В Китае

В 1956 г. Академия наук КНР обратилась к Академии наук СССР с просьбой помочь в проведении больших комплексных полевых исследований некоторых окраинных провинций Китая. В эту работу включилось несколько институтов Пекина и Нанкина. Был организован ряд крупных экспедиций. В их коллективы влились советские ученые, имеющие опыт полевых работ в Советском Союзе, главным образом в Средней Азии и Казахстане. Наше участие в комплексных экспедициях Академии наук КНР продолжалось в течение нескольких лет и по существу было проявлением дружбы и делового сотрудничества между китайским и советским народами.

В гляциологической экспедиции, изучавшей высокогорья Наньшаня, Северного Тибета и Восточного Тянь-Шаня, участвовал доктор географических наук Л. Д. Долгушин. Экспедиция по изучению пустынь работала в Ордосе, Гоби, Бэйшане, Цайдаме, Джунгарии и Таримской впадине. Советская наука была представлена академиком АН Туркменской ССР, профессором М. П. Петровым, позже опубликовавшим двухтомный труд "Пустыни Центральной Азии" и монографию "Пустыни земного шара". Комплексная Средне-Хуанхэйская противоэрозионная экспедиция изучала лёссовые районы Китая. В ее составе участвовало несколько советских ученых под руководством доктора географических наук Д. Л. Арманда. Здесь работали советские почвоведы, геоморфологи, географы, агротехники и другие специалисты.

Синьцзянская Комплексная экспедиция насчитывала в разные годы от 120 до 200 и более работников. Она состояла из нескольких отрядов: геоморфологического, гидрологического, гидрогеологического, ботанического, энтомологического, зоотехнического, почвенного, почвенно-мелиоративного, экономического, агрономического и др. Почти во всех отрядах работали советские специалисты. Среди них мои спутники по экспедициям в Средней Азии В. Н. Кунин (позже член-корреспондент АН СССР) и профессор Б. А. Федорович, а также товарищ по экспедициям в Монголии доктор биологических наук А. А. Юнатов, с которым мы прошли по просторам Центральной Азии много тысяч километров и провели сотни ночей в одной палатке.

Александр Афанасьевич был неутомимым коллекционером растений. Всякую травку из Центральной Азии он хорошо знал, мог рассказать ее биографию подробно и любовно. Я всегда удивлялся завидной жадности к труду у моего коллеги. Его не останавливали ни крутые горы, ни обрывы скал, ни высота в 5 тыс. м над уровнем океана, как это было в Куньлуне, или сыпучие пески, как это было в Гоби или Такла-Макане. Всегда ровный и спокойный, А. А. Юнатов не замечал ни невзгод дальнего пути, ни летнего зноя в пустыне, ни стужи в горах, ни плохой дороги. В экспедициях он был непритязателен и всегда в труде, за что его любили и уважали, особенно молодежь. Да и я, признаюсь, многому научился у Александра Афанасьевича. Этими строчками мне хочется поблагодарить его за учение и дружбу, за многие годы совместных странствий.

Добрыми словами следует охарактеризовать и Николая Тимофеевича Кузнецова. Он хорошо "видел" в поле, был жаден и неутомим в труде, справедлив в жизни, оригинален в научных выводах. Будучи гидрологом, он широко интересовался геоморфологией, мелиорацией, гидрохимией. Его большая книга "Воды Центральной Азии" (М., 1968), в которой подведены итоги гидрологических изысканий автора в Монголии и в аридной зоне Китая, заслуживает самой высокой оценки.

Следует сказать, что исследования самой западной, самой пустынной части Китайской Народной Республики проходили тогда в хорошей и дружественной обстановке. Задача экспедиции заключалась в изучении всего комплекса природных условий для их учета в развитии земледелия и животноводства. В сверхаридных условиях Синьцзяна земледелие возможно преимущественно только поливное. С ним связаны процессы ирригации и засоление орошаемых почв. Научные рекомендация интенсификации старопахотных земель и освоения целины потребовали усилий со стороны разных специалистов. Поэтому понятен комплексный характер наших экспедиций и тот набор отрядов, который был перечислен выше.

