Конго, Мыс и царства

Проследуем вновь за португальскими моряками. Их могущество ослабело после того, как Португалия приняла участие в войне за кастильское наследство (1475-1479) и испанские корабли стали появляться у западноафриканского побережья. Лишь после заключения Алкасовашского мира вновь начались исследовательские плавания. И вызваны они были целенаправленной политикой Жуана II (1481-1495). Уже в год своей коронации он послал флотилию под командованием Диогу Азанбужи к Золотому Берегу с целью заложить к востоку от нынешнего мыса Три-Пойнтс укрепленный поселок Сан-Жоржи-да-Мина (Эльмина). 19 января 1482 года на берег сошли пятьсот солдат и сто ремесленников и, несмотря на яростное сопротивление местного вождя, через двадцать дней возвели круговую стену будущей крепости, которая до 1642 года защищала земных поверенных "Святого Георгия из Мины". Укрепленное поселение не только способствовало торговле золотом и рабами, но и служило базой для флотилий, следовавших мимо, и было опорным пунктом в соперничестве с арабскими караванными путями на юго-западе Судана. Нет никаких данных о том, что Жуан знал о проделках финикийских мореплавателей, но его приказ затопить доставленные в Португалию транспортные суда, чтобы во всей Европе распространился слух, будто до Эльмины можно добраться только на лучших каравеллах португальской постройки, очень напоминает злые шутки финикийцев.

Алкасовашский мир (1479). - По нему Португалия отказалась 
от притязаний на Канарские острова и получила взамен 
от Испании гарантии на распространение сферы своего 
влияния на территории южнее Марокко.

Не вполне ясно, откуда началось плавание, предпринятое в 1482 году Диогу Каном, - из Эльмины или из Лиссабона. Но бесспорно, Кан стал первым, кто использовал крепость для пребывания в ней кораблей. Поплыв из Эльмины на юг, он примерно в августе 1482 года достиг могучей реки. Уже за несколько дней до этого цвет моря изменился, стал сначала грязно-зеленым, потом светло-коричневым, в воде плавали бревна, ветки и какие-то странные растения. Вскоре португальцы почувствовали силу течения этой реки и увидели ее устье: сверкающую гладь воды, раскинувшуюся более чем на десять километров среди песчаных отмелей и огненно-рыжих скал. По берегам, словно зеленая стена, стоял лес, в воду свисали корни-ходули мангров. То была река Конго (Заир), вверх по которой поднялись Кан и его спутники. Хронист Лука Ваддинг сообщал об этом предприятии:

"После смерти Афонсу [V] король Жуан II принял на себя управление королевством и, посоветовавшись с опытнейшими математиками, пришел к решению проникнуть через Атлантический океан на Восток, чтобы расширить торговлю сокровищами Счастливой Аравии и богатствами индийских берегов. Поэтому он доверил корабли Якову Кану, добродетельному человеку, и повелел ему в 1484 [1482] году продвинуться за предел, достигнутый при Афонсу, и донести имя Христово до варварских народов. Кан достиг огромной реки Саирис (Конго), которая ответвляется от истоков Нила и при все возрастающем объеме и напоре гонит пресную воду на 80 миль по океану сквозь его соленые воды, что моряки, к великой своей радости, обнаружили, черпая воду из океана. Кан поднимался по реке против течения и видел чернокожих язычников эфиопов (!) добродушного нрава и поведения, которых он, одарив безделушками, заманил на свой корабль, куда они пришли в самом веселом настроении. Они держались уверенно и без страха, Кан обращался с ними хорошо и, изъясняясь с ними жестами, сумел узнать, что ими правит очень могущественный царь, столица которого расположена выше по реке, в глубине страны. Кан отправил к царю несколько португальцев с подарками, наказав им собрать сведения о стране и людях, и привез с собой в Португалию четырех эфиопов, которых он задержал с их согласия, причем свято обещал им, что они возвратятся домой целыми и невредимыми"^*.

^* (Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4, с. 341.)

Вновь обманчивые, постоянно возрождавшиеся надежды: рукав Нила и загадочный монарх в глубине страны. Видимо, Кан тщательно обследовал окрестности устья Конго и, оставив там своих людей, весной 1483 года поплыл дальше на юг. Он достиг мыса Санта-Мария на южном побережье Анголы, а затем вернулся назад к устью Конго и, не найдя своих людей, забрал вместо них в Португалию четырех упомянутых выше "эфиопов". Когда Кан в последние месяцы 1483 или в первые месяцы 1484 года прибыл в Лиссабон, он привез не только ошеломляющую весть о реке Конго, но и известие о том, что береговая линия южнее мыса Санта-Мария поворачивает на восток. Король Жуан и его советники, чьи вожделения к тому времени, надо думать, далеко превзошли прекрасные цели принца Энрики (им уже мерещились "богатства берегов Индии"), теперь должны были сделать вывод, что найден путь в Индийский океан. В конце концов, ведь существовали карты, в том числе карта Фра-Мауро и так называемый Лаврентийский портулан 1351 года, на которых Атлантический и Индийский океаны соединялись к югу от Африки. Правда, это противоречило картине мира Птолемея, но его ученые воззрения к тому времени уже не раз оказывались несостоятельными. Именно эти обстоятельства побудили Жуана II осенью 1484 года отказать итальянцу, жившему в Португалии, который обещал, что доплывет до Индии, следуя на запад. Просителя звали Колумб, и он добрался до "своей Индии" спустя восемь лет, будучи уже на испанской службе.

