Бог и деньги [1990 Ланге П.В. - Континент коротких теней: История географических открытий в Африке]

Европа миновала свои, казалось бы, мрачные времена. В отличие от античного способа производства феодальный строй принес людям более широкие свободы. Труд даже крепостного крестьянина, обремененного различными повинностями, но имевшего свое хозяйство, основанное на личной собственности, без сомнения, был значительно более созидательным и продуктивным, чем труд раба. Возникли новые способы обработки земли, совершенствовались орудия земледельческого труда и способы упряжи; водяная мельница вытеснила цеп, ветровое колесо заменило балансирныи насос. Даже ужасы чумы не могли воспрепятствовать тому, что прибавочный продукт этого общества постоянно возрастал.

Мы не можем проследить за сменой всех причин и следствий, но новые отношения товарного обмена так же неуклонно начали подтачивать и феодальный строй. Крестьяне добились права, а иногда им это даже предписывалось, часть своих повинностей, ранее взимавшихся в виде барщины или натуральных продуктов сельского хозяйства, возмещать деньгами, которые они выручали на городских рынках, ставших центрами тогдашнего развития. Под защитой могучих крепостных стен развернули свою деятельность купцы и ростовщики. В отличие от закостенелых деспотий Востока они стали не слугами режима, а посредниками нового образа жизни. Объединенные с землевладельцами общими устремлениями, они при помощи ремесленников, поселившихся в городах с целью избежать крепостной зависимости, постепенно освобождались от опеки феодальных сеньоров. Жизнь на городских рынках под влиянием самых разнообразных изменений (например, вследствие непрерывно совершенствовавшегося земледелия и животноводства, постоянного роста численности населения и продуктивности ремесленного производства) била ключом. Рыночная торговля охватила все близлежащие земли, в потоке поспешно чеканившихся монет тонули старые привилегии и унаследованные структуры власти.

Так могло бы быть, но феодализм не отдавал без боя ни старые привилегии, ни власть. Деньги только подтачивали феодальный строй, тонул же он в крови. Крестьяне не просто добивались права продавать на рынке прибавочный продукт, но отвоевывали это право. Ремесленники не просто селились в городах, а бежали от крепостников, и нередко их побеги кончались петлей. Городские колокола чаще призывали горожан к обороне, а не на городское вече. Хваленое купеческое сословие бессовестно использовало всех и вся, когда его стремление к прибыли наталкивалось на ограничения, обусловленные феодальным способом производства. Причем купечеству было все равно, что носили те, кого оно использовало, - латы, мантии или холщовые рубахи. Оно подливало то масло, то воду в огонь общественных противоречий, сообразуясь лишь с собственной выгодой. Тех, кто, гонимый бурями времени, потерял исконные связи, оно не приводило к свету социальной справедливости, а низвергало в рудники.

Именно так, хотя и не всегда столь обостренно, развивались события в Португалии - государстве, возникшем в 1139 году в западной части Иберийского полуострова после того, как граф Афонсу Энрики (Афонсу I, 1128-1185) и его войско одержали победу при Оурике над маврами, захватившими здешние земли в VIII веке. После битвы Афонсу Энрики провозгласил себя королем. В 1147 году его войска при поддержке крестоносцев отбили Лиссабон, а столетие спустя преемники Афонсу I освободили из-под мавританского владычества провинцию Алгарви. Именно тогда, на два с половиной столетия раньше Испании сбросив иноземное иго, Португалия приняла свои современные очертания. Все это звучит победоносно, но Португальское королевство в ходе продвигавшейся с севера на юг реконкисты (движения за освобождение исконных земель) ступило на тернистый путь. Во-первых, оно должно было оказывать сопротивление недоброжелательному испанскому соседу, признавшему королевство только после того, как Афонсу I в 1143 году объявил страну папским леном, что обеспечило ему защиту со стороны Ватикана. Духовенство, изначально ставшее идеологом политики реконкисты, направленной на единение, приобрело поэтому еще большее влияние и ждало благодарности в виде политических уступок и поместий. Во-вторых, духовно-рыцарские ордена и феодалы требовали за собственное участие в военных походах, а также за участие в походах своих вассалов значительной доли от завоеванного. И наконец, следовало достойно наградить крестьян, на которых и легли основные тяготы тех войн и которые принимали в них участие не ради царства небесного, а ради земли и освобождения от феодальной зависимости. Города, эти бастионы реконкисты, тоже ждали новых привилегий.

Королям Португалии удалось довольно ловко, правда попадая иногда в щекотливые положения, вырвать политическую власть у духовенства. Продолжалось это три столетия, сопровождалось и интердиктами и анафемами, но проходило менее кровопролитно, чем соперничество с Испанией и дворянством, восставшим против усиливавшейся централизованной власти. Только ценой бесчисленных жертв, павших в сражениях, таких, например, как при Алжубарроте (1385), мятежные гранды были усмирены. Тогда португальское войско, усиленное английскими лучниками, окончательно разбило вооруженные силы Испании, в состав которых входили переметнувшиеся на сторону Испании португальские дворяне и их союзники. Благодаря всем этим многочисленным перипетиям португальские города, ставшие крепостями королевства, достигли невиданного расцвета.

Короче говоря, в результате реконкисты Португалия оказалась далеко впереди других европейских государств. Сначала корона утверждала себя в качестве централизованной власти, опираясь на военную повинность, но со временем стала располагать многочисленным и очень боеспособным отрядом дворянства, жаждущего приличествующей его званию деятельности. Кроме того, в народе живы были идеи крестовых походов, питавших идеологию реконкисты, культивировалась и процветала непримиримая религиозная воинственность, подобная "священной войне" Мухаммеда, которую можно было направить на внешние цели. И наконец, сами по себе военные конфликты отвели городам вполне конкретную роль, что обусловило невиданный расцвет ремесленного производства и обеспечило торговой буржуазии значительные преимущества.

