурманами - поручик корпуса флотских штурманов Александр Антонович Халезов и подпоручик корпуса флотских штурманов Лев Александрович Попов. Врачом экспедиции был Владимир Г. Берг. Среди офицеров числился еще юнкер князь Константин Александрович Ухтомский. Команда была укомплектована русскими матросами и унтер-офицерами: боцман Иван Иванов, подшкипер Жиганов, фельдшер Дементьев, писарь 2-го класса Сидоров, унтер-офицеры Войтехович, Макрушев, Лысаков, мастеровой унтер-офицер Родошевский, матросы-рулевые Иван Подобии, Капустин, Лауристин, Анучин; матросы-марсовые Шестаков, Петров, Андерсен, Предин, Умов, Камнев, Михайлов, Гречухин; матросы 1-й статьи Горбунов, Попов, Лебедев, Забелин, Подобин, Волынцев, Котов, Конопцев; матросы 2-й статьи Митюхин, Орлов, Залуцкий, Новограблин, Солонов; рядовые Семенов, Пупков, Гаврилов; крепостные слуги офицеров Николай Тяпкин и Евлампий Андреев. К ним нужно присоединить трех алеутов, взятых в Петропавловске для управления байдарами, с которых предполагалось проводить исследования: Попков, Иранский и Свининский^*.

21 августа 1848 г. транспорт "Байкал" на буксире парохода "Ижора" был выведен с Малого Кронштадтского рейда за Толбухин маяк и начал самостоятельное плавание. Не все сразу получалось, так как не были обтянуты снасти, не присмотрелись друг к другу офицеры, да и команда еще не обвыкла. А все вместе присматривались к тому, как поведет себя транспорт под парусами. И море сразу устроило проверку; сильные противные ветры заставили укрыться за о. Сескар и отстаиваться там двое суток. Но и после этого погода не улучшилась, и до Копенгагена добирались две педели.

Такие замедленные переходы никак не входили в расчеты Невельского и заставляли его до минимума сокращать стоянки в портах. 8 сентября прибыли в Копенгаген, а па следующий день уже ушли оттуда в Портсмут. И снова незадача: теперь ветер хоть и был попутный, но настолько слабый, что транспорт шел проливами Каттегат и Скагеррак прогулочным ходом. В результате в Портсмут под проводкой лоцмана вошли лишь 16 сентября. И тут, как пи спешил Невельской, предстояло простоять недели две, так как надо было проверить хронометры, пополнить запасы свежей провизии и воды, закупить недостающее снаряжение, в частности морские карты на предстоящее океанское плавание и мореходные инструменты. Конечно, по очереди ходили в увольнение, ездили в Лондон. От русского посланника Невельской узнал, что незадолго до прихода "Байкала" отсюда ушел па Черное море купленный в Англии пароход "Владимир", на борту которого находился В. А. Корнилов. Узнал, что готовятся уйти в Россию еще два винтовых парохода. Он доложил, что транспорт показал себя хорошо на переходе и теперь готов к тому, чтобы померяться силами с двумя океанами. В Петербург было послано донесение о переходе до Англии.

В конце сентября "Байкал" вышел из Англии в Атлантический океан, держа курс на Рио-де-Жанейро. Невельской решил не заходить на Азорские острова. На сей раз погода была на славу: ветер был все время попутный и транспорт легко несся под всеми парусами к Южной Америке. На корабле шла неторопливая размеренная жизнь: вахта, стирка, проветривание кубриков, трюма, обливание морской водой. Любовались дивными рыбами, тропическим закатом. Ближе к экватору попали в полосу штилей и бег "Байкала" замедлился. Экватор пересекли 30 октября с соблюдением всех ритуальных обрядов. А еще через две недели, 15 ноября, "Байкал" встал на якорь на рейде Рио-де-Жанейро под салют наций - 21 выстрел из пушки. Береговые батареи отвечали положенным числом выстрелов.

На короткое время "Байкал" ввели в док, чтобы осмотреть подводную часть. Этим воспользовались моряки. Все побывали в городе и с интересом рассматривали "черных мужчин и женщин, в природном почти платье", которые "лежали и сидели у дверей своих домиков", осматривали монастырь, адмиралтейство, гуляли по городскому парку, катались на местном пароходике - новинка по тем временам, ходили в горы. Офицеры вели дневники, особенно щедрым на записи оказался П. В. Казакевич. Благодаря этим дневникам удалось в значительной степени установить подробности, детали плавания "Байкала", а найденный вахтенный журнал помог с абсолютной точностью фиксировать события.

Обретая уверенность в том, что ему удастся привести транспорт в срок, Невельской в своих донесениях просил А. С. Меншикова не задержать утвержденную царем инструкцию и прислать ее в Петропавловск. Такая же просьба полетела и к Н. Н. Муравьеву. Совершенно особые отношения связывали Г. И. Невельского с Ф. И. Литке, и он не оставлял в неведении адмирала, которому был обязан многим в жизни, и в частности этим назначением. Невельской послал ему отчет о плавании, замечания о различных событиях и карту плавания по Атлантическому океану. Он просил передать свои замечания в Морской ученый комитет и выражал надежду, что они "хотя частию могут быть полезны для мореплавателей, по крайней мере, они будут любопытны тем, что путь наш от Лизарда до Рио-Жанейро, как Вы изволите усмотреть из прилагаемой при сем карты, лежал западнее всех мне доселе известных наших и иностранных плавателей"^*.

Из Рио-де-Жанейро вышли в обход мыса Горн 1 декабря. Первые десять дней шли с попутным ветром, спокойно, а затем начался ужасный шторм, длившийся долгие дни. К тому же стало прохладно, совсем недалеко находилась Антарктида. Штормы с грозами у Фолклендских островов запомнились морякам. Новый год встретили в такой вот круговерти и все мечтали о том, чтобы выбраться когда-нибудь в Тихий океан, где рассчитывали отдохнуть хотя бы от беспрестанной болтанки. Это случилось 10 января - день запомнили, так как миновали мыс Горн и почти сразу полегчало. Правда, сырость и холодная погода еще несколько суток не покидали мореплавателей, но все равно они покинули зону "ревущих сороковых" и попали под надежное укрытие Южно-Американского материка.

А затем стало тепло, и в начале февраля 1849 г. Невельской решился - он был вынужден после такого перехода - зайти в чилийский порт Вальпараисо. Стоянка продолжалась лишь четверо суток - ровно столько, чтобы набрать свежей провизии и воды, дать помыться и постирать команде, отоспаться и по разочку сходить на берег в увольнение. Но и это Невельской делал скрепя сердце: он должен был в нужные ему сроки прибыть на Камчатку. К тому же он планировал остановиться на Гавайях, чтобы оттуда сделать последний переход в Петропавловский порт.

Поэтому матросы и офицеры не очень переживали короткую стоянку в Чили. По выходе из порта Тихий океан был таким тихим и спокойным, что плавание становилось приятным. Больше занятий было у офицеров: приходилось "ловить" ветер. В погоне за экваториальным пассатом дважды ухитрились пересечь экватор. Но зато было тихо, спокойно, команда поистине отдыхала, а заболевшие на предыдущем переходе успешно поправлялись и набирали сил. Большую часть времени проводили на палубе - тут и обедали, и ужинали, и спали. Двухмесячный переход очень пришелся по душе команде, которая сумела в такое спокойное время переделать все возможные по обстановке палубные ремонтные работы. И к приходу на Гавайские, или, как тогда называли, Сандвичевы, острова "Байкал" блистал свежей покраской и чистейшими парусами.

