Наташа Фомина, Женя Новохатский и другие

Наташа Фомина, Женя Новохатский и другие

Наташа Фомина, Женя Новохатский и другие

Наташа Фомина, Женя Новохатский и другие

Пололи и окучивали картошку у сына на огороде. Ради этого он приехал с промысла на озере Саранном, взял "отгул". Огород был предельно запущен - на другие, по соседству, любо-дорого было посмотреть. Сын решительно пренебрегал заботами о нем, хотя, если своей картошки зимой не будет, ее придется покупать, станет куда дороже. Недовольно бормотал, что жена сидела дома, пока он там, на Саранном, вкалывал, могла бы выбрать часок-другой и прополоть.

- А дети? Их куда?

- Могла бы и с детьми, здесь бы дети побегали, поиграли...

Меня злило, что, обвиняя кого-то, своей вины он не чувствовал. Между тем я знал - как знал и он, - что невестке лишний раз некогда причесаться, побыть с детьми, вникнуть в их игры, заботы и болячки. Она заведовала в райкоме ВЛКСМ сектором учета. К тому же секретарь в отъезде - тянуть приходилось за двоих. Их и всего-то в райкоме двое, ну, еще машинистка. День ненормированный. Мероприятий разных - только следи за их выполнением да еще повсеместно поприсутствуй. Сам видел, как стояла с секундомером в руке, пока ее комсомольцы физкультнормативы сдавали. До огорода ли?..

Что касается сына - он, кажется, нацелился и вовсе в иные сферы. У него появилась возможность совершить на парусной яхте "Авача" плавание аж до Петропавловска-Камчатского. На яхту, неожиданно прибившуюся к командорским берегам, его берут охотно, ведь, по сути, на ней почти некому управляться с парусами: всего три члена экипажа, да и то один из них пятнадцатилетний подросток (жаль, что не "пятнадцатилетний капитан", чтобы совсем уж по Жюлю Верну). Сын, значит, будет четвертым. И главное теперь для него - добиться отпуска на неделю-другую раньше, чем ему прежде обещано. О том и все его мысли, не до картошки тоже. Полол он ее небрежно, сбивая лишь верхушки сорняков, цепкие же их корни по-прежнему душили-оплетали картофельные клубни.

- Да ладно, папа, бросай эту канитель,- наконец не выдержал он. - Пропололи немного - и будет. Остальное пусть зарастает, черт с ним.

- Стоило ли в таком случае затеваться?

- Мешок посадили, два возьмем - и то...

Я с таким отношением к делу категорически не согласен. Я считаю: взялся - доведи до ума. Уважая хотя бы собственный труд, затраченное на огород время. Но молчу. Обострять отношения - а между нами это бывает - не хочется. К тому же можно понять и его: не каждому выпадает испытать себя в противоборстве с Тихим океаном. Пусть. Когда же и дерзать, как не в его годы?

Вот как раз о том, какие у кого годы. Когда я предложил издательству, тем более молодежному, эту рукопись, меня упрекнули, что в ней почти нет речи о молодых. Упрекнули небезосновательно - общался я больше с народом взрослым, а то и вовсе пожилым. В общем, мне и проще это было, ближе к собственному возрасту. Между тем кого и знал я когда-то из молодежи, юными их уже никак не назовешь. С нынешними же - с ними разговор и общение завести труднее еще и потому, что выработался как бы взгляд свысока, с высоты и лет моих, и проблем, которые преимущественно меня ныне волнуют.

И снова промысел на Саранном

Сомнениями поделился с сыном. Он шутливо отмахнулся - пиши, мол, обо мне, чем я тебе не персона...

Не такой уж он и молодой, перевалило за тридцать. Невестке Саше меньше - но не писать же действительно о собственных детях, даже если это и проще и удобней. Сын, например, в качестве егеря Командорского участка госпромхоза активно занимался отловом и завозом на острова карагинских оленей. Числится в хороших промысловиках. Ну и так далее, не буду перечислять. Тем более, что зол я на него из-за этого огорода, да и не только... Сына уже и след простыл, сел на мотоцикл и укатил, а я, будто это мой огород, а не его, гну на нем спину еще часа три. Будто у меня своих занятий нет.

Не один день полол я и окучивал Сережкину картошку - теперь уже сам, не рассчитывая на его помощь (невестка и вовсе уехала с детьми в отпуск, на Черное море). Луговая осока пластала здесь корни до полутора метров длины, попробуй вырви; наматывал плети на кулак и силой тащил из грунта. Иначе ростки пробьются опять.

Обработчик рыбы Сергей Рогожников

Вот эти походы на огород, возня с оголтелыми сорняками и дали однажды направление мыслям прямиком на теплицу Наташи Фоминой.

Если говорить о предыстории, пример заведения тепличного хозяйства подал довольно шустрый островной делец Ваня Сокол, впоследствии погибший на одном из бесчисленных своих ночных дежурств (поневоле задремал, а котел, требовавший неусыпного присмотра, возьми да и взорвись). Никого из администрации либо хозяйственников проблема свежих овощей на острове не волновала. Хотя помните, в одной из начальных глав о свежих огурцах для островитян увлеченно говорил секретарь райкома КПСС Василий Андреевич Дергунов? Дальше мечтаний тогда не пошло.

Но идея, значит, давно носилась в воздухе. А когда она овладевает массами, то, как известно, становится материальной силой. И это доказал сначала Иван Сокол, преследовавший своим начинанием, откровенно говоря, лишь голую корысть, а затем... затем и Наташа Фомина (в девичестве Маракова). Ну, имя Сергея Владимировича Маракова для нас не ново, как ученый-биолог, проживший много лет на Командорах, он известен не только у нас в стране.

В каком-то смысле Наташа Фомина, родившаяся здесь же, пошла по стопам отца. Да и как же иначе, когда сызмалу росла она под его влиянием, под влиянием окружения отца, всей атмосферы дома, книг, что плотно стояли на стеллажах. Уехав с Командор, папа с мамой работали во ВНИИОЗе, зверье дома, зверье в вольерах при институте... Конечно, Сетон-Томпсон свою роль тоже сыграл, книги Н. Плавильщикова. Его "Дракон Ольм" - любимая книга Наташи в детстве.