 "Счастливая Аравия" (Arabia Eudaimon, Arabia Felix) - 
 понятие, употреблявшееся в античные и более поздние времена 
 для обозначения плодороднейших местностей нынешнего Йемена. 

Португальские покрытия севернее экватора (XV в.)

Африканские спутники Диогу Кана, напротив, были встречены очень доброжелательно. Королева Португалии снизошла даже до того, что стала крестной матерью самого красивого из них, по имени Закута. Разумеется, не обошлось без святой воды; церемония была очень пышной, и отнеслись к ней со всей ответственностью. Впоследствии португальские монахи повторили ее на свой лад в Анголе, когда перед отправкой в Бразилию крестили прикованных друг к другу рабов. Итак, есть все основания предположить, что африканцы были полны впечатлений от роскоши португальского двора и европейских достижений, когда в 1485 году вернулись вместе с Каном на Конго. Как свидетельствует надпись на падране у порогов Еллала, Кан на этот раз поднялся вверх по реке на 150 километров, пока не обнаружил водопады: "Aqui chegaram os navios do... eclarecido rei D. João segundo de Portugal - Diogo Cão, Pero Anes, Pero da Costa..." Возможно, португальцы отправились туда, чтобы найти оставленных там земляков, возможно, чтобы встретиться с посланцами царя. А могло быть и так, что эта надпись была выполнена на обратном пути следующего плавания, в ходе которого португальцы как минимум достигли мыса Кросс в Намибии. Как и в других местах, Кан воздвиг на этом мысе каменную колонну с гербом. Подобные колонны - падраны - знаменовали собой как географические открытия, так и португальские притязания на власть. Та, что стоит на мысе Кросс, провозглашает: "С сотворения мира прошло 668... [?], а с Рождества Христова - 148...[?] лет, когда всемогущий высокочтимый король Жуан II Португальский повелел своему рыцарю Диогу Кану поставить здесь столбы"^*. Тот, кто ценит ощущения, рождаемые подобными свидетельствами истории географических открытий, может сегодня увидеть падран с мыса Кросс в Музее немецкой истории в Берлине.

^* (Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4, с. 357.)

 "Дерево узнает цену ветке, когда она отпадает" 
 (овамбо, Юго-Западная Африка).

Падран с мыса Кросс

Уже упоминавшийся ранее Лука Ваддинг сообщал, что на обратном пути Кан все-таки встретился с царем Конго^*, который был не только глубоко тронут преподнесенными дарами (среди подарков были, например, лошади и такие двусмысленные подношения, как образцы дальневосточных пряностей), но и выразил желание принять христианство и в будущем создать дружественный союз. Правда, есть кое-какие сомнения, что Диогу Кана тогда уже не было в живых, но встреча португальцев с царем, видимо, состоялась и могла окончиться так, как удовлетворенно сообщает Ваддинг: "Под незримым влиянием небесного озарения он открыл наконец Кану, когда тот собирался в отъезд, свое желание воспринять святое христианское учение и распространить его среди своего народа. Кроме того, португальскому государю были посланы ответные подарки, а также благородные отроки, вверенные попечению Закуты, одного из тех людей, которые уже побывали в Португалии, с просьбой наставить их в истинной вере и как можно скорее прислать обратно с несколькими священниками, кои должны были обратить в христианство весь народ"^**.

^* (Конго - государство, существовавшее в XIII-XVIII вв. в нижнем течении Конго на территории современных Заира и Анголы. Столицей государства был г. Мбанза-Конго. Этническую основу составлял народ конго. Наибольшего расцвета государство достигло в XV-XVI вв., когда под его властью находилась территория от р. Конго на севере до р. Данде на юге и от побережья Атлантического океана на западе до восточного берега р. Вамбо. В XV-XVI вв. оно явилось ареной активного проникновения португальцев.)

^** (Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4, с. 342.)

 "Если у ребенка две няньки 
 он обязательно испачкается". 
 (Кения) 

В отличие от общественного уклада Западного Судана в Конго только-только была достигнута первая ступень образования государства. Правитель, маниконго, - скорее главный вождь, чем царь, - правил союзом племен, расселившихся на территории от Габона до Анголы и от атлантического побережья до долины реки Кванго (сегодня это пограничный район между Анголой и Заиром). Как и правители Западного Судана, принявшие ислам, маниконго сразу понял, какие преимущества в притязаниях на власть сулит ему религиозное мировоззре-ние, принесенное португальцами. Несмотря на то, что складывавшиеся социальные отношения уже предопределили маниконго роль высшего жреца и самого знающего посредника при переходе в царство предков, христианство давало ему более широкие возможности избавиться от противников. То, что это был троянский конь, которому он открывал ворота своей резиденции Мбанза-Конго (на севере Анголы), правитель вряд ли предвидел. Страна располагала медными и железными рудниками, здесь ковали прекрасное оружие, изготовляли орудия труда и украшения; из волокон пальмы рафии делали ткани, а в качестве денег использовали раковины улиток нзимбу. Такая страна не могла не привлечь португальцев хотя бы из-за природных богатств и численности населения. Вначале все, казалось, устроилось ко взаимному удовлетворению и выгоде. Маниконго стали истинными царями, конголезская знать обучалась в университете Коимбры и высших учебных заведениях Лиссабона, португальские ремесленники превратили Мбанзу в украшенный церквами и дворцами Сан-Сальвадор, а корабли, на которых они прибывали, загружались драгоценными металлами, слоновой костью, пряностями и рабами.