Португальские каравеллы XV века

Однако одним лишь этим нельзя объяснить превращение Португалии в могучую морскую державу. Португальцы были крестьянами, и если среди них попадались опытные рыбаки, то не только рыбная ловля побуждала их обращать пристальный взор на море. Например, с давних времен близкое североафриканское побережье манило завязать морскую торговлю. Особенно оно привлекало итальянских судовладельцев, банкиров и купцов, обосновавшихся в Порту и Лиссабоне после того, как эти гавани освободились от исламского владычества и стали узловыми пунктами средневековой морской торговли между Ближним Востоком и приморскими городами Севера. Стремление к развитию мореплавания было вполне очевидным. Те, кто хотели доставить свои товары на английские или фландрские рынки, отделенные от остального континента враждебной Испанией (Франция, связанная дружественными отношениями с Кастилией, тоже принимала участие в этой блокаде), хочешь не хочешь вынуждены были пускаться в морские плавания. Кроме того, нападения кастильского флота и берберских пиратов заставляли пробовать свои силы и в сражениях на море. Неудивительно поэтому, что уже Диниш I (1279-1325) велел насадить у Порту хвойные леса (древесина и смола шли исключительно на судостроение), пригласил в страну итальянских капитанов и корабелов, предоставив им значительные привилегии. Подобная политика повлекла за собой снижение цен на строительные материалы и оснастку для кораблей, судовладельцам предоставлялись поблажки при взимании пошлин, возникла система морского страхования, моряков возводили в рыцарское звание.

К началу XV столетия Португалия стала обладательницей значительного флота. Но как только коронованные особы отводили от него взор, в глаза бросались менее приятные вещи. Торговля скорее истощала, чем обогащала страну. Завоеванное когда-то золото оседало в чужих кошельках. Торговая буржуазия требовала деятельности, рассчитанной на длительный срок. Социальные противоречия между феодальной знатью и крестьянством уже невозможно было преодолеть за счет крестовых походов или захвата новых земель; всякого рода дары уже не успокаивали ропщущее дворянство. И правители в который раз принялись изучать географические карты, дабы найти выход из удручающего положения. Но чтобы грабительский военный поход принес значительные выгоды, нужно избрать очень богатого противника, будущие военные действия не должны требовать чрезмерного количества ядер и пороха, осуществить его следует без союзников. Кроме того, желательно, чтобы жертвы исповедовали иную религию, тогда наряду с богоугодной бедностью их можно будет одарить истинной верой. И разве то был не перст господень, указавший на североафриканскую Сеуту^*, где мусульманские купцы и пираты, помимо прочих драгоценностей, прятали горы мерцающего золота из Судана?

^* (Сеута - город-порт в Марокко на берегу Средиземного моря в восточной части Гибралтарского пролива. Был основан финикийцами в VII в. как торговая фактория. Наибольшего расцвета достиг в XI-XII вв. В 1415 г. был захвачен португальцами, позже (в 1580 г.) перешел под управление Испании.)

Был 1415 год, когда тень святого креста и осененных им людей, алчущих золота, пала на Сеуту. Более двухсот кораблей доставили к городу 45000 вооруженных солдат, и он был завоеван с минимальными потерями, погибло едва ли два десятка человек. В тот момент, когда победители в самой большой мечети Сеуты запели "Тебя, бога, хвалим", пробил час конкисты - завоевания новых земель, наступила эпоха Великих географических открытий. Разгорелось пламя, поглотившее в равной мере индийские хижины и индийские дворцы, мечети в Килве и княжеские склепы в Малакке. Миновало всего лишь столетие, а конкистадоры уже мародерствовали в Бразилии; первая португальская каравелла бросила якорь в устье Жемчужной реки у Кантона.

Во время штурма цитадели Сеуты особенно отличился принц Генрих (дон Энрики Навигатор, 1394-1460), которому только что исполнился двадцать один год. Будущие историки нарекли его "Мореплавателем", хотя плавание в Сеуту было единственным, в котором он лично принял участие. Традиционная историография приписала ему всю славу инициатора последующих исследовательских плаваний португальцев. И действительно, энергия и предприимчивость принца Энрики оказали существенное влияние на ход открытий западноафриканского побережья. Поэтому в описаниях он часто предстает как всесторонне одаренная выдающаяся личность эпохи Великих географических открытий. Он не жалел ни личного состояния, ни средств ордена Христа, магистром которого являлся, чтобы сбросить покров тайны с чудес дальних стран. Однако в действительности по приказу Генриха Мореплавателя была предпринята только треть африканских плаваний, осуществленных под португальским флагом в период с 1415 по 1460 год. Остальные были организованы короной, торговыми домами и отдельными феодальными магнатами. Это ни в коей мере не умаляет его роль первопроходца, но проясняет побудительные причины тех героических предприятий.