31 марта бросили якорь в Гонолулу и были приятно обрадованы, встретив тут земляков - русский транспорт "Иртыш", которым командовал капитан-лейтенант А. О. Рудаков. Как раз попали на пасхальную неделю, которая прошла в радости и веселье. Конечно, работы не прекращались. Особым вниманием пользовался у местных жителей, да и у команды "Байкала" транспорт "Иртыш" с винтовым двигателем - новинка по тем врет менам. Экскурсии и приятное времяпрепровождение длились больше недели. Невельской и сопровождавшие его офицеры были приняты королем Гавайских островов Тамеамеа, который несколько десятков лет неизменно поддерживал дружеские отношения с Русской Америкой и радушно принимал русские корабли.

Тут можно было стоять долго, и Невельской прикидывал, что если ему разрешат произвести исследования и если он не успеет их завершить в этом году, то обязательно вернется сюда на зимовку. Ну а пока вперед и только вперед. 10 апреля он вывел "Байкал" в океан, и транспорт продолжил свой нелегкий путь на север. Сначала было так же, как и до Гавайских островов, пока не расстались с попутными ветрами, - тепло, спокойно. Ну а затем налетали шквалы, пошли дожди, дни становились пасмурными, туманы встречали чуть ли не каждый рассвет, а солнце все чаще и чаще покидало мореплавателей: чувствовалось дыхание севера. И вот наконец Камчатка. Она встретила "Байкал" снегом. Снежные вершины гор моряки увидели еще издалека. А при самом входе в Авачинскую губу пошел густой снег. Лишь на следующий день, 12 мая, "Байкал" втянулся в Петропавловскую гавань.

Столь ранний приход корабля из Кронштадта был полной неожиданностью для жителей Камчатки, привыкших встречать ежегодно корабль в осеннее время. А когда Начальник Камчатки капитан 1-го ранга Ростислав Григорьевич Машин узнал от Невельского, что транспорт "Байкал" преодолел расстояние от Кронштадта до Петропавловска за 8 месяцев и 23 дня, из которых стоянка на якоре заняла лишь 33 дня, то стали сопоставлять и пришли к выводу, что быстрее "Байкала" такой же путь проделал только В. М. Головнин - за 8 месяцев и 8 дней. Но при этом опять-таки надо было принять во внимание, что скорость шлюпа "Камчатка", на котором плавал В. М. Головнин, доходила до одиннадцати узлов, в то время как "Байкал" более восьми с половиной узлов не давал.

Невельской укладывался вполне в назначенные им самому себе сроки. Через некоторое время в Петропавловск пришел и транспорт "Иртыш", который предназначался для следования отсюда в Охотск. И было решено именно на нем отправить доставленную на "Байкале" часть груза, предназначенную для Охотска. Р. Г. Машин, А. О. Рудаков и Г. И. Невельской действовали согласованно, в результате чего работы были начаты без промедления. После их окончания Р. Г. Машин имел возможность доложить в Кораблестроительный департамент (ведь Невельской не только доставлял груз, но и перегонял транспорт "Байкал", строившийся по заказу Охотского порта): "Доставленный на пришедшем 13 сего мая транспорте ,,Байкал" в Петропавловский порт для сего и Охотского портов груз по части сего департамента в Петропавловском порте особою комиссею по накладным департамента принят и в то же время следующий в Охотск для доставления туда сдан на транспорт "Иртыш"..."^*.

У Начальника Камчатки давно уже ожидали Невельского пакеты, и в их числе пакет от генерал-губернатора Восточной Сибири. 12 ноября 1848 г. Н. Н. Муравьев писал ему: "Если бог благословит плавание вверенного Вам транспорта и Вы прибудете в Петропавловский порт в половине мая и при усердном содействии местного начальства выйдете оттуда в конце того же месяца и не позже 1-го июня, то для описания берегов Охотского моря будете иметь слишком три месяца: июнь, июль, август и часть сентября, ибо прибытие Ваше в Охотск необходимо только к 10 сентября. Остается только так распределить Ваше плавание по Охотскому морю, чтобы время это употребить с наибольшею пользой и успехом. Из берегов Охотского моря наиболее необходимо подробное описание: 1) северной части острова Сахалина с восточной и западной его стороны; 2) пролива, отделяющего этот остров от материка; 3) лимана и устья р. Амура; и 4) Сегнекинской губы, открытой в прошлом году бригом "Охотск" и получившей название залива Константина.

Для исполнения сего я полагаю, что Вашему высокоблагородию удобнее будет итти из Петропавловского порта к северной оконечности Сахалина и, спустившись оттуда к мысу Головачева, избрать в окрестностях этого места удобную якорную стоянку и приступить к обозрению, описанию и промерам: а) пролива между мысами Головачева и Ромберга, б) части берега Амурского лимана от мыса Ромберга до того места, где река эта уже течет в своих берегах; в) северной части острова Сахалина, в отношении к его народонаселению, почвы земли и произрастаний; г) южнаго пролива из Амурскаго лимана в Татарский залив...

По общему здесь мнению, остров Сахалин запирает выход из р. Амура, и предполагается, что северный пролив между мысами Головачева и Ромберга весьма узок, а южный пролив вовсе не существует при отливе, положительно однакож доныне никто этого не знает, равно как и того, кем населена северная часть Сахалина..."^*. К письму прилагалась копия той инструкции, которую А. С. Ментиков представил царю на утверждение, но которая по каким-то причинам пока еще не была утверждена. В копии официальной инструкции Невельскому предписывалось осмотреть тщательно Северный Сахалин, определить с севера подходы к лиману Амура, определить устье Амура, описать берега Амура и определить состояние южной части лимана^**.

^* (АВПР, ф. Главный архив 1-9, д. 11, ч. I, л. 93 об.-95 об.)

Невельской хорошо понимал, что отсутствие утвержденной царем инструкции может иметь далеко идущие неприятные последствия, несмотря на предписание генерал-губернатора Восточной Сибири, но он понимал также, что больше такой возможности ему не представится, поэтому сознательно шел на этот риск.

По представлению Н. Н. Муравьева Особый комитет по гилякам (нивхи) собрался 29 января 1849 г. и вынес решение, в первом пункте его говорилось: "Отправленному в 1848 году из Кронштадта к берегам Охотского моря капитан-лейтенанту Невельскому поручить сделать осмотр всего берега от новооткрытого залива Константина до устья Амура, а также и северных берегов Сахалина. Цель его осмотра, кроме описания всех сих мест в морском отношении, состояла бы в отыскании на означенном пространстве - и но возможности не в дальнем расстоянии от устья Амура - удобного и выгодного пункта... в видах установления сношений с гиляками представить Российско-Американской компании, чтобы она сделала опыт подобных с ними сношений сухим путем (из Аяна), стараясь по возможности сблизиться с сим народом и привлекать его к России..."^*.

На основании этого важнейшего документа русского правительства разрабатывалась па ближайшие годы программа изучения Приамурья. На этом основании была заготовлена для утверждения царем в Главном морском штабе инструкция Невельскому. На этом же основании председатель Главного правления Российско-Американской компании В. Г. Политковский (внук Г. И. Шелихова) на запрос канцлера К. В. Нессельроде от 15 февраля 1849 г. о торговле в Приамурье 2 марта отвечал, что "дано начальнику Аянского порта капитану 2 ранга Завойко надлежащее предписание об отправлении будущею зимою торговой экспедиции к гилякам, обитающим на северной стороне устья р. Амура"^*.