'Два вельможи из Конго'; на заднем плане город Сан-Сальвадор. Рисунок из мастерской де Бри, Франкфурт, 1597 год

Однако это было сотрудничество неравноправных партнеров. После того как примерно с 1530 года плантации на островах Зеленого Мыса и в Бразилии стали требовать все больше и больше рабов, в империи начались междоусобицы, поскольку португальцы по мере надобности поддерживали самых бессовестных вождей. Тщетно жаловался Афонсу I (1507-1543) своему "брату-королю" в Лиссабоне: "Слишком большую свободу дают Ваши служащие и агенты тем людям и купцам, которые получают разрешение прибыть в наше царство. Они ведут здесь дела торговые и прочие, какие нами запрещены... Вы не можете себе представить, как велик ущерб, ибо вышеназванные купцы ежедневно ловят наших подданных... Они захватывают их и затем продают. Так велика, сир, их испорченность и необузданность, что наша страна близка к тому, что мало-помалу она самым настоящим образом обезлюдит"^*. Но напрасна была вера в чувство справедливости европейских величеств, безрезультатно последующее запрещение работорговли. Как стихийное сопротивление, так и сопротивление, использовавшее объединяющую силу традиционных народных верований, закончились под ударами более совершенного оружия или на кострах. Предполагаемое партнерство на деле оказалось прожорливым червем, изглодавшим царство изнутри. Страсть к обогащению, неразрывно связанная с историей становления капитализма, вымела конголезское царство, словно неистовая заколдованная метла в руках мальчика, который не знал, как обуздать вызванные им самим чары.

^* (Büttner Т. Geschichte Afrikas. Tl. 1.)

Географ и историк Оскар Пешель (1826-1875) в одном из своих трудов назвал иберийских конкистадоров "героическим сбродом". Это противоречивое словосочетание кратко, но метко передает, наверное, их самые типичные черты. Вероятно, каждый герой должен был сам себя уверять, что его деяния ведут к возвышенному и прекрасному (оценка этих понятий зависит от времени и в каждом обществе наполняется новым содержанием). Бесспорно, они были мужественными людьми, если преодолевали недружественные океаны и исследовали области загадочных культур. Если верить конторским книгам Фуггера и Гомиша, они даже служили прогрессу, то есть, по понятиям того времени, возвышенному и прекрасному. Их самые неприглядные черты формировались под влиянием социальных битв в собственной стране, где во все времена вешали, колесовали, сжигали и четвертовали, а также под влиянием привычной, длившейся столетиями войны против мавританских завоевателей. И если в Европе всеобщий упадок правопорядка еще оставался в пределах определенных границ (к выгоде правящего класса), то где-нибудь в другом месте можно было выплеснуть накопившееся возмущение. Нередко бывало и так, что достижения тогдашних первооткрывателей принижались исключительно из-за побудительных причин их плаваний, а последствия их деятельности описывались с оправданным отвращением. И то и другое, естественно, ни к чему не приводит до тех пор, пока не задашься вопросами, а каковы на самом деле те общества, где благосостояние одних непременно обусловливает нищету других, и действительно ли мировоззрение конкистадоров окончательно принадлежит прошлому.

 "Шумные воды тебя далеко не унесут" 
(паре, Восточная Африка). 

Фетиш из гвоздей. Район нижнего Конго

Очень многим первооткрывателям не дано было использовать свои открытия на благо собственной эпохе, а тем более узнать их последствия. К таким первооткрывателям, кажется, можно отнести и португальского моряка Бартоломеу Диаша (ок. 1450-1500). История его семьи наглядно отражает ход событий того времени: его предок Диниш первым обогнул Зеленый мыс, а внук стал торговцем рабами в империи Конго. Диаш, видимо, располагал солидными знаниями о плавании в африканских водах, когда в июле или августе 1487 года был назначен командиром флотилии из трех кораблей, на которых он должен был обследовать неизвестные берега Южной Африки. Сначала он прибыл на побережье Анголы, оставил там транспортное судно и водрузил свой первый падран на мысе у бухты Людериц (бухта Ангра-Пекена в Намибии). Позже две каравеллы под командованием Диаша попали в шторм, и суда с зарифленными парусами в течение тринадцати дней боролись с ураганом.

К сожалению, хронисты того времени сообщили очень мало сведений о ходе плавания, тогда самого продолжительного в европейской истории географических открытий, и почти ничего - о страданиях людей, его осуществлявших. Только колониальный чиновник и историк Жуан де Барруш (1496-1570) упомянул о смертельном страхе, сковавшем людей на борту, когда волны невиданной высоты бросали корабли из стороны в сторону, а холодный ветер рвал паруса. Чтобы снова приблизиться к берегу, Диаш приказал после бури плыть на восток. Конечно, он не мог установить, как далеко суда были отнесены штормом на юг, но когда спустя много дней земля так и не показалась, Диаш предположил, что находится поблизости от "конца Африки". Вскоре изменили курс на северный и наконец - по-видимому, в последних числах января 1488 года - увидели песчаный пляж с разбросанными по нему скалами, а за ним - возвышающуюся по мере удаления от берега зеленую каменистую равнину, поросшую густым лесом. Это был Фиш-Бей на юге Капской области. Спустя семьдесят лет после начала плаваний вдоль африканского побережья форштевни португальских каравелл указали на Индийский океан.