Исследования Синьцзянской Комплексной экспедиции позволили наметить схему природного районирования, надлежащее обоснование которой дает возможность подойти к хозяйственной оценке отдельных природных районов, показать их специализацию и перспективы освоения.

Советские ученые провели много бесед и дали консультации работникам госхозов, сотрудникам департамента водного хозяйства, управления целинных земель и других организаций по вопросам использования природных ресурсосв и развития сельского хозяйства Синьцзян-Уйгурской автономной области. Наша важная задача заключалась также в передаче китайским ученым опыта советских полевых исследований в пустынных районах Средней Азии и Казахстана. Эта задача решалась непосредственно участием в работах экспедиции, сотрудники которой в своем большинстве недавно окончили высшие учебные заведения Китая. В ходе полевых работ, в маршрутах и на стационарах, советские ученые обучали методике исследований и содействовали повышению квалификации молодых китайских научных работников. За несколько полевых сезонов в течение 1957-1959 гг. (впервые я побывал в Синьцзяне в 1956 г.) экспедиция проделала большую работу, ее маршруты простирались от Алтая на севере до границ Тибета на юге, охватив таким образом весьма различные географические области: горы Монгольского Алтая и Восточного Тянь-Шаня, равнины Джунгарии, песчаную пустыню Такла-Макан и ее южное горное обрамление Куньлунь.

Участие советских специалистов в работах Академии наук КНР не ограничивалось только полевыми исследованиями. В больших городах мы встречались с китайскими учеными для научных бесед, читали лекции и доклады. Аудитория была разная: студенты и преподаватели университетов и педагогических институтов, сотрудники различных научно-исследовательских институтов, иногда работники хозяйственных организаций. Такие доклады и лекции были прочитаны в Урумчи - главном городе Синьцзян-Уйгурского автономного района, в Нанкине, в Шанхае и более всего в Пекине. И всегда и везде мы встречали доброе отношение и слышали слова благодарности от слушателей и участников экспедиции. Мы искренне хотели помочь китайским коллегам своими знаниями и опытом.

Не стану больше излагать все перипетии наших полевых работ в Синьцзяне. Это сделано с достаточной полнотой в моих двух других книгах (Путешествие без приключений и фантастики. М., 1962; Природа Синьцзяна и формирование пустынь Центральной Азии. М., 1966). Здесь же расскажу о впечатлениях за время посещения Великой Китайской равнины и больших городов Китая - Тяньцзиня, Нанкина и Шанхая.

Путешествия по Восточному Китаю существенно отличались от наших экспедиций в Западном Китае, где проводились полевые исследования. В городах же, расположенных на востоке страны, мы знакомились с постановкой научно-исследовательских работ, с высшим географическим образованием, музеями, с жизнью колыбели китайской культуры и цивилизации в междуречье двух великих рек Хуанхэ и Янцзы.

Осень 1956 года. Курьерский поезд Пекин - Шанхай. Мягкий ритм движения. Из вагона в вагон переходит человек, ведающий только чаем. Привычным жестом он раскрывает маленький бумажный пакетик зеленого чая, высыпает содержимое в стакан, заливает кипятком и закрывает крышкой.

Моим спутником по поездке был Давид Львович Арманд- человек интересной биографии и разносторонних дарований. В прошлом инженер-электрик, он увлекся географией. Много бродил по нашей стране, начал писать на географические темы. После некоторых размышлений поступил на географический факультет. Его книги "Грозные силы природы" и "Ореховая экспедиция" понравились детскому читателю. Д. Л. Арманд работал в Средней Азии, в Поволжье, в Прикаспийской низменности, на Урале и в других райнах Советского Союза, изучал сложные вопросы эрозии почв, защитного лесоразведения. Много сил и времени, большую любовь он отдал благородному делу пропаганды вдумчивого отношения к природе, охраны окружающей среды, написал книгу "Нам и внукам", которая получила признание у широкого читателя. Последняя его научная монография, "Учение о ландшафте" (1975), оставила глубокий след в физической географии.

