Время большой воды

Переход к весне происходит с усилением солнечной радиации и с прекращением прорыва холодных масс арктического воздуха. В иные годы холодные массы воздуха господствуют долгое время, и морозы и ненастье в среднегорье удерживаются до середины марта. С наступлением весны изменяется подстилающая поверхность - сходит постепенно снег и на склонах северной экспозиции, солнечное тепло поглощается более полно, чем зимой. Средиземноморские воздушные массы приносят влагу, льют дожди, поэтому весенняя погода неустойчива, так называемого циклонического типа. Доля пасмурных дней еще выше, чем зимой, - до 60-80%. Для весны характерны затяжные дожди - в отдельные сутки в Сары-Челеке выпадает до 100-150 мм осадков.

В условиях аридных и семиаридных гор Средней Азии за начало весны метеорологи принимают время устойчивого перехода средних суточных температур через 0 °С, а за окончание - через 15 (Сары-Челек) и 17 °С (Башкызылсай). Об окончании весны свидетельствует ряд фенологических индикаторов: резкий спад уровня воды в реках, смыкание полога в древостоях и приобретение листвой "летней" - зеленой окраски, зацветание эремуруса загорелого и вики тонколистной, созревание плодов у некоторых эфемероидов. На конец весны приходится окончание цветения большинства видов деревьев и кустарников, начало цветения травянистых растений длительного развития.

Эремурус мощный. Фото А. Г. Николаевского.

Приток тепла в течение весны неуклонно возрастает: в начале весны средняя суточная температура воздуха держится на уровне 1... 10 °С, в середине - 10... 15 °С, а в конце весны в некоторые годы начинается набор ненужного для растений балластного тепла. К середине апреля сумма положительных температур в Сары-Челеке составляет 100-150 °С, в Башкызылсае на той же высоте (1200 м) - 200-250, к концу мая - соответственно 500-600 и 800-900 °С. От сумм положительных температур весной в значительной степени зависит скорость сезонного развития растений (для теплолюбивых растений рассчитываются суммы активных температур от рубежа 10 °С). Так, разница в суммах температур в Сары-Челеке и Башкызылсае, наряду с другими причинами, дает разницу в сроках одноименных фенологических фаз на 10-20 суток (с задержкой в Сары-Челеке), которая к концу весны может даже несколько увеличиться - до 18-22 суток.

Усиление солнечной радиации "подкрепляется" удлинением светового дня. Из-за постоянной облачности создается парниковый эффект - отдаче тепла через излучение препятствует высокое содержание пара, в, частности облака. Из-за облачности весной преобладает рассеянный свет.

В среднегорье начало весны обычно дружное, хотя сроки его широко колеблются по годам. Для этой поры характерны интенсивное снеготаяние на затененных склонах, образование по ночам прочного наста, появление первых кучевых облаков, помутнение воды в реках в послеполуденное время, зацветание крокусов-подснежников, прилет белой трясогузки, первый весенний дождь. Однако погода неустойчива, и в начале весны часто возвращаются холода.

В такую неустойчивую погоду трудно планировать полевую работу: с утра ласково светит солнышко, выходишь налегке, надеясь на тепло, но с полудня ударит безостановочный дождь, и одна мысль становится неотступной: "Почему не взял накидку? Зачем вообще выбрал такой длинный маршрут?!"

В высокогорье весна приходит значительно позднее - интенсивное снеготаяние и первые проталины на освещенных склонах отмечаются не ранее первой декады апреля; на вершинах Каратоко и Пиязли выше 3000 м снег окончательно сходит только к концу июня - началу июля. В апреле - мае солнце уже высоко поднимается над линией горизонта, продолжительнее становится день, поэтому весна в высокогорье проходит бурно. Но обилие снежных залежей, талых вод, постоянное испарение (в высокогорье испаряемость воды и снега выше, чем в среднегорье) понижают температуру воздуха, "съедают" поступающее тепло. Май в высокогорье обычно холоднее "симметричного" ему осеннего месяца - сентября.

Растения в высокогорье максимально используют непродолжительный период вегетации. В зарослях кустарников еще сохраняется снег, а почки рябины, жимолости и смородины на затененном склоне Ашу (в Сары-Челеке) уже проклюнулись, и зеленая дымка первых листьев выглядит особенно непривычной на фоне пестрых склонов - проталин и залежей снега. Кукование кукушки разносится почти в одно время в среднегорье, где уже сомкнулись кроны деревьев, и в высокогорье, где еще лежат пригребневые снежные завалы.

От талой снеговой воды переполняются реки и саи - расход воды становится максимальным. В Башкызылсае в отдельные годы половодье достигает угрожающих, катастрофических размеров: расход воды в створе гидрометрического пункта у полевой базы заповедника в иные весенние дни составляет 20-25 м³/с (среднегодовой расход 1,5-2,0 м³/с). Напора воды и плывущего плавника не выдерживает гидрометрический мостик: в 1981 и 1987 годах это мощное сооружение из бетона, металла и дерева было выдернуто "с мясом" - лишний раз подтвердилась сила потока.