Португальские открытия южнее экватора (XV в.)

Многочисленные стада, которые пасли непривычно светлокожие люди, стали причиной того, что местность получила название "бухта Пастухов". Ее обитатели держались поодаль, а истощенные моряки с досадой наблюдали за рвением своего счастливого предводителя. Только несколько дней, таково было их требование, они будут продвигаться в северо-восточном направлении, а затем повернут обратно. Диаш согласился. В то время на подобные протесты не реагировали с такой жестокостью, как в более поздние времена. И Кадамосто, и Колумб, и другие капитаны покорялись воле команд. В результате корабли достигли устья реки Грейт-Фиш, вода которой имела красноватый оттенок. В этом месте бушевал гигантский прибой.

Необходимость повернуть назад, вероятно, очень расстроила Диаша. На мысе Падроне, как зафиксировал Барруш, он еще раз обнял установленную там колонну с гербом, словно "отпускал из рук сына, который отправляется в пожизненную ссылку". О дальнейшем плавании вокруг мыса Агульяш (Игольного) и вокруг мыса Доброй Надежды, названного Диашем мысом Бурь, сообщается очень скупо. Поэтому обратимся к записям Дуарту Пашеку Перейры, современника Диаша, опытного моряка и коменданта форта Эльмина: "С полным основанием этот мыс был назван мысом Доброй Надежды, ибо Бартоломеу Диаш, который открыл его по заданию покойного короля Жуана в 1488 году, дал ему это название... когда увидел, что берег поворачивает на север и на северо-восток: к Эфиопии ниже Египта до Аравийского залива. Таким образом, родилась большая надежда на открытие Индии. Мыс лежит на 34° 30' южной широты [на самом деле всего на 9' севернее] ... местность очень гориста. Зимой, с апреля до конца сентября, очень холодно и море штормит; негры этой местности - идолопоклонники. Эти звероподобные люди одеваются в необработанные шкуры зверей; но они не такие черные, как негры Джолофо, Мандинго и других частей Гвинеи. Там нет торговли, но много коров, коз и овец и очень много рыбы. Некоторые говорят, что этот мыс - мыс Пласу [Прас; Делгаду], о котором рассказывал Птолемей, но я так не думаю; я больше склонен считать, что он соответствует Лунным горам. Птолемей сообщал о них, что там берет начало Нил, ибо в том месте, на 34° 30' к югу от экватора, где Птолемей разместил Лунные горы, как раз и находится мыс Доброй Надежды"^*.

^* (Kimble G. Т. Н. (Hrsg.). Esmeraldo de situ orbes, by Duarte Pacheco Pereira. London, 1937.)

Если не обращать внимания на несколько причудливую географию, а заметки Перейры были сделаны около 1505 года, цитата содержит примерное описание предков готтентотов (нама), кочевавших тогда по Капской области. Упомянутая одежда из недубленых шкур - это так называемая "каросс", которую носили перекочевавшие к югу бантуязычные племена. Делали ее следующим образом. Обратную сторону высушенной шкуры многократно чистили крупным песком, после чего долго мяли руками, смазанными жиром, пока она не становилась мягкой и эластичной. Кроме этого, Перейра оставил поистине красочные описания природных условий Мыса (мыса Доброй Надежды. - Ред.). И хотя его сведения о буйно растущих там мяте, ромашке и других травах сегодня с трудом поддаются объяснению, они все-таки показывают, что восприятие Перейрой природы не ограничивалось лишь вполне понятным интересом к растениям, имевшим экономическое значение.

Одежда и вооружение нама

Помимо тщательного картографирования, а также астрономических и метеорологических наблюдений, оказавшихся очень важными для его последователей, Диаш, несомненно, занимался и изучением растительности. "К сожалению, из его заметок, в источниках едва упомянутых, до будущих поколений ничего не дошло. Поэтому историческая наука, как и в отношении аналогичных работ Кана, вынуждена отказаться от знакомства с результатами тех древнейших встреч с природными феноменами Южной Африки"^*.

^* (Hamann G. Der Eintritt der s üdlichen Hemisphäre in die europäische Geschichte. Wien, 1968.)

А вот дальнейший жизненный путь Диаша, напротив, известен достаточно хорошо. Вернувшись в декабре 1488 года на родину, он достиг поста управляющего финансами "Дома Гвинеи" (нечто вроде колониального министерства), но зеленую страну на Мысе так больше никогда и не увидел. Завершить дело Диаша был избран более молодой и знатный Васко да Гама (ок. 1469-1524), а Диаш сопровождал его лишь до островов Зеленого Мыса. До этого он поднимал вопрос о строительстве более совершенных кораблей и, видимо, предостерегал да Гаму о зоне безветрия и о встречном Бенгельском течении. Никак иначе нельзя объяснить курс, который выбрал да Гама, так далеко углубившийся в Атлантику. В 1500 году Диаш командовал одним из кораблей Педру Алвариша Кабрала, который сначала открыл Бразилию и уже оттуда поплыл в Индию. Диашу было поручено основать торговую факторию в восточноафриканской Софале, но он пал жертвой тех самых штормов, которые свирепствуют в районе мыса Бурь. Слава его открытий вскоре была приписана да Гаме, и спасти от забвения дело Диаша выпало Мартину Генриху Лихтенштейну, о котором речь пойдет впереди.

 "Тот, кто обустраивает затененное место, 
 и тот, кто там сидит, - разные люди" 
 (пенде, Заир). 