Со всей присущей ему энергией и темпераментом он добивался претворения в жизнь благородных идей. В нем хорошо сочетались наблюдательность натуралиста, практичность инженера, красноречие пропагандиста и эрудиция ученого. В Китае он возглавлял группу советских специалистов, приглашенных помочь китайским научным работникам разобраться в сложнейших вопросах эрозии почв и грунтов в лёссовом районе бассейна Хуанхэ.

Беседа в купе вращалась вокруг специальных проблем происхождения лёссов, специфики природы китайских пустынь, эволюции ландшафтов Великой Китайской равнины, сменяющихся за окнами вагона.

Утро застало нас среди полей провинции Шань-дун. На поверхности белесоватым налетом лежала соль. Но урожаи здесь все же хорошие. Откуда эти соли и почему они не так опасны, как в засушливых областях Западного Китая? На Великой Китайской равнине, созданной речными наносами и пересекаемой десятками рек и тысячами каналов, близко от поверхности залегают грунтовые воды. Поднимаясь по капиллярам и испаряясь в сухое осеннее время, они в некоторой степени засолоняют поверхностный слой почвы. Но летом обильные муссонные дожди растворяют соли, которые смываются, фильтруются вместе с дождевой водой в нижние слои почвы и достигают уровня грунтового потока. Таким образом не происходит прогрессивного накопления солей.

Среди сплошных пашен чуть возвышаются бугры, поросшие сорной травой, кустарниками, иногда туей и можжевельником. Это могильные холмы. Некоторые из них насыпаны столетия назад. Из человеческой памяти давно исчезли имена похороненных предков. Но традиция не позволяет трогать могилы, нельзя сровнять их с землей, хотя они, конечно, мешают землепашцам, занимают площадь, которую тоже можно было бы использовать под посевы. В осеннем пейзаже засоленных земель виднелись и совсем белые могильные холмы. Они, как фитили, тянут соль и выполняют роль аккумуляторов солей.

Южнее Шаньдуна тянется плоская равнина. Недалеко от Сюйчжоу пересекаем Великий канал, или Юньхэ, протянувшийся на 1700 км. Канала мы не видели до тех пор, пока не подъехали к его низким берегам, почти не выделявшимся над окружающей местностью. Но уже издали заметны мачты и паруса медленно движущихся джонок. Странное впечатление производит судно, идущее среди кустов хлопчатника или по голым пашням, с которых уже собран урожай.

Поезд часто пересекает реки и каналы, гремит на мостах. Их очень много. Обширен район блуждания Желтой реки - Хуанхэ. В прошлом она несколько раз меняла свое течение и вызывала разрушительные наводнения. Историки подсчитали, что за 4 тысячи лет река 7 раз меняла направление и 1600 раз рвала береговые защитные дамбы; расстояние между ее крайними устьями достигало 600 км. Было время, когда Хуанхэ впадала в Восточно-Китайское море (вместе с Янцзы), а затем в Бохайский залив Желтого моря, севернее Шаньдуна. В городе Сюйчжоу, лежащем примерно на равном расстоянии между этими двумя реками, до сих пор сохранилось русло Хуанхэ. Протянувшиеся вдоль него береговые валы охраняли город от наводнения. Еще столетие назад через Сюйчжоу протекала река, а теперь до нее почти 300 км.

Город Пукоу на реке Янцзы. Здесь наш поезд разбивают на секции, по три вагона в каждой. Маленький паровозик толкает их на паром. Мы плывем через широкую реку к городу Нанкин. Впереди - нанкинские холмы, вернее, не холмы, а настоящие горы, заросшие по-осеннему пестрым лесом.

Нанкин - зеленый, тихий. Его улицы окаймлены густыми платанами. При гоминдановском правительстве этот город был столицей Китая. На домах надписи крупными красными и черными иероглифами. Интересно, что здесь сохранились вывески, написанные в старой манере письма. Строчки читаются справа налево или по вертикали - сверху вниз, но, впрочем, имеются и современные, с обычной для нас последовательностью слева направо. Как тут разобраться? Уверяют, что это несложно.

Мы, конечно, хотели изучить китайскую речь и письменность. Не могу похвастаться успехами на этом поприще, но Давид Львович Арманд отличился среди других советских географов, работавших в Китае. Он мог говорить целыми фразами и даже знал порядочное количество иероглифов, которые помогали объясняться.