Согласно девизу "Deus et moneta" ("Бог и деньги"), начинания эти преследовали цель не только открыть дорогу в Индию. Значительно большую роль играли три момента: суданское золото, торговля рабами и поиски царя-священника Иоанна. В Португалии давным-давно знали о несметных богатствах западноафриканских владык (достаточно вспомнить Каталонскую карту 1375 года) и искали пути к их сокровищам. Поставленные перед выбором, отдаться на волю качающейся поступи караванных верблюдов или вручить себя качке на волнах, португальцы выбрали последнее, тем более что таким образом они могли обойти территории, относящиеся к исламской сфере влияния. Но наряду с мирской алчностью действовали и религиозные устремления. Еще очень сильны были идеи крестовых походов и реконкисты: тогда они в первую очередь направлялись против Османской империи. Не последнюю роль играло и опасение, что когда-нибудь доступ к дальневосточным товарам будет вообще перекрыт. Предположение стало реальностью самое позднее в 1453 году, когда турецкие войска захватили Константинополь - последний оплот Византийской империи. Правда, и до и после падения Константинополя итальянские купцы заботились, чтобы в обмен на черкесских рабов и венецианское стекло в Европу все-таки поступали китайские шелка и малабарский перец, но эти товары из-за появившейся промежуточной торговой инстанции невиданно вздорожали. Естественно, возникло желание напиться не из ручья, а из самого источника. Хорошо бы при этом, ведь сие угодно богу, еще и нанести серьезный удар по Османской империи или, того лучше, отвоевать Иерусалим.

Правда, намерения принца Энрики не были столь обширными. С течением времени они подвергались изменениям, но постоянно определялись стремлением найти источники суданского золота, раздобыть рабов и заручиться союзниками в борьбе против ислама. Поэтому неопределенные сведения о царе-священнике Иоанне (имелись в виду христианские цари Эфиопии либо индусы, обращенные в христианство святым Фомой), изображением которого многие художники-картографы украшали свои карты, побудили принца Энрики начать его поиски на берегах Африки. В конце концов, и космографы и путешественники с давних пор уверяли, что западный рукав Нила впадает в Атлантику. Разве не заманчиво начать обходной маневр, который, по всей вероятности, даст возможность португальцам найти братьев по вере и нанести удар в спину турок-османов?

Встречается мнение, что только в завоеванной Сеуте принц Энрики и его современники будто бы получили сведения об Африке, выведав их через шпионов или под пытками у пленных. И хотя тогдашние хронисты сообщают то же самое, это было бы явной недооценкой знаний и энергии европейцев. Например, Ватикан уже длительное время наводил справки об Эфиопии, христианское население которой хоть и считалось в Риме еретическим, но вызывало интерес. И хотя папа Александр III в 1177 году в своем письме называл эфиопского владыку лжецарем и хвастуном, в какой-то момент сближение должно было произойти. Ибо папская булла 1267 года потребовала от магистра доминиканского ордена начать осуществлять миссионерскую деятельность в Нубии и Эфиопии. Мы знаем о восьми доминиканских монахах, отправившихся туда в 1316 году, а в 1327 году посланцы Эфиопии добрались до Испании. Трудно сказать, какое влияние оказали эти контакты на развитие европейской географии, но в сочетании с опытом и знаниями византийских и итальянских купцов они не могли остаться безрезультатными. Так, в средневековом справочнике для путешественников довольно точно описан путь из Венеции в Аксум и ландшафты местности Шоа, где сегодня расположена Аддис-Абеба, а украшенная золотом базилика Аксума названа красивейшей в мире.

Серебряный церемониальный крест (Эфиопия)

Кроме того, европейцы уже давно извлекали пользу из трудов арабских географов и путешественников, таких, как ал-Идриси, служивших при европейских дворах. Использовались, в особенности на Пиренейском полуострове, знания еврейских и мавританских ученых; были широко известны описания Восточной Африки, сделанные Марко Поло на основе индийских и китайских сообщений. Существовали и свидетельства, что называется, из первых рук, поскольку европейцы тоже исследовали Черный континент. Например, родившийся на Мальорке схоласт, алхимик и миссионер Раймунд Луллий рассказывал в написанном им в 1283 году труде, что некий безымянный монах в 1280 году добрался до Гао на Нигере и обнаружил там "много языческих вождей и князей, которые поклоняются солнцу, звездам, птицам и зверям. Жители этой страны многочисленны и высоки ростом. Они черные и не придерживаются никакого закона"^*.

Когда крестовые походы пришли к своему бесславному концу, хроника 1291 года сообщила о повторении плавания Евдокса:

"В тот самый год Тедизио Дориа, Уголино Вивальди и его брат с некоторыми другими гражданами Генуи начали готовиться к путешествию, которое прежде никто другой не пытался предпринять. И они наилучшим образом снабдили две галеры съестными припасами, питьевой водой и другими необходимыми вещами, которые были в них размещены, и в мае направили их в Сеуту, чтобы плыть через океан в индийские страны и купить там прибыльные товары. Среди них находились два упомянутых брата Вивальди, а также два еще юных монаха. Это удивляло не только очевидцев, но и тех, кто об этом слышал. После того как они обогнули мыс, называемый Годзора [Тарфая], о них не слышали больше ничего достоверного. Да сохранит их Господь и приведет их на родину здоровыми и невредимыми"^*.