А. С. Меншиков отправил документы в Иркутск, где их получил Н. Н. Муравьев 10 апреля. Сообщая о получении и о дальнейших действиях, он отвечал Меншикову, что отправил эти бумаги па Камчатку с нарочным штабс-капитаном М. С. Корсаковым. Еще ранее он отправил с зимней почтой па Камчатку инструкцию капитан-лейтенанту Г. И. Невельскому относительно обозрений устьев Амура и Сахалина и предписал передать в Петропавловском порту с транспорта "Байкал" весь груз, предназначенный для Охотска, на транспорт "Иртыш", зимовавший в Петропавловском порту. Не имея уверенности, что транспорт "Байкал" придет в срок на Камчатку, Муравьев счел несвоевременным посылать копию с этой инструкции А. С. Меншикова, но, получив известие от Невельского из Рио-де-Жанейро о том, что он успеет прибыть в Петропавловск в начале мая, послал вместе с копией сделанного им краткого дополнительного наставления Невельскому и предписание А. С. Меншикова^*.

^* (АВПР, ф. Главный архив 1-9, д. 11, ч. I, л. 89-89 об.)

Предусмотрев случай, если Корсаков не успеет своевременно доставить Невельскому инструкцию и все документы в Петропавловск, Муравьев сообщал также Меншикову, что тогда он сам (а Муравьев первым из генерал-губернаторов Восточной Сибири собрался побывать в Охотске, Аяне и па Камчатке), выйдя из Охотска на Камчатку, пойдет сначала к Сахалину, где надеется разыскать Невельского и передать ему инструкцию.

М. С. Корсаков, как оказалось, не успел в Петропавловск из-за того, что не мог своевременно выйти из Охотска (у берега стояли льды), а Невельской, не дождавшись утвержденной инструкции, был готов выйти в долгожданное плавание. Ждать больше было нельзя. Задерживали только алеуты. За ними и за байдарами Р. Г. Машин послал на о. Беринга бот "Камчадал". И как только 2 июня, поутру, бот с алеутами пришел и на "Байкал" были приняты две байдары, сразу же на транспорте спустили гребные суда и стали буксироваться к выходу. Невельской собрал офицеров и еще раз рассказал им о предстоящем плавании. Свою речь он заключил словами: "...на нашу долю выпала столь важная миссия, и я надеюсь, что каждый из нас честно и благородно исполнит при этом долг свой перед отечеством"^*. Участники экспедиции были едины в стремлении исполнить с честью столь важное поручение.

Первые дни продвижение затрудняло безветрие: Четвертый Курильский пролив прошли лишь 7 июня. И сразу проложили курс к берегу Сахалина, к тому месту, приблизительно на 51°40' с. ш., где когда-то Крузенштерн встретил "сильную толчею" - волнение, которое могло служить признаком близости берега, откуда вытекает река. Еще несколько суток плавания в открытом море, и вот в ночь с 11 на 12 июня транспорт оказался вблизи берега, и с рассветом моряки смогли его рассмотреть. Он был низменным, за ним виднелись горы, покрытые снегом. С салинга можно было разглядеть между низменностью и горами водную гладь. И это заставило Невельского подробнее осмотреть место. Лишь один Крузенштерн бывал тут до него и встретил сулой. Невельской же в этом месте увидел водную гладь. Необходимо было именно отсюда начать опись северной части Сахалина.

Посланные на берег байдары возвратились через два часа. Рекогносцировка успеха не имела: к берегу близко не подходили и не сумели даже дойти до бурунов. Сказали только, что в заливе много китов. Тогда на берег отправились четверка и вельбот с П. В. Казакевичем, А. Ф. Гейсмаром, Э. В. Гроте и Л. А. Поповым. Взяли с собой пель-компас, лот, лаглинь, склянку. Невельским "приказано было осмотреть, пет ли прохода между бурунами, соединяющимися с видевшимися водами за берегом"^*. Вельбот шел прямо па запад, а четверка направилась южнее его. Еще с моря увидели группу, человек 15 местных жителей, приближающуюся к месту подхода шлюпок.

Когда вытащили шлюпки па берег, стали показывать знаками, чтобы они подошли ближе. Вскоре трое отделились и оказались рядом с мичманом Гроте и его матросами. Одеты они были в тюленьи кухляпки и торбасы, без шапок. На некоторых были рубашки из хлопчатобумажной ткани. И у всех па ремнях висели ножи, у некоторых - по два. Увидев, что никто не трогает самых смелых, подошли и остальные. Из объяснений удалось узнать, что моряки попали в стойбище Даги на одном из островов в заливе того же названия. Местные жители дали понять, что отсюда никакого прохода к Амуру нет, т. е. залив не является каким-то протоком Амура. Но они довольно четко начертили на песке, что по ту сторону острова имеется река, которая впадает в лиман. Речь шла о р. Тымь.

Всю ночь транспорт лежал в дрейфе. За низменным песчаным берегом с салинга была видна вода; чтобы удостовериться в виденном береге, была послана байдара с Л. А. Поповым, который пошел на север. По рассказам его, он пристал к выдавшейся кошке и, перетащив байдару, вошел в проход, имеющий сообщение с выходом в море. По глазомерной описи увиденная вода углублялась вовнутрь, образуя несколько островов, частично песчаных, частично покрытых лесом. Наличие соленой воды позволяло предполагать, что это устье большой реки, но так как почти повсюду за песчаными наносами виднелась вода, то правильно предположили, что это наносные шхеры. Острова, покрытые лесом, и средний остров, лежащий против прохода, оказались заселенными людьми; в шхерах было множество тюленей и морских птиц. В 21.00 ветер стих и течением байдару понесло на юг. Так как на байдаре не видели жителей, чтобы распросить о шхерах, то после ее возвращения на транспорт были посланы вельбот и байдара с мичманом Э. В. Гроте для сбора полезных сведений у местных жителей^*.

Отчетная карта Г. И. Невельского об исследованиях, проведенных на транспорте 'Байкал' летом 1849 г. у о. Сахалин, в лимане и устье Амура и в юго-западной части Охотского моря. ДГАВМФ, ф. 19, оп. 4, д. 16, л. 13

Поражает настойчивость Невельского, стремление точно выяснить истину. Он посылал одну шлюпку за другой. "В исходе двенадцатого часа вельбот и байдара возвратились на транспорт. Посылка их на берег не дала удовлетворительного ответа от жителей насчет видимой воды, но, по всей вероятности, это шхеры"^*. И так продолжалось до тех пор, пока вероятность не превратилась в твердую уверенность. В журнале записи одна красочнее другой. 14 июня вечером: "Штиль, и мы стояли на верпе. Заход солнца был самый живописный. За горой, образовавшиеся облака солнце освещало самым ярким светом, и обрывистые берега можно было определить, что оне песчаные и часть красная глина. К вечеру в бездействии начали неводом ловить рыбу, но глубина 7 саженей и другие побочные причины делали ловлю весьма неудачною! Около судна множество тюленей"^**.

Невельской и офицеры убедились уже за эти двое суток исследований, что Амура тут нет, что вдоль берега тянутся песчаные наносные, образующиеся под влиянием приливо-отливных течений и течений из рек кошки, которые, в свою очередь, образуют ряд лагун, заливов и озер. 15 и 16 июня с "Байкала" были замечены на берегу углубления - предположительно возможные стоянки для кораблей. Туда посылали для промеров и исследований офицеров, которые опровергли эти предположения. Места подхода "Байкала" к берегу в эти дни очень хорошо видны на итоговой карте плавания "Байкала", найденной нами в ЦГАВМФ^*.

