"Презрев угрюмый рок..."

Презрев угрюмый рок...

Презрев угрюмый рок...

Презрев угрюмый рок...

Итак, речь пойдет о Витусе Беринге и его знаменитых Камчатских экспедициях. Сначала о Первой.

Что предписывалось этой экспедиции решить, каких пределов достигнуть? Судьба ее настолько драматична и примечательна как неудачами, так и достигнутыми результатами, что требует подробного и обстоятельного рассказа. Начнем с того, что идея экспедиции витала в воздухе, становилась, точнее говоря, потребностью времени, потребностью не только расширения географических представлений о нашей земле, о земном шаре в целом, но и решения узкоэкономических и политических задач, задач упрочения государства Российского, более четкого определения его весьма растянутых границ.

Выдающиеся умы западноевропейской науки давно уже старались приподнять завесу незнаемого, выяснить наконец, а что там дальше, за необозримыми просторами Сибири, к северу от нее, к востоку? Об этом затевал беседы лично с Петром I голландский географ, путешественник, политик Никола Корнелий Витсен, автор огромного труда "Северная и Восточная Татария". (Еще до рождения царя-реформатора он побывал в России и предмет знал не понаслышке.) На большинстве карт того времени уже был обозначен пролив между Азией и Америкой, хотя никто из европейцев в тех местах еще не был. Пролив, "открытый" чисто умозрительно, на картах значился, а сомнения оставались.

Возвращаясь в 1697 году из Голландии в Москву, Петр повстречался также с выдающимся и весьма разносторонним ученым Лейбницем. Практика торговых связей и мореплавания тех лет требовала изыскания новых, более коротких путей сообщения между материками и странами. Лейбница тоже занимал вопрос о возможности существования пролива между Азией и Америкой. Для России такой пролив означал бы прежде всего немалые выгоды в развитии мореходства, нацеленного на освоение еще неведомых земель. Можно понять, насколько все это было близко пытливому уму Петра. Да и до бесед с Витсеном и Лейбницем его серьезно увлекала идея разведывания морской дороги в Китай, установления прямых морских сношений с Индией. ("Оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государства через искусство и науки",- говаривал он.)

Во исполнение этих замыслов Россия приступила к важным географическим исследованиям.

В декабре 1724 года русский морской офицер, по происхождению датчанин, Витус Беринг был назначен начальником Камчатской экспедиции. А спустя месяц он с группой сподвижников огромным обозом отправился через всю Сибирь к берегам Охотского моря.

Трудно представить во всех сценах и подробностях либо охватить мысленно весь этот переход, изнурительный и тяжкий, иногда он был как бы уже за гранью человеческих возможностей. На последнем этапе "ели лошадиное мертвое мясо, сумы сыромятныя и всякие сырыя кожи, платья и обувь кожаныя". Доведенные до истощения болезнями и непосильным трудом, отчаявшиеся каюры-якуты, проводники ("вожи"), служилые, ссыльнопоселенцы, насильно взятые в обоз, гибли десятками, разбегались, а то и открыто бунтовали. Когда, побросав на бурных реках Юдомо-Майского нагорья и Джугджура экспедиционные грузы, уцелевшие в этом жутковатом марафоне счастливцы появились в Охотске, их, чуть они малость отдышались и подокрепли, по распоряжению Беринга (да иначе он и поступить не мог) погнали назад за оставленной в дороге "казной"... Тогда-то в одном из отрядов, быть может, не очень решительного и расторопного капрала Анашкина и случилось возмущение якутских служилых. "...Я стал им говорить,- отчитывался впоследствии капрал,- чтоб становились нартами в линию к материалам (в очередь на загрузку. - Л. П.), а они молча проходят материалы... Стали мы говорить: какое намерение имеете?.. И они ответствовали, что не хочем-де так умереть, как другие умерли, и идем-де в город прямо (то есть назад в Якутск.- Л. П.), а там-де нас не остановить. И выхватили ножи, топоры и из нарт оглобли, и стоптали снег, и сказали: ежели будете неволею нас брать, мы-де вас перережем. Еще ж я стал им говорить, что-де вам и нам равная служба... дано вам денежное и хлебное е. в. жалованье и мясо, и в корму-де нужды до сих пор не имеем. И они мне сказали, что-де мы то жалованье заслужили прежде сей посылки; во всю-де осень работали на капитана у строения ево дому, возили бревна, дрова и мох. И думал-де капитан, что мы лошади были. И бранили господина капитана и протчих господ офицеров... Говорили: наехали-де некрещеные и мучат народ"^*.

^* (Кушнарев Е. Г. В поисках пролива. Л., 1976. )

Воспользовавшись реквизитом киногруппы, снимающей фильм о Беринге и его спутниках...

Удивительный по своей емкости документ! Он ведь и написан прекрасной реалистической прозой, словно серебряным озерком взблеснувшей посреди плотной чащобы канцелярских отписок, доношений, "репортов" и просто кляуз. А динамичному нагнетанию союза "и", за которым что ни глагол, что ни существительное, то глухая угроза, мог бы позавидовать и Хемингуэй: "И выхватили ножи, топоры, и из нарт оглобли, и стоптали снег, и сказали..."

Да будет пухом земля этому Анашкину.