В самом деле удивительно. Вновь рассказ о людях, не сумевших преодолеть искушение долететь на крыльях бабочки до Луны. Во всяком случае, мы можем более четко представить себе, что их на это толкало. Жажда дальневосточных дорогих товаров и участие монахов были очень характерны для подобных начинаний. Между прочим, Тедизио Дориа был членом могущественного генуэзского рода, и принять участие в этом предприятии его могла заставить жесточайшая конкурентная борьба, которую вынуждена была вести Генуя против Венеции. В то время венецианцы располагали лучшей связью с Востоком, и плавание Вивальди могло бы устранить это преимущество. Крестовые походы, их оживляющее воздействие на итальянское мореходство и, в конце концов, их провал тоже оказали определенное влияние на это удивительное предприятие. Где и как оно закончилось, совершенно неясно. Примечательно, что Сорлеоне Вивальди, сын пропавшего без вести Уголино, в 1315 году отправился на поиски отца, но поплыл не на запад, а на восток и, должно быть, добрался до Могадишо. Какова причина выбора такого направления, остается загадкой, ибо маловероятно, что братья Вивальди были первыми европейцами, обогнувшими южную оконечность Африки. В 1455 году генуэзец Антонио Узодимаре, состоявший на португальской службе, утверждал, что в районе реки Гамбии он повстречал потомка Вивальди. Но его сообщение, полное разных фантастических домыслов, вряд ли заслуживает доверия. Примерно около 1315 года французский миссионер, вероятно по имени Гильом Адан, путешествовал по южным территориям Восточной Африки. Он мог быть одним из уже упоминавшихся восьми доминиканцев, посланных тогда в Эфиопию. Однако гораздо более совершенными были знания караванных путей через Сахару и их конечных пунктов в торговых центрах суданских областей. С 1219 года итальянские купцы регулярно посещали Тунис, и мы можем допустить, что уже с тех пор они сопровождали в район Нигера свои товары. Так, существовал договор, заключенный в 1320 году между венецианскими торговцами и правителем Туниса, согласно которому итальянским караванам предоставлялись охрана и сопровождение.

Опыт и знания венецианцев были обобщены в "Libro del Conoscimiento" ("Книге познания"), составленной между 1345 и 1350 годами. Автором книги предположительно был испанский монах. Он свел воедино все известные географические данные того времени и опубликовал их в виде романа о путешествиях. В книге упоминаются западноафриканский мыс Бохадор, многие оазисы, империя Гана, реки Нигер, названная Нилом, и Сенегал. Приводятся также соответствующие действительности сведения о том, что на Сенегале добывается золото, а легендарная империя царя-священника Иоанна, которую до того искали в Азии, перенесена в Эфиопию.

Базар на караванной площади в Могадишо

В 1346 году каталонец Жакме Феррер отправился в плавание к "Золотой реке", впадающей в океан в Западной Африке. Бесспорно, это была южномарокканская река Дра. Правда, в ней не добывалось золото, но мусульманские купцы иногда перегружали драгоценный металл, полученный в результате торговли в империи Мали, на корабли, приплывавшие сюда из Сафы. Достигли ли Феррер и его спутники цели и вернулись ли благополучно назад, неизвестно.

Наконец, в 1364 году моряки из Дьеппа и Руана, продвинувшись до Зеленого мыса в сегодняшнем Сенегале, начали вести там торговлю и основали поселения, которые просуществовали и посещались на протяжении полувека. Правда, об этом проникновении в Африку французов впервые было упомянуто в труде, вышедшем в свет в Париже только в 1669 году, что было расценено авторитетными учеными как проявление национального французского тщеславия. Тем не менее нельзя просто так отклонить предположение, что в те времена и французы появлялись на африканском побережье. В этой связи наиболее достоверные сведения мы имеем лишь о мореплавателе знатного происхождения Жане де Бетанкуре. В 1402 году он, покровительствуемый кастильской короной, прибыл на Канарские острова с целью их колонизации. В 1403 или 1404 году Бетанкур направился в Марокко, "где захватил семьдесят мавританских рабов".

Речная расческа. Ньямвези (Восточная Африка)

Интересна судьба француза из Тулузы Ансельма д'Изальгие, о котором существуют более подробные сведения. Врач и натуралист, объездивший многие страны Европы и Азии, он в 1405 году неожиданно оказался в Гао. Бесспорно, француза встретили очень доброжелательно, поскольку он пробыл в этом торговом городе на Нигере более восьми лет. Здесь он занимался изучением естественных наук, женился на африканке, обладавшей не только красотой, но и богатством, и составил превосходный турецко-арабский словарь. Его дальнейший жизненный путь порой напоминает авантюрный роман. Снедаемый тоской по родине, д'Изальгие пустился в опасный обратный путь, на него напали корсары, и он был разлучен с семьей, которую позже совершенно случайно нашел на одном из необитаемых островов. Наконец, все вместе они счастливо прибыли на родину. Сообщается, что кавалеры Тулузы впоследствии устраивали отчаянные рыцарские турниры в честь необыкновенно красивых дочерей д'Изальгие. Сообщается и о черном евнухе, привезенном д'Изальгие в Европу, который прославился тем, что вылечил наследника французского престола от какой-то болезни.

Таким образом, европейцы в то время располагали определенными знаниями об Африке, большая часть которых достигла гранитных скал Сагриша, где принц Энрики на утесах, омываемых волнами Атлантики, основал Терса Навал (Terça Naval). Так назывался поселок, центром которого были крепость, причал для кораблей, бросавших якорь у Сагриша, и обсерватория, где Энрики принимал своих капитанов, гордо или смиренно возвращавшихся из плаваний, и собрал наиболее выдающихся картографов, астрономов, математиков, космографов и моряков своего времени. Ибо Терса Навал стал исследовательским центром, местом, где жили и творили португальские, каталонские и другие ученые, но в первую очередь еврейские, ставшие посредниками в освоении знаний арабских географов. В 1427 году к ним присоединился картограф Жафуду Крешкиш. Он был сыном автора Каталонской карты, того самого, который полстолетия назад изобразил владыку Мали Мусу с массивным золотым самородком в руке.

