Записи туриста

Записи туриста

Вряд ли можно подсчитать, сколько сотен и тысяч записок, заметок, путевых очерков туристского типа было опубликовано в XIX веке, когда столь широкое развитие получила разновидность литературного жанра, обозначаемого нередко всего одним словом - путешествия.

Сравнительно немногие из этих записок выдержали испытание временем. Большинство из них оказались занимательными, но недолговечными. Остались в литературе надолго преимущественно путевые записки, отвечающие критериям художественного произведения.

Читательский интерес к таким путевым запискам определяется ныне не только мастерством описаний стран, городов и местностей. Читателя занимает обычно и сам автор записок - его видение мира, присущая ему манера рассказа. Ведь это не просто очевидец, это большой художник, интересный сам по себе. Но и страноведческое значение его рассказа, например о каком-либо многократно описанном городе, не уменьшается от того, что об этом городе уже не раз повествовали другие. Неповторимы и облик времени, и восприятие художника, и талант изображения увиденного.

Характерен пример одного из таких произведений, написанного около полутора столетий назад. Оно озаглавлено: "Записки туриста". Путешественник, от лица которого ведется рассказ, повествует о своей поездке по Франции.

"Объезжая провинцию по своим делам (торговля железом), я решил вести дневник. Путевых заметок по Франции почти не существует,- вот что дает мне смелость напечатать свои. Я провел в провинции несколько месяцев и пишу книгу, но я не решился бы говорить о Париже, где живу двадцать лет. Изучить его - дело целой жизни..."^*

^* (Стендаль. Записки туриста. Собр. соч., т. 12. М., 1959.)

Суждения путешественника привлекают внимание с первых же страниц и свидетельствуют о его незаурядном уме и большой культуре, об его эстетическом восприятии природы.

"Я люблю живописные пейзажи; порой они производят на меня такое же впечатление, как смычок, управляемый искусной рукой, когда он скользит по звучным струнам скрипки. Такие пейзажи рождают безрассудные чувства: они увеличивают радость и облегчают горе.

Впрочем, думается мне, неудобно говорить, что любишь искусство. Это почти равносильно утверждению, что ты таков, каким должен быть человек".

Автор книги - Стендаль. Литературные мистификации характерны для него. На этот раз свои впечатления о Франции он решил изложить от имени литературного персонажа, отрекомендовавшегося читателю торговцем железом, человека, не чуждого вместе с тем интереса к искусству, размышляющего об истории страны и ее современной жизни.

Стендалю принадлежат и очерки об Италии: "Рим, Неаполь и Флоренция" и "Прогулки по Риму".

Создавая "Записки туриста", Стендаль объездил в коляске, верхом на лошади и в дилижансе Францию, вел путевые дневники, дополнял собственные наблюдения сведениями из книг и журнальных очерков. Его занимали не только картины природы, но и в еще большей степени общественная жизнь, нравы, искусство французов.

Избранная тема - путешествие - определила построение книги и видное место в ней описаний городов, пейзажей, отличительных особенностей разных районов страны. "Записки туриста" - произведение сложное, многоплановое. Поучительны исторические судьбы дорожных записок Стендаля. И поныне они привлекают читателей. Вот что пишут о них наши современники - известные художники слова.

Паустовский вспоминал в "Повести о жизни", как он в юности познакомился со Стендалем: "...я начал зачитываться книгами великого мистификатора в литературе и великого француза Стендаля... Трудно сказать, сколько я совершил прогулок по Риму и Ватикану, сколько поездок по старинным городам Франции, сколько видел спектаклей в театре Ла Скала и сколько выслушал бесед с умнейшими людьми XIX века вместе с этим неуклюжим человеком"^*

^* (К. Паустовский. Повесть о жизни. Книга третья. Начало неведомого века, соч., т. 3. М., 1957.)