А мы возвратимся в ту самую чащобу пусть сухо и коряво изложенных, но в сути своей до глубины трогающих, волнующих, радующих или возмущающих фактов. Что правда, то правда: чего стоил один лишь такой "некрещеный" датчанин Шпанберг, второй человек в экспедиции по своему положению. Всегда ходил с огромной собакой, которую, случалось, и натравливал на неугодных ему! Как раз именно на долю его отряда выпали самые тяжелые испытания и муки на переходе Якутск - Охотск. А вот из отряда лейтенанта Чирикова, более разумно рассчитавшего все этапы пути, предупредившего возможные убытки и потери, заранее предусмотревшего голод и холод, не погиб и не сбежал ни один человек. Не в том ли причина, что Чириков был терпелив, человечен, да и дельностью своих решений и поступков убеждал? Ему верили, его старались не подвести. Зато Беринг, безусловно, чувствовавший незаурядность Чирикова и переживавший ее в себе не без уязвленности, не всегда прислушивался к его советам, принимал решения вопреки им, поступаясь подчас и логикой и совестью. Впрочем, как замечает современный историк^*, трения между Берингом и пытливым образованным его помощником носили еще терпимый характер, если иметь в виду, что тот же Шпанберг грозился "обрубить" Чирикову нос и уши! И этот-то самодур был ближе и понятней начальнику экспедиции,- не потому ли еще, что все-таки земляк, единоверец?! Он его и к столу своему приглашал на рюмку вина, на званые обеды, чего Чириков не удостаивался, и в плаванье через Охотское море "в Камчатку" друзья устроились на новой надежной "Фортуне", предоставив Чирикову вести дряхлое суденышко, грозившее развалиться при первом же крутом шторме.

^* (Гольденберг Л. А. Каторжанин - сибирский губернатор. Магадан, 1979.)

Немало трудностей и нехваток пришлось испытать и при постройке кораблей ("Фортуны" в Охотске, позже - "Св. Гавриила"), на которых предполагалось искать берега Америки, и при каторжной переброске экспедиционных грузов где мелкими реками, где волоком по горам из Болыперецка в Нижнекамчатск, с попутным разорением привлеченного в качестве "тягловой силы" населения... это-то поперек всей Камчатки тащить!.. Тогда как разумней было, решись Беринг обогнуть мыс Лопатка, сразу идти к конечному пункту (в рапорте еще из Охотска он не преминет все-таки подчеркнуть для начальства: "Намерен иттить... кругом носу к устью реки Камчатки" - а пойдет прямиком к реке Большой, что на Охотском побережье! Ближе и безопасней. Если не представлять последствий...). Но рассказ обо всем этом был бы весьма пространным.

А карликовую рябину могли находить и под снегом

Прошло несколько лет, и в 1733 году была снаряжена Вторая Камчатская экспедиция, так как Первая получила лишь косвенные подтверждения существования пролива^*, отделяющего Азию от Америки. Самой Америки мореплаватели не увидели опять же из-за торопливости и нервозности Беринга, уверившего себя в том, что раз он зашел достаточно далеко (за 67-й градус северной широты), то и пролив якобы уже открыт. Между тем, по мнению лейтенанта флота Чирикова, следовало обогнуть Чукотку до устья Колымы либо идти к северу по проливу до нагонных льдов и, лишь убедившись, что суда находятся в Ледовитом океане и пролив действительно существует, повернуть назад. И то не прежде, чем будут определены ширина пролива и примерное расстояние, отделяющее Азию от Америки.

^* (В сущности, этот пролив был открыт еще в 1648 году, когда по нему прошли на кочах Федот Алексеев Попов и Семен Дежнев. Но сведения об этом плавании ("отписки" Дежнева) затерялись в якутском архиве, где пролежали в безвестности без малого сто лет; их нашел в 1736 году участник Второй Камчатской экспедиции историк Г. Миллер. Однако ни Попов, ни Дежнев не знали, что прошли проливом, так как американского берега из-за ненастной погоды тоже не видели. Поэтому ныне считают, что первыми, кто действительно открыл летом 1732 года пролив, впоследствии названный именем Беринга, были подштурман Иван Федоров и геодезист Михаил Гвоздев: они не только увидели наконец противолежащие берега Азии и Америки, но даже юрты аборигенов, что и отметили в своих шканечных "юрналах" и рапортах: "...парусы распустили и пошли к Большой Земли (Америке. - Л. П.)... видели юрты жилые, версты на полторы. И ко оному жилью за противным ветром вблизосте подойтить невозможно..." )

Беринг возвращался на Камчатку прежним путем, не усложняя себе задачи, за что его позже упрекал Ломоносов - мог-де взять восточней, "которым ходом", наверное, приметил бы берега северо-западной Америки.

Летом следующего года Беринг сделал для очистки совести попытку разведать прямо на востоке от Камчатки землю, которую в ясную погоду якобы видели иногда камчадалы. Там были Командорские острова, на которых Беринг найдет впоследствии свою кончину. Но увидеть что-либо почти за двести километров кратчайшего расстояния до Командор было физически невозможно - камчадалы принимали за землю эффект преломления лучей, мираж... Факт, что земля там действительно была, и Беринг считал, что это Америка. Он вообще был уверен, что Америка где-то близко от Камчатки, в доказательство чего приводил не самые убедительные приметы. Но если уж не везет, то не везет во всем: ведомый им бот "Св. Гавриил" "проскочил" чуть севернее Командор, так и не "задев" их. Рухнула последняя надежда, на Камчатке, кроме громоздкого экспедиционного хозяйства, ничто более Беринга не удерживало (как ему представлялось), и он поспешил в Петербург.

Но грибов им пришлось ждать до следующего лета

Проблеме "сошлася ли Америка с Азией", проблеме поисков пролива между ними посвящена обширнейшая литература. Историки судят и так и эдак. А вот мотивов поведения Беринга, без достаточно уважительных причин прекратившего плавание в северных водах, не может вразумительно объяснить никто. Объяснить, так сказать, совсем уж не порицая либо не закрывая откровенно глаза на ряд явных несоответствий.

Не могли понять и одобрить его действий и в Петербурге в адмиралтейств-коллегий. Обстоятельства, однако, сложились так, что руководителем Второй экспедиции, преследующей прежнюю и ряд других целей, вновь был назначен Беринг. Именно он вел пакетбот "Св. Петр". Чириков командовал пакетботом "Св. Павел".