Титульный лист первого (посмертного) издания книги Г. И. Невельского 'Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России'. СПб., 1878

17 июня транспорт "Байкал" оказался у мыса Елизаветы - северной оконечности Сахалина. Невельской убедился, что искать Амур надо там, где искали до него И. Ф. Крузенштерн и А. М. Гаврилов. На берегу, вдали от береговой черты, опять увидели полоску воды. И снова, в который уже раз, Невельской направляет на берег шлюпку. Ниже мы публикуем донесение мичмана Э. В. Гроте: "Июня 17-го в 5¹/₄ часов утра (5.15. - А. А.) был послан на вельботе для узнания, имеет ли видимое озеро сообщение с морем и какова местность... Пристал в 6 часов (6.00. - А. А.) и запеленговал мыс Елизаветы N0 35°, мыс Марии NW 85°. Берег влево покрыт был снегом около 4 фут толщиной и вправо все было занесено огромнейшим количеством выкидного лесу. Оказалось, что озеро от берега морского отстоит на версту, вода тинистая пресная, берега луговые, слегка тонкие, а у самого берега в воде грунт ил с глиной в 4 дюйма толщины. СО на SW 60° тянется она (вода. - А. А.) вдоль берега на пять верст, а внутрь земли наибольшее протяжение с NW 20° на SO 20° было около 3 верст. От озера до моря лежало несколько маленьких озерков пресной воды на луге тундряного свойства, которое переходило в песок с приближением к морю и от него было отделено песчаным валом около 8 фут вышины. Тут же я видел огромные количества водных птиц и между прочим и черные журавли. У оконечности дамбы, к которой я пристал, было оставленных несколько юрт, в которых бревна, по-видимому, были тесаны топором и соединены помощию деревянных нагелей. Нашедши тут приборы деревянные, отличающиеся странной резьбой, и луки нового рода, взял я по неприсутствию жителей лук и корытцо, а оставил вместо оных три огнива. Потом осмотрел лес на дамбе, который оказался лиственишный вышиною от 3 до 5 сажень, но разветвляющийся, и кустарник кедровника, березы и рябины. Растения сарана, полевой горох, черемша, черемыца, клюква, брусника и морошка.

Увидевши подальше сомнительное мне место, отправился я туда в 7¹/₂ ч (7.30. - А. А.) и, приставши в 8 ч 40' (8.40. - А. А.), по всему своему пути в двух кабельтовых от берега постоянно находил глубину в 4 сажени. Вода и тут шла на убыль, и я взял пеленга: мыс Елизаветы NO, мыс Марии NW 72°. Тут же я нашел пустую юрту и в ¹/₂ версты от берега весь лес подгоревший. Вдруг вдали показались вдоль берега моря жители, трое впереди и один позади. Собравши людей у шлюбки, я к ним пошел навстречу... один из них, носивший пику, бросил ее, и они стали, приближаясь, махать шкурами зверей (лисица и соболь). Подошедши на расстояние 40 шагов, они остановились, и, бросившись на колени с распростертыми руками, голову прикладывали к песку, и, повторивши сие еще два раза, вставали, и, подвигаясь на несколько вперед, они потом подошли, и старший из них обнялся со мной... В то время подошел ко мне четвертый, в красной на вате рубашке, лицом похожий на русского мужика... Так они приглашали в свою деревню, я на вельботе туда и поехал и, приставши слишком верстою от оной, нашел пресную воду глубиною в два с половиною фута, выходящую струею из песку в 10 футах от берега и текущую в виде ручья в море. Поднявшись по высокому, но отлогому берегу морскому, я вдруг в расстоянии 40 шагов от моря и вышиною около 25 футов над его поверхностью нашел озеро пресной воды в 1¹/₂ мили длиной и около 1 версты ширины, стоящее как чашка, готовая вылиться при первом толчке. У берега грунт был мелкой камень, и само оно не было большой глубины, но далее и далее дно терялось. Пеленга с края ручья: мыс Елизаветы NO 48°, мыс Марии NW 63°, селение SW 65°. Вода оказалась отличнейшего качества, и судно может из ручья налиться водой в несколько часов времени. От этого места направился я с туземцами и четырьмя человеками к их юртам, но, дошедши до них, они сделали нам знак сесть и далее не идти. Я показал, что хочу посмотреть, как они живут... я приказал матросам остаться и один с ними пошел. Но все-таки жены, дети и прочие жители при моем приближении скрылись в лес, и я нашел там только пустыя дома, огромное количество собак и одного медведя в срубе, запасы огромные шкур тюленьих и медвежьих, топорья прямые, и люди мои видели ружья с деревянными стволами и только замки железные с длинными курками. В 10¹/₂ часов (10.30. - А. А.) я их оставил и в полдень воротился на транспорт, причем вода из пресного озера показала + 15°R. Команда и шлюбка обстоит благополучно. Мичман Э. Гроте"^*.

Невельской оставался в бухте между мысами Елизаветы и Марии до 19 июня. Эти несколько дней, потраченные на описание Северного Сахалина, ушли на выяснение одного важного обстоятельства, оставшегося так и не объясненным Крузенштерном: Ф. Ф. Беллинсгаузен, один из участников экспедиции И. Ф. Крузенштерна, в частном разговоре рассказал Невельскому, что у восточного берега Сахалина, около 52° с. ш., он заметил сулой и особый цвет воды и что он и И. Ф. Крузенштерн полагали, что здесь должен быть бар большой реки, прорезающей Сахалин. Он думал, что это мог быть бар одного из рукавов Амура^*.

^* (Невельской Г. И. Обзор результатов... - Мор. сб., 1864, № 6, критика и библиография, с. 40.)

Невельской и его соратники доказали своими исследованиями, что предположения Беллинсгаузена и Крузенштерна были ошибочны: сулой и особый цвет воды в этих местах были следствием того, что обширные озера на низменном берегу отделялись от моря песчаными наносными кошками и через прорывы в этих кошках сообщались с морем. Это обстоятельство и встречные течения в прорывах образуют сулои, которые, в свою очередь, образуют простирающийся на NО и SO на 5 миль и более от берега бар^*.

^* (Невельской Г. И. Обзор результатов... - Мор. сб., 1864, № 6, критика и библиография, с. 40.)

Кроме того, выяснилось, что береговая черта Северного Сахалина нанесена неверно, главным образом по долготе. Почти все время транспорт "Байкал" находился "на суше" старой карты Крузенштерна-Беллинсгаузена, "а потому карта эта не могла нам служить руководством и в особенности, когда мы 28 июня вошли в лиман". Мореплаватели удостоверились также, что "на всем этом пространстве не только нет гавани, но и надежного рейда"^*. Теперь можно было идти дальше.

Обогнув мыс Марии и придерживаясь берега, транспорт направился на юг. Встречное довольно сильное течение мешало плаванию. Около 16.00 19 июня прямо в южном направлении моряки увидели пролив. И вскоре сели на мель, да так плотно, что целые сутки затратили, чтобы сняться с нее. К вечеру 20 июня встали на якорь на большой глубине. Исследовать пролив отправились А. К. Гревенс и Л. А. Попов. Пока Гревенс осматривал берега, Попов произвел подробную опись залива^*, названного Байкал. Это был тот самый залив, который А. М. Гаврилов назвал заливом Обмана, посчитав его входом в лиман Амура.

Выйдя из него, Невельской осторожно пошел на юго-юго-запад вдоль берега, часто измеряя глубины. И все же транспорт сразу угодил на мель недалеко от мыса Головачева. Снявшись с нее и уйдя на безопасную глубину, Невельской поставил "Байкал" на якорь. Наступило ненастье - берег затянуло мглой, туманом. Работы пришлось прекратить. Когда же развиднелось, Невельской направил к мысу Головачева две шлюпки под командованием А. Ф. Гейсмара и А. К. Гревенса. Их исследования были неутешительны: действительно, недалеко от мыса Головачева поперек входа в лиман тянулась отмель, осыхающая во время отлива, а между ней и Сахалином глубины были совсем небольшими, недостаточными для входа судов.