Весной погода изменяется неожиданно. Ярко светит солнце, на небе ни облачка. Вдруг снизу, из долины, наползает туман. Надежды не теряешь: пройдет туман и разъяснится. Но исчезает туман, а небосвод, оказывается, весь заволокло тучами, накрапывает дождь. Или ближе к вечеру солнце заметно теряет свою яркость - это перистые облачка, почти невидимые глазу, поплыли по небу, следом за ними движется "тяжелая артиллерия" - сплошная облачность. Ветер перед ненастной погодой мечется из стороны в сторону, а перед самым дождем тянет с запада. Шумит непогода, дождь еще идет, но меняется ветер - и можно ожидать улучшения погоды.

Несмотря на повышенную влажность, постоянные дожди и, как следствие, появившуюся верховодку, в лесу нет грязи: вся влага, как губкой, впитывается рыхлой лесной почвой.

Вслед за крокусами или одновременно с ними цветут невзрачные желтоватые или зеленоватые гусиные луки, по берегам ручьев желтеют цветки мать-и-мачехи, а на склонах распускаются крупные желтые бутоны весенника-эрантиса, белые и желтые цветки ветрениц, синеватые и сиреневые ирисы, темные колоски осоки.

Как-то вдруг, за один-два дня покрываются зеленой дымкой кустарники - это появились листья у экзохорды-карамарта. В течение всей весны не прерывается цветущий конвейер: цветут миндаль, вишенка, абрикос, алыча, яблоня, груша, махалебка, барбарис, орех, экзохорда, боярышник, карагана, шиповник, кизильник, абелия. Последние кустарники доцветают уже летом. В апреле лес одевается молодой, сочной листвой; к концу мая в рощах - полное смыкание лесного полога. Цветение кустарников и пыление ели и пихты в субальпийских хвойных рединах Сары-Челека сдвигается на конец мая - начало июня, полное облиствение кустарников завершается к середине июня, рост хвои прекращается к началу июля.

Кремовые цветки пролески пушкиниевидной появляются в разгар весны, с приходом устойчивого тепла. Фото Е. И. Соина.

С середины весны на склонах формируется травостой - прошлогодние розетки бледных листьев травянистых растений постепенно отмирают и теряются в светлой зелени новых побегов и листьев. Кажется, не по дням, а по часам растут, тянутся вверх стрелки эремурусов и луков, мохнатые листья прангосов и ферул, стебли ежи и ячменя. Травостой скрывает цветки последних эфемероидов (пролески, хохлатки), но взамен появляются первые цветки у раноцветущих трав - лютика, эремуруса, вики, астрагала, пустынноколосника.

Эремурус мощный крупным планом. Фото А. Г. Николаевского.

В массе встречаются слизняки и насекомые. Весной среди насекомых преобладают чешуекрылые и жесткокрылые - они в первую очередь бросаются в глаза: жуки и бабочки более приспособлены к резким изменениям погоды. Не дремлют лесные вредители-насекомые - в иные годы кроны боярышников и яблонь сплошь объедают гусеницы плодовой моли и стоят деревца без листвы, окутанные мертвой паутиной, на фоне буйства весенних красок.

Своим чередом идет весеннее пробуждение в жизни животных. Еще держится на склонах снег, а уже прилетают первые перелетные птицы - трясогузки, удоды. С середины весны как-то незаметно исчезают зимовавшие гости с севера - юрки, зяблики, обыкновенные овсянки, дрозды; начинается массовый прилет птиц с юга. Лесные рощи и кустарниковые заросли разом оживают, заполняются гомоном и суетой птиц. Последние перелетные птицы - иволга, желчная овсянка, серая славка, райская мухоловка - прилетают в мае из года в год в очень близкие сроки. Птицы обживаются, закрепляют за собой участки, и начинаются заботы по устройству гнезд и выведению птенцов.

С середины весны, когда окончательно сойдет снег, появляются змеи (ящерицы встречаются гораздо раньше), раздаются первые трели жаб и кваканье лягушек. Выходят из нор и обживают проталины сурки. Весной появляется потомство у многих зверей: волков, лисиц, кабанов, горных козлов, косуль, оленей - добавляются заботы о малышах.

Чуть поубавился, осел и растаял на затененных склонах снег, открылись кое-где тропинки, и я направился в Гоухону, подступы к которой зимой были завалены снегом. По бревнышкам, перекинутым со скалы на скалу, преодолел Башкызылсай. Река ревела, по сравнению с зимой расход воды увеличился в десяток раз. Брызги обильно орошали бревна переходки, хотя они висели над потоком в полутора-двух метрах. По всем мелким сайкам, безводным в иное время, струилась вода - где прозрачная, а где и с болотным настоем листьев, перегнивших трав. В густой тополиной роще почва была усыпана сережками - тополь Баховена, цветущий одним из первых, уже сбросил часть сережек. Узкое ущелье в приустьевой части Гоухонасая было еще забито плотным снегом. Преодолев его, я вышел на просторный солнцепечный склон, заросший миндалем. Кое-где миндаль-бадамча уже зацвел - бледно-розовые цветки украшали уродливые, колючие ветки (вид миндаля так и называется - колючейший). Цветки появляются вначале на нижних ветвях, утилизирующих тепло нагретой почвы и камней, верхние ветви, обдуваемые ветром, долгое время остаются внешне безжизненными. На местах, где скапливается мелкозем, растут приземистые кустики жимолости. На жимолости Альтмана уже распускаются листочки, одновременно раскрываются невзрачные цветки, маскирующиеся под цвет свисающей клочьями желтоватой коры. У другого вида жимолости - раскидистый куст растет рядом - вегетация начнется значительно позже.