- Она и сейчас стоит вот,- потянулась Наташа уже к своему стеллажу. - Издана еще в 1940 году. Почему такие книги не переиздают, тут ведь кладезь познаний для детей, и как увлекательно поданных?!

Я зашел к Фоминым с целью полистать восьмитомное, роскошно иллюстрированное американское издание о животном мире стран и континентов: фотоснимки в нем редчайшие. Некоторые из них Наташа поясняет, бегло переводя с английского... Ей близок мой интерес фотоохотника: ведь и ее отец прекрасно снимал живую природу.

- Так вот Плавильщиков... Он был замечательный биолог-популяризатор. Дружил с моим дедом, папа ходил к Плавильщикову в зоокружок при Дворце пионеров в Москве. Безусловно, на папу такой человек не мог не повлиять. - Помолчала, листая страницы "Дракона Ольма", в который раз всматриваясь в каждый рисунок. - Короче, если о выборе жизненного пути, сомнений у меня не было: пошла в пединститут, на биохимфак. Между делом, правда, еще и музшколу окончила.

И как пригодилась эта школа - не только в смысле общего, что ли, развития. Возвратившись после вуза на родной остров, Наташа первоначально учила детишек именно музыке, в детсадике работала... И лишь когда открылась вакансия, стала преподавать биологию и химию, увлеклась школьной кружковой работой. А теплица? Потому и теплица, одно с другим связано.

Ярка ее алая плоть

Теперь кажется - просто. Спасибо директору за то, что рискнул, не пожалел денег. Строили медленно, этим занимался, в сущности, один завхоз с помощью детишек, тоже добровольцев. Так ли, нет ли, но на исходе третьего года соорудили наконец. Замышлялась для проведения наглядных уроков, лабораторных опытов - и основную эту функцию выполняет и по сей день.

И снова лежбище котиков

Но однажды сняли урожай зеленого лука - перья сдали в магазин рыбкоопа. Потом зацвела календула...

- Был так называемый День школы в Доме культуры,- вспоминает Наташа. - Ну, выставка разных произведений прикладного творчества, ручных поделок, вышивок - и вдруг наши цветы в апреле на Командорах! Огромный букет календулы... Не фурор, но впечатление все-таки произвели. Потом зацвели у нас и нарциссы, растут теперь гладиолусы, много голландских сортов...

Я бывал в теплице и видел это живописное разнообразие, все эти изощренно-кружевные Сиринг Сонги, Силверы Вединги, Оскары, Реды Бантамы... есть гладиолус, который так и называется Огненное Кружево... Особенно непривычны эти отважно пламенеющие краски, когда за стенами теплицы злая пурга.

Против сильных ветров и пург надо бы вставить двойные стекла, а то частенько их просто-напросто выдавливает. Да, кое-что в теплице сделано не так, как положено, не предусмотрена и необходимая вентиляция. Нарциссы и гладиолусы прижились вот, но от тюльпанов, весьма чувствительных к колебаниям температуры, пришлось отказаться. У огурцов тоже слабое опыление...

Наташа следит за журналом "Цветоводство", где есть специальный раздел о продаже посадочного материала, переписывается с работниками Сухумской опытной станции Всесоюзного института растениеводства, выпрашивая черенки от мушмулы, то фейхоа - любопытно ведь попытаться вырастить эту экзотику в теплице на Командорах! Вот с этого и начинала. С переписки. С просьб и выпрашиваний. С завязывания деловых, скажем так, но и научных отношений (обмен опытом). Искала по всей стране кактусистов. Бывая в Москве, везла оттуда разные черенки, ростки, особенно же цветы, семена и луковицы, - ведь самое начало теплицы, первая ее секция была целиком отведена под цветочные растения. Это потом уже не только, значит, для души, но и желудок стали ублажать, да в конце концов и здоровье... помидоры, огурчики, кабачки - это ли не витамины, это ли не здоровье? Выращенные школьниками овощи появились в меню детского сада, яслей, больницы. Не даром отдавали, не из чистой филантропии, разве лишь в начале учебного года в школьном буфете к мясным блюдам клали бесплатно огурчик, зеленый лучок. Тут понятно: за свой собственный труд. Сельские же организации переводили за овощи на счет школы полновесные рубли.

- Говорите, куда их деваем? - смеется Наташа. - Да разве некуда? Вон Косте Антонову путевку в "Артек" оплатили, оплачены также поездки детей на Камчатку для участия в военно-спортивной игре "Орленок", в пионерлагеря и турпоходы. В этом году комнатные лимоны заказали, из Павловска-на-Оке нам пришлют авиа уже готовые саженцы. На второй или третий год начнут плодоносить без прививки - свои лимоны, а?.. Вот жаль, что музыкальные инструменты для школы за эти деньги не купишь, не та вроде статья,- она искренне возмущается. - Но несправедливо же, деньги-то ими, детьми, заработаны, при чем здесь какая-то статья! Вечно из-за этого... - Махнула рукой. - Вот, кстати, еще и заполненность досуга детей. Лучшие мои помощницы сейчас - девятиклассницы Лариса Попова, Наташа Лондкевич, Инна Мирскова, Наташа Рогожникова. Рогожникова - единственная из девочек-алеуток, другие что-то нашим делом не увлеклись. Мальчишки в теплице тоже не очень любят, предпочитают открытые деляны, но на занятия биокружка ходят охотно. Попробуй отмени - звонят домой, что, мол, случилось, почему...

Да, и знания и труд. Жизнь растений, их развитие, наследственные свойства - все как в открытой книге. Занятия в теплице дают возможность чувствовать себя соучастником процесса, влиять тем или иным образом на рост растения, на результаты плодоношения. Да если еще знать, что приносишь людям пользу. Наконец глядя на эти розы, астры, каллы, нарциссы и гладиолусы, разве не ощутишь, что и у самого что-то расцветает в душе? Что твои представления о прекрасном приобрели новые эстетические оттенки?