Кожаный короб для хранения жира. Нама (Южная Африка)

Тем временем португальцы сухопутным путем приблизились к суданскому золоту, царю-священнику Иоанну и рубинам Индии. В 1483 году восемь посланцев короля Жуана проследовали от устья Гамбии до Томбукту и передали местному правителю "лошадей, вьючных животных и мулов вместе со сбруей и некоторые другие дары, которые в тех странах весьма ценятся". Мы не знаем, последовали ли за этим посольством другие, но из участников этого вернулся назад только один, остальные умерли от болезней. В 1487 году Педру ди Ковильян (ок. 1447-1525) затеял одно из самых смелых путешествий того времени. Он и его спутник Афонсу ди Пайва, с которым Ковильян позже расстался, знали арабский язык и, переодевшись мусульманскими купцами, решили проследовать арабскими торговыми путями. Действительно, Ковильян таким образом попал через Египет в Переднюю Индию и в 1489 году перебрался оттуда в Софалу. Хронист того времени сообщает, что он самолично "хотел посетить прославленные рудники". У нас еще будет возможность рассказать о них. Познакомившись со многими восточноафриканскими портовыми городами, Ковильян в 1490 году вернулся в Каир, где его ждал приказ короля найти царя-священника Иоанна.

Педру Алвариш Кабрал (1467/68 - ок. 1520) - португальский мореплаватель. 
1 мая 1500 года вступил от имени Португалии во владение "Землей Святого Креста". 
Позже страна была названа Бразилией в честь обширных лесов красного дерева (бразил).

Столь конкретное указание объясняется обширными сведениями об Эфиопской империи. Ее цари, возвысившиеся с XIII века до правителей огромного феодального государства, неоднократно посылали в Европу духовных и светских послов, а иногда даже высказывали четкое желание объединить свою церковь с римско-католической. Такое стремление может быть объяснено как тем, что Эфиопия, граничившая с исламским миром, находилась под постоянной угрозой быть захваченной мусульманами, так и тем, что итальянские купцы, посещавшие страну, оказывали в этой связи определенное посредничество. Так, в 1482 году Баттиста Имола, участник папского посольства, встретил при эфиопском дворе не только ливанца и испанца, но сразу десятерых очень состоятельных своих соотечественников, видел церкви, расписанные и украшенные итальянскими художниками, и даже орган итальянской работы. То, что подобные контакты носили не только религиозный характер, показывает диалог, записанный Имолой:

""К чему стремились вы в этой чужой стране?" - спросил я этих людей. "Найти сокровища и драгоценные камни, - ответили они. - Но, поскольку царь не разрешает нам вернуться домой, мы все недовольны, хотя он хорошо с нами обращается, в соответствии с рангом каждого из нас. Он любит беседовать с нами о политике...""^*

^* (Хенниг Р. Неведомые земли, т. 4, с. 331.)

Стремление эфиопского монарха беседовать о политике понятно. Находившиеся в вассальной зависимости захваченные им султанаты стремились к самостоятельности; крестьяне и рабы, которых безжалостно эксплуатировали светские и духовные феодалы, сопротивлялись, поднимая многочисленные восстания.

Во всяком случае, вполне вероятно, что Жуан II к 1490 году располагал достаточными сведениями, чтобы уговорить своего посланца Ковильяна направить стопы в Эфиопию, где должен был побывать Пайва, к тому времени уже умерший. Педру ди Ковильян появился при дворе эфиопских владык в 1493 или 1494 году. К сожалению, сам он не смог ничего сообщить в Португалию о стране и ее высокоразвитой культуре. Как и многие другие иностранцы, он стал высокопоставленным советником царя, но лишился права вернуться на родину. Однако некоторые из добытых им сведений через Индию и Восточную Африку все же попали в Лиссабон и заполнили пробелы на картине, которую Диаш вынужден был оставить незавершенной.

Шейное украшение из латуни. Оромо (Эфиопия)

 "Лучше быть укушенным родственником, 
 чем обласканным чужим" (Эфиопия).

Но на миссии Ковильяна португальско-эфиопские отношения не прервались. После того как в 1517 году турецкие войска завоевали Египет и исламские султанаты вдоль Красного моря получили поддержку, эфиопские монархи, испытывавшие к тому же натиск кочевников-оромо, обратились за помощью к своим "братьям-христианам" в Португалии. Но те вовсе не спешили на подмогу, а еще несколько десятилетий продолжали грабить Восточную Африку и Индию. Таким образом, продвижение султанов, поощряемых турками, вначале не встретило должного отпора: с 1527 по 1540 год они захватили восточную и центральную часть Эфиопии, сожгли Аксум, разграбили сокровища короны и уничтожили весь царский род. Только в 1541 году, когда мусульмане стали угрожать португальскому морскому пути в Индию, четыреста португальских солдат высадились на западном берегу Красного моря. Боевая сила этого войска и его роль в исходе войны часто переоценивались. Эфиопы тоже располагали огнестрельным оружием, нанимали на службу арабских канониров и стали добиваться военных успехов, как только переняли новую тактику боя. Поэтому совместная победа над исламскими захватчиками и над оромо (галла) не привела к превосходству португальцев. Правда, некоторое время казалось, что хлынувшие в страну толпы иезуитов опекают царей, но вскоре их навязчивое самонадеянное поведение вызвало протест местных правителей и народа. В 1632 году иезуиты были изгнаны из Эфиопии. Лишившись торговых связей, простиравшихся далеко за пределы страны, империя изолировала себя от мира; европейцев, проникавших в страну, ждала смертная казнь.