Отправляясь в поездку по Франции, М. Шагинян взяла с собой в дорогу "Записки туриста" Стендаля. Из этой книги писательница выбрала и лаконичный эпиграф к своим путевым очеркам: "Вы можете двадцать лет прожить в Париже - и не будете знать Франции". По мнению Мариэтты Шагинян, это произведение Стендаля - "одна из самых интересных его книг". А о том, как Стендаль помог ей познавать Францию и как самому Стендалю пригодилось в пути совсем давнее произведение - записки Юлия Цезаря о Галльской войне, писательница высказала мысли, сохраняющие свое значение и для многих других произведений прежних времен:

"Юлий Цезарь помог Стендалю, видевшему бесчисленные античные памятники, оставленные римскими воинами на французской земле, очень близко почувствовать далекое прошлое. А близко почувствовать прошлое - значит правильно ощутить исторический возраст родной страны: не так уже она стара, эта Франция, еще вчера бывшая Галлией. И Стендаль, ездивший под видом торговца железом "то в коляске, то верхом", нигде не забывавший заглянуть в местную промышленность и ее экономику, а не только описывать природу и памятники; Стендаль, донесший до меня сквозь цокот копыт своей лошади по булыжникам французских улиц также и тяжелый шаг сандалий римских легионеров - тоже сдвинул передо мной столетия. Он помог мне разглядеть прошлое как нечто очень недавнее, необходимо присутствующее на выпукло-синхронном восприятии целого - дал почувствовать еще очень молодой, очень, в сущности недавний возраст Европы..."^*

^* (М. Шагинян. Зарубежные письма. Собр. соч., т. 5. М , 1973.)

Подлинно страноведческое познание всегда исторично. Надо думать, и в будущем сохранят свою ценность и лучшие произведения прошлого века, подобные "Запискам туриста" Стендаля.

"Диккенсиада". Перед нами книга путевых очерков Чарльза Диккенса "Картины Италии".

Об Италии в XIX веке было написано в жанре путешествий множество произведений, больше, нежели о какой-либо другой стране. Очерки, путевые записки, искусствоведческие работы посвящались дорожным впечатлениям, достопримечательностям, городам, а также отдельным произведениям искусства античности и Возрождения. Диккенс имел основание пошутить: "Во всей Италии нет, пожалуй, такой знаменитой статуи или картины, которая не могла бы быть целиком погребена под горой напечатанных о ней трактатов". Он пояснил далее: "По этой причине, невзирая на искреннее мое восхищение скульптурой и живописью, я не стану здесь распространяться о знаменитых картинах и статуях"^*.

^* (Чарльз Диккенс. Картины Италии. Собр. соч., т. 9. М., 1958.)

Писатель стремился изобразить в своих очерках страну, какой она видится впервые посетившему ее путешественнику.

"Эта книга представляет собою ряд беглых очерков - как бы отражений в воде-тех мест, которые в той или иной степени влекут к себе мечты большинства людей, в которых и мои мечты обитали долгие годы и которые представляют некоторый общий интерес",- читаем на первых страницах книги.

"Я сравнил эти "Картины" с отражениями в воде и хочу надеяться, что нигде не возмутил воду настолько, чтобы исказить их".

"Я сочинил эту книгу, стараясь быть возможно доступнее; я был бы счастлив, если бы я мог надеяться сравнить с ее помощью мои впечатления с впечатлениями кого-нибудь из множества людей, которые с интересом и наслаждением посетят впоследствии описанные мною места".

И читатель вместе с автором отправляется в путь, сначала по Франции, затем по Италии. "В одно прекрасное воскресное утро тысяча восемьсот сорок четвертого года, в разгар лета и в самый зной... нет, нет, дорогой друг, не пугайтесь, - речь пойдет не о двух путешественниках, медленно продвигавшихся по живописной пересеченной местности, по которой обычно приходится добираться до первой главы романа из средневековой жизни..."

Речь пойдет далее действительно о другом: об английской дорожной карете, ее пассажирах, встречных повозках, о начале путешествия по французской земле. Так с первых страниц литературного путешествия читатель встречается со своим собеседником, знакомым ему еще по "Пиквикскому клубу", узнает его манеру рассказа, непринужденную диккенсовскую интонацию. "Картины Италии" по стилю, да и по содержанию тесно связаны с творческим миром Диккенса, естественно вписываются в этот мир, хотя речь идет о стране, которую герои его романов обычно не посещали.

В жизни диккенсовских героев немало событий случается на проселочных дорогах, а еще больше на лондонских улицах. Дороги, по которым проезжает карета мистера Пиквика, улицы, по которым бродят маленькая Нелл из "Лавки древностей" и Оливер Твист...