За четыре-пять лет, как считает Наташа, затраты на теплицу полностью окупятся, пойдет чистый доход. А какой пример для других! Сейчас уже многие в селе имеют теплицы. Нет пара - устанавливают внутри печки, подтапливают. Вон у Аркадия Григорьева, шофера узла связи, уже клубника вызревает, ее никто здесь отродясь не видел.

А районные власти всё раздумывают. Конечно, у них и других забот невпроворот, но все же... И эти бесконечные сетования, что нечем занять подростков! Да доверьте им такую теплицу, опыт и навык у них уже есть школьный, занятие по-своему увлекательное, а главное - со зримой материальной отдачей. Но дальше сомнений - а окупится ли? - разговоры пока не идут. Полезная инициатива школьной молодежи пока не поддержана.

Нужно попасть на озеро Саранное, пока там идут еще лов и заготовка лосося для нужд местного населения. Будет солнце - что-то, возможно, и поснимаю на слайдовую пленку, всякий замет невода, его притонение^* - по-своему зрелище привлекательное: рыбы почти всегда битком, в сети, фигурально выражаясь, кипит живое серебро...

^* (Тоня - участок реки, озера, где ловят рыбу закидным неводом; притонение - вытаскивание улова на берег.)

Бич XX века - загрязнение морей. Котик-секач попал в нейлоновую сеть - на шее обрывок. Зверь обречен

Пристроился в госпромхозовский вездеход к Пете Яськину. Петю помню еще мальчишкой-школьником, а сейчас рослый уже детинушка. Мужчина! Он из так называемых "возвращенцев" - термин сугубо местный. Речь не только о тех, кто, прожив здесь несколько лет и уехав, пишет затем в райисполком слезные письма с просьбой, чтобы разрешили вернуться: жизни, мол, без Командор не чаем! Другая категория - молодые люди, которые здесь родились, провели детство, "вписались" в общественные и природные взаимосвязи. Они действительно иной жизни себе не представляют, какие бы потом вузы ни кончали и куда бы ни послали их но распределению: стрелка их жизненных устремлений неизменно показывает на родные острова. Даже если их родители давно уже уехали на материк. Я мог бы назвать нескольких таких, возвратившихся на остров Беринга. Вот и Наташа Маракова-Фомина. Вот и Петя Яськин...

Силуэт на закате

В доме Яськиных интересно бывало и прежде, когда здесь жила еще хозяйка семьи, Зоя Александровна, организатор всех ученических турпоходов, лыжных вылазок, поисков следопытов, изучающих родной край. Когда-то она была известной на Камчатке альпинисткой, покорившей вторую по высоте вершину полуострова - потухший вулкан Камень. Даже "Огонек" давал фотоснимок и заметку об этом сложном и опасном восхождении. О Пете в "Огоньке" пока не пишут, но какие-то мамины первопроход-ческие черты он, пожалуй, и перенял. Впрочем, преимущественно все-таки не ходит, а ездит: на тракторе, вездеходе либо грузовике. Образование позволяет, любая техника по плечу.

Видел у него дома громадный зуб кашалота. Даже и не подозревал, что такие существуют, чуть ли не тридцатисантиметровой длины; в обхвате, "в талии", и то двадцать сантиметров. Можно думать, что кит был прямо-таки гигант, какие на нашей памяти уже не водились. Зуб мореный, полуокаменевший, коричнево-желтый, с одной стороны шероховатый, с другой же - с зазубринами древнего происхождения: в нижней части явно искусственный стес, тоже древний. Похоже, им пользовались каким-то образом в хозяйственном обиходе, возможно, как пестиком или каким-нибудь иным орудием труда. Кому же он служил в этом качестве? Здешнему жителю-аборигену? Или, что верней, завезен когда-то с Алеутских островов первыми поселенцами? Кто знает! Известно лишь, что найден он на месте гравийных выработок в береговом карьере.

Пока едем на Саранное, толкуем об этом зубе, занимательно все-таки... Не заметили, как и приехали. Пешком я шел бы часа четыре.

Ребята-госпромхозовцы все давно знакомы, с ними ведь и сын мой работает; поровну здесь русских и алеутов. Колоритнее других - на фоне молодежи он уже "старичок" - Сергей Скрипников: смуглое, крупных черт лицо, рельефно вылепленный рот, насупленный взгляд... хотя человек он веселый и общительный. За увалистость, неторопливость и грузноватую стать кличут его Секачом. Он не обижается. Впрочем, дурашливые клички здесь едва ли не у всех. Если не считать детей и подростков, иногда помогающих на промысле, моложе других в бригаде - Женя Новохатский, рыжий-рыжий, простой-простой... Представления о жизни, о круговороте вещей, как говорится, укладываются в один том: если уж работать, так работать на совесть - и себя чтобы уважать, и товарищей не подводить. На таких земля держится, не говоря уже, что - всякий трудовой коллектив.

Если отбросить самый замет, всю, скажем, эстетическую, красочную сторону промысла, остальное сведено к нескольким четким операциям: стоя за скользким столом у уреза воды, взять рыбу, острым ножом распластать ее, отсечь голову (когда тушка предназначена для балыка), выпотрошить, бросить в корзину на промывку. Другие отнесут, засолят, займутся икрой... Молодая икра нежная, ее трудно отделять от ястыков, возни с ней много. Добавим к этому, что встают ребята чуть свет - и сразу в воду, от которой не так-то уж предохраняют резиновые робы и сапоги. Пока идет рыба, пока она еще свежая, не лощавая, не обессиленная преднерестовыми мытарствами, надо ловить ее и ловить, потому что плана никто не укоротит (начальник участка, тоже еще молодой Толя Стус, охотовед по образованию, ревностно следит за ходом его выполнения, заботится о таре, пресекает все неувязки, для чего и мотается на машине между селом и участком; мало поймать рыбу, ее сумей еще обработать, засолить, закоптить, пока не появилась на ней пакостная муха, сдай первым сортом; а у рыбкоопа могут быть встречные претензии, затоваривание, плохо покупают, то се, иногда просто капризы).