 Изоляция (запрет на въезд в страну). - Некоторые историки, 
 озабоченные лишь возвышением Европы, часто утверждали, 
 что изоляция различных государств, например, Японии, 
 была обусловлена периодами общего застоя в них. 
 В этой связи следует отметить, что Эфиопия в период изоляции, 
 тем не менее, имела внешние контакты, особенно с Египтом и Йеменом, 
 и переживала значительный культурный и экономический подъем.

Однако сейчас нас значительно больше интересует особая предприимчивость миссионеров: в 1613 году испанский священник Педру Паиш стоял на берегу гигантского озера, окаймленного зарослями акаций и мощного, толщиной с руку, папируса. Поросшие буйной зеленью базальтовые острова поднимались над светло-голубой поверхностью воды. Это было озеро Тана - исток Голубого Нила. 21 апреля 1613 года Паиш обнаружил в местности Годжам, расположенной южнее озера Тана, два неприметных родника, дающих начало реке Малый Аббай, самой крупной из рек, впадающих в озеро Тана. "Мне удалось увидеть то, что так сильно и так тщетно стремились познать Кир, Камбис, Александр и Юлий Цезарь", - ликовал священник. Полтора столетия спустя Джеймс Брюс скажет похожие слова. А через двенадцать лет после Паиша его брат по ордену миссионер-иезуит Жироме Лобу тоже достиг озера Тана и водопадов Тис-Исат у его южной оконечности, образуемых ревущим потоком Голубого Нила. Лобу забрался на выступы скал, что стало возможным благодаря сухому сезону, и увидел перед собой пенящуюся воду, а в ущелье внизу сверкающую радугу. Одна из загадок, которую ставила перед античными географами святая река, была разгадана.

Оромо из Эфиопии. В данном случае изображен смиренный монах

Удивительные путешествия Педру ди Ковильяна, казалось бы, увели нас далеко в сторону от пути, которым неуклонно продвигались вперед португальские мореплаватели. Однако едва ли правомерно отделять одно от другого: миссия Ковильяна была одним из самых значительных шагов далеко идущего и глубоко продуманного плана. В 1497 году, через девять лет после возвращения Диаша, из Лиссабона отправились, наконец, в историческое плавание, окончившееся 20 мая 1498 года в индийском порту Каликут, Васко да Гама и его спутники. Правда, их предприятие, действительно проложившее новые пути, при ближайшем рассмотрении теряет значительную долю блеска, каким его наделили европейские историки. Не были завязаны узы дружественной торговли, соединившие разные континенты, нигде "дикие" народы не падали ниц перед "белыми богами", нигде не встретились "варвары", чью темноту могло бы просветить сияние креста. Плавание да Гамы даже не было из ряда вон выходящим морским предприятием: из Малинди в Каликут его привел арабский лоцман.

 "Грива льва видна всем, грива человека скрыта" 
 (суто, Юго-Восточная Африка)

Еще раньше, при первой высадке на восточноафриканском берегу, неподалеку от устья Лимпопо, да Гама с удивлением убедился, что даже в этой уединенной местности ему предлагают в обмен не черепа, бисер или бананы, а вполне доброкачественные слитки меди. А чуть позже в небольшой бухточке ему дали понять, что корабли, на которых он приплыл, никого здесь не поражают. Когда прибыли в Мозамбик, первую большую гавань Восточной Афики, которую увидели португальцы, хронист да Гамы записал, что жители Мозамбика мусульмане одеваются в прекрасные льняные и хлопчатобумажные ткани и носят головные уборы, прошитые золотыми нитями. Они ведут торговлю с белыми маврами (очевидно, имелись в виду арабы и индийцы). Находившиеся в гавани корабли были загружены золотом, серебром, слоновой костью, жемчугом, пряностями и тканями: "то все были товары, в которых нуждались жители этой страны". Да Гама не упустил случая и нанял в Мозамбике местных лоцманов. Двоих из них он пытал потом кипящим маслом, когда они привели его в Момбасу, где арабские и суахилийские купцы встретили конкурентов враждебно. В другом случае он был менее изобретателен: султан Момбасы, приславший ему в подарок лодку, полную фруктов, овец и дорогое кольцо, получил в ответ коралловую цепь. Это был, пожалуй, последний дар из европейского рога изобилия. Что за ним последовало, описал оставшийся неизвестным суахилийский хронист: "Португальцы привезли обтесанные камни из Португалии в Момбасу и возвели ту самую крепость, что стоит и поныне, и расположили там гарнизон, чтобы обеспечить повиновение жителей Момбасы. Суахили увидели, что их власть иссякает. Беззаконие и право сильного взяли верх"^*.

^* (Freeman-Grenville G.S.P. (Hrsg.). The East African Coast. Select documents.)

Пошатнулась не только власть суахили. После того как португальцы подожгли некоторые города, ограбили купцов и везде основали крепости и фактории, исчезли и "многочисленные корабли", которые еще можно было видеть во времена плавания да Гамы. Зависимые племена, жившие в глубине страны, воспользовались ослаблением своих бывших господ и довершили разрушение. Но опорным пунктам Португалии в Восточной Африке не суждено было удержаться надолго. Между 1652 и 1729 годами воины султанатов Маскат и Оман, поддерживаемые африканцами, изгнали пришельцев из всех городов севернее Мозамбика. Однако суахили и народам из внутренних районов страны это не принесло радости: прежние торговые партнеры теперь превратились в завоевателей.