"Он был величайшим поэтом улиц, набережных и площадей..." - говорит о Диккенсе один из его современных биографов^*. Не удивительно, что и в "Картинах Италии" заняли главное место не музеи с их прекрасными произведениями искусства, не древние дворцы и не памятники старины: возникают, сменяются одна за другой все новые дороги и улицы. Улицы и проулки Генуи, Пармы, Болоньи, Рима, старинного городка Феррары...

^* (Хескет Пирсон. Диккенс. М., 1963.)

О Ферраре, например, сказано так: "Дом Ариосто, темница Тассо, старинный, причудливый готический собор и, конечно, как и везде, церкви - вот достопримечательности Феррары. Но лучшие достопримечательности ее - это длинные безмолвные улицы и полуразрушенные дворцы, где вместо флагов свисают гирлянды плюща, а буйно разросшиеся сорные травы медленно вползают по ступеням лестниц, где давно не ступала человеческая нога".

Больше, чем в других итальянских городах, Диккенс пробыл в Генуе. "Это - место, к которому привязываешься с каждым днем все больше. В нем всегда можно найти что-то новое. Здесь к вашим услугам самые невероятные переулки и закоулки, где можно бродить в свое удовольствие. Вам ничего не стоит, если вы того пожелаете, заблудиться раз двадцать за день (а какое это удовольствие, когда вам нечего делать!) и снова найти дорогу, сталкиваясь с самыми неожиданными и невообразимыми трудностями. Этот город полон контрастов. На каждом шагу перед вашими взорами предстает прекрасное, безобразное, величественное, чарующее и отвратительное".

И далее о пригородных тратториях и кушаньях, которые там подают, об улицах невероятно узких - "это скорее проходы, местами расширяющиеся наподобие колодца" - и о высоких домах, сдаваемых внаем целыми ярусами или этажами. Эти дома "выкрашены во все мыслимые цвета и находятся на самых различных стадиях разорения, загрязненности и ветхости". И об улицах, где расположены прославленные дворцы: "Смогу ли я когда-нибудь забыть улицы дворцов - Страда Нуова и Бальби". И о самом разнообразном применении, которое неожиданно находят некоторые из этих дворцов. Кое-где в бельэтаже размещается контора, банк, а то - в маленькой каморке в вестибюле - лавка торговца шляпами. И снова об улицах, но уже иных по характеру,- "торговых". И об уличных встречах, о монахах и иезуитах: "они ходят попарно и неслышно скользят по улицам, похожие на черных котов".

Ныне при чтении "Картин Италии" такие описания не покажутся по пристальному вниманию автора к улицам и закоулкам, к уличным сценкам, необычными для туристских записок. Более того, уже стало своеобразной традицией - писатель (автор путевых очерков) приглашает читателя побродить в незнакомом городе. Но сто тридцать лет назад, когда писал свои очерки Диккенс, подобной традиции не было. Побывав в Риме, Генуе, Флоренции или, например, в Париже - в городах, известных своими достопримечательностями, авторы путевых записок по большей части спешили не только увидеть, но и - в который раз - описать посещенные ими музеи, соборы, дворцы. В этом смысле "Картины Италии" Диккенса знаменовали собой развитие жанра путешествий и, по-видимому, оказали определенное влияние на позднейших писателей-путешественников.

Однако в "Картинах Италии" памятники, церкви, собор св. Петра в Риме и места, связанные с историей Ромео и Джульетты в Вероне, так или иначе будут упомянуты Диккенсом. Но при всей занимательности очерков далеко не всегда в них ощущается повседневная жизнь городов и селений, своеобразие этой жизни. Подчас, например, в описании Венеции действительно возникает в воображении скорее не сам город, а как бы его "отражение в воде".

Хескет Пирсон, которому принадлежат приведенные выше слова о Диккенсе - величайшем поэте улиц, набережных и площадей, подразумевал все же улицы и площади одного города - Лондона. Пирсон выразительно сказал о писателе: "Он слился с городом воедино... О диккенсовском Лондоне думаешь и говоришь так, будто Диккенс сам его построил и называется он не Лондон, а Диккенс-таун".