Северо-Западное лежбище замыкает еще один архитектурный каприз природы - мыс Кирпичный, я бы сказал, мыс Наполеон

Тем не менее, как ни выматываются ребята, к вечеру обязательно затеются сыграть в волейбол. Поле неровное, со скрытыми выбоинами и камнями, на что уже и внимания не обращают, другого ведь нет. Крик, шум, немыслимые прыжки... И видимо, эта разрядка совершенно им необходима - работа у разделочного стола выматывает не только физически, но и своей монотонностью.

Положительно больше других приметен для меня своей незамысловатостью, четкостью установок именно Женя Новохатский. Когда-то мы с ним в совместном походе были, вчетвером шли несколько дней в село почти от мыса Монати. Было здорово: за каждым поворотом что-то необычное, прежде не виданное, обязательно поражающее хаотичностью... а сбоку яростный накат океана... а вверху птичий грай... Такие дни всегда вспоминаются с умилением и восторгом.

Между прочим, безотказному, исполнительному Жене на днях привалила удача: райком комсомола предложил путевку... не куда-нибудь, а в Париж! Как раз на Камчатке комплектовали Молодежную туристическую группу. Уже в селе пришел он к моему сыну, потоптался у порога, нерешительно сказал:

- Мне бы, Сережа, что-нибудь про Париж почитать, у тебя есть?

- Про Париж? Даже не знаю, - пожал плечами сын. - Разве "Отверженных" Гюго? Или "Собор Парижской богоматери"?..

- Это-то я читал. Посовременней бы...

- Да возьми вот Хемингуэя - "Праздник, который всегда с тобой".

Книгу Женя вскоре возвратил и после заминки сказал не то удивленно, не то даже озабоченно:

- Ну, они там и пьют! С утра до вечера, каждый день...

Побывав все же в столице Франции, Женя убедился, что не только пьют, но и работают. Даже не столько пьют, сколько славы... хотя, как известно, бьют мировые рекорды но циррозу печени. Другим предостережение!

Наши молодые люди побывали в пригороде Парижа в гостях у французских комсомольцев. Были и дискотека, и самодеятельные концерты, и разговоры о жизни, о насущном: как у вас? - А у вас как?.. Были потом и Нотр-Дам, и Лувр, и вообще впечатлений хватало самых разных, на то и Франция, на то и Париж. Я даже со стороны позавидовал молодым, как это у них все просто и доступно: мне вот, к примеру, ни за какими кордонами так и не довелось побывать, хотя век свой доживаю, а невестка моя видела Японию, в Токио была. Женя Новохатский толкует о Елисейских полях, Вандомской колонне и дворце Шайо, демонстрируя на Саранном красочные слайды, заснятые на улицах красивейшего из городов мира.

Так случилось, что месяц-полтора спустя я вновь повстречался с Женей уже на Камчатке, в поселке Атласово, где он проводил у родных отпуск. У меня же оказались дела в местном леспромхозе, у лесорубов. Стояла золотая камчатская осень - иначе не скажешь! - самая грибная, ягодная пора. Да и год выдался на ягоду урожайный.

Уговорил меня Женя съездить в воскресенье за брусникой, тем более что в хозяйстве и легковая машина была. Поехали. Чудесно было в лесу, воздух такой, ну ягодно-смолистый, комары свое уже отзудели. И тишина! А уж брусники... Никогда, сколько помню, больше баночки я ее не собирал даже в детстве, а тут вовлекли меня в это занятие, в тихую эту охоту, и за каких-нибудь три часа, не имея к тому же сноровки и опыта, умудрился насобирать полтора ведра ягоды. И даже не бродя по лесу, всё вокруг одних и тех же пеньков...

Тут и вся компания рядом - место оказалось фантастически ягодным. Разговоры, конечно, самые разные, не только про Париж. Женя за что-то в беспорядочном нашем диалоге зацепился, что-то о преемственности поколений говорили, по-житейски, не казенно, как можно говорить в семье, и завспоминал предков своих, особенно по материнской линии. Мать, Валентина Васильевна, тут же с ведерком была и, если требовалось, уточняла факты или хронологию. Оказалось, что прадед у Жени - с судьбой трагической, страшной. Еще в молодости попал как политический на Сахалин. Позже, то ли отбыв срок, то ли сбежав - семейные предания, как обычно водится у нас, беспамятных, становились чем дальше, тем глуше, никем не записанные и не зафиксированные, - оказался он в Чугуевке, что в Приморье. Женился, дети пошли. А тут революция, вслед за ней гражданская война... подполье, партизаны... Прадед, говорят, и с Александром Фадеевым в те годы знался, в одних краях и за одно общее дело стояли. И вроде бы даже Фадеев где-то в своих произведениях косвенно о нем упоминал - о Михаиле Николаевиче Бадюке. Здесь тоже нет ясности - недосуг потомкам внести ее, разобраться, проследить все линии и извивы горестной и героической кому дедовой, кому прадедовой судьбы.

Короче, партизан Бадюк нет-нет да и наведывался тайком в Чугуевку - все-таки жена, дети... да и в харчах партизаны нуждались. И кто-то его выследил, донес. Белогвардейцы схватили его и замучили на глазах у прабабушки и ее малых детей. Избивали шомполами. Раны присыпали солью. Кололи штыками, отрезали уши... Мертвого выбросили в канаву.

После этой зверской расправы, едва лишь мучители ушли, прабабушка вынесла из избы все иконы и выбросила их вон.

- Запомните, дети, - звенящим от горя и слез голосом сказала она, - никакого бога нет!