Неожиданно выпавший снег не приносит больших бед подснежнику - леонтице Альберта Фото Е. И. Соина.

Отряхнулись от зимней консервации вегетирующие почти круглый год злаки - ежа, ячмень, которые жмутся к днищу ложбины, где летом с влагой благополучнее, чем на прогреваемом, жестко иссушаемом солнцем щебнистом склоне. В ложбине затаились цветки весенника, прячется хохлатка с сочными листочками и нежным соцветием, а среди них - реденькие кремовые пролески. Зато склон оккупировали леонтицы - первые "подснежные" цветки. Их желтые кисти поникают - пора цветения проходит. Пригорок смело оседлал ярко-красный, с пестрыми листьями тюльпан Грейга - предвестник весенней волны цветов. Много видов тюльпанов с цветками, разнообразно окрашенными, пройдут чередой, украшая весну: оранжевые, желтые, кремовые. Вместе с миндалем произрастают многие травы, стараясь полнее использовать короткое благоприятное время, встречаются здесь и вика, и чина, и ясменник. Но, как в карликовом саду, все травы в миндальнике низкорослые - 10-20 см. Да и не с чего нарастить здесь зеленую массу: вегетация заканчивается быстро - в мае - начале июня, влага интенсивно испаряется, почву нельзя и почвой назвать - одна щебенка. Лишь ферулы, зеленые проростки которых уже набирают силу, вырастают до полутора - двух метров. Но, чтобы дать такой цветоносный стебель, ферулы пять-семь лет откладывают в корне запасные вещества и имеют вид низких розеток из рассеченных листьев.

Тюльпан Грейга. Вид занесен в союзную и республиканские Красные книги. Фото А. Г. Николаевского.

Со скал несется звонкое "коканье" кекликов. У них началась брачная пора. Самец самозабвенно выводит незамысловатую трель, усевшись на вершину скалы. По сравнению с зимой кекликов стало значительно меньше: часть мигрировала в соседние районы за десятки километров, часть погибла за зимовку, остальные широко распределились по территории, поднялись и в высокогорье. В кустарнике мелькнуло белое "зеркальце" косули. Эти копытные стали более сторожкими, близко не подпускают, часть из них ушла вверх за отступающей кромкой тающего снега. На дальнем склоне через сай в бинокль можно было разглядеть стадо кормящихся кабанов: молодых годовиков и более крупных взрослых. Некоторые рылись в земле, добывая корешки, луковички, другие прилегли под скалой, грея на солнце свои бока. У кабанов пока что сохраняется зимний ритм жизни: кормятся преимущественно днем, отдыхают и днем и ночью.

Первым из кустарников в среднегорье Башкызылсая ранней весной зацветает миндаль бухарский. Фото Е. И. Соина.

Быстро меняется погода весной. Небосклон затянули реденькие перистые облака - предвестники дождя. А внизу на подгорной равнине сплошной пеленой стоял туман. Он накрыл уже предгорья - пора возвращаться.

Наступления такого дня я жду с февраля. Снежный наст на недоступных зимой перевалах устанавливается не по заказу. Нужно, чтобы на смену солнечному дню пришла ясная морозная ночь - снег с поверхности сковывается панцирем, выдерживающим тяжесть человека. Всего нескольких дней достаточно, чтобы весна света сменилась весной талой воды с ее круглосуточным теплом, и снег поплывет, станет рыхлым, а затем исчезнет.

В этом году наст установился только к концу марта, когда придолинные и затененные склоны обнажились на добрую половину, а снежный покров сопротивлялся с вершин, длинными языками проникая по саям в весеннюю черноту леса.

Солнце только намеревалось взойти, освещая полукругом вершину Такали, когда я вышел из домика полевой базы. На ногах резиновые сапоги, через плечо - круги снегоступов, изготовленных из распаренных ивовых прутьев. Через резиновую подошву ступни прощупывают все неровности почвы, замерзшей до каменного состояния. Со стеклянным треском отламываются попавшие под ноги мерзлые цветки леонтиц, стебли трубкоцветов. Пройдет несколько часов, пригреет солнце, растопит лед, и зеленые растения оживут, как ни в чем не бывало. Приспособленности и выносливости ранневесенних растений можно только удивляться!