В моей полевой книжке я записывал те китайские слова, которые уже твердо усвоил. В какой бы стране я ни работал, мое знакомство с языком начиналось с выяснения смысла географических названий. Ко всем я приставал с одним и тем же вопросом. Как, например, перевести имена городов Тяньцзинь, Пукоу, Шанхай, рек Хуанпу, Вэйхэ, Янцзы? Не на все такие вопросы сможет дать ответ специалист, занимающийся топонимикой. В Китае, как и в любой другой стране мира, отдельные географические названия утеряли, смысл и дошли в непонятной для нас форме и звучании. Некоторые названия могли быть даны жителями, язык которых уже мертв.

Длинная, хорошо сохранившаяся городская стена оконтуривает старый Нанкин. Крепостные ворота Мэнь. Говорят, что нигде в Китае нет такой большой крепостной стены. Рядом с ней - озеро Суаньху с маленькими островками, на которых зеленеет главный нанкинский парк. Между островами перекинуты горбатые мостики. В парке - пагоды, беседки, павильоны. В одном из них разместилась выставка осенних цветов. Привлекал особое внимание горшок с кустом хризантем. На нем почти не было листьев, но зато я насчитал около ста одновременно распустившихся цветов. И опять субтропическая флора - японская вишня, магнолия, сильные густые деревья кедра с серебристыми иголками, плакучий можжевельник, какой-то южный клен. На поверхности озера виднелись ветви и крупные почерневшие листья отцветшего лотоса. Тут же, в мелководных местах, собирали его длинные и толстые корневища и укладывали в лодки стебли длиной до одного метра. Они могут быть и значительно длиннее, но вытащить их целыми из илистого дна озера невозможно - ломаются. Корни лотоса богаты крахмалом, их употребляют в пищу, высушивают и делают муку либо отваривают, как картофель. Засахаренные кусочки я пробовал - они недурны на вкус, хотя и жестки.

В нанкинском парке выставлены причудливые глыбы изъеденного временем известняка. Они покрыты большими и малыми дырами, но поверхность их гладкая. Видна долголетняя обработка камней силами природы. Глыбы привезли сюда с берегов озера Тайху, что близ Шанхая, в эпоху Сун, в начале XII в. Их так и называют по имени озера "тайхуши" (ши - "камень"). Такие глыбы известняка олицетворяют долголетие. Они встречают каждого входящего в парк и как бы желают ему здоровья, большой и счастливой жизни (Камни долголетия можно встретить во многих городах Китая; в Пекине они обычны - в городских парках и в загородном дворце-саде Ихэюань).

Очень красочны осенью окрестности Нанкина. Невысокие, заросшие лесами горы круто поднимаются над равниной Янцзы. Некоторые вершины напомнили мне Ай-Петри со стороны Ялты. Пестрота лесного полога необычная: здесь и листопадная и вечнозеленая флора. Ее обогащению способствовал человек, посадивший на склонах гор многие южные виды - некоторые виды дубов, китайскую фисташку, вяз с крупными листьями, высокое и массивное дерево фирмиана, из аралиевых - калонапакс с кленоподобными листьями, из хвойных - два вида сосны и гималайский кедр.

На одной из гор - Пурпурной в 1923 г. построена астрономическая обсерватория. Отсюда просматривается далекий горизонт. Внизу лежит город, хорошо видны его крепостная стена и озеро-парк; широкой полосой бежит могучая Янцзы, зеленеют влажные луга долин между горами с поселками земледельцев, а в отдалении - плоская вершина потухшего вулкана Фаншань.

Университетские географы познакомили нас с вулканом Фаншань. Он поднимается над окружающей равниной на 200 м. Эта плоская, ныне голая гора когда-то была покрыта лесом, остатки которого на южной стороне сохранились в виде небольших рощ. На вершине заметны следы кратера. С этого небольшого углубления начинается долина. На ее склонах выделяется монастырь, окруженный деревьями, и одинокая старинная семиэтажная пагода, чуть склоненная под тяжестью прожитого времени. На горе сеют пшеницу, сажают овощи; по оврагам и ущельям растут молодые дубки. Озеленяются и склоны вулкана.