Старшенький ее Мишаня в ужасе смотрел на весь тот дикий суд. В годы Великой Отечественной войны он прикрывал с воздуха союзнические конвои в Заполярье. Однажды самолет, на котором он летал, был сбит, вдвоем с раненым командиром сутки дрейфовали в студеных волнах Баренцева моря на спасательном плотике, пока их все же не нашли. Михаил Михайлович Бадюк, защитник нашего Заполярья, Герой Советского Союза, живет сейчас в Ростове-на-Дону.

- А мы вот... никакие мы не герои,- после сумбурного пересказа событий большой давности сказал Женя с некоторым даже презрением к заурядности собственной жизни.

- А чего ты хочешь? - возразила Валентина Васильевна. - Работаем. Делаем каждый свое... как положено. Ну, не герои, конечно, нам-то куда... Так и время не то.

Работать, как мы знаем, Женя умеет. Между тем есть у него занятие и посуровей, чем заготовка рыбы на Саранном. Скажем, зимний промысел песца. Когда месяца три живешь в полном одиночестве чуть ли не в сотне километров от села. Угодья на одной стороне острова и на другой. На Беринговом море и на тихоокеанском берегу. А посредине хребет. Нет-нет да и, сложив амуницию свою и промысловое снаряжение на лист жести, впрягаешься в лямки и штурмуешь перевал между сойками. Бывает, во всяком случае, и так. За песцом еще надо побегать, повозиться с капканами, позаботиться о приваде. Где по берегу не пройдешь, карабкаешься с грузом на скалу, и никто не подстрахует, не поддержит. Сам. Один. Да еще потаскай в рюкзаке железные капканы эти, растирая в кровь спину.

Да, котики здесь - самое привлекательное и главное

Да, голубая шкурка дается куда как не даром. Не подвиг, конечно, хотя далеко не каждый на такую жизнь и согласится. Но ритм ее Жене Новохатскому по душе. Ритм и риск.

И хорошо, что он нет-нет да и вспоминает с тихим почтительным удивлением своего неустрашимого мученика-прадеда, которому многим обязан.

Нам уже знакомо словечко "унцинариоз". Это болезнь новорожденных котиков. Правда, на лежбищах, где цельные рифовые плиты и крупный галечник, процент заболеваний невысок. Хоть на Юго-Восточном медновском, хоть на Северном, что на острове Беринга. Беда на сравнительно недавно восстановившемся песчаном Северо-Западном лежбище. Песчаная лайда благоприятствует сохранению и развитию личинок прегадкого червячка унцинарии. В песке он и зимует, а летом добирается наконец до котика. Стоит лишь матке покормить новорожденного - готово, он уже помечен жесткой печатью унцинариоза.

Вот как с ним бороться, чтобы без всякой там химии, чтобы и котикам, и всему окружающему не во вред? Ведь в иные годы на Северо-Западном почти половина приплода гибнет!

Разное предлагали, вплоть до того, что нужно, мол, на лежбище два-три раза за зиму снимать бульдозером верхний слой песка, тогда личинки этого паразита (гельминта) будут промораживаться и гибнуть. Не радикальный метод, не везде и песок снимешь, хотя, возможно, пробовать и стоило. Но инертность руководства зверокомбината (ныне он называется зверозаводом, когда-то был зверосовхоз, структура же хозяйствования, организационная его суть остаются неизменными), - инертность, упования на то, что в предстоящем сезоне, даст бог, обойдется и без гельминтоза, тормозили профилактическую работу.

И тут явилась подмога (если даже не спасение) в лице молодежной группы профессора А.И. Колеватовой.

Но пришел я на Северо-Западное не только для того, чтобы пообщаться с этими ребятами, - по обычаю хотелось встретиться и поговорить с Дмитрием Чугунковым, ведущим здесь ежегодные научные наблюдения. В балке у него, в привилегированных условиях, и обосновался (даже пружинную кровать мне уступили, чего еще желать).

У Чугункова тут собственное серьезное занятие. Предстоит экспериментальный забой сереньких, то есть котиков-сеголеток, которые сменили черный эмбриональный волосяной покров свой на элегантную, скорее палевую, чем серую, шубку. Впрочем, этих котиков называют еще звучней - серебристыми. Накануне, буквально в конце 1986 года, на межведомственном совещании в Министерстве рыбного хозяйства СССР было решено прекратить обычный промысел котиков-холостяков и перейти исключительно на промысел сереньких, что, в общем-то, прежде осуждалось. Упреки в избыточном промысле только и только сереньких часто звучат в литературе в адрес, например, Российско-Американской компании. Но время идет, наука выявляет те или иные тенденции в структуре котиковых сообществ, которые прежде не принимались в расчет. К тому же эксперимент - значит, возможны и ошибки, но так или иначе нужно испытать идею на практике. Так вот, главная ожидаемая выгода: самцов серых котиков можно изымать без ущерба для воспроизводства стада в три раза больше и получить от них шкуры лучшего качества общей площадью почти в два раза большей, чем при добыче такого же количества холостяков, которым уже по три-четыре года.

Такая разница, говорит Чугунков, объясняется особенностями биологии котиков, отход которых из-за естественной смертности в первые годы жизни очень велик, в частности и из-за треклятого унцинариоза. Предстоит, значит, этот осенний промысел пока именно здесь, на Северо-Западном. Но сроки промысла против обычного сдвинуты, что позволяет сеголеткам немного подрасти, "растянуть" и свою шубку.

Котиковая молодежь - 'холостяки'

Как обычно, беседуем с Дмитрием на самые разные темы, тем более, что и не видели друг друга, наверное, с год. Начинаем с рассмотрения тех или иных операций времен Великой Отечественной войны. Мне это привычно отчасти как ее участнику, у Димы же отец сражался с немецко-фашистскими захватчиками и вовсе в должности командира танковой бригады в армии Рыбалко, ходил впоследствии в чине генерала... Всякую мемуарную литературу о тех суровых годах Дима страх как ценит, да и художественную, написанную с подлинным знанием предмета, строго и правдиво. Так, скажем, как написал Александр Бек роман "Волоколамское шоссе"...