Позднейшие авторы неоднократно указывали на то, что беды Второй Камчатской экспедиции во многом были предопределены "злоумышленной" картой французского ученого Жозефа Николя Делиля, состоявшего на службе в Российской Академии наук. По этой карте экспедиции следовало искать некую мифическую землю Хуана де Гамы. На нее ссылался впоследствии и Свен Ваксель, штурман "Св. Петра". "Карта Делиля,- писал он,- была неверной и лживой, ибо в противном случае мы должны были перескочить через землю Хуана де Гамы..."

Хотя известно, что Жозеф Делиль действительно передавал Франции кое-какие сведения, получаемые им в академии, в том числе секретные карты, карта, по которой предстояло идти в плавание кораблям экспедиции, едва ли носила печать его злонамеренности.

Множество иных карт XVII-XVIII веков также страдали известной недостоверностью, а то и явным вымыслом. Земля Хуана де Гамы в те времена значилась на картах Гомана 1712 года, Гийома Делиля 1714 года и карте Российской империи И. Кирилова 1734 года. Наконец сам Петр заказал Гоману карту "Камчадалии" для личного пользования, и она была выполнена на шелке в Нюрнберге в 1722 году. По картам Гомана, как свидетельствует советский историк Б. П. Полевой, составлялась и инструкция Петра для предстоящей Первой экспедиции Беринга. Еще ранее эту вымышленную землю нанес на свою карту к востоку от Японии португальский географ Тексейра. Так что Жозеф Делиль только позаимствовал злополучную землю Хуана де Гамы для своей карты, нисколько не погрешив против представлений, бытовавших среди географов его поры.

Но грибов им пришлось ждать до следующего лета

Когда комплектовался научный отряд Второй Камчатской экспедиции, Жозеф Дели ль рекомендовал ему своего сводного брата "астронома" Людвига де ла Кройера, человека авантюрных наклонностей и бездарного. Между тем именно ему, де ла Крой-еру, были даны важные полномочия следующей фразой указа сената: "...чтоб в вояж сперва шли по предложению и мнению профессора Делиля". Уже на Камчатке, в канун плавания, против "предложения и мнения профессора Делиля" выступил только один человек - помощник начальника экспедиции Алексей Чириков. Сам Беринг на себя такой смелости не взял.

Вот так и получилось, что мореходы вместо того, чтобы без проволочек идти к берегам Америки, ринулись искать землю Хуана де Гамы, которой, конечно, не нашли. Между тем драгоценное время было упущено. Вскоре суда, ведомые Берингом и Чириковым, попали в непроницаемый туман и потеряли друг друга из виду. Отныне им суждено было достичь берегов Америки в разное время (Чириков достиг раньше) и в разных местах. Пакетбот "Св. Павел" все-таки возвратился к родной Камчатке, а судно Беринга претерпело тяжелые бедствия. Появились больные цингой, заболел сам Беринг. Ураганные ветры истрепали парусное вооружение, расшатали крепления пакетбота.

Свен Ваксель писал: "Мы должны были плыть в неизведанном, никем не описанном океане, точно слепые... Не знаю, существует ли на свете более безотрадное или более тяжелое состояние, чем плавание в неописанных водах. Говорю по собственному опыту и могу утверждать, что в течение пяти месяцев этого плавания... мне едва ли выдалось несколько часов непрерывного спокойного сна; я всегда находился в беспокойстве, в ожидании опасностей и бедствий".

4 ноября 1741 года на горизонте показалась безлесная земля, принятая за Камчатку. Впрочем, сам Беринг как раз не был в этом уверен. Но выхода не было, и после того как по счастливой случайности пакетбот легко перенесло через буруны в мелкую бухту, капитан-командор дал распоряжение высаживаться.

Больные матросы умирали, едва их выносили на палубу, умирали в шлюпках. Цинга преследовала людей и на земле. Страшную картину их мучений рисует очевидец: "...эти несчастные кричали - кто от холода, кто от голода и жажды, потому что у многих из-за цинги рот превратился в нечто совершенно ужасное - десны разрушились, почернели и, словно диковинная кровоточащая губка, покрывали все зубы, так что есть было абсолютно невозможно, и к тому же боль становилась с каждым днем все нестерпимей". Досаждала стужа: моряки обносились, их одежда превратилась в лохмотья...

Беринг умер на острове 8 декабря 174.1 года.

На могиле Беринга я был - да и как не побывать?! - еще в самый первый сюда приезд в 1959 году. Начальник районной милиции майор Артюхов дал мне свою упряжку собак, а за каюра отпустил сына Валю. У меня появилась возможность совершить поездку летом на собаках, а о таком диве я даже в книгах прежде не читал. Здесь этот "транспорт" пользовался в летнее время постоянным спросом, как наиболее легкий, быстроходный, маневренный.

Подосиновики

(Зато в последующие годы предприятия района начали воистину бурно оснащаться разнообразной техникой, не буду ее перечислять. В явном избытке появились в селе и вездеходы. Смотришь, в организации всего три-четыре человека штата - и уже свой вездеход, без него ни шагу... Надо ли уточнять, что машина эта дорог не разбирает, не без вины водителей, от чего страдает и терпит легкоранимая тундра, вся исполосованная шрамами-колеями. Ладно бы ради дела, в силу производственной необходимости, а то ведь чаще на пикники здесь ездят, высокопоставленных гостей, начальство и ревизоров, оголтелое множество артистов, журналистов, кинодокументалистов на смотр островных достопримечательностей возят; пешком они, как правило, ходить не желают.)

Итак, дождливым деньком короткую полутораметровую нарту, подбитую железом, загрузили рюкзаками, мешком с прелыми охотничьими сосисками (для собак) и бодро двинулись в путь. По траве, влажной от мороси, нарта скользила споро. На кочках нас то и дело встряхивало, из-под полозьев веерами разлеталась гнилостная жижа тундры, а в мешке, на котором я до одури нагарцевался, вскоре стало попискивать и сочиться из сосисок сало. Со свистом проскочили по мелкой воде озера Саранного - и вот уже с перевальных сопок открылась ершистая безбрежность моря Беринга.