Сейчас мы обратимся к эпохе, с которой до сего времени большинство авторов начинали описание истории географических открытий в Африке, и сможем быстрее продвигаться вперед. Пространный обзор древнеегипетских, античных, а также арабских исследовательских и торговых походов был приведен здесь для того, чтобы показать: испокон веков Африку расценивали как сокровищницу, откуда каждый мог черпать по своему собственному усмотрению. Сначала интерес распространялся преимущественно на сырье, затем на людей. Так, имеются ранние свидетельства того, что арабские работорговцы вывозили "черную слоновую кость" не всегда с позволения местных владык. Например, правитель Борну в 1391 году жаловался в письме главе мамлюков, что арабы похищают его подданных и продают в рабство. Но Африка недолго оставалась местом одних лишь грабительских походов и разбойничьих налетов. Вскоре она стала ареной ожесточенной политической и экономической борьбы пришлых народов, полем битвы, где не существовало условностей, тем паче десницы господней, где истинные "людоеды" заставляли погибать тех, кого они и без того предназначали для прожорливых глоток плантаций и рудников. И во все времена Черный континент видел самые черные, карикатурные черты своих "открывателей".

Жители Западной Африки: А - раб, В - крестьянин, С - рыбак. Рисунок из мастерской де Бри, Франкфурт, 1603 год

Вначале капитаны принца Энрики вряд ли кому-либо мешали. Их продвижение вдоль африканского побережья напоминало поведение человека, раздувающего огонь и все время отстраняющегося от искр. Причем нет оснований сомневаться в их энергии и мужестве - им предстояло преодолеть нечто большее, чем просто неизведанные морские дороги. Нужно было миновать мыс Нан неподалеку от устья реки Дра. Считалось, что он является южным пределом плаваний в Атлантике. Существовал еще мыс Бохадор, названный на Каталонской карте 1375 года мысом Буетдер. О нем говорилось, что праведных христиан, заплывших за него, знойное солнце превращает в черных, как смоль, негров, а неодолимое течение утаскивает в бездны южного полушария. И это еще ерунда по сравнению с тем, о чем перешептывались люди в портовых тавернах. А ведь туда надо было плыть на открытых рыбацких лодках, сверяясь с морскими картами, на которых было полно изображений картушек компасов и надувающих щеки ангелов, но очень мало очертаний побережий. И, тем не менее, уже в 1416 году моряк по имени Гонсалу Велью Кабрал обогнул мыс Нан, став первым португальским мастером морского дела. Старинная моряцкая мудрость "Кто мыс Нан обойдет, назад дороги не найдет" была опровергнута.

Однако прошло почти два десятилетия, прежде чем щитоносец принца Энрики Жил Ианиш в 1434 году обогнул мыс Бохадор, представляющий собой нагромождение прибрежных скал у выдающейся в море песчаной банки. Ианиш, посвященный после возвращения на родину в рыцари, привез принцу множество чаш с так называемыми розами Святой Марии^* в качестве доказательства, что и по ту сторону мыса далеко не вся жизнь уничтожена солнцем. В том же году или на следующий Ианиш вместе с Афонсу Гонсалвишем Балдаей продвинулся до Ангра де лос Руйвос близ Северного тропика, который Балдая пересек в 1436 году. После того как в самом начале этого плавания на берегу были обнаружены следы верблюдов и лошадей, два спутника Балдаи решили провести вылазку на берег и обнаружили кочевников-берберов, но встреча закончилась вооруженной стычкой. Только в 1443 году, когда Нуну Триштан миновал мыс Бланко (Кап-Блан), которого он же впервые достиг два года назад, португальцы встретили африканцев с более темной кожей.

^* (Розы Святой Марии, сахарские розы - находимые в Сахаре подвергшиеся выветриванию минералы в виде окаменевшего цветка розы.)

Тут-то и обнаружились истинные цели португальцев. Порожденные страстным желанием и игрой воображения поиски Рио-де-Оро ("Золотой реки") и вызванная необходимостью получения нужных сведений драматическая и тайная охота за людьми, характерные для первых плаваний, сменились более прибыльными и "богоугодными" делами. В 1444 году в бухте Арген южнее мыса Кап-Блан появилось сразу шесть каравелл. Что там творили их команды, описал хронист Азурара: "Наконец богу, узревшему добрые дела, было угодно озарить тех, кто в разнообразном служении ему перенес невиданные тяготы, воздать славой за их муки и возмещением за их затраты, ибо мужчин, женщин и детей было поймано в общей сложности 165 штук"^*.

^* (Peschel О. Geschichte des Zeitalters der Entdeckungen. Meersburg u. Leipzig, 1930.)

Для некоторых алчность стала роковой. В том же 1445 году, когда Диниш Диаш обогнул мыс Зеленый, самую западную оконечность Африки, его земляк Гонсалу ди Синтра и многие его товарищи пали под шквалом берберских копий. Через два года в устье Гамбии такая же судьба постигла Нуну Триштана и некоторых его спутников. Невзирая на подобные происшествия, похищение людей продолжало определять деятельность португальских первооткрывателей, которая тем самым наконец получила экономическую основу. Многие заслуживающие уважения авторы часто подчеркивают, что принц Энрики не приветствовал и не желал такого развития событий, а требовал, чтобы его капитаны проводили время отнюдь не в охоте за рабами. Возможно, так оно и было. Однако теперь биение пульса географических открытий в Африке определяли уже не дальновидные цели Энрики и его ученых из Терса Навал, а рынок рабов в Лагуше. Яркие описания опасностей океана, несовершенства первых каравелл, исчезающих берегов раскаленного континента до некоторой степени вводят читателя в заблуждение, ибо продвижение португальцев к мысу Доброй Надежды в значительной степени замедлилось потому, что они больше значения придавали звону монет в своих кошельках, чем звукам фанфар. В то же время это нисколько не умаляет ни их достоинств, ни тех из их достижений, которые внесли вклад в познание облика Земли. Они всего лишь следовали за блеском двух сияющих светил своего времени - за богом и деньгами.