Вечер пролетел незаметно.

Утром из соседнего балка вышла цепочка студентов-кировчан - испытанная гвардия профессора Анны Ивановны Колеватовой.

Глядя им вслед, Чугунков усмехнулся:

- И пошли они, солнцем палимы...

О солнце, впрочем, можно лишь мечтать.

Замыкавший процессию Юра Васенин, старший научный сотрудник Кировского сельхозинститута, правая рука Колеватовой, уточнил для порядка:

- Анной Ивановной гонимы...

Здесь были и грусть, и понимание момента: надо! От нас, мол, ждут, вся на нас и надежда.

Пятый сезон "сражается" группа А. И. Колеватовой на Северо-Западном лежбище с унцинариозом.

- Поиск начали в 1983 году с изучения механизма заболевания котиков,- говорит Анна Ивановна. - А иначе как лечить? На это ушло, конечно, время. Затем - два сезона потрачены на поиск активных антигельминтиков. Нас, конечно, кое-кто упрекает в затягивании исследований. Но ведь за это время было испытано пятнадцать, если не более, препаратов, была обработка доз, поиск методов введения их в организм животного. Наконец препарат был найден, были испытаны наиболее эффективные способы его внутримышечного и накожного введения - и они дали весьма обнадеживающий результат. После лечения ни в одной группе щенки не пали, тогда как в контрольной ровно половина погибла.

Унцинария - зловредный паразит, как, в сущности, и положено паразиту. Спасения от него щенку нет. Проникая в организм с молоком матери и даже через неповрежденную кожу, унцинария разрушает слизистую оболочку кишечника, начинающего кровоточить. Нарушается кровяной баланс, органы кроветворения не успевают вырабатывать кровяные шарики - эритроциты. Отсюда малокровие, ослабление дыхательных функций - и гибель щенка неизбежна. Беда, и выражается она в весьма значительных, можно сказать, подчас огромных потерях молодняка.

Однако местная рыбинспекция, ответственная за охрану котиковых лежбищ и внутрилежбищное спокойствие, имеет к Колеватовой серьезные претензии. Ее подопечных упрекают в грубом вторжении в жизнь гаремов с помощью передвижной деревянной коробки-укрытия, метко прозванной "танком". Танк и есть, сколько бы ни обижалась Анна Ивановна. А она обижается. Она говорит, что группа действует на лежбище со всей возможной осторожностью и деликатностью, что лечение щенков осуществляется только на детских площадках, находящихся обычно в стороне от гаремов, и ссылки на очевидцев, якобы наблюдавших сцены некоего массированного вреда, наносимого котикам при передвижении "танка", по ее мнению, просто недостоверны.

Давайте вместе со мной понаблюдаем с дальней кручи за одним таким "танком", в котором находятся младший научный сотрудник Володя Васенин (брат Юрия Васенина), студенты Женя Холодов и Нина Тунгусова. В мой шестикратный телеобъектив, как в хороший бинокль, легко проследить весь процесс лечения черненьких.

"Танк" (официально это сооружение именуется наблюдательным пунктом, НП) медленно продвигается от одной детской, "ясельной" площадки к другой. Котикам не нравится эта деревянная махина с окошечками, не имеющая признаков живого существа, но почему-то имеющая тенденцию к скрытому передвижению. Иной секач-холостяк, достаточно массивный и воинственный для того, чтобы показать характер, может и напасть на странное чудище, цапнуть зубами за угол. Если же он усердствует в этом, из окошечка высовывается увесистый дрын - и секача бесцеремонно отталкивают, в крайнем случае он может схлопотать и по морде. Однако паники на лежбище эта акция не вызывает, она просто остается незамеченной, у каждого здесь свои проблемы. И "танк" потихоньку ползет дальше. Когда ребята приподнимают его, видно, как смешно семенят внизу их ноги - этакая безглавая коробка-многоножка!

Алеут Гена Яковлев - инициатор семейного туризма

На появление "танка" у очередной детской залежки малышня не реагирует. Что как раз и нужно. Опустив свою коробку-укрытие, ребята принимаются собственно за лечение, достаточно трудоемкое. На сей раз из окошка выдвинут длинный сачок с прочным держаком, его осторожно подводят под дремлющего черненького - и вот он уже в сетке! В "танке" ему делают инъекцию, метят слегка краской, чтобы не попался еще раз, и легонько выбрасывают наружу. Шлепок - и вот он уже в песке, напуганный, ничего решительно не соображающий, но живой и невредимый. Так. Теперь следующего... потом еще... еще... Так. Теперь незаметное передвижение дальше, к другому скоплению малышей. И тот же выверенный порядок действий. И те же мелкие инциденты. До самого обеда, до возвращения в балок. А возвращаться, особенно отсюда, с полупустынного правого крыла лежбища, от бухты Песчанки, довольно-таки далеко. И медленно брести, едва передвигая ноги в "танке", до самого почти мыса Кирпичного, где вверх по крутизне змеится тропа, - да терпение хоть у кого лопнет! Ребята приподнимают свой "танк" выше обычного, включают там внутри "третью скорость" - и трусцой по лежбищу, точнее, по его закраине!

Гаремный период уже позади - и слишком заметного переполоха нет. К определенным факторам беспокойства, как я уже и раньше говорил, котики привыкают. Не пугает же их, например, соседство большого селения на одном из островов Прибылова: лежбище расположено на косе напротив. Тут и дым, и шум, и мельтешение людей, машин... Да и по всему лежбищу - не знаю лишь, по тому ли, по другому ли - проложены смотровые ходы для туристов, наблюдательные площадки, а котиков это (внешне) мало волнует, поскольку непосредственной угрозы их жизни не возникает.

Важней здесь, впрочем, не эмоции, а цифры.