Тогда Невельской перенес исследования к противоположному, материковому берегу. Транспорт шел туда "ощупью", беспрерывно меняя курс, лавируя, оставаясь все время в виду приметной конусообразной горы, названной горой Меншикова. Такое лавирование Невельской проводил специально для того, чтобы определить возможность подхода морских судов к лиману. В непосредственной близости от берега, но на достаточной для безопасности корабля глубине, "Байкал" 27 июня встал на якорь. Дальнейшие исследования лимана велись на шлюпках.

30 июня для: осмотра берегов Сахалина были отправлены Казакевич и Гейсмар. Мы располагаем подлинным отчетом Гейсмара о своей командировке. Ему Невельским было приказано осмотреть берег в северном направлении, удаляясь от места высадки не больше чем на 15 верст, узнать, населена эта часть берега или нет и если населена, то кем и как эти жители существуют.

В 13.00 Гейсмар отошел от транспорта па вельботе с шестью матросами и в сопровождении юнкера Ухтомского. Был взят на неделю запас продовольствия. В 14.30 вельбот пристал к берегу и Гейсмар по пеленгам определил свое место. Обосновавшись в палатке на берегу и оставив тут с Ухтомским четверых матросов, сам Гейсмар с двумя другими направился по берегу на север, туда, где виднелось селение.

Оно оказалось большим: насчитали до тридцати домов и в них около 150 жителей. Они встретили пришельцев дружелюбно, показали селение и знаками сообщили о ближайших окрестностях. Гейсмар поднялся на возвышенное место и, встав лицом к востоку, осмотрел их. Влево виднелся песчаный берег, прямо - бугристое пространство, покрытое кедровым стлаником и густым хвойным лесом, начинающимся примерно за 7 верст от этого места и видневшимся по всему горизонту вокруг. У самой окраины леса, на юго-востоке, виднелось большое селение, до которого было верст 7-9.

Гейсмар направился к нему, проложив курс по компасу прямо через лес. Он бодро зашагал по вязкому песку через кустарник, но кедровник становился все гуще. Он перемежался болотами или болотистыми лугами, покрытыми диким цветущим сильно пахнущим розмарином, а также морошкой и сараной. И очень скоро он запутался и, чтобы выбраться из кедровника, взял курс па свою палатку. Но лишь к 21.00 он выбрался к берегу и от этого места до палатки брел еще два часа.

Рано утром следующего дня, в 4.00, Гейсмар решил повторить попытку пробиться к деревне через кедровник, но и на сей раз, исходив все вокруг, он не нашел прохода в кустарнике и возвратился в 12.00 к палатке. Тогда он решил возвратиться на транспорт, но попал к селению. Подвела погода: свежий ветер сделал свое дело и заставил Гейсмара идти к берегу, хотя шел он к транспорту. К 21.00 вельбот пристал к берегу у селения, расположенного на мысе Головачева. Наверное, все население вышло навстречу - насчитали около 150 человек. Они помогли вытащить вельбот на берег и развести костер, за что и получили в подарок табак. Недалеко отсюда пристал к берегу на баркасе и Казакевич. Он также не смог подойти к транспорту и вынужден был встать на якорь у берега. Гейсмар направил туда вельбот, чтобы помочь Казакевичу переправить матросов на берег и устроить совместный ужин.

Двое матросов Гейсмара заболели, и он уложил их в палатке, напоил пуншем и укрыл медвежьими шкурами. Больным стало полегче, и Гейсмар, воспользовавшись обстоятельствами, оставил снова юнкера Ухтомского с матросами в палатке, а сам отправился на юг продолжать осмотр местности. Пять часов он ходил на вельботе в разных направлениях и всюду встречал лишь одни заболоченные места. Лишь 3 июля ветер стал стихать и моряки сумели возвратиться на транспорт, имея одного больного^*.

5 и 6 июля Невельской предпринял очередную попытку исследовать лиман. Мичман Гроте с шестью матросами отправился на вельботе 5 июля в 15.00 с одним секстаном, одним пель-компасом и провизией па 8 дней для осмотра восточного берега Нового острова до широты 52°50'. Пристав к берегу в 17.00 он пошел с двумя матросами осматривать деревню, лежащую в 1/2 версте к северу от места стоянки, насчитал в ней 14 домов, построенных из выкидного леса, и 4 шлюпки. В деревянных срубах было четыре огромных медведя... Далее он докладывал: "...Приняли меня ласково и оружия никакого не показывали. Дома здесь и вообще вдоль всего сего мною исследованного берега крыты березового корою. Жители чем далее к югу, тем добронравнее и гостеприимчевие, одеваются частью оленьими шкурами, питаются рыбой свежей и вяленой и различными кореньями и травой инжелики"^*.

До 13 июля продолжались исследования Гроте, который наблюдал песчаный берег, песчаные холмы, покрытые мелким кривым лесом лиственницы и кустарником кедровника, простирающиеся на несколько верст вглубь от берега. За ними начинались торфяные тундры и повсюду озера и озерки пресной воды, ручьи и речки, которые все при отливе обмелевали на баре, но вдоль берегов которых встречались порядочные луга и местами хороший березовый лес. В заключение своего донесения Гроте доложил Невельскому, что найти проход - фарватер, ведущий от берега Сахалина в лиман Амура, ему все же не удалось^*.

Казакевичу удалось больше. 6 июля в 7.00 Невельской отправил его для осмотра берега от N к S, от мыса Меншикова до устья реки Амура, с указанием на расстояние 10 верст подняться вверх по реке. При свежем южном ветре и при большом волнении четверка отвалила от транспорта в 12.00. Казакевич записал: "Пристали к песчаной кошке, имеющей направление от SO к NW, транспорт был на румбе OSO. Разведя большой костер огня, чтобы обсушить наши платья и вещи, подмоченныя от частых попаданий брызг в шлюпку, и когда все было приведено в порядок, в сопровождении двух матрозов отправился осмотреть деревню, расположенную по другую сторону этой песчаной насыпи, которая вся была покрыта травой (осокой) и в ямах с дождей - небольшие озера.

Пройдя поперег ее 2¹/₂ версты и недоходя незначительное расстояние до деревни, был встречен стариком, которого я принял за старшину селения. После дружеских приветствий и обниманий, мы взошли в деревню, которая была расположена в беспорядке, и висевшая на сушилах рыба издавала отвратительный запах. Здесь нас встретили все жители, их было около 100. человек, которые не показывали никакого неприязненного действия. Раздавши им разные подарки, за что они приносили свежую рыбу... Любопытныя женщины подходили к толпе и принимали тоже участие в объяснениях.

Распрощавшись с жителями, в 2¹/₂ часа пополудни (14.30 - А. А.) отвалил от берега и пошел к S. Проходя вдоль кошки, находил глубину доходившей до 11 фут и, обойдя низкий предел этой песчаной лайды, хотел подойти к мысу князя Меншикова, но по мелководью не мог подойти на 2¹/₂ мили к материку. От мыса Меншикова идет вовнутрь к W залив, которой пересекается в разных направлениях осушными песчаными банками и оканчивается на S выдавшейся от утесистого берега песчаной низменностью. Глубина была, по исследованиям, от 4 до 10 фут, течение замечено было к N0 до 2¹/₂ узлов.