А итальянские города оказались для Диккенса источником впечатлений эффектных, но не сказавшихся глубоко на его творчестве. Недаром он жаловался в одном из писем, что ему в Генуе не пишется: "Поставьте меня часов в восемь вечера на мосту Ватерлоо, дайте побродить, сколько мне вздумается, и я, как Вы знаете, вернусь домой, горя желанием работать и работать. А здесь все как-то не по мне. Не могу взяться за дело".

Однажды перезвон колоколов генуэзских церквей, поначалу раздражавший его, натолкнул писателя на тему рассказа "Колокола". Он стал писать с увлечением. "Одержим "Колоколами", - читаем в его письме. И конечно, события были перенесены в Лондон. "Пусть теперь звонят себе сколько им вздумается во всех церквах и монастырях Генуи: я ничего не вижу, кроме старинной лондонской колокольни, куда я их перенес".

Даже первое впечатление Диккенса о Риме оказалось для писателя связанным с Лондоном.

"...Мы с лихорадочным нетерпением вглядывались вдаль, отыскивая глазами Рим, и когда через милю-другую в отдалении показался, наконец, Вечный город, он был похож - мне даже страшно написать это слово - на Лондон!! Под тяжелою тучею виднелись бесчисленные башни, колокольни и крыши, а высоко над ними всеми - один большой купол. Клянусь, что, несмотря на кажущуюся нелепость такого сравнения, с этого расстояния Рим был настолько похож на Лондон, что, если бы мне показали его отражение в зеркале, я не принял бы его за что-либо другое".

Любитель парадоксов Г. Честертон, высказывания которого о Диккенсе порой весьма субъективны, отозвался о "Картинах Италии" так: "Это произведение скорее можно назвать путешествием в "Диккенсиаду", чем путешествием по Италии"^*. Он был бы прав, сказав иначе: это и путешествие по стране, и в еще большей мере путешествие в "Диккенсиаду".

^* (Г. Честертон. Диккенс. Л., 1929.)

Современный читатель, однако, не без интереса и пользы вглядится в итальянские зарисовки Диккенса. Эти картины представят определенную ценность и для страноведа, пожелавшего воссоздать облик итальянских городов прошлого, сопоставить историю и современность. Поучительны они и для уяснения того, как происходило развитие жанра "путешествий".

А в другой книге этого жанра Диккенс - публицист и сатирик, предшественник характерной для нашей эпохи разновидности жанра путешествий, имеющей большое общественно-политическое звучание. Эта книга - "Американские заметки". В ней автор бичует рабовладение, осуждает темные стороны американского образа жизни, каким он представился ему в 40-х годах прошлого века. И уже первые строки авторского предисловия к книге концентрируют внимание читателя именно на ее социально-политическом содержании.

"Мои читатели имеют возможность сами разобраться, действительно ли существовали в Америке те влияния и тенденции, которые заставили меня насторожиться, или это только плод моего воображения"^*.

^* (Ч. Диккенс. Американские заметки. Собр. соч., т. С. М., 1958.)

А в заключительной главе Диккенс высказывает сложившиеся у него критические суждения об Америке. По мысли писателя, эти суждения относятся не к свойствам характера американцев, а к "тлетворным влияниям" на него. "Американцы по натуре откровенны, храбры, сердечны, гостеприимны и дружелюбны..." Но на них влияет культ бизнеса и "всеобщее недоверие", а также американская пресса, которую Диккенс именует "безнравственной". Сам термин "бизнес" не применяется им. Он пишет об умении "ловко обделывать дела", находящемся в таком почете, что им "позолочены" любые бесчестные и низкие пути к обогащению. Критика Диккенса имеет ограниченный характер и не касается самих основ социальной системы, но многие неприглядные порождения ее зорко подмечены в "Американских заметках" (они вызвали в свое время сердитые отклики в прессе, столь решительно осужденной писателем).