В недавнем геологическом прошлом район низовий Янцзы бурлил, огнедышащие горы выбрасывали лавы и туфы. Тогда и этот край входил в Великий тихоокеанский вулканический пояс. Нанкинские географы считают, что последние извержения Фаншаня относятся к самому концу третичного периода, а может быть, и к началу нашего, четвертичного, периода.

Вечер мы провели на берегах Янцзы и долго любовались мощной, но теперь по-осеннему тихой рекой. Краски неба отражались на ее поверхности, и их оттенки менялись под лучами вечернего солнца. Мы долго сидели на высоком Ласточкином утесе - Яньцзычжи. По спокойной реке плыл пассажирский пароход. Он шел из Ханькоу в Шанхай. Внизу серела большая береговая отмель. Летом эта полоса ила покрывается водой. Но к началу осени она подсыхает, и крестьяне сажают на этой влажной земле скороспелые культуры, главным образом что-либо из овощей. Осень здесь длинная, теплая, до заморозков далеко.

Вблизи от берега, на отмели, построено несколько домов, огражденных высокими дамбами. Летний уровень бывает так высок, что вода могла бы затопить весь поселок Ласточкиного утеса, если бы не защитные сооружения. В отдельные годы Янцзы разливалась так, что под водой оказывались и улицы Нанкина. В мае - июне 1931 г. обильные муссонные дожди вызвали катастрофический сток в бассейн реки, она прорвала защитные стены, устремилась на поля, в деревни, города. В Ханькоу в зависимости от рельефа вода покрывала улицы слоем от 2 до 7 м и держалась до осени. Считают, что в результате наводнения осталось без крова 2,5 млн. человек.

Река быстро наращивает дельту. Гидрологи подсчитали, что Янцзы за год выносит в море до 500 млн. т наносов. Они отлагаются в устьевой части и увеличивают площадь дельты. За 120 лет ее границы передвинулись в море на 2,5 км. Это очень большая величина. За четырехтысячелетнюю историю Китая на глазах у человека дельта выдвинулась в море на 100 км. Следовательно, два низменных полуострова - севернее устья Янцзы и южнее ее - образовались в течение нескольких тысячелетий. А теперь здесь живет не менее 20 млн. человек, и расположен самый многолюдный город Китая и мира - Шанхай.

Но наиболее поразительный пример рождения новой земли за счет наносов Янцзы - остров Чунмин. Энергия реки при ее выходе к морю падает, наносы откладываются интенсивнее. В 620 г. н. э. здесь возникла низменная отмель, которая неудержимо росла и превратилась в остров, вытянутый по течению на 70 км. Теперь на нем обрабатывают землю и занимаются рыболовством 1 млн. человек. Получается, что на одном квадратном километре живет 500 человек. Такой высокой плотности не знает ни одна страна в Европе.

В одной из самых больших аудиторий Нанкинского университета собрались члены Географического общества послушать доклады Д. Л. Арманда и мой о состоянии географии в Советском Союзе, о географических исследованиях в пустынях Средней Азии и Казахстана в связи с их хозяйственным освоением. После короткого вступительного слова декана географического факультета и нашего приветствия научным работникам Нанкина были зачитаны доклады, заранее переведенные на китайский язык. Посыпалось много вопросов, показавших живой интерес аудитории и хорошее знание русской географической литературы.

Пришло время прощаться с Нанкином и нанкинскими географами. Начался декабрь, но солнце по-прежнему согревало теплом и лаской. Стояла сухая погода, по утрам чуть туманило, с земли поднимались пары, таявшие в свете дня.

От Нанкина до Шанхая 312 км. По левую сторону от железной дороги течет Янцзы, по берегам которой бесконечно тянутся защитные дамбы. Оросительные каналы тоже окаймлены валами. Справа продолжаются нанкинские возвышенности. Здесь много карьеров, разрабатывается строительный камень. Дымят цементные заводы.