Сколько мореплавателей бороздило эти воды! Командорские берега описывали Сарычев, Биллингс, И. Ф. Васильев, Головнин, Литке, были здесь ранее Креницын и Левашов, зимовал Григорий Шелихов. Был шведский полярный исследователь Норденшельд. Он посетил остров Беринга летом 1879 года, впервые в истории освоения Севера пройдя Северным морским путем от самых берегов Скандинавии. Многие знаменитые путешественники высаживались на командорскую землю. Сознание этого как-то непривычно бередит душу.

На второй день пути показалась прославленная бухта Командор. Пустынный берег. Белая оторочка наката. Крест, сваренный из железных труб, на склоне горы. Пейзаж долины мрачноватый...

Если верить лоции, до 1933 года здесь еще стояли юрты, в которых некогда жили участники экспедиции Беринга, но верить лоции все же не следует: имеются в виду землянки более поздних промысловых партий. А ютились страдальцы-мореходы в песчаных ямах, утепленных шкурами и прикрытых сверху лоскутами парусов. Натуралист экспедиции Стеллер метко назвал эти ямы "могилками".

Почему этот скудный клочок земли так всех нас волнует? Наверное, потому, что и его коснулась своим крылом История. Правда, она не накаляла здесь страстей, не поднимала восстаний, не готовила втихую дьявольски хитроумных заговоров против венценосных особ, на худой конец не устраивала морских сражений... Может быть, так даже проще для меня, если говорить о моем отношении к предмету. Ибо между мной, и Берингом, и Вакселем, и пытливым натуралистом Стеллером, и мужественным офицером Дмитрием Овцыным именно на этом клочке островной земли не стояло теперь и не заслоняло их ничто - ни иные имена, ни более громкие события. Почему-то чудилось, что все происшедшее со Второй Камчатской экспедицией было на моей памяти, в пору моей жизни. А когда по подсказке Вали Артюхова я начал рассеянно пересыпать с ладони на ладонь песок в оплывших ямах и против ожидания нашел несколько тусклых бисеринок, как тут было и не возликовать? Что ни говорите, я заполучил нечто вещественно достоверное, словно бы и впрямь связующее с драматической эпопеей стародавних лет.

Неужели эти разноцветные корявые бисеринки - подлинное имущество пакетбота "Св. Петр", меновой товар на случай общения команды с туземцами?.. Сомневаться не приходилось. Теперь горсть этого бисера - свыше ста штук - лежала на моей ладони. Если нанизать на жилку - какой занятный сувенир! Да, связующая нить...

До нас в бухте Командор перебывало изрядно народу - и с целью, и без цели. Усиленно растаскивали имущество экспедиции еще первые промышленники-зверобои. Видно, тут было чем поживиться поселенцам, было что использовать в их скудном островном хозяйстве. Сюда наведывались люди, так или иначе присматривавшие за могилой Беринга, пытавшиеся производить научные и ненаучные раскопки. Собственно, сам след этой могилы мало-помалу стерся. Незадолго до Отечественной войны учителю-краеведу И. Ф. Махоркину и его товарищам удалось приблизительно оконтурить место погребения капитан-командора и вновь поставить здесь крест с мемориальной дощечкой. Военные моряки в 1944 году привезли сюда наконец металлический крест.

Попутно всех, кто приходил сюда, интриговали пушки пакетбота. Иногда, раз в много лет, после затяжных штормов и в дни наиболее полных отливов, из песка выступают жалкие останки пакетбота, разрушенного морем. Кое-где сохранилась древесина - ведь в этих краях гнилостным бактериям не разгуляться. Что касается пушек, то с ними достаточно путаницы, и почти невозможно, например, установить сейчас, сколько же их извлечено на самом деле.

Их будто бы видели в 1933 году ("На лайде лежали штабеля (?) из чугунных пушек" ).

Беринговцы потерпели крушение у этих берегов

В 1935 году их посчастливилось сфотографировать известной фотокорреспондентке Галине Санько, причем она проявила еще и немалое мужество: высадилась здесь с кавасаки на зыбком плоту, сбитом из трюмных крышек. Как признавалась она впоследствии - стояла на четвереньках, чтобы не смыло волной... Ровно тринадцать сцементированных коррозией пушек на ее газетном снимке, в качестве ценного свидетельства попавшем и в научные монографии, вплоть до зарубежных. В 1940 году на остров Беринга приехал директор областного краеведческого музея Н. И. Моргалев, чтобы разыскать и доставить в Петропавловск-Камчатский хоть одну такую историческую реликвию. Ему повезло, в те годы пушки, по-видимому, были замыты не очень глубоко. Тем более что какую-то из них побывавшие здесь никольчане поставили для приметности торчком. Моргалев с приключениями (пушку дважды роняли в море, хорошо, что у пирсов) все-таки доставил ее на Камчатку. Она и по сей день в экспозиции музея... И уже после войны частенько наведывался в эти края знакомый нам по рыбалке на Саранном Аполлинарий Бадаев. В то время в должности зоотехника он принимал по ухожам у охотников песцовые шкурки.

Словом, возникли вновь из пучины эти черно-зияющие орудия морского боя, из которых не было сделано ни единого выстрела. Бадаев и его спутники ринулись к ним не разбирая дороги и через силу выволокли две повыше на берег. Над остальными уже на десятилетия таинственно сомкнулось море. Приезжали историки, археологи, ходили здесь куда как часто, копали, щупали дно, водили миноискателями - ан пушек нет. Как будто их никогда и не было.