Не доходя полумили от южного берега залива, встретили каменистой остров в окружности около 1/2 мили. В 7 часов вечера (19.00. - А. А.) на южном берегу этого залива на выдавшей песчаной низменности поставили палатку недалеко от селения, называющаго Учо, состоящаго из шести домов и 14 человек жителей, которые с любопытством и страхом смотрели на наши приготовления оставаться на ночлег. Принесенная в изобилии рыба, приглашение войти в свои избы как бы доказывали гостеприимство..."^*.

На другой день пошли вдоль берега, который тянется с юга на юго-восток и образует небольшие заводи. Берег был гористый, поросший хвойным лесом. В ложбинах росли береза, тополь и другие деревья, множество ягод, преимущественно смородины. Грунт был местами каменистый, местами состоял из красной глины или чернозема. Глубина была от 3 до 4 футов, так что жители тащили свои лодки по бечевнику, запрягая собак.

От д. Куло, лежащей при подошве высокого мыса, названного мыс Казакевича, берег склонялся к юго-западу, навороченные перегорелые камни показывали, что берег имел вулканическое происхождение. Где только можно было пристать шлюпке, встречали селения. От входного мыса в реку, который лежал на 52о59'20" с. ш., на 10 миль вверх по реке по берегам встречали различные условия. Берег сначала был скалистый, покрытый густым лесом, и почти везде шлюпка могла приставать. Потом от деревни, лежащей на краю мелководного залива с низменными берегами, окруженного высокими горами, побережье в иных местах было покрыто густой травой и различными цветами, в особенности много было шиповника, на пути встречались пресные озера, в которых водилось множество гусей и уток.

Река текла с северо-запада на юго-восток. При устье ее правый мыс (по течению) назывался Пронге, а левый - Петах. Посредине реки были обширные песчаные банки, которые пересекали в разных направлениях и самый лиман. Спускаясь по течению реки и придерживаясь левого берега, моряки встретили большую глубину, самая малая - 6 саженей, а большая - 20 саженей и даже 30. По выходе из реки они не могли произвести промер, так как течение сильно сносило их к северу. Левый берег был более отлогий, но ограничивался огромными горами, далеко видными в ясную погоду. "...В продолжение семидневного моего пребывания на восточном берегу лимана,- писал Казакевич,- и в самой реке от жителей не имел никаких неприязненных действий... Окончил поручение четвертка 13 июля в 8 часов вечера (20.00. - А. А.), возвратились на транспорт"^*.

Эти записи Казакевича имеют историческое значение. Он поднимался на гору Табах при входе в устье Амура, где произвел астрономические определения. Величественная панорама предстала перед ним: к западу тянулся огромный залив, которому не видно было конца, - это Амур, ширина которого при устье составляла около 8 миль; прямо расстилался обширный лиман, а на горизонте явственно проступали очертания Сахалина. Казакевич поднимался по Амуру до селения Чныррах.

Замечательны строки из письма П. В. Казакевича своему брату Павлу, относящиеся к этому времени: "Вообще надо отдать преимущество жителям материка пред островитянами (т. е. имеются в виду жители устья Амура и Сахалина. - А. А.). Хотя и были маленькие шалости, но это простительно, из такого большого числа всегда любопытных, окружающих день и ночь палатку, не нашлось ни одного соблазниться топором или какой-нибудь вещицей. На восточной части Татарии в селениях видна более зажиточность и дружественность. Вечером, когда наши поставят палатку, всегда собирается кружок, принеся с собой разные товары для менки (обмена. - А. А.). На вопросы всегда ответы были удовлетворительны и довольно верны. Например, один, взявши карандаш и бумагу, чертил карту целого залива с названием деревень. Конечно, довольно скверно. Другой на песке чертил границы и очень основательно разделял гиляков... Этот географист еще более удивил, когда довольно чисто произнес названия некоторых вещей - чайник, ружье, курок... Это... (слово неразборчиво. - А. А.) самой первой, который сказал, что он гиляк. А потом обводил на все пространство и в самую реку, показывая, что все это пространство населено гиляками..."^*.

Сведения, доставленные Казакевичем, несказанно обрадовали Невельского. Теперь оставалось решить главную задачу. На шестерке, вельботе и четверке с офицерами Поповым, Гроте, Гейсмаром, доктором Бергом и с 14 матросами сам Невельской 15 июля вышел в плавание^*. В журнале плавания "Байкала" появилась за это число такая запись: "В 6 часов (6.00. - А. А.) командир с 3-мя офицерами, лекарем на 3 гребных судах отправился для осмотра берега на S"^**.

^** (В книге Г. И. Невельского имеется много неточностей, вызванных тем, что она написана им в последние годы жизни и не была им прочитана при издании. В частности, неверно указаны и даты плавания самого Невельского: 10 июля (выход в плавание) - 22 июля (открытие пролива) - 3 сентября (прибытие в Аян). Впервые на первую дату обратил внимание Б. П. Полевой в статье "Новое о Г. И. Невельском". Мы пользовались описанием Г. И. Невельского, журналом транспорта "Байкал" и письмами и записками П. В. Казакевича. Мы уже говорили, что Казакевич возвратился из своего похода по Амуру лишь 13 июля. Следовательно, никак Невельской не мог выйти в свое плавание на юг раньше этой даты, а в "Обзоре" и в книге Невельской указывает соответственно 9 и 10 июля.)

О ходе этого плавания до недавнего времени имелось только одно свидетельство самого Невельского, приведенное им в своей книге.

Найденное и опубликованное нами "Описание северо-восточного и северо-западного берега острова Сахалина" было сделано Невельским сразу же после экспедиции. Вот что в нем написано: "Приведя таким образом в известность северную часть лимана описями со шлюпок и с транспорта, я, сдав команду транспорта старшему по себе г. лейтенанту Казакевичу и сделав ему нужныя наставления, утром 15-го числа с 3-мя офицерами на 3-х гребных судах отправился в р. Амур... 16-го числа от Северного входного мыса прошел промером вверх по реке до полуострова, лежащего противу селения Налево,- полуостровом великого князя Константина мною названного, а как место это, по моему мнению, соединяет в себе все условия пункта, могущаго запирать вход в реку из лимана (теперь здесь расположен Николаевск-на-Амуре.-А. А.), то и продолжал путь по реке далее. От этого предела до 19-го числа, спускаясь под южным берегом, определили ширину и глубину пролива, отделяющего полуостров В. к. Константина, астрономическое положение дер. Куегда и широту дер. Чниррах, описали и осмотрели берега реки на этом пространстве, определили фарватер под южным берегом и от селения до мыса Вазсе (Вассэ. - А. А.) по протоку между банками вышли из реки в лиман у мыса Пронге. Отсюда до 26-го числа, не спуская глубин, пользуясь попутным ветром, спустились вдоль берега лимана чрез Южный пролив в широту 51045', т. е. около 5 миль за предел изследования капитана Бротона (Браутона. - А. А.), и возвратились к мысу Погоби. Определил выход из лимана к югу, астрономическое положение мысов Пронге, Муравьева и Погоби и широты селений Мый и Чоме; описали и осмотрели берега лимана и его окрестностей с юга на этом пространстве и обследовали устья рек, впадающих в лиман при селениях Ус (Хусси. - А. А.), Мый (Мы. - А. А.) и Чоме. Затем, промерив Южный пролив, определив ширину его, до 1 августа следуя вдоль берега Сахалина к северу, не упуская глубин, описали и осмотрели восточный берег лимана, определили астрономическое положение мысов Погоби и Халезова и широты селения Наньо, обследовали устья рек Пыски и Пыйде и, определив соединение Южного фарватера с Северо-Западным, 1 августа возвратились на транспорт"^*.