Спустя четверть века, побывав в США вскоре после войны между Севером и Югом, Диккенс говорил о пересмотре им "некоторых крайних взглядов", сложившихся у него об Америке, о прогрессивных переменах, увиденных им. Обращаясь к этим очеркам ныне, читатель найдет в них и то, что давно устарело, и то, что не утеряло своей злободневности за столетие. Биографы Диккенса указывали позднее на художественные недостатки этих "заметок". "... Сегодня их помнят лишь потому, что на них стоит его имя",- замечает, например, X. Пирсон. Вряд ли можно с этим согласиться. "Американские заметки" - памятный документ прогрессивной публицистики прошлого века. Что же касается литературы путешествий, то они, как уже отмечалось, знаменуют собой становление новой социально-политической разновидности этого жанра, получившей широкое развитие в XX веке.

Интересно привести один фрагмент из "Американских заметок" Диккенса в связи с тем нежданным откликом, который он получил много позднее. Диккенс юмористически изображает пароходы, на которых он плавал по Огайо и Миссисипи: "Не придумаю даже, с чем бы их сравнить и как описать. Прежде всего у них нет ни мачт, ни канатов, ни снастей, ни такелажа, ни какого-либо еще корабельного снаряжения, да и корпус их ничем не напоминает нос корабля, корму, борта или киль... Даже палубы и то на них не видно,- лишь длинный черный уродливый навес, усеянный хлопьями гари, а над ним две железные трубы, выхлопная труба, через которую со свистом вырывается пар, и стеклянная штурвальная рубка. Затем по мере того, как вы переводите взгляд вниз, на воду, вам предстают стены, двери и окна кают, до того нелепо притулившихся друг к другу, точно это маленькая улочка, застроенная сообразно вкусам десяти домовладельцев; все это покоится на балках и столбах, опорой которым служит грязная баржа, всего на несколько дюймов поднимающаяся над уровнем воды; а в тесном пространстве между верхним сооружением и палубой этой баржи размещены топка и машины, открытые с боков любому ветру и любому дождю, какой он прихватит с собой по пути. Когда проплываешь мимо такого судна ночью и видишь ничем, как я только что описал, не защищенное пламя, которое ревет и бушует под хрупким сооружением из крашеного дерева; видишь машины, никак не огороженные и не предохраняемые, работающие среди толпы зевак, переселенцев и детей, заполняющих нижнюю палубу, под надзором беспечных людей, познавших их тайны каких-нибудь полгода назад,- право же, кажется удивительным не обилие роковых катастроф, а то, что плавание на таких судах может вообще пройти благополучно".

Лет сорок спустя раздался насмешливый голос человека, в чем-то схожего с Диккенсом, а во многом отличного 6т него:

"Мистер Диккенс не соглашался с тем, что пароходы на Миссисипи "великолепны", что они представляют собой "плавучие дворцы". Так их обычно называли, и названия эти ничуть не преувеличивали восторг, с которым население смотрело на эти пароходы. Мнение мистера Диккенса, возможно, неоспоримо, но мнение населения уж безусловно неоспоримо. Если мистер Диккенс сравнивал миссисипские пароходы с коронными бриллиантами или с Тадж-Махалом, или с Маттерхорном, или с другими драгоценными и удивительными вещами, которые ему пришлось видеть, то он был прав - эти пароходы не назовешь великолепными. Но местные жители сравнивали их с тем, что приходилось видеть им, а при таком мериле, с такой точки зрения - пароходы, конечно, были великолепны; определение это правильно, здесь ничего не преувеличено. Население было так же право, как мистер Диккенс,- пароходы были прекраснее всего, что можно было увидеть на берегах реки..."^*

^* (Марк Твен. Жизнь на Миссисипи. Собр. соч., т. 4. М., 1960.)

Мы не станем оспаривать мнение этого человека - Сэмюэля Клеменса. Ведь он несколько лет работал лоцманом на этих пароходах и многократно плавал на них по Миссисипи; даже когда он стал писателем, то избрал литературный псевдоним, связанный с лоцманским делом,- "Марк Твен", что означает "Отметь Два". Это ходячее выражение лоцманов на Миссисипи: "отметь два", то есть две морские сажени,- глубину, достаточную для прохождения большого речного судна.