Жители Юго-Западной Африки: А - вождь, В - женщина с украшениями из меди, С - воин, принесший на продажу бивень слона. Рисунок из мастерской де Бри, Франкфурт, 1603 год

Кроме того, нельзя забывать, что португальцы на протяжении десятилетий искали не морскую дорогу в Индию, а легендарный рукав Нила, впадавший в океан, по представлениям античных и арабских географов, где-то в Западной Африке. В 1455 и 1456 годах итальянцы Альвизе да Кадамосто и Антонио Узодимаре по заданию принца Энрики поднялись вверх по Гамбии. Они должны были найти предполагаемое устье Нила, царя-священника Иоанна и не упускать из виду поиски тропических пряностей. Ведь в 1453 году Константинополь, последний опорный пункт Европы в Восточном Средиземноморье, оказался в руках турок. Окончательная изоляция от торговли с экзотическим Востоком была предопределена. Для тех, кто знаком с сообщениями арабских путешественников, изложенными ранее, информация обоих мореплавателей, как, впрочем, и большинства их современников, представляет мало интересного. Так, например, скудные сведения Кадамосто о Мелли (Мали) не идут ни в какое сравнение с описаниями Ибн Баттуты.

К тому времени "Золотая империя" существовала уже в тени своего могучего соседа - Сонгайской державы. Многие ее бывшие подданные оказались беззащитными перед нападениями ненасытных правителей Сонгаи и воинственных берберов.

"Принц Португалии взял в аренду на десять лет остров Арген [южнее мыса Кап-Блан], чтобы торговать с арабами [берберскими племенами]. Бухту острова никто не мог посещать, кроме тех, у кого было специальное разрешение. Христиане возвели на острове поселения и фактории, где вели торговлю с арабами. Те прибывали на остров, чтобы получить различные товары, в том числе шерстяную одежду, хлопок, серебро и аль-хезели [видимо, обобщенное название более грубых тканых изделий], а также плащи, ковры и другие аналогичные вещи, но в первую очередь зерно, ибо им постоянно недостает пропитания. За это они отдают рабов, которых доставляют из Страны черных, и золотой песок... Упомянутые арабы имеют много берберских лошадей, предназначенных для торговли, которых они пригоняют в Страну черных и меняют у правителей на рабов. В зависимости от качества одну такую лошадь меняют на десять-пятнадцать рабов. Арабы привозят с собой также мавританский шелк, производящийся в Гранаде и берберском Тунисе, серебро и другие товары, получая в обмен на них любое количество рабов и еще немного золота. Рабов доставляют на рынок города Ходена [Вадан, сахарский центр торговли, примерно в 600 километрах восточнее Аргена], где всех их разделяют. Одних направляют к горам Барха [Барка в Киренаике], а затем на Сицилию, других - в город Тунис и по всем берегам Берберии, некоторых вновь доставляют на Арген и там продают португальским арендаторам. Таким образом, португальцы в тот год переправили кораблями тысячи рабов"^*. Мы не стали указывать конкретный год и уточнять, находился ли тогда в тех краях Кадамосто, чтобы не взваливать только на его плечи вину за торговлю людьми. Ведь это общеизвестный факт, что она поощрялась и расширялась в соответствии с европейскими потребностями.

^* (Crone G. R. (Hrsg.). The Voyages of Cadamosto and other documents on western Africa in the second half of the sixteenth century. London, 1937.)

Оба итальянца и их спутники поднялись вверх по Гамбии примерно на сто километров. Во время первого путешествия они были отброшены назад вооруженными африканцами, в ходе второго разочаровались в сулящих мало выгоды условиях торговли и вернулись в Португалию. На родину они прибыли, абсолютно уверенные в том, что плавали по Нилу, сообщили об открытии восточной группы островов Зеленого Мыса и упомянули о Южном Кресте. Узодимаре, не без юмора уведомивший письмом своих кредиторов в Италии, что в настоящее время он не может удовлетворить их претензии, тем не менее обстоятельно рассказал о своих приключениях, поведал небылицы о царе-священнике Иоанне, передал многочисленные домыслы, услышанные от разных людей, и не забыл упомянуть о потомках экспедиции Вивальди.

Сведения, полученные португальским мореплавателем и хронистом Диогу Гомишем, достойны большего внимания и доверия. В 1457 году он проследовал маршрутом обоих итальянских мореплавателей и поднялся по Гамбии до порогов Барракунда, неподалеку от которых, видимо, располагалось селение Кантор.

"По всей стране распространился слух, что в Канторе находятся христиане; люди устремились к нам со всех сторон - из Томбукту на севере и из Серра-Желей на юге; пришли жители Киокиа, большого города, окруженного стеной из обожженных кирпичей. От тех людей я услышал, что в их стране очень много золота и что туда приходят за золотом караваны верблюдов и дромадеров с товарами из Карфагена и Туниса, Феса и Каира, а также из всех сарацинских стран, потому что там есть запас золота... Они сказали, что их царя зовут Бормелли и что вся Страна негров на правом берегу реки им завоевана и ему подвластна, а сам царь живет в городе Киокиа. Мне рассказали, что царь владеет всеми рудниками и что обычно перед воротами его чертога лежит золотой самородок в том виде, в каком добывают его из земли, причем он так велик, что его с трудом могут сдвинуть 20 человек, и царь всегда привязывает к нему своего коня"^*.

"Бормелли" Гомиша - это, несомненно, правитель империи Мали, столица которой тогда насчитывала шесть тысяч укрепленных строений. В ней процветал ткацкий промысел, и хлопчатобумажные ткани из Мали очень ценились на рынках Томбукту и Дженне.