Мой путь лежит на Кукар - водораздельный гребень, заросший редким арчовником. Там пролегает стационарный маршрут по учету численности куньих: горностая, каменной куницы, барсука. Прохрустели первые шлейфы снега, и вот я ступил на бетонную твердь наста. Летом здесь можно пройти с большим трудом: живые и отмершие ветки алычи, жимолости, барбариса, шиповника, колючие стволики боярышника порой создают непроходимую стену. Приходится уподобляться кабану, пролезая под пологом из зеленых и трухлявых ветвей, так что в глубь зарослей идешь с неохотой, предпочитая редкие и порядком заросшие тропы. Зима поработала славно: прикрыла метровым снегом кустарник, оставила от каждого куста несколько прямостоячих стеблей. Можно подняться скорым шагом вверх, пробежаться вправо-влево по склону, можно скатиться вниз на лыжах. Кто познал тяжкий труд передвижения пешком в горах, тот по достоинству оценит великую благодать наста!

Однако пора и за работу. На снегу, каким бы он прочным ни был, остаются следы. Вот ночью проскочила лисица, и на поверхности осталась цепочка углублений от острых когтей. Вношу первые данные в карточку. Одолев подъем, выхожу на плоскую "спину" водораздела. Как стражи, стоят наверху редкие светло-зеленые купы арчей. Снег под кронами усыпан темно-голубыми и фиолетовыми бусинками - шишкоягодами арчи. Каменная куница зимой питается преимущественно ими. И это несмотря на терпкий древесный привкус шишкоягод, несмотря на то, что куница относится к хищникам - голод не тетка! В отличие от большинства крупных зверей куница на зиму не мигрирует вниз, в теплые долины. Скрытность ее чрезвычайная - немногие наши лесники смогут припомнить, что видели этого темно-бурого или коричневатого зверька днем. Учесть численность куницы, составить какое-то представление о ее жизни можно только по следам.

Под раскидистой кроной арчи зигзагами наследил зверек, следы вытянутые, парные - два сближенных, два расставленных. Временами аллюр меняется - следы уже в виде цепочки. Обследован опад под одной кроной, куница перебежала под соседнюю. Чуть дальше - уже два параллельных следа. Прыжки в сторону, глубокие вмятины от прыжков вверх - это зверьки играли. Но чаще участки отдельных зверьков, их владения разграничены - следы прерываются, метров через сто-двести появляются другие, чем-то неуловимо отличающиеся от соседних. Ночью проскакал заяц-толай - крупные следы задних лап вынесены далеко вперед. Заяц-толай в заповеднике редок из-за преследования лисицей. В отличие от зайца-беляка толай на зиму окраску не меняет, круглый год остается пепельно-серым.

На гребне хребта почти нет птиц. Изредка пролетит стайка дроздов, а с ними арчовый дубонос. Эти птицы зимой склевывают шишкоягоды арчи. Протенькает синица. Вся жизнь внизу, в долинах и на теплых солнцепеках.

Солнце вовсю пригревает, уже растопило верхнюю корочку наста. Поперек гребня отпечатались четкие следы - ни дать ни взять детская ступня! Это следы барсука. Да вот и он сам! Увидев человека, проволочил свое приземистое тело вниз, в спасительную гущу кустарника. Всклоченный мех сероватой окраски, бросающаяся в глаза костлявость, хотя ранней весной барсуки еще живут запасами подкожного жира, накопленного осенью. Я ускорил шаг (наши пути совпадают) и понемногу нагоняю зверька. Барсук остановился и встретил человека злобным шипеньем. Взъерошенная шерстка, маленькие свирепые глазки, мордочка, украшенная длинными, уходящими за уши "бровями" - ближе не подходить! Уверившись, что произвел должное впечатление, барсук неторопливо затрусил вниз.

И мне нужно сворачивать вниз. Затененный склон встретил сыпучим глубоким снегом. Днем сюда не проникают лучи солнца, поэтому наст не образуется. Прикрепляю к сапогам веревочками и ремнями снегоступы. Ходить на них нужно осмотрительно: ноги расставлять широко, стараясь не зацепить за ветви, снегоступ ставить плашмя, иначе он нырнет в снег. Спускаюсь - приходится барахтаться в снегу, хорошо еще, что двигаться мне надо вниз. Выбираюсь на пологий освещенный склон. Солнце высоко, наст уже не держит. Сверкает солнце, ярко блестит снег - не спасают и темные очки. Перемещаюсь вниз, но от утреннего желания идти уже ничего не осталось: за полдня выдохся, да и на снегоступах не разбежишься. У первой проталины снимаю эти ивовые приспособления. Иду от проталины к проталине - как канатоходец, балансирую на снежных перемычках и расслабляюсь на обнажениях. Ниже оголенных мест больше: уже сугробы отделены друг от друга проталинами, и идти по земной тверди - одно наслаждение.

Спускаюсь в пойму Гоухонасая. Заросли ежевики и камыша после схода снега примяты, но мешают колючие шиповники, щетка спиреи, упругие ветви кизильника. Звериный рык заставил вздрогнуть. И было от чего! Из поймы на освещенный склон выскочила кабаниха, окруженная выводком бестолково снующих, рыжеватых в полоску кабанят. У кабана крупная клиновидная голова, сжатое с боков туловище, поставленное на высокие ноги. Значительность фигуры взрослой матки оттеняли мелкие кабанята, появившиеся на свет дня два назад.