А те две пушки, что были найдены Бадаевым, переданы в дар правительству Дании. Вот свидетельство писателя Александра Крона, присутствовавшего при этой церемонии: "Мы... откровенно говоря, не предвидели того праздничного одушевления, которое вызвал наш дружеский акт. Несколько городов оспаривали право установить у себя старинные пушки с полустертыми надписями на стволах, Редкий случай, когда пушки способствовали дружбе и взаимопониманию между двумя народами".

Установлены они в городе Хорсенсе, на родине командора. В этом же городе хранится модель пакетбота "Св. Петр", выполненная якобы из его обломков. Трудно сказать, каким образом и когда попали к датчанам эти обломки, кто им их преподнес.

С приходом лета скалы усеяли птицы

Итак, три пушки прославленного пакетбота, о которых достоверно известно, что они действительно извлечены здесь из замытого песка, известно и где они "прописаны". Сколько же их оставалось на острове всего? Четырнадцать, если верить донесению Вакселя в адмиралтейств-коллегию. Овцын упоминает в одном из писем всего лишь об одиннадцати... На снимке Санько их тринадцать.

Прямо у ног гнездятся чайки

Наконец не так давно экспедиция Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, имея точный магнитометр, определила место их залегания и с большим трудом с помощью никольчан извлекла еще семь пушек. Это стало сенсацией. Многие газеты и журналы страны послали на остров своих корреспондентов - их собралось здесь человек двадцать. Опубликованы подробные отчеты с фотоснимками, в бухту Командор хлынул любопытствующий народ...

Что ж, лондонский Тауэр заплатил десяток-другой лет назад основательную сумму за какую-то "безродную" бронзовую пушчонку, поднятую со дна моря где-то у берегов Австралии. Надо ли говорить, что пушкам пакетбота "Св. Петр", вошедшего в историю великих географических открытий, вообще цены нет?

Хорошо, что их все же достали. И хорошо, что не все: пусть останется что-то от тайны, сопутствующей им вот уже скоро четверть тысячелетия, от азарта дальнейшего поиска нашим детям и внукам.

На крутизне

Извлекая из котлована, заплескиваемого прибоем, достославные пушки, экспедиция попутно продолжала начатые в предыдущие годы раскопки жилищ, в которых ютились беринговцы. Из любопытных находок следует упомянуть несколько серебряных денег времен Петра I, штурманский циркуль, набор из шести бронзовых стаканчиков, вставляющихся друг в дружку и увенчанных крышкой с фигуркой запряженного в санки коня. Назначение стаканчиков могло быть самым разным, но скорее всего это медицинские мерки. Возможно, они принадлежали лекарю экспедиции (был такой) или занимавшемуся врачебной практикой Георгу Стеллеру. Так же, как и металлический анкерок, на дне которого среди спекшихся ракушек обнаружились две костяные лабретки - украшения, вставлявшиеся чукчами, эскимосами и алеутами в отверстие в нижней губе. В смысле этнографическом они очень редки, не вообще, а эти вот в частности, похожих пока нет в музеях страны... Красоту, конечно, они придавали относительную, но - кому что нравится. Еще в анкерке оказался "чертов камень" - минерал, использовавшийся в старинной народной медицине как кровоостанавливающее средство.

Краснолицый баклан...

В разное время тут находили и не столь примечательные вещи, принадлежавшие экспедиции Беринга: чугунные ядра, замки кремневых ружей, топоры, ножи, медные пуговицы, предметы такелажа парусного судна и... конечно, бусы. Бусы почему-то особенно привлекают всех здешних "кладоискателей".

Теперь о самом Беринге.

Как мы уже знаем, родом он из Дании.

У себя дома ничем особенным не выделялся, не было у него ни титулов, ни богатства, хотя и принадлежал он к семье более-менее обеспеченной, по линии матери - даже знатной. Неспроста ведь и фамилию он взял материнскую, тогда как его непримечательный, скромный родитель - Свендсен. Род же Берингов в Дании XVII-XVIII веков числит нескольких судей, пасторов, а дядя Витуса, известный поэт, преподавал в Копенгагенском университете.

Витус был молод, рамки семьи его стесняли, к торговле либо ремеслу не влекло. Манили путешествия, неизведанные страны. И в те годы он совместно с двоюродным братом Свеном и приятелем Сиверсом - впоследствии адмиралом русского флота - устроился матросом на голландский корабль, отплывавший в Индию.

Возвратившись, он успел к 1703 году окончить в Амстердаме морской кадетский корпус, что позволило сразу же поступить на службу в русский флот.

Флот России тогда только еще оперялся, распускал потихоньку паруса. Ему, говоря современным языком, нужны были кадры. Но если Петр и брал на службу иностранцев, каждому впоследствии воздавал он по заслугам.

Беринг был очень осмотрительным, трезвым мореходом. Вряд ли такое его поведение годилось на все случаи жизни, особенно когда требовались быстрые и смелые решения, прямой риск. Но однажды эти его качества сослужили хорошую службу (может быть, и не однажды): в 1714 году ему и еще трем мореходам Петр поручил перегнать вокруг Скандинавии из Архангельска в Кронштадт только что спущенные со стапелей корабли. Российское судостроение того времени было еще весьма несовершенным. Учились на собственных ошибках и просчетах. Не зря же и сам Петр постигал эту науку на голландских верфях с топором в руках. Кораблей было четыре, но только Беринг с горем пополам привел свой "Селафаил" в Кронштадт. И до, и после этого он командовал различными кораблями военного назначения. В общей сложности, включая неудачный прутский поход Петра, после которого пришлось отдать обратно туркам Азов, и войну со шведами на Балтике, Беринг провел в крейсерской и дозорной службе семнадцать лет. В прямых сражениях, правда, не участвовал, как-то не пришлось. В конце войны он командовал солидным по тоннажу и вооружению девяностопушечным фрегатом "Лесное". Однако ни разу не был отмечен наградами либо поощрениями, не так уж значительно вырос и в чине - стал наконец капитаном 2-го ранга. Все это было неспроста - по-видимому, его медлительность и сверхосторожность не импонировали Петру. А Петр его знал, и знал лично, так как Беринг дважды, в 1716 и 1723 годах, плавал в составе эскадр, во главе которых держал свой флаг сам царь... Не мог Петр при этом не знать лично всех капитанов!