Когда в один из вечеров я заглянул в балок к Колеватовой, она сказала с сознанием вполне уже доказанной своей правоты:

- Ну что ж, можно и цифры. Скажем, в прошлом, восемьдесят шестом, году нами инъецировано 3600 черненьких, в этом - наберется уже, думаю, тысяч шесть. А теперь можете прикинуть: при сорокапятипроцентном их падеже в естественных условиях, сколько их нынче выживет и перейдет в стадию сереньких? То есть в стадию, когда их уже можно промышлять? Ведь пораженный унцинариозом детеныш гибнет буквально в первые же десять дней жизни, а теперь он останется жив, сохранится для промысла в качестве серенького... Полагаю, польза сомнений не вызывает.

- Польза есть, - сказал мне уже в селе рыбинспектор Володя Фомин. - Еще какая. Тысяча или полторы тысячи лишних шкурок сереньких в промысле - разве плохо? Тут и Анне Ивановне хвала, и ее студентам.

К слову, нередко выпускники Кировского сельскохозяйственного института (его охотоведческого факультета) после защиты диплома традиционно добиваются возможности работать именно на Командорах. Я мог бы назвать многих, пополнивших ряды рыбинспекторов, младших и старших научных сотрудников, пусть даже лаборантов в природоохранных организациях Камчатки и Командор. Вот и Фомин - тоже выпускник Кировского СХИ. И кстати, его диплом посвящен был изучению причин гибели морских котиков на лежбищах, в частности причин возникновения того же унцинариоза. Научным руководителем дипломной работы была как раз заведующая кафедрой зоологии института, доктор биологических наук А. И. Колеватова.

Вот и сошлись они на общем интересе уже на Командорах.

Когда-то в селе Преображенском на Медном познакомился с шустрыми, общительными мальчишками-алеутами. Для начала угостили меня чимичками. Это такие маленькие иссиня-черные моллюски, по-научному литторины, которыми густо обрастают все прибрежные камни. Живут по двуединому циклу: прилив - отлив; ни вода их не пугает, ни сушь... Минут пять их кипятят, потом сыплют в карман как семечки. Пойдешь вечером в клуб - все этими чимичками шелестят. Правда, извлечь чимичку из раковинки довольно сложно: нужна иголка или булавка. Зато выковырнул - и в рот, никаких отходов.

Мальчишек трое: Антоша, Боря и маленький, черный как жук Женя.

Взрослого народа в селе тогда почти не было, все уехали на промысел, а работы стало значительно больше - опять же в связи с промыслом. Вот ребятня и помогала старикам-пенсионерам управляться на варке жира, на мойке и отжиме шкур. Моих новых знакомых за это уже и в "Алеутской звезде" хвалили...

- А в Корабельной бухте вы были? - любопытствовал Женя.

- Нет, не привелось.

- Говорят, красивая бухта,- позавидовал он чуть ли не с горестным таким вздохом. - Там корабли могут брать воду прямо у скал: только протяни шланг к водопаду - и бери. И еще там когда-то корабль потерпел крушение, затонул, что ли, - неизвестно чей...

Они бродили со мной почти повсюду в ближних окрестностях, рассказывая о том о сем, о художнике, который приехал на остров и рисует картины в сопках.

- Мы ему помогали втаскивать на скалу его хозяйство, - доложил Боря.

- А железный песок вы видели? - перебивал приятеля неугомонный Женя-маленький. - Знаете какой - его магнит притягивает. У нас на острове все есть. А перламутровую раковину? Покажи, Антон, какую ты нашел. А кислую траву вы ели? Попробуйте, очень советую.

Я говорю, что Стеллер этой травой спасал от цинги своих товарищей по несчастью. Им, впрочем, все, что касается плавания пакетбота "Св. Петр", приблизительно известно.

- Вы книгу будете писать о Командорах? Как она будет называться? "Командорские острова"?

- Еще не знаю.

- "Острова в океане",- авторитетно заявил Женя.

- Можно и так,- согласился я, тем более, что тогда еще не было в русском переводе известного романа Хемингуэя. - Только островов в океане много, звучит как-то общо, ребята. Главное, написать книгу, с названием будет легче. - Заранее предугадывая ответ, спросил: - Ну, как вам здесь, на таком крохотном и холодном островке, нравится? Все-таки ни теплого моря, ни фруктов...

Женя ответил по привычке взросло, даже как-то, я бы сказал, риторически-плакатно, однако к этим его словам нельзя было не отнестись как к чему-то само собой разумеющемуся:

- Мы привычны к суровой жизни. Жары не переносим.

Это справедливо. Стоит только понаблюдать, как они купаются в промоинах между рифами, где температура воды в лучшем случае плюс десять. Женя любит свой остров и, подобно другим мальчишкам, уверен, что лучше земли нет; впрочем, так считают и иные взрослые - по крайней мере в ярко выраженном своеобразии ей и впрямь не откажешь.

- Я здесь родился и вырос, - заявил он немного погодя,- я не могу худо говорить о своей земле.

Формулировки у него отточенные и логичные, а вообще-то он мальчишечка шебутной, склонный и подурачиться, и за нос поводить иного простачка. В этакую важность он скорее всего играет.

Он навещал меня чаще других, а однажды принес в гостиничку, где я ночевал, нежась на трех совершенно роскошных каланьих шкурах, отнюдь не "бесхозных", подлежавших сдаче,- принес фуражку, доверху наполненную птичьими яйцами самой необычной расцветки. Будто расписанные "под мрамор", будто кто-то нарочно выжимал из тюбика на каждое яйцо полосочки краски.

- Вот вам на яичницу.

Продукты у меня были, и пришлось деликатно отказаться.

Бесконечно близ Медного висит шелест птичьих крыл: трепещут в полете растрепанные бакланы, стремительно шуршат кайры (полная обтекаемость яйцевидных туловищ, перья пригнаны плотно), красноклювые топорки, планируют в потоках воздуха глупыши... Стоя на кручах над птичьим гомоном, медновчане приловчились ловить птиц так называемыми чиручами - размашистыми сачками. Конечно, добычливая эта охота требует сугубой осторожности.