За Уси начинается царство каналов - больших и малых. Между ними - пашни. Рис, пшеница, бобы, шелковичные деревья. Местами железная дорога подходит к заливам Тайху, большого, но мелкого озера, куда несут воду много мелких рек. На островах высятся горы. Тайху по праву считается красивейшим озером в Китае. Ландшафты Великой Китайской равнины почти всегда разнообразят возвышенности, холмы, глыбы скал. Они то приближаются, то удаляются, то едва поднимаются над горизонтом. И как не сказать, что Китай - горная страна.

Сколько бы рек ни питало какой-нибудь водоем, сток его происходит обычно через одну реку. Из Онежского озера вытекает Свирь, из Ладожского - Нева, из Ильменя - Волхов, из Зайсана - Иртыш, из Байкала- Ангара. А вот из Тайху вытекает сразу три реки: Лоуцзян, Сучжоухэ и полноводная шанхайская Хуанпу.

Остались позади причудливые гранитные останцы. Поезд мчится между двумя озерами с плоскими берегами: на севере - Янчанху, на юге - Даньшаньху. Буйволы (шуйню, т. е. "водяные коровы") качают воду из каналов на поля, идя по кругу, вытягивая один за другим ковши, по форме похожие на ящики, прикрепленные к бесконечной ленте.

Скоро дым заводских труб, застилающий горизонт, возвестил, что Шанхай - громадный промышленный город - уже близок.

Второго декабря было воскресенье. Утром меня разбудил церковный звон. Звуки колокола дрожали в утреннем воздухе и где-то растворялись. Среди шанхайцев много верующих: католиков, протестантов, православных.

Вчера вечером перед сном мы любовались с балкона огнями большого города. Ночной Шанхай играл разноцветными неоновыми рекламами, мигая многоэтажными окошками светофоров, и блестел фарами автомобилей. Поднималось зарево, угасавшее высоко в небе. Это набережная и порт с их ярко освещенными небоскребами, причалами и кораблями разных стран. Мы поднялись на крышу гостиницы, чтобы утром, пока нет пыли и пока боковые лучи солнца подчеркивают контрасты света и тени, посмотреть на город. Лифт быстро несет нас на семнадцатый этаж. Следим за бегом указателя номеров этажей: одиннадцатый, двенадцатый, четырнадцатый. А где же тринадцатый? Его нет, как нет и тринадцатой комнаты. Нам объяснили, что отель строили англичане. Они знали суеверие приезжающих из Западной Европы и Америки и боялись, что весь тринадцатый этаж будет пустовать, так же как не найдется желающих жить в комнатах под этими номерами, и попросту опустили цифры, "приносящие несчастье".

Перед нами лежал Шанхай с его европейскими кварталами. Тяжелые здания в 20-25 этажей. Тесные улицы, запруженные воскресной толпой. Просторная набережная, раньше называвшаяся Французской, а позже получившая имя Сунь Ятсена. На старом плане города можно встретить такие названия улиц, как: авеню Эдуарда, авеню Фош, авеню Жоффр, Бродвей-род. Владыкой здесь был иностранный капитал, господствовали крупнейшие капиталистические фирмы.

День стоял теплый, в домах окна открыты настежь, молодежь, одетая по-летнему, гуляла по набережной. Такое декабрьское лето выдалось в моей жизни впервые. И по контрасту я представил себе суровую мою зиму, белое пушистое одеяло снега над замерзшей землей и синие сумерки угасающего дня.

На маленьком теплоходе мы отправились вниз по широкой реке. Навстречу нам плыли джонки под бамбуковыми парусами и под веслами. Любопытно, что лодки не имеют острого носа, они почти одинаковы с обеих сторон, не отличишь корму от носа.

Шанхай еще долго громоздится по левому берегу заводами, фабриками, торговыми сооружениями района Янцзыпу. По правому берегу также тянутся дома, склады, предприятия - это Пудун, что в переводе означает "на восток от реки".

Шанхай - крупнейший центр переработки рыбы. Близ него, на островах Чжоушань, что лежат у южного входа в Ханьчжоуский залив, расположены самые известные в стране рыболовецкие промыслы.