Пальма - мера длины, соответствующая ширине ладони без большого пальца.

"Золотую Софалу", о которой сообщал арабский географ ал-Масуди, где на набережных высились горы "золота и других великолепных вещей", в том числе шкуры леопардов, черепаший панцирь и слоновые бивни, весившие каждый более полуцентнера, Васко да Гама видел во время своего первого плавания. В 1500 году экспедиция в Индию под руководством Педру Алвариша Кабрала вновь посетила Софалу. И сразу среди португальцев распространились слухи, поддержанные арабами, что западнее Софалы простирается империя Мономотапа, где находится страна Офир, откуда царь Соломон велел привозить горы золота. Поэтому вскоре португальцы решили попытаться найти правителя империи и его рудники. Когда состоялся поход - неизвестно. Но историк и летописец Барруш, умерший в 1570 году, уже располагал многочисленными сведениями об этих земельных пространствах, ибо описал многие рудники и местности, на которые распространялась власть Мономотапы:

Клафтер - мера длины, равная примерно 1,8 метра.

"В провинции Тороа, иначе ее называют Бутуа, властитель которой находится под защитой Беномотапы, также есть золотые копи. Эта провинция граничит с большой равниной, и ее рудники самые старые в стране. Они находятся на равнине, в центре которой расположен четырехугольный дворец; стены его имеют толщину 25 пальм, но не очень высокие. Они сложены из гигантских обтесанных камней, не скрепленных никаким строительным раствором, известковым или иным, а над воротами имеется надпись, которую исследовали ученые мавры, но не сумели прочитать. Неподалеку расположены другие здания такой же постройки и возвышается башня высотой более 12 клафтеров. Все эти постройки называются зимбабве, что означает дворец, и расположены на расстоянии примерно 170 лиг от Софалы между 20-м и 21-м градусами южной широты. Беномотапа [Мономотапа] обычно находится в зимбабве. Он не отличается от других ни великолепием одежды, ни богатством предметов обихода. Он одевается в местную очень красивую плетеную ткань. В качестве знака своего сана он носит на поясе маленькую мотыгу с ручкой из слоновой кости как символ земледелия. Многие очень видные князья являются его подданными.

Кафры в этой стране по цвету кожи и облику походят на других негров, но не такие необузданные и нецивилизованные, как те, что живут на побережье Занзибара. Они верят в одно-единственное высшее существо, и у них нет идолов. Их дома, или хижины, построены из свай, прислоненных к столбу в середине наподобие центральной подпорки в палатке, и покрыты камышовыми циновками и глиной.

Кафры (араб, кафир - неверный) - название немусульманского населения Африки, 
заимствованное европейцами для обозначения южноафриканских племен, 
говорящих на языках банту.

Конных боев у них нет, они сражаются пешими и вооружены луками, стрелами, метательными копьями и мечами. Многоженство у них введено официально. Сам Беномотапа имеет, должно быть, более тысячи жен. Однако его первая жена, даже если она по происхождению ниже, является повелительницей остальных, а ее сын становится наследником престола"^*.

^* (Herrmann A. Anhang zu С. Rohr: Neue Quellen zur zweiten Indienfahrt Vasco da Gamas. Leipzig, 1939.)

Современник Барруша Дуарти Барбоза, получивший свою информацию до 1519 года (позже он принимал участие в плавании Фернана Магеллана к Островам пряностей и во время этого плавания погиб), описывал другие интересные подробности: церемонии, во время которых вожди, находившиеся в вассальной зависимости, приносили Мономотапе дань, или войско амазонок, насчитывавшее до шести тысяч женщин, которыми пожелал командовать монарх.

Лига - мера длины, равная примерно 6 километрам.

Современные исследования самых больших каменных построек Старого Зимбабве - а именно там длительное время находилась резиденция правителя Мономотапы (мвене мутапы) - позволили установить, что они - дело рук народа шона, говорящего на одном из языков банту. В X веке шона переселились из районов центрального Конго на уже обжитые территории сегодняшних Замбии и Зимбабве, а позже распространили свое влияние на район Трансвааля (ЮАР) и оставили память о себе в курганах Мапунгубве^*. Территория, на которой они преобладали, простиралась тогда на западе до пустыни Калахари, на востоке до местностей, прилегающих к побережью Мозамбика, а на севере до Замбези. Известные теперь во всем мире стены Старого Зимбабве ни в коем случае не являются единственным впечатляющим наследием раннефеодальных государственных союзов того времени.

^* (Мапунгубве - комплекс археологических памятников железного века на территории современной ЮАР. Обнаружен в 1929 г. на берегу р. Лимпопо неподалеку от впадения в нее р. Шаши. Присутствуют памятники двух периодов: раннего железного века, датируемые VIII-XII вв. (грубая лепная керамика, наконечники стрел, железные орудия труда), и развитого железного века, датируемые XIV-XVIII вв. (монументальные каменные сооружения, полированная керамика, орудия труда и оружие из железа и бронзы, разнообразные украшения из золота, меди, стекла). Предполагают, что Мапунгубве был одним из южных центров государства Мономотапа.)