Чистики...

Беринг обиделся и попросил отставку: "...Оставлен я прибавочным жалованьем пред некоторыми из моей братьи молодшим капитаном, которые гораздо моложе меня службою и которыми всегда я команду имел... - писал он, - ...а посему состою в великом сумнительстве, не ожидая себе лутчего анкуражементу". Отставку охотно приняли, чего, видимо, Беринг не ожидал. Беда! Доходов у него не было никаких, а семья разрослась. Да и что ему было делать в отставке в сорок лет?

"Во отечество свое", как вроде бы хотел и указывал в прошении, он не поехал. Для Дании он стал чужим. Все его интересы и упования на будущее были связаны именно с Россией. Так ли, нет ли - он уехал в Выборг к жене Анне Шарлотте Пюльсе (на русский лад - Анна Матвеевна), дочери местного коммерсанта. И уже там, отогревшись в лоне семьи и душевно угомонясь, окончательно понял, что оплошал, поспешил, свалял дурака...

В адмиралтейств-коллегий у него были друзья и сторонники. К нему благоволил сам ее президент Ф. М. Апраксин (еще одно доказательство, что не адмиралтейств-коллегия тормозила его производство в чины, а чем-то самому царю он не угождал). Поправ гордыню, он начал хлопотать о возвращении на флот. Доложили царю. Видимо, хлопотали. И видимо, Петр не сразу оттаял, обещал подумать. И однажды, будучи у всенощного бдения в церкви Живоначальные Троицы, вспомнил о Беринге и "изустно... президенту графу Апраксину повелел учинить нижеследующее: "...капитана Беринга принять на службу его величества в морской флот по прежнему в первый ранг капитаном".

Отставка, таким образом, привела хотя бы к автоматическому повышению в чине; теперь важно было получить и должность не ниже прежней. Благодаря адмиралтейств-коллегию за проявленное ею участие и добрую волю, он, однако, оговаривался: "Но токмо покорно прошу, дабы мне в старшинстве обиды не было".

Ему возвратили командование фрегатом "Лесное", а вскоре, как мы знаем, он был утвержден начальником Первой Камчатской экспедиции. Почему все-таки Петр остановился на этой кандидатуре? Коллегия рекомендовала, мог согласиться с ее резонами. Возможно, сыграли роль как раз осторожность и рассудительность Беринга. В большом деле оно и нелишне. Ведь пока еще дойдет до проявления инициативы, до Открытий, можно по Сибири всю экспедицию растерять и погубить. Немаловажным оказалось и то, что Беринг "в Ост-Индии был и обхождение знает".

Чистики

А какие побуждения, что именно двигало Берингом? Герард Миллер, знаток экспедиционных дел, утверждает, например, что Беринг сам вызвался взять под свое начало экспедицию. Им двигало, надо думать, уязвленное честолюбие, жажда уравняться в чинах и славе с "братьей" своей, то есть коллегами по мореходству, добившимися более высокого положения и почестей; во-вторых, и любопытство человека, с юношества увлеченного морскими странствиями, желание достичь наконец чего-нибудь, хотя бы одного: либо "нордной" Америки, либо - позже - злосчастной земли Хуана де Гамы; и, в-третьих, корысть, все-таки корысть, возможность в Сибири и на Камчатке обогатиться, обеспечить на старости лет себя и семью. Не потому ли его личный обоз состоял более чем из тридцати подвод?! Кроме необходимого в походном быту, в нем были и лишнее продовольствие, и меновой товар. Так же и у Шпанберга, отчасти и у других офицеров, особенно иностранцев. У штурмана Моррисона, скончавшегося на переходе Якутск - Охотск, обнаружили среди вещей с тысячу стеклянных пуговиц и свыше тридцати килограммов табаку. Все это предполагалось обменивать на меха. Во Вторую экспедицию многие из начальствующего персонала, вплоть до иных унтер-офицеров, взяли с собою жен и детей. Жена Беринга в Сибири откровенно подавала пример остальным бойкой меновой торговлей и спекулятивными махинациями, за что особым указом сената ее багаж при возвращении в 1738 году был подвергнут досмотру и аресту. Было изъято много мехов и тюков с тканями. Да и раньше, когда она оставалась с детьми в Выборге, муж не оставлял ее вниманием и заботами. Летом 1725 года Беринг встретился в Енисейске с путешественником Д. Г. Мессершмидтом, возвращавшимся в Петербург. Было несколько бесед за красным вином, водкой, чаем с сушеными финннами, инжиром и изюмом, и в конце концов Беринг попросил Мессершмидта передать жене письмо и три отреза китайского шелка... В общем, все это по-человечески объяснимо, когда не переходит границ дозволенного. А иногда, как видим, и переходило. Мы знаем о доносе офицера Второй Камчатской экспедиции Плаутина на слишком разгульный образ жизни капитан-командора в Якутске, разнообразные его "веселости" (хотя чему радоваться? - вопрошал доносчик), пускание фейерверков, разъезды по городу на санях с гостями и музыкантами... Давним доносам большой веры давать не будем, но случается все же, что нет дыма без огня. Да ведь и "карусели" эти скорее всего затевала и подбивала на них мужа еще молодая и любившая порезвиться жена...

А в реки пошла рыба

Позже Беринг горько выговаривал Плаутину: "Опомнись и побереги себя, если жаль голову... Никто своего счастия не знает. Может, ты будешь адмиралом, как ныне произошел Николай Федорович (Головин. - Л. Я.), а прежде сего был у меня в команде подпоручиком".