Е. К. Суворов еще в дореволюционные годы обращал внимание на избыточный промысел здесь птицы ("...временами, особенно весной при первом появлении птиц, на Медном идет такая пальба, как будто бы наступает неприятель").

Сейчас нет и в помине прежних птичьих базаров. Как всегда, мы с большим запозданием прислушиваемся к разумным предостережениям. Но не все еще потеряно, тем более на Медном, где практически уже нет села.

А тогда, помнится, мальчишки бесстрашно лазали здесь но крутизне, где впору и сорваться. Обычно при сборе яиц взрослые страхуются веревками, но боюсь, что ребятня ни к какой страховке не прибегала, публика беспечная...

По-разному сложатся судьбы этих мальчишек, что же касается Жени Буланникова, лет десять-двенадцать спустя он, уже работник холодильника зверокомбината, будет удостоен почетного права сфотографироваться у знамени легендарного крейсера "Аврора" в Ленинграде.

Однако если говорить вообще, несколько абстрагируясь от того, что писал я о прежних командорских временах, следует с горечью отметить, что нынешняя алеутская молодежь, особенно парни, жизненные цели себе заведомо занижает, дальше ПТУ и в редких случаях мореходных училищ ее планы не простираются. Да и учатся в этих заведениях единицы, и хорошо, если хватает терпения доучиться. Короче говоря, никто из молодых алеутов в последние 10-15 лет так и не пришел на смену ни кандидату наук Валентину Хабарову, ни знаменитому капитану дальнего плавания, увенчанному боевыми и трудовыми орденами Сергею Венедиктовичу Тимонькину, ни даже врачу-педиатру Луизе Николаевне Вожиковой.

Причем и навыки общения с природой эта молодежь потеряла, никто уже не ловит чиручами птиц на скалах (да и нет в окрестностях Никольского таких скал), не собирает на птичьих базарах яиц, хотя этот традиционно алеутский промысел разрешен соответствующими постановлениями местных властей и поныне.

А ведь было время, когда мне посчастливилось хаживать по неторным тропам острова с Геной Бадаевым, печатником типографии,- и проблема питания в наших походах меня почти не занимала. Знал: с Геной не пропаду. То он выхватит из речной струи на какой-либо примитивный крюк парочку увесистых гольцов, то изловчится поймать утку-каменушку, то уйдет бродить по отливу между водорослями, пока не наколет-таки небольшого осьминога. Идет, бывало, улыбаясь, и грызет что-то на ходу. Да, так и есть: сырого осьминога! Откусывает присоски от его щупалец и жует - говорит, очень вкусно. Он называет их "пуговичками", даже точнее - "пувичками". Грыз и я эти "пувички" - как говорится, с кем поведешься,- хотя и несколько принужденно.

Общался когда-то и с Геной Яковлевым, тоже до седин оставшимся верным традициям алеутов - островных землепроходцев, байдарочников и следопытов. Помнится, возьмет две палатки, ружьишко, немного продуктов и отправится в глубь острова любоваться его озерами, тундрами и ущельями, постигать всякую мелочь в природе. Вслед за ним, вышагивающим степенно и раздумчиво, бегут его собственные и соседские мальчишки и девчонки - завтрашние хозяева и хранители этой земли. Я не раз встречал веселые биваки Яковлева в отдаленных бухтах острова Беринга, ел горбушечью уху из его вместительного "семейного" котла, пил крутой чай из закопченного, как сам сатана, чайника... К слову сказать, именно Яковлев вместе с русским парнем Иваном Строгановым были первыми постановщиками алеутских танцев в клубной самодеятельности - еще задолго до разных ансамблей вроде "Алеуточки" и "Унангана".

На мой взгляд, вот в таком образе отношений и взаимосвязей с окружающим миром, в традиционных формах охоты и всякого промысла алеут наиболее полно самопроявляется, заявляет о себе как личность, интересен в общении. И мне понятна давняя горечь Сергея Владимировича Маракова:

- Не та нынче молодежь,- сказал он однажды на Медном,- уж не знаю, к лучшему ли это, во благо ли... Сейчас молодые алеуты почти не интересуются своим островным, мало кто ходит собственными ногами. Все больше мотоциклы их привлекают.

Как бы в подтверждение этой мысли наблюдал я недавно в глубине острова Беринга с кавалькадой подростков на мотоциклах - типичные рокеры! Усталый подходил я к снежнику, перекрывшему на высокой морской террасе раскисшую дорогу,- а навстречу, с лихостью каскадеров зависая над ним, вылетела шестерка удальцов. Треск мотоциклов, ошметки снега во все стороны, некая всепобедимость во взорах, небрежно-безразличных ко мне на обочине, иссиня-черные длинные волосы, отбрасываемые ветром, - ни дать ни взять прокезы или команчи, черт меня возьми, разве что без улюлюканья и храпа галопирующих лошадей. Ни один из них даже не кивнул приветственно головой, хотя в лицо меня знали, наверное, все.

Невольно вспомнился разговоре секретарем райкома ВЛКСМ Сергеем Брусенским накануне. Заботило его, между прочим, как выхлопотать склад, построенный еще в конце XIX века концессионерами из добротного канадского кедра. Комбикорма там сейчас хранятся. А в нем устроить бы этакий филиал районного Дома культуры - исключительно для молодежи! Чтобы вволю и без мелочной опеки взрослых занимались ребята тем, что любо, - брейк-дансом, хард-роком, хеви металом... чтобы и местным рокерам было где приютиться, обсудить свои "проблемы"...

Пусть и хард-рок, и хеви метал... если только в меру и не как самоцель, чтобы ничего другого вокруг не видеть... не до потери сознания... но что в противовес? Позначительней и подуховней? Да и к нашему домашнему ближе? А от рокеров чтобы подальше?

Ведь перемены на островах ожидаются такие, что, возможно, в самой большой чести будут как раз следопыты, землепроходцы, знатоки островных угодий и потаенностей, исследователи истории родного края, вдумчивые ее наследники и пропагандисты.