"Между побережьем Индийского океана и центральными районами Зимбабве было найдено более трехсот развалин каменных строений. Встречаются также тысячи некогда разрабатывавшихся рудников: золотые и медные копи, месторождения железной руды, оловянные рудники. Огромные площади террас, на которых выращивались самые разные растения, каналы для орошения, каменные руины поселений и кладбищ, колодцы, достигающие двенадцатиметровой глубины, выбитые прямо в скалах, - все это немые свидетели высокоразвитой и давно минувшей культуры"^*.

^* (Büttner Т. Geschichte Afrikas. Tl. 1.)

Как показывают археологические находки и упомянутый Баррушем "символ земледелия" на поясе мвене мутапы, эта культура основывалась на земледелии, которым занималось оседлое население. Создаваемый им избыток продуктов дал начало прогрессивному разделению труда, которое особенно проявилось в кузнечном и гончарном деле, а также в совершенствовании техники разработки месторождений. Огромные доходы давала и торговля с прибрежными городами. Потоки золота, меди, железа, слоновой кости, рабов, меда, воска, дорогих мехов и многих других товаров текли тогда в течение столетий к морю, а возвращались, превратившись в персидские стеклянные изделия, индийский и индонезийский бисер, аравийские украшения и китайский фарфор.

План 'храма' Зимбабве

То, что разделение труда в государстве шона носило именно такой характер, отнюдь не доказано. Но, несомненно, ее история протекала более действенно, живо и красочно, чем здесь описано. Поэтому давайте посмотрим на один из самых ярких ее результатов, на руины Старого Зимбабве^* - выдающийся памятник древнего строительного искусства народов Тропической Африки. Эти руины находятся в саванне примерно в трехстах километрах к югу от нынешней столицы Хараре и окружены близко подступающими горными плато. На одной из гранитных скал возвышается так называемый "акрополь". Он занимает площадь около 2600 квадратных метров и включает в себя ритуальные места и много жилых строений, которые могли выглядеть именно так, как их описал Барруш: круглые хижины с характерными конусообразными деревянными крышами, крытыми соломой; стены сложены из деревянных свай и "дага" - глиняных кирпичей. Во внешней стене "акрополя" имелись проемы - ворота и канавы для стока воды. Для ограждения иногда использовали гранитные блоки. На начальной стадии строительства применялись лишь естественные куски гранита, но позже стали использовать тщательно обтесанные блоки, укладывая их рядами и мастерски подгоняя друг к другу. Мимо огороженных дворов извилистые дороги вели через долину к "храму". Это название употребляется довольно условно. До сих пор ученые окончательно не установили функции построек. Предполагают, что так называемый "храм" был резиденцией мвене мутапы. Его внешняя стена, достигающая в длину 244 метров, в толщину 5,2 метра и в высоту 9,8 метра, окружает район площадью примерно 4600 квадратных метров. Внутри, помимо башни, и ныне имеющей высоту более 9 метров, находилось по крайней мере еще сорок хижин. Один из археологов подсчитал, что на строительство "храма" и близлежащих более мелких дворов пошло около 120000 тонн обработанных гранитных блоков, причем все они были подогнаны друг к другу без использования связующего раствора.

^* (Руины Старого Зимбабве - Большой Зимбабве, археологический комплекс, обнаруженный в 1868 г. близ г. Масвинго. Комплекс состоит из так называемых "храма", "акрополя" и "долины руин". Сооружение, получившее название "храм", представляет собой каменную стену высотой 9 м и толщиной 3-6 м, имеющую в плане форму эллипса (с продольной осью около 90 м). Внутри в северной части внутреннего пространства параллельной стеной отгорожен узкий коридор с массивной конической башней; оставшаяся часть делится радиальными стенами на небольшие "дворы", в которых обнаружены следы жилищ. В расположенном на горе "акрополе", также окруженном стеной, но меньшей высоты и сложенной из необработанного камня, найдены остатки многочисленных сооружений и столбов с изображениями птиц. В "долине руин" находятся остатки круглых хижин и разрушенные каменные стены. Удивляет мастерство, с которым была сооружена большая стена "храма": крупные каменные блоки тщательно обтесаны и держатся без скрепляющего раствора.)

Руины Зимбабве

Сегодня нет уже никаких сомнений, что Старый Зимбабве - творение негритянских мастеров-строителей. Эта местность уже с XI века стала ареной оживленной строительной деятельности. Тогда же возникли и первые стены "акрополя". Самые внушительные постройки, например часть стены, огораживающей "храм", и коническая башня, без сомнения, были возведены на рубеже XIII-XIV веков. Примерно за полстолетия до прибытия португальцев правители Старого Зимбабве перенесли свой политический центр к северу, в центральную часть долины Замбези. Вскоре после этого между членами правящего семейства началась борьба за власть, за владение землей и преимущества в торговле. Империя распалась на соперничавшие между собой владения вождей. Окончательному падению Старого Зимбабве способствовало то, что исторические торговые пути, перешедшие в руки португальцев после захвата ими сначала Софалы, а затем Сены и Тете на Замбези, пришли в запустение. Политического значения Старый Зимбабве тогда уже не имел. Святой огонь, который когда-то постоянно поддерживали самые уважаемые кузнецы, погас, террасное земледелие и оросительные каналы пришли в упадок. Потоки дождей смыли истлевшие хижины и хозяйственные постройки. Кочевавшие здесь пастухи, копаясь иногда в горах мусора, находили фарфоровые черепки и раскрашенные сверкавшими красками фигурки хищной птицы, вырезанной из полудрагоценного камня, с лапами, как у льва. Но никто уже не знал, что она означала.