Дождавшись, когда шумная семейка удалится на достаточное расстояние, я тронулся дальше. За поворотом наткнулся на кабанье "гнездо" - шар с полостью, свитый из прошлогодней травы и веток. Сунул руку в полость - в ней еще хранилось тепло только что убежавших зверей. Кабаниха оказалась искусной строительницей: ежевика, камыш-тростник, ветки махалебки скусаны метрах в двадцати от сооружения, и "гнездо" представляло собой не бесформенную кучу - материал укладывался аккуратно, - и крыша не рассыпалась, несмотря на беспокойное поведение хозяев. Раньше мне доводилось встречать кабаньи "родильные дома" - чаще это были кучи прошлогодней травы-ветоши, которую кабаниха сгребала рылом. То, что матка скусывает ветви и применяет простейшую оплетку, встретилось впервые.

По бревенчатой переходке я перебрался через беснующийся Башкызылсай, вышел на тропу. Ярко светило солнце, но с запада, с подгорных равнин уже наползали реденькие перистые облака, предвестники непогоды. Через день-другой придут тяжелые тучи, принесут теплые дожди, и на перевалах исчезнет снежный наст, да и сам снег постепенно растает, сбежит вниз потоками талой воды или впитается в почву.

- Сурки выходят из нор, - при встрече сообщил мне знакомый сотрудник гидрометслужбы. - Мы летали недавно на вертолете по своим снегомерным делам. Сверху каждая норка выделяется на снегу.

Сурок Мензбира. Фото А. Г. Николаевского.

Что-то не верилось. Если снизу смотреть - на высотах в 2000 м и выше лежал плотный, без проталин снежный покров. Но терять время нельзя. Только ранней весной можно учесть численность сурка в колониях, разглядеть, сколько перезимовало взрослых, сколько прибавилось молодняка.

Сурок Мензбира перебегает тающий снежник. Фото А. Г. Николаевского.

По тропе, где струилась талая вода, а местами лежали надувы снега, мы пробирались все выше и выше. Лошадей, отвыкших от снега (внизу он сошел полтора месяца назад), пришлось оставить. Перебираясь с камня на камень, а кое-где и по глубокому снегу, добрались до вершинки, приткнувшейся у подножья величественного от снегов Курганташа. Далекий свист заставил схватиться за бинокли. Впрочем, увидеть сурка было несложно и без оптики: на снегу грязным пятном выделялась нора, от нее к обнаженной скале была набита тропка. Видимо, сурки ходили к ее подножью кормиться. Сурок сероватой окраски сидел на скале столбиком и смотрел на нас. Расстояние позволяло зверьку чувствовать себя в безопасности. Между тем из норы выскользнули три сурчонка и, не теряя времени, принялись играть: барахтались в снегу, боролись, охватив друг друга, как заправские борцы, кусались, ощерив пасть с длинными резцами. Взрослый зверек смотрел на забавы как бы осуждающе, наконец не выдержал и свистом предупредил - опасность близка! Сурчат как ветром сдуло. Взрослый сурок переместился к норе, выждал какое-то время и лениво проскользнул в отверстие. Колония была малочисленная - кроме этой, мы обнаружили на снегу еще с полдюжины нор, разбросанных среди мелких скал на площади примерно в один гектар.

Гора Курганташ, высота около 3000 м. Фото А. Г. Николаевского.

На обратном пути мы, не доходя до лошадей, свернули, чтобы осмотреть естественный солонец, посещаемый копытными и мелкими птицами. И на этот раз удача нам сопутствовала! На солонце, представляющем собой выеденное, вылизанное под небольшой скалой место, крутилось с полдюжины горных козлов кииков. Они, несомненно, почуяли нас раньше, чем мы их увидели, но убегать не собирались. Старый круторогий самец предупреждающе посвистывал, на всякий случай развернул в гору свой могучий корпус со следами начинающейся линьки. Две бородатые самки лениво подняли головы и уставились на нас; козлята-прошлогодки, которые по росту уже догоняли мамаш, не обращали на нас вообще никакого внимания.

- Ранней весной кииков палкой гоняй - не убегают! За зиму забывают о человеке. - Высказав эту, не новую, в общем-то, для нас мысль, лесник попытался приблизиться к зверям. На удивление, молодые козлы потянулись к нему, но самки отпрыгнули, рогач тревожно свистнул и резво скакнул в гору. Следом потянулись и остальные.

Туман наплыл неожиданно, как это бывает в высокогорье весной. По мокрому склону, обходя скалы, чуть ли не ползем вверх до тропы. Неожиданно спутник схватил меня за руку и показал на скалу. На ее вершине сидели две большие птицы. В тумане, порывах холодного ветра они казались фантастически большими. Что за птицы? В уме стал лихорадочно перебирать признаки пернатых хищников. Но протяжный крик "тю-и-и-и" поставил все на свои места. Это были улары - светло-серые, е темными полосками на крыльях, действительно крупные птицы с "куриными" клювами и крепкими ногами. По-видимому, улары уже разбились на пары. Встреча с ними даже в заповеднике редка - так малочисленны улары. Плотный туман скрыл скалу, и когда появилось "окно", уларов уже не было.