Заметки корреспондента. Возможно, не все знают, какое видное место заняли в творчестве Марка Твена путевые очерки. Обращаясь к двенадцатитомному собранию сочинений писателя, изданному в нашей стране в 1959-1961 годах, увидим, что открывается оно книгой путевых очерков "Простаки за границей". Второй том составила книга о Неваде и Калифорнии, озаглавленная "Налегке", она основана по преимуществу также на путевых впечатлениях. Переплетены воспоминания и путевые записки в книге "Жизнь на Миссисипи". В пятом томе рядом с "Принцем и нищим" вновь путевые очерки "Пешком по Европе". А в девятом томе около шестисот страниц занято очерками "По экватору", повествующими о длительном путешествии, которое писатель проделал в возрасте уже около шестидесяти лет.

Из перечисленных произведений книга "Простаки за границей" выделяется тем, что она положила начало писательской славе Твена. А в истории литературы путешествий она также заняла свое место. Любопытно, что она находится у истоков еще одной разновидности этого жанра, получившей широкое развитие позднее. Твен писал эти очерки о своем путешествии в Европу не как турист, а как специальный корреспондент одной из калифорнийских газет. Ныне, когда фигура специального корреспондента газеты - автора очерков и книг о стране или нескольких странах - стала для литературы путешествий привычной, интересно рассказать о Твене-корреспонденте и об истории создания его книги.

Этот корреспондент был не очень-то схож со своими позднейшими коллегами по профессии. Для издателей, снарядивших Марка Твена в дорогу, самое большое достоинство его виделось в том, что это был лихой юморист, от которого можно было ожидать таких же веселых и занимательных дорожных корреспонденции, как его рассказ о "знаменитой скачущей лягушке" (примерно так же, видимо, издатели относились поначалу к другому писателю, псевдонимами которого были "Человек без селезенки" и "Антоша Чехонте". Только Чехову не доводилось путешествовать в качестве " корреспондента-юмориста ").

"Простаки за границей" создавал начинающий писатель. Совсем молод был тогда "Марк Твен" (этот псевдоним Сэмюэль Клеменс избрал всего за несколько лет до появления своей первой книги путевых очерков), а Клеменсу к тому времени было уже за тридцать. Он успел многое повидать и испытать: был рудокопом, печатником, лоцманом на Миссисипи, затем стал репортером, журналистом, выступал с веселыми "лекциями" на эстраде. И вот в 1867 году ему удается отправиться специальным корреспондентом газеты "Альта" на пароходе "Квакер-Сити" в путешествие, по тем временам необычное: в туристский вояж по Средиземному морю. Желающим проделать этот вояж предстоит посетить Францию и Италию, Грецию и черноморские берега России; пароход войдет и в азиатские порты, путешественники повидают "святые места". Разумеется, за билет надо было уплатить солидную сумму. Её выплатила за своего корреспондента газета, с тем чтобы он сочинял в пути заметки, предназначенные для развлечения читателей. Заметки М.Твена имели успех, а позднее, когда они были собраны вместе, переделаны и дописаны, составили целую книгу, озаглавленную "Простаки за границей". Это книга веселая, со множеством комических эпизодов, юмористических отступлений, острот. Вместе с тем писатель памятует, что это "дорожная" книга, что читать ее будут люди, зачастую мало знающие о Европе.

Европейские города, их достопримечательности, быт людей возникают перед читателем такими, какими они видятся американским "простакам", отправившимся в туристский вояж, в особенности одному из них, от лица которого ведется рассказ. Этого рассказчика отожествляют обычно с самим писателем. Пожалуй, это не совсем так.

Рассказчик - не просто Сэмюэль Клеменс и даже не просто писатель Марк Твен. Скорее это Твен - исполнитель красочной роли, не случайно избранной им и очень близкой ему по духу. С увлечением, блеском, азартом исполняет он эту роль американского "простака" - парня веселого, сметливого, удачливого, поглядывающего насмешливо на чинную старушку Европу. У этого парня, выросшего на Дальнем Западе, среди предприимчивых переселенцев, естественно, вызывает насмешку многое из того, что исстари сохранилось в Европе: аристократия с ее титулами, чопорными традициями, привилегиями - всем, что именуется ныне "феодальными пережитками". А таких пережитков в Европе 60-х годов прошлого века было еще немало. Осмеяние их - особенно сильная сторона путевых очерков "Простаки за границей".