По правой стороне реки виднеются поля, огражденные от воды невысокими дамбами. Мы плывем вниз, навстречу океану, но почему-то вода поднимается наверх, идет против течения. Настало время прилива на Тихом океане. Пошла приливная волна, она поднимает уровень в Хуанцу. Пользуясь этим, большие корабли один за другим идут в Шанхай. Наш теплоходик прошел свыше 20 км и остановился у небольшого города Гаоцяо ("высокий мост"). В нескольких километрах ниже Хуанцу впадает в эстуарий Янцзы, против острова Чунмин. Близок Тихий океан.

Кончились дни нашего пребывания в Шанхае. Мы возвращаемся в Пекин. Опять ровный ход поезда, мягкий ритм движения, зеленый чай в пузатых стаканах на столике, неторопливый разговор. "Будем бороться со временем", - сказал наш китайский чичероне.

В Пекине яростно дул зимний муссон. Он принес из Монголии стужу, а вместе с ней и тонкую гобийскую пыль. Мне показалось, будто я узнал чуть-чуть соленый вкус этой пыли. Она напомнила ветреные пути-дороги, задумчивость уходящего вечера, очарование заката, безмолвие пустыни...

И еще. В 1959 г. мне пришлось посетить большой город Тяньцзинь и познакомиться с его окрестностями. Между Пекином и Тяньцзинем ходит пригородный курьерский поезд. Он мчится, не останавливаясь. На промежуточных станциях немного качает на стрелках. Пассажиры, как бывает обычно в недолгой дороге, читают, тихо беседуют или подремывают. Среди них один я иностранец. Без устали по вагону снуют ребятишки, нередко останавливаются и с любопытством смотрят на меня карими глазами. Только дети могут так открыто и сосредоточенно глядеть на незнакомого человека.

Зеленая плоская равнина сплошь обработана земледельцами. Но вот поезд замедляет ход. За окнами потянулись заборы, заводы. Мост. И вскоре паровоз, запыхавшись, упирается в тупик вокзала.

Выходим на вокзальную площадь. Чувствуем ритм индустриального города. Едем по запруженным улицам. Людской поток выбрасывает отдельных пешеходов за линию тротуара.

Тяньцзинь - третий по величине после Шанхая и Пекина город в Китае. Здесь проживало тогда свыше 3 млн. человек. В центральной части города, который в целом по своей планировке и архитектуре больше похож на европейский, чем на китайский, высятся многоэтажные здания.

До середины прошлого века Тяньцзинь был маленьким торговым городком. 100 лет назад, в 1860 г., он объявляется открытым портом. С этого времени начинается его быстрый рост, и он становится важным промышленным, транспортным и торговым центром. Его хозяйственная жизнь почти целиком контролировалась зарубежными фирмами и банками. Иностранцы жили в восьми вотчинах - сеттльментах.

В Тяньцзине сливается несколько рек Северного Китая; истоки крупнейшей из них - Юньдинхэ - лежат во Внутренней Монголии. Глубоким и извилистым ущельем она прорывает горы Сишань, окружающие Пекинскую равнину. В окрестностях Пекина через реку перекинут старинный мост Лугоуцяо, известный в европейской литературе как мост Марко Поло. Путешественник упоминает о нем в своей знаменитой книге, называя его персидским словом "пулисангиз", т. е. "каменный мост". "В целом свете нет такого хорошего моста. Вот он какой: в длину триста шагов, а в ширину восемь. По нему рядом проедут десять верховых; стоит он на двадцати четырех сводах и на стольких же водяных мельницах; построен из серого прекрасного мрамора; сработан хорошо и прочно; по обе стороны моста стены из мраморных досок и столбы; расставлены они вот как: в начале моста мраморный столб, под ним мраморный лев, а другой на столбе; оба красивые, большие и сработаны хорошо. От этого столба через полтора шага другой, совершенно такой же, чтобы люди не падали в воду, и так из конца в конец моста. Любо на это посмотреть".

В XV в. Лугоуцяо сооружен заново. Теперь он имеет 11 арок и длину 250 м. Мост построен из белого камня. В мраморные перила вделано 140 узорных столбов, заканчивающихся небольшими львами, рисунок головы которых ни разу не повторяется.