Вот что язвило ему душу, не давало ей покоя: обошли, унизили, поставили в зависимость от бывших подчиненных! Те уж давно в контр- и даже в вице-адмиралах, тот же Головин, Сиверс, с которым вместе с нуля начинали, Сандерс,- кстати сказать, женатый на родной сестре Беринга. А он, Витус, теперь вроде бедного родственника! Еще одним чувствительным ударом по его честолюбию было присвоение после возвращения из Первой Камчатской экспедиции звания капитан-командора якобы даже "не в очередь"... тогда как он рассчитывал на более видный чин!

Обида, обида и еще раз обида...

Упования на адмиральские привилегии и, таким образом, обеспеченную старость поддерживали его во все последующие годы, что иногда проскальзывало жалобой и в письмах: "Я 37 лет в службе нахожуся и в состояние не пришел, чтоб в одном месте для себя и фамилии своей дом иметь мог, и яко кочующий человек живу".

Пророчески звучат на фоне изложенного его слова Плаутину: "Никто своего счастия не знает". Ибо отнюдь не стал адмиралом Плаутин, не суждено было достичь желанного чина и Берингу: один из них умер от цинги на пакетботе "Св. Павел", другого свела в могилу та же страшная болезнь в стылой землянке на необитаемом острове. И что бы мы здесь ни говорили, в чем бы ни упрекали ныне Беринга, все же он возглавлял две экспедиции громадного для России значения, направлял работу их многочисленных отрядов, следил за обеспечением людей продовольствием, выбивал у сибирских губернаторов транспорт, хлопотал, рассчитывал, прикидывал, спорил, ругался, применял "санкции", часто ошибался, но довел эти экспедиции до более или менее успешного завершения. Хотя и тяжкою ценою. На Беринге лежал груз ответственности за порученное ему предприятие невиданного дотоле масштаба, и этот неблагодарный груз тяготил его постоянно. Именно его: ведь главный - это главный. Беринг не был жесток и особо злопамятен, в целом его отличали мягкость характера, простота в обращении, достаточно душевности для того, чтобы вникнуть в чужую беду, помочь нуждающемуся, остеречь слишком ретивого или безоглядного; наконец умение прислушиваться к мнению других. Но, прислушиваясь к тому или иному доводу, склонный к различным опасениям и перестраховке, он подчас принимал решения не лучшие из тех, какие можно было принять.

Противоречивая, надо сказать, фигура! И даже весьма. Хотя трудно сейчас судить, ошибся Петр или не ошибся в своем выборе. Выбор-то был ограниченный, всего почему-то две кандидатуры: Беринг и некий фон Верд.

В то время Алексей Чириков был молод и малоопытен. И нам не дано знать, насколько успешно он мог бы руководить следующей, Второй Камчатской экспедицией, останови вдруг власти предержащие свой выбор именно на нем. Но ее деятельность осуществлялась по заведенному еще Петром порядку. Заметных должностных перемещений не было.

Все же впоследствии, просматривая одну из редакций Вольтеровой "Истории России при Петре Великом", Ломоносов заметил, что "в американской экспедиции не упоминается Чириков, который был главным и прошел далее, что надобно для чести нашей" .

Да, Чириков - один из тех участников Камчатских экспедиций, которым были наиболее близки и понятны их научные цели, историческое значение для судеб России на Тихом океане. Помнить об этом, когда мы говорим о мере и качестве заслуг Беринга либо Чирикова, действительно "надобно для чести нашей", российской! Кстати, в американских школьных хрестоматиях он без иных, "затеняющих" имен назван первооткрывателем Северной Америки (Аляски). Мы же без обязательной, привычной оглядки на Беринга заявить об этом лишний раз вроде как стесняемся...

Остается добавить к этому аттестацию Чирикова-мореплавателя в одной из работ историка прошлого века А.П. Соколова: "Итак, открыв Американский берег, полутора сутками ранее Беринга, в долготе одиннадцати градусами далее; осмотрев его на протяжении трех градусов к северу и оставя пятью днями позже; Чириков возвратился в Камчатку - восемь градусов западнее Берингова пристанища - целым месяцем ранее; сделав те же на пути открытия Алеутских островов; во все это время не убирая парусов и ни разу не наливаясь водой; тоже претерпевая бури, лишения, болезни и смертность, более, впрочем, павшую у него на офицеров, чем на низших чинов. Превосходство во всех отношениях разительное! По времени истинное торжество морского искусства!"

Но, скажем еще раз, легко выносить оценки и строить предположения спустя годы и века, при известном уже раскладе обстоятельств, конъюнктур и судеб. Что ж, Истории угодно было прославить именно Беринга. Быть может, в этом есть некий высший резон.

Разговор о Беринге будет по необходимости продолжен в главе о жизни и судьбах его сподвижников.

Открытие Командорских островов повлекло за собой необычайное оживление в этой части земного шара. К землям, богатым пушниной, в первую очередь морскими бобрами, ринулись не чуждые стяжательской жилки мореходы, авантюристы, наконец и люди пытливого духа... что же там, что дальше?.. за тем, за другим окоемом?..

Тот же А. П. Соколов восторженно восклицает в одной из своих публикаций: "Чудное мореплавание! Без карт, без инструментов, с одним компасом - иногда и без компаса - совершались продолжительные плавания по морям безвестным. Не было ни материалов для прочного скрепления судов, ни знания для постройки их, ни даже командиров, умеющих управлять ими: управляли сами купцы, казаки, матросы и впоследствии штурмана, по большей части нетрезвые и незнающие. Строили как-нибудь, плавали на авось, приставали где прилучится, и волей-неволей открывали новые земли, иногда по несколько раз одну и ту же. Многие суда пропадали в море, многие разбивались у берегов; люди гибли от голода, жажды, суровости климата и цинги..."

Так началась великая эра освоения бесконечно протяженных земель Русской Америки, вплоть до известной колонии Росс в Калифорнии (неподалеку от нынешнего Сан-Франциско). При взгляде на карту это трудно сейчас постичь умом. Толчок этому выдающемуся походу русских сметливых людей был дан экспедициями Беринга, а трамплином и базой служили на первых порах Камчатка и Командоры.