Однако же не столь уместно подшучивает рассказчик над памятниками европейской старины и искусства, подчас как над вещами, к которым незачем относиться всерьез. Но его смелые антиклерикальные шутки и замечания о поездке по "святым местам" напоминают о том, что Твен был убежденным атеистом. Показательно, что главы из его "Автобиографии", написанной в преклонном возрасте, в которых он резко отзывался о религии, смогли увидеть свет лишь полвека спустя, в 1963 году.

Путевые очерки "Пешком по Европе", созданные сорокапятилетним Твеном, написаны рукой большого мастера слова, но в них нет уже свежести и увлеченности книги "Простаки за границей". В содержании их, в неровности письма, в частом использовании уже привычных для Твена приемов чувствуется, что на этот раз у писателя не возникла глубокая внутренняя потребность поделиться своими впечатлениями с читателями. В еще большей мере это сказалось в обширной книге путевых очерков "По экватору", созданной шестидесятилетним писателем.

Путешествие, о котором рассказано в книге "По экватору", было по сути вынужденным, связанным с житейскими неурядицами. Твен тогда испытал разорение - издательская фирма, в которую он вложил все свои деньги, потерпела банкротство, надо было выплачивать долги кредиторам. Чтобы собрать средства для выплаты этих долгов, писатель решил отправиться в "лекционное" турне вокруг света. Он посетил Канаду, Австралию, Новую Зеландию, Цейлон, Индию, Южную Африку, Англию. Часто болел в дороге. В Лондоне, где путешествие было закончено, получил телеграмму о смерти дочери. Он пережил тяжелое потрясение. В это время как раз и появилась газетная сплетня о том, что престарелый писатель Твен, находящийся в Лондоне, вошел в нищету и его будто бы бросила семья,- статья называлась "Конец блестящей карьеры". В это время и надо было писать книгу очерков о путешествии "По экватору". В одном из писем Твена об этой книге сказано так:

"Свою последнюю книгу путешествий я писал... в аду; но старался сделать вид, насколько хватало сил, что это прогулка по райскому саду, когда-нибудь я перечту ее, и если эта притворная весёлость обманет меня, я поверю, что она обманула и читателя. Как отвратительно было мне это кругосветное путешествие - все, за исключением моря и Индии!"^*

^* (Письмо У. Д. Гоуалсу от 2 апреля 1899 г.- Марк Твен. Собр. соч., т. 12. М" 1961.)

Современный биограф писателя замечает: "Сразу видно, с каким трудом создавались путевые заметки Твена. В книгу "По экватору" вошли некоторые материалы, плохо связанные одни с другими. И все-таки это произведение, несмотря на его разбросанность и противоречивость, займет видное место в творческом наследии писателя"^*.

^* (М. Мендельсон. Марк Твен. М., 1964.)

И конечно, это место в творчестве М. Твена определяется не "притворной веселостью" книги, а зоркостью Твена как писателя-путешественника.

В записных книжках Твена читаем среди записей, сделанных в Лондоне в 1896 году: "24 октября 1896 г.- Сегодня написал первую главу книги". И еще запись рядом: "Английский железнодорожный магнат сказал: "Мы настаиваем на своем праве обращаться с наемными служащими так, как мы находим для себя удобным". "В Иоганнесбурге управляющий крупной шахтой сказал: "Мы не называем наших негров рабами, но это слово определяет их положение и, поскольку от нас зависит, будет определять и в дальнейшем"^*.

^* (Из "Записных книжек".- Марк Твен. Собр. соч., т. 12. М., 1961.)

Эти записки напоминают о Твене, который напишет вскоре, на рубеже XX века, произведения, направленные против империализма, о писателе, начавшем свой путь в литературе талантливым юмористом и закончившим его великим сатириком.

Найдем в записях Марка Твена о его кругосветном путешествии и восхищение красотой океана, и добрую шутку о собрате юмористов - дельфине: "Дельфин - юморист водной стихии: проделывает, как видно, свои головоломные фокусы из любви к искусству, никакой корысти".

Стендаль, Диккенс, Твен... Множество посещенных этими писателями местностей, городов, много дорожных впечатлений, отраженных в туристских записках, путевых очерках. На страницах их мы находим живые образы и размышления, не утерявшие интереса вплоть до наших дней.