7 июля 1937 г. у этого моста части японской армии напали на китайский отряд, охранявший его. Так началась большая война, которая переросла в дальнейшем в национально-освободительную войну китайского народа.

Ниже моста Юньдинхэ разливается по равнине и у Тяньцзиня, после соединения с другими четырьмя реками, уже называется Хайхэ (Хайхэ в переводе с китайского "морская река". Тяньцзинь обычно переводят как "небесные ворота, небесный брод". Но тянь в китайском также "день" (тот же иероглиф), почему лучше осмысливать: "дневной брод", т. е. доступный в дневное время. В прошлом в окрестностях Тяньцзиня сливались девять рек, но теперь воды четырех из них полностью используются для орошения). Из Желтого моря по ней поднимаются морские суда водоизмещением в 3 тыс. т. Океанские же суда причаливают в порту Синьган близ Тангу.

В окрестностях Тяньцзиня добывают поваренную соль. На плоской равнине сооружены мелкие прямоугольные бассейны. Пользуясь временем прилива, когда уровень воды в Бохайском заливе поднимается на два метра, два раза в год в бассейны выпускают морскую воду. В конце весны и в конце осени собирают соль, оставшуюся после испарения воды. В другие сезоны этого сделать нельзя: летом обильные дожди заливают чаши испарителей, а зимой они покрываются льдом.

Мое близкое знакомство с Тяньцзинем состоялось летом 1959 г., когда стояла изнурительная жара. Термометр в тени показывал 36-37°, а в комнате днем и ночью держалась температура 34°. Из-за большой влажности воздуха было непереносимо душно. Каждый день шли проливные дожди, плоская равнина между Пекином и Тяньцзинем была затоплена на значительной площади. Летний муссон приносил с океана массу воды и обрушивал ее на землю. 27 июля даже в засушливой Внутренней Монголии прошли такие сильные дожди, что железнодорожное полотно между Пекином и Баотоу было размыто в семнадцати местах. В городе Хухухото (Гуйсуй) - столице Внутренней Монголии за семь часов выпало 218 мм осадков. Небывалый случай!

В те жаркие и влажные дни я побывал в порту Сингань на соляных бассейнах, а вечером меня пригласили осмотреть сад и клуб трудящихся Тяньцзиня. Это большой "комбинат" отдыха.

Почти все сидящие в зале - женщины и мужчины - имели веера. Многие обмахивались ими, охлаждая лицо. Летом в Китае веер - необходимая вещь. В изготовлении вееров китайцы, может быть, имеют соперников только в лице японцев. Веера - предмет искусства, их производством занимаются художники, мастера-резчики. Делают веера из бумаги, шелка, перьев, дерева, соломки, пальмовых листьев, бамбука, кости, а теперь из пластиков, металла - складными и несгибающимися, самых разнообразных форм и размеров.

В Китае несколько городов издавна специализируются на изготовлении вееров, в каждом из таких центров свои особенности, неповторимые в других местах, рисунки, формы, материал или иероглифические надписи со всякими благопожеланиями.

Последний раз мне пришлось посетить Китай в январе 1964 г., когда я возвращался из Ханоя на родину. Тогда состоялось и последнее свидание с географами Пекина в Институте географии Академии наук КНР. Среди них были и мои старые знакомые по работе в Синьцзянской экспедиции. С той поры прошло много лет. Как сложилась жизнь этих ученых? Не знаю. Пощадила ли их так называемая "культурная революция"? Тяжелые времена пережила интеллигенция страны, когда ее судьба решалась хунвейбинами. Многие передовые образованные люди "перевоспитывались" в условиях самого унизительного, издевательского отношения к ним. Наука, образование в Китае в течение многих лет пребывали в состоянии застоя. Кто из моих друзей в Китае жив и кто еще в состоянии продолжать научную работу - трудно сказать. Убежден, что те, кому удалось как-то перенести тяжелые испытания последнего тревожного двадцатилетия, мысленно вспоминают дружную совместную работу ученых СССР и КНР, исследования и путешествия в пустынях и горах Центральной Азии.