...Далеко позади вверху осталась кромка тающего снега. Здесь, на границе леса, зазеленели кустики жимолости и спиреи, цвели леонтицы и хохлатки, ковром пробивалась молодая трава. Я значительно опередил своих спутников, шел под гору, ведя в поводу коня. За гребнем открылась идиллическая картина: в небольшой зеленой котловине кормился выводок кабанов. Кабаниха была столь мелка и щупла, что можно было без всяких сомнений сказать, что водит она выводок впервые. Дикого кабана нельзя отнести к разряду привлекательных животных, правильным было бы обратное утверждение. Но эта мамаша была просто безобразна: худое черное туловище с длинной клиновидной головой, составляющей треть всего тела, отвислое вымя-брюхо, прямые тонкие ноги. Дополните картину злыми маленькими глазками и коротким, постоянно закручивающимся хвостиком. Под стать ей и рыжие полосатые кабанята, мокрые от недавнего дождя и оттого кажущиеся еще более худыми. Матка тыкалась из стороны в сторону, ртутными шариками следовали за ней кабанята. Расстояние до семейства было метров двадцать пять, но звери долгое время не замечали коня (сам я пригнулся за кустиком). Наконец кабаниха увидела постороннее живое существо, и беспорядочное ее движение стало направленным - она резко устремилась к нам. Детеныши путались в ногах, но на них она внимания не обращала. Своих намерений кабаниха не скрывала. Конь, пребывавший до этого в дремотном состоянии, навострил уши. Может быть, зверь человека, меня то есть, не чувствует? Я встал во весь рост, взмахнул руками - вот он я, пугайся! При встречах со зверями любопытно бывает ошеломить своим появлением, посмотреть, как дикий зверь убегает. Но на мое явление шустрая кабаниха не отреагировала - выводок пер на нас. Пятнадцать метров, десять... Ситуация складывалась интересная. Однажды я был свидетелем, как раненый подсвинок "разул" охотника, буквально растерзав его кирзовые сапоги. А эта молодая кабаниха была настроена еще решительнее. К тому же у нее детеныши! Ружье у нас было одно на троих, как на грех не у меня. Вскочить в седло, на коня?! Не успею. Я крикнул, кабаниха не свернула - десять метров, пять. Только после более сильного крика выводок, чуть изменив направление, прошел по касательной мимо меня и скрылся за гребнем. Стало весело (мне, коню - не знаю!). Встречи с кабанами в заповеднике - не в диковинку. Зачуяв человека, убегают матерые секачи, мчатся во весь опор стада из двадцати-тридцати голов. А тут, поди ж ты! Слепая материнская любовь, помноженная на бестолковость молодости! Могло, конечно, быть и хуже. С такими мыслями я шагал по тропе, ведя коня в поводу.

Лесник Далавай Юлдашев заинтересовался следами, как-то неожиданно появившимися на грязной тропе. Следы человека так же внезапно исчезли на куруме^*. Резиновых сапог с таким рисунком на подошве ни у кого из работников заповедника, остановившихся на базе, не было - это лесник знал точно. Кто-то посторонний. И если чужак прячет следы, тут надо быть внимательным. Юлдашев часа три ходил по склону, приглядываясь к грязевым потокам, высохшим песчаным наносам, клочкам снега, сохранившимся в затенении. Следы двух человек вели в глубь сая. Здесь они останавливались, и приклады ружей отпечатались в снегу, здесь прилегли, что-то высматривая. Лесник поднял голову: на заснеженном склоне остался след волока. "Кабана выследили, это он подстреленный падал", - определил Юлдашев. По следам прикинул давность - вчера, поздно вечером. По следам он приблизился к месту разделки. Ба, туша на месте, прикрыта валежом, не унесли, не успели. Значит, рассчитывают сегодня ночью прий-ти, ишачка оставят где-нибудь на подходах к заповеднику. Лесник поспешил на полевую базу.

^* (Курум (корум) - каменистая осыпь.)

Браконьеры редко навещали заповедник: все-таки охрана поставлена строго. Но вблизи Башкызылсайского участка кишлаки густо усеяли подгорную равнину, там обязательно найдутся горячие головы. Могут быть и приезжие. План действий приняли быстро: к ночи устроить засаду вблизи оставленной туши кабана и накрыть браконьеров на месте преступления.

Сумерки перешли незаметно в лунную мартовскую ночь. Бледным светом залиты обнаженные солнцепечные склоны, в ночной темноте скрыты затененные склоны с белеющим снегом и черными проталинами. Ухает неясыть, предупреждает: "Я бодрствую, я все вижу!" Сдавленно, как бы спросонья, рявкнула на Тахтаходже косуля. В марте стояла теплая погода, но ночь есть ночь. Тянет холодком с вершин, неласково шелестит ночной ветерок. Холод подбирается с ног, пробирает до костей, и на холоде почему-то хочется спать. Первым не выдерживает обусловленного срока - до часу ночи - старый Хасан-бобо: "Я пошел, ног не чувствую от холода". Уговоры, что этим все срывается, не подействовали. За ним потянулся другой лесник. Ничего не оставалось делать, как сворачиваться остальным. Уходя, решили перепрятать тушу - не оставлять же ее браконьерам, которые, может быть, придут под утро?! Маскируя тушу в новом укрытии, услышали выстрел, другой, далекие крики. Мы кинулись на выручку. Оказывается, Хасан-бобо, возвращаясь на полевую базу, заметил движущихся навстречу двух человек. Браконьеров решил задержать по всем правилам: окликнул, предупредительно выстрелил в воздух. Не учел одного: ночь - это не день. Браконьеры прыгнули с тропы и растворились в скалах. Честя на все лады деда Хасана, как это могут делать насквозь промерзшие люди, осмотрели скалы, если это можно считать осмотром. Браконьеры либо затаились, либо ушли без шума. Настроенные весьма решительно, но в душе недовольные собой, вернулись на полевую базу.