Особенно впечатляют те сообщения Гомиша, в которых уверенный в себе моряк обращает внимание на заблуждения Птолемея, длительное время считавшегося "оракулом средневековой географии". После того как Гомиш красноречиво воспел тропическую растительность, он заметил: "С вашего позволения, я пишу о его милости Птолемее, который в своих трудах сообщил нам много правильного о делении мира, но в одном ошибался. Он разделил известный ему мир на три части, а именно: на обитаемый средний пояс и необитаемые арктический (из-за царящего там холода) и тропический (из-за испепеляющей жары). Но сейчас подтвердилось обратное. В районе экватора живет бесчисленное множество черных народов, а деревья достигают там невиданной пышности и высоты, ибо именно на юге повышается сила и быстрота роста растений, хотя их формы кажутся странными"^*.

Многие надежды, которые связывались с дарами этой природы, не оправдались. Упоминавшийся Узодимарой гвинейский перец "малагета" оказался неподходящим заменителем дальневосточного перца. Смолы, воск и пальмовое масло были не теми товарами, которые могли окупить риск африканских плаваний, а слоновую кость необходимо было сдавать короне за ничтожное вознаграждение. Следовательно, первооткрывателей того времени двигали вперед, по существу, только поиски рабов и золота. В 1460 году, в год кончины Генриха Мореплавателя, Перу ди Синтра и Суэйру да Кошта достигли берегов сегодняшних Сьерра-Леоне и Либерии (существует множество источников, в которых плавание ди Синтры датируется 1461-1462 годами, но здесь и далее мы придерживаемся датировок австрийского историка Гюнтера Хаманна).

Мифологическое существо - антилопа. Ритуальный убор (Мали)

Создается впечатление, что деятельность первооткрывателей после смерти принца Энрики замерла почти на десятилетие. Кое-кто даже сделал вывод, что теперь некому стало указывать португальским мореплавателям новые цели, но такой подход - явная переоценка личности принца. Португальцы хоть и медленно, но верно продвигались вперед. К сожалению, сохранилось мало сведений о периоде времени между 1469 и 1474 годами, когда посланцы торгового дома Фернана Гомиша осуществляли удивительные плавания. Как раз в это время Гомиш получил, выплачивая ежегодный налог в сумме 500 дукатов, преимущественное право торговли в Африке при условии, что он каждый год будет исследовать около 600 километров неизвестных африканских побережий. Его капитаны с большим энтузиазмом взялись за выполнение этой задачи. В 1471 году Жуан ди Сантарен и Перу ди Ишкулар достигли Золотого Берега (побережья нынешней Ганы), и есть кое-какие сведения о том, что вскоре они продвинулись до лагуны, названной Рио де Лагуш, в которой ныне расположена столица Нигерии. Моряк по имени Фернан да По в 1472 году проплыл вдоль изгиба Гвинейского залива и стал, вероятно, первым европейцем после Ганнона, увидевшим гору Камерун. В 1473 или 1474 году Лопу Гонсалвиш наконец пересек экватор и достиг мыса Лопес в сегодняшнем Габоне. Таким образом, купеческая предприимчивость оказала весьма благотворное влияние на ход истории географических открытий; за пять или шесть лет был исследован такой же отрезок побережья, какой был освоен в течение предшествовавшего полувека.

Конечно, капитаны Гомиша могли получить только очень поверхностные впечатления. Мы практически ничего не узнали от них о народах, с которыми они наконец встретились, кроме тех мест, на которые распространялся ислам, мало - о сказочных тропических лесах и совсем ничего - о поразительной культуре внутренних районов страны. Именно поэтому мы вновь вынуждены обращаться к сведениям, дошедшим до нас не от первооткрывателей, а от путешественников более позднего времени, а также к информации, полученной от археологов, историков и других ученых. Например, в 1485 или 1486 году португалец Жуан Афонсу д'Авейру посетил по заданию своего короля двор правителя Бенина (ныне Бенин-Сити) на западе страны, сегодня носящей название Нигерия. По всей вероятности, д'Авейру, поднявшись на каравелле вверх по реке Бенин, достиг резиденции, расположенной на песчаной равнине среди влажного тропического леса. Там он увидел лодки, вмещавшие до ста человек. Еще более впечатляющими были церемониал, каким встретили посланца, и рассказы о религиозном главе Бенина, чья власть могла сравниться только с властью папы. Не была ли то весть о царе-священнике Иоанне, которого так долго искали? Во всяком случае, прощание было очень почтительным, и вместе с португальцами в Европу отплыл доверчивый Охен Окун, первый посланник Бенина в Лиссабоне.

Еще интереснее были сообщения голландца Дирика Рюйтера, опубликованные им в 1600 году в труде "Описание царства Бенин".

"Город кажется очень большим. Когда я гостил в доме у Маттея Корнелиса, расположенном примерно в четверти часа пути от ворот, я и оттуда не мог разглядеть конца улицы. Дома в этом городе расположены по порядку, один дом следует непосредственно за другим, и они пристроены друг к другу так же, как дома в Голландии. Двор правителя огромный, и внутри него много больших четырехугольных площадей, окруженных галереями, в которых постоянно находится охрана. Я так далеко заходил в этот двор, что миновал, пожалуй, четыре подобные большие площади, и, куда бы я ни взглянул через множество ворот, я видел другие площади... Правитель имеет многочисленную знать. Если вельможа отправляется ко двору, то следует туда верхом. На лошадях они сидят так же, как у нас в стране женщины, а с каждой стороны идут оруженосцы, за которых они держатся. В зависимости от высоты положения за ними следует определенное число оруженосцев. Некоторые из них держат большие щиты, прикрывая ими господина от солнца. Эти идут перед ними, кроме двух, за которых он держится. Другие следуют сзади, играя на музыкальных инструментах: кто на барабанах, кто на рожках и флейтах".