^* (Архив Географического общества СССР (АГО), разряд 99, оп. 1, № 93, л. 10-12. Впервые опубликовано в кн.; Алексеев А. И. Дело всей жизни. Хабаровск, 1972, с. 89-91.)

В книге же Г. И. Невельского, как уже отмечалось выше, это событие выглядит иначе: "22-го июля 1849 года достигли того места, где этот матерой берег сближается с противоположным ему сахалинским. Здесь-то между скалистыми мысами на материке, названными мною Лазарева и Муравьева, и низменным мысом Погоби на Сахалине, вместо найденного Крузенштерном, Лаперузом, Браутоном и в 1846 году Гавриловым низменного перешейка, мы открыли пролив шириною в 4 мили и с наименьшею глубиною 5 саж. Продолжая путь свой далее к югу и достигнув 24 июля широты 51041, т. е. той, до которой доходили Лаперуз и Браутон, мы возвратились обратно и, проследовав открытым нами Южным проливом, не теряя нити глубин, выведших нас из Татарского залива (не опечатка, ибо тогда так называли Татарский пролив. - А. А.) в лиман, направились вдоль западного берега Сахалина"^*.

Возвращаясь из этого плавания на транспорт, Невельской испытывал огромное удовлетворение исполнением своей заветной мечты. Он был по-настоящему счастлив. Ведь только стоило задуматься над значением свершенного: исправление полуторавекового заблуждения в корне меняло географическое представление об этом регионе. Но это все потом, а сейчас скорее на транспорт. Вот какие мысли занимали его: "Определив возможность входа в реку Амур, на обратном пути моем из экспедиции к устью этой реки я думал, что если по прибытии на транспорт найду ожидаемое повеление, отменяющее предстоящее обязательное для меня изследование юго-восточного берега Охотского моря и Константиновского залива, то для более ощутительного доказательства возможности входа морских судов в Амур с севера и юга войду в реку с транспортом и оттуда чрез Татарский залив вокруг острова Сахалина пойду прямо в Охотск. Но, прибыв на транспорт, я не нашел ожидаемых повелений, а потому, к крайнему своему прискорбию, вынужденным нашелся оставить сказанное мое предположение"^*.

^* (Невельской Г. И. Обзор результатов... - Мор. сб., 1864, № 7, с. 1.)

Он мечтал о том, что ему разрешат долгожданной царской инструкцией продолжать исследование лимана и устья Амура с Сахалином. Но никакой инструкции во время его отсутствия на транспорт никто не доставил. Итак, "описав таким образом частию со шлюпок и частию с транспорта лиман и устье реки Амур, - писал Невельской Меншикову, - связав берега их обсервованными пунктами, определив выходы из реки в Татарский залив и в ОХОЦКОЕ море и ознакомясь со страною, жителями и свойством лимана в продолжение 34-дневного пребывания моего и полагая дело это в настоящее время копченным согласно с волею вашей светлости и изъявленною мне в инструкциях, 2-го августа вышел из лимана и лег вдоль берега Татарии к N-y"^*.

П. В. Казакевич, успешно командовавший на транспорте во время отсутствия командира, держал "Байкал" в полной готовности. Корабельная жизнь текла размеренно, проводили промеры Северного фарватера, гидрологические и метеорологические наблюдения. После возвращения Невельского на "Байкал" на составлявшуюся карту лимана Амура были нанесены главные недостававшие детали. С этого чернового рабочего экземпляра затем были вычерчены Л. А. Поповым чистовые экземпляры карты открытий Невельского в лимане Амура^*.

Как ни спешил Невельской в Охотск, чтобы оттуда доложить о сделанных открытиях и произведенных исследованиях, он предельно добросовестно отнесся к описи юго-западного побережья Охотского моря и особенно залива Константина. Поначалу были описаны прибрежные острова в западной части Сахалинского залива. За ним оказался длинный залив, прегражденный в нескольких местах песчаными намывными барами. Лишь в одну часть этого залива, где глубины оказались больше, чем в остальных частях, можно было войти без особого риска сесть на мель. Эта часть залива расположена ближе всего к лиману Амура и могла бы, по мнению Невельского, стать отправным местом для будущих исследований Амура. Л. А. Попов составил план этого залива, который Невельской назвал зал. Счастья^*.

Отсюда Невельской продолжил опись берега. В наиболее интересных местах по-прежнему становились на якорь и осматривали, описывали все со шлюпок. Несколько дней, с 8 по 12 августа, Невельской потратил для плавания к северу в поисках островов. На старых картах берег в этом месте изображался уходящим далеко па север. Находясь на параллели мыса Александра, "Байкал" направился прямо к нему. От этого мыса плыли к островам Рейнеке и Меншикова и описали их. Оставался виденный и описанный В. К. Поплонским зал. Константина.

У мыса Мухтель Невельской был опять введен в заблуждение неточностями прежней карты. Мыс оказался намного южнее, снова было потеряно много времени. Забравшись далеко к северу, чуть ли не до о. Кусова, Невельской вынужден был затем осторожно, медленно спускаться в зал. Академии. Встав здесь на якорь, Невельской приказал Гроте осмотреть и положить на карту берег к югу от м. Мухтель и зал. Академии. Как всегда, Гроте представил подробный отчет. В делах оказалась и карта съемки Гроте, которая в более общем виде воспроизводится на плане гавани св. Николая, исполненном Л. А. Поповым^*.

Одновременно вел исследования отряд Гейсмара, который осмотрел берег с запада на северо-восток относительно стоянки транспорта, Ульбанский залив. Его осмотр продолжался трое суток и завершился рапортом. Выводы Невельского относительно залива Константина были весьма категоричны: "После подробной описи и изследованию берегов этого залива оказалось, что он не представляет ни в каком отношении удобства для основания в нем порта"^*. Исследования, возложенные на Г. И. Невельского, были счастливо и успешно завершены.

Было 27 августа. Невельской уложился в отведенные ему сроки. И прежде чем отправляться по назначению, в Охотск, он собрал офицеров у себя в каюте, поблагодарил их за блестяще проведенные исследования и приказал сдать ему все записи, журналы, а также приобретенные у местных жителей вещи. Документы с личными подписями всех членов экипажа "Байкал" и поныне хранятся в делах архива. Теперь все было готово, чтобы сниматься с якоря и плыть в Охотск.

Но непредвиденное обстоятельство изменило намерение Невельского. 28 августа у мыса Мухтель совершенно неожиданно встретили плывущие байдары. В журнале транспорта появилась такая запись: "В ¹/₂10 часа (9.30. - А. А.) увидали две 3-лючных байдарки, идущие от мыса Мухтеля к транспорту. В 10 часов (10.00. - А. А.) байдарки пристали к транспорту с 6 человеками, которые и взяты на транспорт для своза в Аян"^*. В байдарах оказался служащий Российско-Американской компании бывший штурманский офицер Дмитрий Иванович Орлов^** с пятью гребцами.

^** (Д. И. Орлов (1806-1859) - один из старослужащих Охотской флотилии, кругосветный мореплаватель, поручик. За проступок лишен был чинов и всех прав состояния. Находясь в ссылке, поступил на службу в Российско-Американскую компанию. С 1842 г. исследовал залив Аян, в 1845 г. вместе с В. С. Завойко основал Аянский порт. В 1850 г. побывал в лимане Амура, составил карту лимана и устья. Активный сподвижник Г. И. Невельского и участник Амурской экспедиции.)