А засада в общем-то удалась. По кишлакам разнеслись слухи, что лесники в заповеднике держат караул и по ночам - долгое время после этого браконьеры не рисковали проникнуть в заповедные угодья.

В этой поездке с самого начала все складывалось неблагополучно. Да и могло ли быть иначе?! Научный сотрудник Игорь Валерьянович Мокейко раньше не был в горах, работал до этого в небольшом равнинном заповеднике, где и лошадьми-то не пользовались. Лаборант Олег Шарапов тоже недавно приехал из большого города. "Пора вам обретать самостоятельность!"- сказал заместитель директора, склонный к высокому стилю. Хотя при виде того, как седлается этот недотепа Олежка, он с трудом сдерживался, чтобы не разругаться: никакая наука не идет ему впрок!

На Майдантальский участок - дальняя дорога, и выезжают туда не менее как на десять - пятнадцать дней. Не успели отъехать от последнего кишлака, как порывистый Акъёл освободился от подковы на задней ноге. В запас не взяли ни подков, ни инструмента. Теплилась слабая надежда: может, выручат пастухи. Но чабаны, недавно подкочевавшие на летние пастбища, угостив чаем, первыми начинали разговор насчет подков и ковочных гвоздей. И хотя тропы были мягкие, весенние, Акъёл умудрился через три дня захромать.

Нескончаемые дожди выматывали. Речки вздулись. Игорь Валерьянович разрывался на части, пытаясь успеть все сделать. Часто они не успевали приготовить ужин, обходились чаем. Однажды, пробыв допоздна на гребне хребта Коркуребаши, уже в темноте спускались в долину, где утром оставили вещи. Вначале ехали на лошадях, потом пришлось вести их в поводу, натыкаясь на кусты, обходя скалы. В конце концов лошади стали, их нельзя было заставить прыгать в темноте с уступа на уступ. Пришлось расседлать, приткнуть лошадей на каком-то пятачке до утра, сами же налегке кое-как добрались до табора^*. На стоянке недавно побывали кабаны. Мешочек с овсом - подкормкой для лошадей, который Олежка почему-то откинул в сторону от остальных вещей, звери разодрали, не убоявшись запаха человека - ни мешка, ни овса. Казанок с остатками немудреного супа кабаны перевернули - пришлось заниматься готовкой.

^* (Табор - принятое у полевиков обозначение временной стоянки.)

Постоянная сырость, холод, бытовые неурядицы раздражали, научный сотрудник и лаборант были недовольны друг другом, почти не разговаривали. Но вот выглянуло солнце, разгорелся веселый денек. Схватив полевую сумку и бинокль, Мокейко побежал на свои площадки, наказав Олегу сделать и то и это. Прежде чем приступить к большой работе, Олег решил немного передохнуть. Солнце изрядно пригревало, и он крепко заснул. Проснулся он от ржанья лошади. Акъёл отвязался и почему-то валялся среди мешков с продуктами, не мог встать. Другая лошадь ржала, натягивала веревку, явно стремилась присоединиться к Акъёлу. Предчувствуя недоброе, Олежка, потный и размягший от сна, подскочил к Акъёлу. Выяснилось, что норовистый конек добрался до мешка с хлебом, съел и измусолил пять или семь остававшихся булок - оставил их без хлеба. Больше того, от переедания ему стало дурно: он катался, изо рта у него шла обильная пена. Олег не на шутку испугался, пинками поднял коня, водил его часа полтора.

Поездка была по сути дела сорвана. Мокейко накричал на лаборанта, обещал по возвращении выгнать как несоответствующего занимаемой должности. Но перед возвращением научный сотрудник решил на день подняться на дальние пробные площадки, на которых работал еще его предшественник.

Сносная тропа привела на гребень, но затем спускалась вполгоры, обходила мелкие скалы, вновь выходила на гребень. Внизу в провалах между снежными залежами от лавин шумела речка. Верный себе, Мокейко быстро ("Скорее, скорее, работа не ждет!") пошел через скалы, наказав Олегу провести в поводу и его лошадь. Олежка уже выбирался на гребень, когда услышал странный шелест и хлопанье. Два рюкзака, связанные и перекинутые через седло (Мокейко не позаботился приобрести или сшить переметные сумы), не придавленные весом всадника, свалились и набирали скорость по крутому склону. Порвалась веревочка, соединявшая их, и, каждый сам по себе, рюкзаки развили еще большую скорость. Вот они докатились до кромки обрыва и друг за другом скрылись из глаз. Все это произошло столь быстро, что спальный мешок, свалившийся вместе с рюкзаками и повисший на сухом сучке арчи, еще продолжал раскачиваться.