Маска из слоновой кости и бронзы из Бенина (Нигерия)

Помимо прочих приятных вещей, Рюйтер сообщал о жителях, принадлежавших к народу бини (эдо), что они "очень порядочные люди, никогда не причиняют другим зла и ни при каких обстоятельствах не ограбят чужеземца. Их карают смертью, если они поведут себя по отношению к чужестранцу недостойно"^*.

Поселение, где, судя по всему, Рюйтер чувствовал себя вполне уверенно, принадлежало к свободному союзу так называемых городов-государств йоруба^*, существовавших уже на протяжении нескольких столетий и достигших наибольшего расцвета в XIV-XV веках. Политическим центром этого сообщества, все еще находившегося под сильным влиянием племенной организации, был Ойо (на современных картах Олд-Ойо - к юго-западу от Илорина), а духовным - Ифе, расположенный примерно посередине между Олд-Ойо и Бенин-Сити. Там была резиденция они (правителя Ифе), который хранил святой меч и короновал алафина (правителя Ойо). Жуан Афонсу д'Авейру высказал догадку, что именно они и есть тот самый легендарный царь-священник Иоанн.

^* (Города-государства йоруба - система государственных образований, существовавшая в прибрежных районах залива Бенин (восток современного Бенина и запад Нигерии) с первых веков II тысячелетия н. э. до конца XIX в. Были населены различными подгруппами народа йоруба.)

Город Бенин

Бенин был деловым городом. Поборы с крестьян окрестных местностей наряду с таможенными пошлинами и рыночными налогами укрепляли благосостояние правителя, его придворных, служащих и жрецов. Кузнечное ремесло, латунное и бронзовое литье, изготовление хлопчатобумажных тканей и обработка кож - все эти промыслы велись мастерски. Позже широкая торговля рабами еще больше умножила богатства владык, но это случилось после того, как португальцы и следовавшие за ними другие европейцы вмешались в развитие государства. Правда, и раньше военнопленных обращали в рабов, но экономическое значение в качестве рабочей силы и объекта торговли они приобрели лишь во времена охоты за "черной слоновой костью". В то время Бенину удалось распространить свое влияние на западе до Видаха в нынешней Народной Республике Бенин, а на востоке до нигерийского Бонни. Но все его великолепие было лишь внешним. По существу, государство находилось в состоянии упадка, с тех пор как его правители дали подкупить себя чуждыми представлениями о ценностях и, злоупотребив своим положением, продали в розницу самое ценное свое достояние - дееспособных людей. Когда в 1897 году они попробовали отстоять свою самостоятельность, существовавшую только номинально, последовала британская "карательная экспедиция"^*, и с Бенином было покончено.

^* (Британская карательная экспедиция. - Для подавления вооруженного сопротивления народа эдо британской колониальной экспансии в Бенин в феврале 1897 г. была направлена карательная экспедиция, насчитывавшая полторы тысячи человек. 19 февраля г. Бенин был захвачен и сожжен; правитель Бенина был сослан в Калабар, где умер в 1914 г. На месте сгоревшей царской резиденции было найдено около двух тысяч художественных изделий из бронзы и слоновой кости (круглая скульптура, рельефы, ритуальные и декоративно-прикладные предметы).)

Бронзовое изделие из Ифе (Нигерия)

Тогда европейцы впервые завладели всемирно известной бенинской бронзой - уникальным явлением африканского искусства. Наряду с фигурками зверей и скульптурными изображениями членов правящих семей и их вельмож, бесспорно предназначавшихся для культового почитания предков, были известны и рельефы, на которых порой бывали изображены европейские пришельцы и солдаты. Так как первоначально подобные вещи с трудом поддавались датировке, делались попытки отрицать исконно африканское происхождение этих произведений искусства и даже заявлять о том, что португальцы якобы были теми, кто обучил народ эдо бронзовому литью. Высказывались предположения и о том, что они возникли под древнегреческим или даже индийским влиянием.

И все-таки если по тем или иным причинам представляется затруднительным однозначно отнести бронзу Бенина к определенным культурным традициям или временным рамкам, то совершенно очевидно, что она является составной частью придворной культуры, которой соответствуют изделия из дерева, глины и терракоты культуры крестьянской. Тем, кто нуждается в дополнительных аргументах, можно напомнить о значительно более древних изделиях культуры Нок. Согласно устным преданиям, Бенин освоил технику бронзового литья скорее всего в XIII веке, заимствовав ее из Ифе.

Уже давно доказано, что литье в Западной Африке существует свыше тысячелетия. Медь с V века добывалась в Мавритании, а латунь с XI века попадала в суданские области транссахарскими торговыми путями. Если учесть возраст бронзовых изделий, которые были найдены в восточнонигерийском Игбо-Укву^*, то придется признать, что бенинские высокохудожественные изделия - распространенная традиция. И то, что эти совершенные произведения искусства, а их часто сравнивают с превосходными изделиями эпохи Возрождения, по сей день кажутся неожиданными, говорит скорее о трудности работы археологов, чем о каких-то предполагаемых посторонних влияниях "высших культур".

^* (Игбо-Укву - археологическая культура на территории современной Нигерии (штат Анамбра), которую относят к IX в. В 1964 г. экспедиция под руководством британского археолога Т. Шоу обнаружила захоронение правителя, многочисленные предметы из меди, бронзы и глины. Происхождение культуры окончательно не выяснено, но предполагают, что ее создателями были предки народа игбо.)