От него узнали новости. Оказалось, что он послан управляющим Охотской конторой Российско-Американской компании Василием Степановичем Завойко на поиски "Байкала". Орлов сообщил также, что "Байкал" разыскивает Михаил Семенович Корсаков^* на боте "Кадьяк" под командованием Петра Федоровича Гаврилова и его помощника Никиты Ильича Шарыпова и что у него находятся долгожданные инструкции из Петербурга, а также, что в Аяне со дня на день ожидают Н. Н. Муравьева, совершающего путешествие по Дальнему Востоку и направляющегося в Петропавловск.

^* (М. С. Корсаков (1826-1871) - офицер для особых поручений при Н. М. Муравьеве, двоюродным братом которого он являлся по матери. Привез в Иркутск, а затем и в Охотск инструкции для Г. И. Невельского. Плавал на "Кадьяке" в поисках "Байкала". В 1860 г. - председатель Управления Восточной Сибири, а с 1862 г. - генерал-губернатор Восточной Сибири, сменивший на этом посту Н. Н. Муравьева-Амурского. В честь М. С. Корсакова на Сахалине назван порт Корсаков.)

Эти известия заставили Невельского идти в Аяп. Орлов со спутниками и байдарами был взят на "Байкал". В письме к сестре Александре П. В. Казакевич сообщал по этому поводу: "...мы хотели высадить находящихся у нас алеут и, не заходя в Аянский залив, идти в Охотск, но вышло иначе. Чем быстрее стали подлавировать к заливу, тем яснее увидели транспорт "Иртыш" под флагом Военного генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Николаевича Муравьева. Нам этого-то и нужно было"^*.

В Аяне, куда незадолго перед этим пришел М. С. Корсаков на "Кадьяке" с вестями, что, возможно, "Байкал" погиб в лимане Амура, находился транспорт "Иртыш" с Н. Н. Муравьевым и всей его свитой, уже возвратившийся с Камчатки. Теперь, после известий Корсакова и своих неудачных розысков Невельского у берегов Сахалина, Муравьев, сильно опечаленный, собирался отправляться в Иркутск. И вдруг на входе в залив Аян показался транспорт "Байкал". Когда все сомнения исчезли, Муравьев не утерпел, приказал изготовить вельбот и на нем понесся навстречу. И вскоре услышал от Невельского желанные слова: "Сахалин - остров, вход в лиман и р. Амур возможен для морских судов с севера и юга. Вековое заблуждение положительно разсеяно, истина обнаружилась!"^*.

^* (Струве Б. В. Воспоминания о Сибири 1848-1854. СПб., 1889, с. 79.)

А затем, в продолжительной беседе уже за столом, Невельской во всех подробностях рассказал о своем плавании. Муравьев же в свою очередь рассказал Невельскому о том, как решались дела в Петербурге. А Корсаков вспомнил, что когда инструкция с его помощью прибыла в Иркутск, то Муравьев, не дав передохнуть своему брату и порученцу, срочно отправил его в Петропавловск с задачей вручить Невельскому инструкцию и самому оставаться па "Байкале" в качестве представителя генерал-губернатора. Перед отправлением его в дальнее путешествие Муравьев, по словам Корсакова, "тихонько выпил за здоровье "Байкала" и его командира и за успех предприятия на него возложенного"^*.

Потом Муравьев долго рассказывал о путешествии на Камчатку, о пребывании "Иртыша" у северных берегов Сахалина, о произволе, который творят иностранные китобои в Охотском море, чему сам Муравьев стал свидетелем, встретив там китобойца. Неожиданной новостью для Невельского было решение Муравьева перенести порт из Охотска в Петропавловск. Авачинская губа поразила своим великолепием генерал-губернатора: "Я много видел портов в России и в Европе, но ничего, подобного Авачинской губе, не встречал..."^*. Это решение Муравьева вызвало сильное недовольство Невельского, который уверял генерал-губернатора, что Камчатка хороша с Амуром, а без него "мыльный пузырь".

^* (Барсуков И. П. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский. М., 1891, кн. 1, с. 220-221.)

Невельским были уже подготовлены доклады о проведенных исследованиях. Все они были переданы Н. Н. Муравьеву, который спешил в Иркутск и далее - в Петербург. Николай Николаевич отбыл из Аяна на следующий день, приказав Невельскому следовать в Охотск и сдать там транспорт портовому начальству. 3 сентября "Байкал" покинул Аян и 6 сентября вошел на Охотский рейд, 10 сентября втянулся в устье Охоты и Кухтуя. Затем - необходимые формальности по сдаче транспорта и прощание с командой. Невельской сказал, что он надеется еще послужить с ними, рассчитывая вернуться на Дальний Восток. Сохранилось свидетельство, что Невельской сдал транспорт в отличном состоянии. Командир Охотского порта капитан 1-го ранга Иван Васильевич Вонлярлярский 24 сентября 1849 г. докладывал Меншикову: "...транспорт и команда содержатся в лучшем виде, нижние чины - бодрыми духом, совершенно здоровыми"^*.

^* (Алексеев А. И. Дело всей жизни. Хабаровск, 1972, с. 108.)

Прибыв в Якутск, Невельской застал там еще Н. Н. Муравьева, которому подал официальную записку о необходимости "обратить все наше внимание на приамурский край" и "для основания надлежащего порта в Восточном океане - надобно искать места на матером берегу Татарского залива"^*. Невельской писал также Муравьеву, что было бы желательно отправить Д. И. Орлова, знакомого с краем и с местными жителями, из Удского края к устью р. Амур с целью определить гидрологический режим его устья, пути сообщения оттуда до зал. Счастья и для промера глубины на фарватере, ведущем из Сахалинского залива в устье реки, открытом П. В. Казакевичем.

^* (Невельской Г. И. Обзор результатов... - Мор. сб., 1864, № 7. Критика и библиография, с. 3, 4.)

Все представления Невельского Муравьев одобрил, за исключением его мнения о Петропавловском порте, и сообщил, что дал Завойко предписание относительно командировки Орлова в лиман Амура и о посылке с открытием навигации 1850 г. в зал. Счастья судна. О самом Невельском Муравьев писал Меншикову: "Мне много случалось ходить на судах военного нашего флота и видеть многих смелых и дельных офицеров, но Невельской превосходит в этом отношении все мои сравнения". А через два дня ему же: "Сделанные Невельским открытия неоценимы для России; множество предшествовавших экспедиций в эти страны могли достигнуть европейской славы, но ни одна не достигла отечественной пользы, по крайней мере в той степени, как исполнил это Невельской"^*.

Эти представления Муравьев отправил из Якутска с М. С. Корсаковым, а сам со свитой, а за ним и Невельской со своими офицерами выехали в Иркутск через несколько дней. В Иркутске Невельской и его помощники занялись составлением отчета и карт, закончив которые и представив их копии Муравьеву выехали с оригиналами и рапортом Муравьева в Петербург сразу после Нового года, 3 января 1850 г. Н. Н. Муравьев в рапорте писал: "Невельской разрешил все эти вопросы и сверх того открыл близ самого устья Амура на северном берегу гавань, названную им гаванью Счастья, куда суда наши, плавающие по Охотскому морю, могут входить, спокойно стоять и из этой гавани иметь внутреннее сообщение с тем пунктом реки Амура, где, по мнению моему, мы должны утвердиться, т. е. у полуострова Константина. Но важнейшее из всех его открытий есть Южный пролив из лимана и безпрепятственный по оному вход из Татарского залива (пролив. - А. А.) судам самого большого размера прямо в реку"^*. Далее Муравьев предлагал устроить в зал. Счастья селение из 60-70 человек, выбрав место в устье Амура, торговать с местными жителями, вернуть Орлову офицерский чин, а Невельского прикомандировать к генерал-губернатору Восточной Сибири.