Рифы, рифы...

Прослышав о привезенной людьми Беринга богатой бобровой "рухляди", отправился на Командоры сержант нижнекамчатской команды Емельян Басов. Это был мореход предприимчивый и отважный. Еще в 1726 году он плавал со спутниками по Лене к Ледовитому океану с целью проведывания морского пути на Камчатку, однако потерпел неудачу. Впоследствии успел побывать в Москве, где заручился бумагой на поиски "незнаемых островов". И хотя у него не было своего судна, он сумел все же попасть и на Курилы. Тем не менее денег эта предпринимательская деятельность Басову не принесла. Хорошо, что нижнекамчатский корабельный мастер построил ему и его компаньонам суденышко-"шитик" в долг. Вот на этом-то малом суденышке и выбросило Басова с компаньонами на неприветливый берег острова Беринга (правда, "шитик" особенно не пострадал). Здесь Басов провел зиму, и, вероятно, добыча его дала немалую прибыль, потому что в 1745 году он возвращается сюда. 1600 морских бобров, 2000 голубых песцов да столько же шкур в то время еще не очень ценившегося морского котика - вот добыча очередного плавания. Заработки компаньонов превзошли все ожидания.

Басов наведывался на Командоры еще дважды: в 1747 и в 1749 годах. Сохранился его рапорт в канцелярию Охотского порта: "По вступлений моем с казаками в вояж, в прошлом 1747 г., для прииску неведомых островов, на судне Петре шитике, на своем собственном коште... прибыли на прежде обысканный второй малый остров в августе (имеется в виду Медный; таким образом, впервые высадившись на нем, Басов завершил открытие Командорских островов. - Л. П.)... на лайдах собрано самородной меди 50 фунт".

Эта-то медь и дала повод назвать остров именно Медным. Хотя, как оказалось впоследствии, промышленного значения она не имела.

Примерно в те же годы зимовали на Командорских островах то Андреян Толстых, то Андрей Всевидов, то известный землепроходец, воистину легендарный Никита Шалауров. Причем редкий раз обходилось без кораблекрушения. Первые промышленники, как уже было сказано, расхищали небогатое имущество экспедиций Беринга, оставленное здесь, так что наконец было запрещено приставать к этому берегу. Однако зверобойный промысел бурно развивался, и запрещение было забыто. Не пугали ни кораблекрушения, ни голод, ни холод.

Об одной бедственной зимовке все же следует рассказать особо. Она характерна как пример неимоверных испытаний, иногда в полном смысле игры со смертью, на которые сознательно решались мореходы-первооткрыватели. И на каких утлых скорлупках! Так, гукер "Петр" камчатского купца Красильникова летом 1755 года искал "незнаемые" острова, годные для промысла морского зверя. И видели с гукера эти острова, но опасались приставать из-за "многолюдства вооружённых туземцев". Повернули назад к Камчатке, но и тут не повезло - задули устойчивые противные ветры. Кончились дрова и вода. В отчаянии стали молиться, чтобы встретить хоть какую-нибудь землю. Их вынесло к острову Медному, где, исправляя поврежденный гукер, они уже провели предыдущую зиму и где даже барабора, их Жилище, оставалась... Запаслись здесь водой и дровами, но крупная зыбь не дала отойти от берега. Оставалось дожидаться на якорях перемены ветра. Однако вскоре поднялся шторм, якорные канаты лопнули, суденышко вышвырнуло на берег и разбило вдребезги. Был уже ноябрь месяц. Валил мокрый снег.

Собрали в барабору все, что оставалось на месте крушения, доски, такелаж, рваные паруса... Уцелевшей байдаркой подтаскивали из соседних бухт выкидной лес и складывали рядом с бараборой как бесценный строительный материал. Пока занимались его приплавом, трое промышленных утонуло, а один умер с голоду. Но как-то в декабре вся эта тяжкая работа команды в один миг была уничтожена дико вздыбившейся волной - похоже, что цунами... Вода слизнула и барабору, и старательно собранный лес, да так, что ничего обратно уже не вынесло.

Мечта о суденышке для возвращения на Камчатку рухнула. И все же изнуренные стихией и невзгодами люди не сникли, не опустили рук. (С ними был, к слову сказать, известный впоследствии купец-мореход Василий Шилов, пожалованный Екатериной II за составление карты Алеутских островов Золотой медалью на голубой ленте.) Смогли кое-как перезимовать, занимаясь попутно промыслом, - не помирать же голодной смертью... а весной соорудили и обтянули шкурами сивучей две байдары, на которых и достигли соседнего острова Беринга. Но лишь осенью 1756 года этих страдальцев подобрали со всем их незначительным промыслом другие камчатские мореходы.

Наиболее удачными, можно сказать, триумфальными были плавания "для приискания новых землиц", богатых, как тогда говорили, мягкой рухлядью (мехами), штурмана Гаврилы Прибылова, открывшего в 1786 году принадлежащие ныне США острова его имени. "Св. Георгий", ведомый тогда Прибыловым, был собственностью объединенной компании П. Лебедева-Ласточкина и рыльского купца Григория Шелихова. В те же примерно годы Шелихов добыл и на Командорах до 18 тысяч шкурок. Так было положено начало его богатству, и так началась его слава. Именно Григорий Шелихов положил впоследствии немало сил для создания Российско-Американской компании по эксплуатации пушных промыслов на вновь открытых землях. С образцами ее деятельности, в основном прогрессивной, но допускавшей подчас и хищнические формы хозяйствования, мы познакомимся в одной из последующих глав. А сейчас возвратимся еще раз к великой первопроходческой эпопее XVIII века, к прославленным своими подвигами и исследовательской неистовостью сподвижникам Беринга.