Лаборант спрыгнул с лошади, приткнул ее к арче, стал осторожно спускаться к обрыву. Рюкзаков внизу не было. Под обрывом бурлила речка. Взгляд уткнулся в снежный завал, мостом перекрывший речку. Не иначе, рюкзаки затянуло под завал. Грязноватый снег тянулся по пойме на добрых сто метров. Окончательно упав духом, Олежка вернулся к лошадям, сел на злополучного Акъёла (с него свалились рюкзаки), по тропе поднялся, через час нашел Мокейко, который записывал что-то в дневник, мурлыкая себе под нос песенку. Олег кратко изложил ситуацию - Мокейко отказывался верить: шутка ли, исчезли два фотоаппарата, телеобъектив, бинокль, одежда, продукты... Подавленные, спустились они с лошадьми к снежному завалу. Посидели. Решили искать по речке ниже завала. Сразу же начались мытарства. По пойме не было даже простенькой тропки. Непроходимые кустарниковые заросли чередовались со скальными прижимами снежными завалами. Приходилось часто форсировать речку, а с полудня воды заметно прибавилось. На одном броде лошадь с лаборантом понесло и чуть не перевернуло. В какой-то момент Мокейко понял, что они уже не столько ищут унесенные рюкзаки, сколько стараются выбраться из этого гиблого места.

Только к вечеру они добрались до устья речки. Здесь стоял кордон, построенный несколько лет назад. Его временами посещали лесники и научные работники заповедника. Вот и сейчас весело светил в сумерках костер - кто-то остановился на ночлег. Сушилась одежда и потники, недалеко паслись привязанные лошади. Главный лесничий (он с несколькими лесниками выехал в патрульный объезд) вышел навстречу. По грустному виду сотрудников понял, что с ними приключилась беда. Но не стал вдаваться в расспросы. После сытного ужина, когда все подробности дневного приключения были выяснены, старый лесничий, стараясь не обидеть Мокейко, изложил ему, как он выразился, "кодекс" поведения в горах. Помимо распространенных пословиц типа: "как полопаешь, так и потопаешь!", "не зная броду, не лезь в воду!", в "кодекс" входили твердые положения: не броди в горах в одиночку; на табор возвращайся до сумерек; на лошадях передвигайся только по тропам; придя на стоянку, устраивай сначала табор, без налаженного быта - работа непроизводительна и не в радость; седло и сбруя должны быть надежны, а конь - подкован; при работах на таборе нет начальника и подчиненных - все делают общую работу...

Мокейко после дневных невзгод начал дремать, поэтому остальные положения "кодекса" прошли мимо. Да и к чему разговоры! Учит жизнь. Разве в следующую поездку он будет себя так вести?! Шутишь, мы теперь ученые! Олежка, засыпая, видел себя уже в автобусе, везущем его в родной город, подальше от лошадей, зачерствевшего хлеба, подгоревших каш, ранних холодных подъемов, бесконечных хребтов, долин, саев...

Утром, подбодряемые незлыми шутками, Мокейко и Шарапов быстро собрались и отправились в обратный путь.

Замерить накопившиеся осадки в суммарном осадкомере - непростое дело. Прежде всего нужно довезти до места целым стакан-мензурку. Его пакуют в ящичек, перекладывают ватой, но стаканы нещадно бьются. Прижмется конь переметной сумой к выступу скалы - трещит ящичек, а с ним и стакан, лопаются консервные банки, да и нога седока побаливает после этого сутки-двое.

Но вот и осадкомер. Диковинным зверем расставил он свои металлические лапы на гребне (или на склоне, или в широкой долине - там, где подсказывает установить его интуиция руководителя метеогруппы). Несмотря на свою инородность, осадкомер за много лет вписывается в местность, его не обходят волки и медведи, горлицы умудряются сооружать свои простенькие гнезда на ребристой конструкции, а однажды из конуса-накопителя пришлось извлечь трупы двух майн-самцов, в пылу брачных игр угодивших в трубу приемника. В конус заливается немного масла - для предотвращения испарения. Масло, а может быть и насекомые, в обилии плавающие на поверхности, привлекают медведя. Осадкомер в Мурадоксае постоянно повреждался, а жидкость зверь не то разливал, не то сам пил. И вот эту приятную для медведя (но никак не для человека!) жидкость нужно через шланг слить и измерить стаканом.

Уже с полчаса мы возились у осадкомера на вершине Минораташ. Вода упорно не шла в шланг. Метеонаблюдатель Одурбай Тоштемиров, несмотря на все предосторожности, умудрился засосать в рот изрядную порцию жидкости, сплюнул, выругался и сел в сторонке покурить и поразмыслить, что делать дальше. Я не спеша расчерчивал листок для записи.

Громким шепотом Тоштемиров окликнул меня. Глянул в его сторону: он безмолвно показывал на склон. По бурой примятой ветоши таранового^* луга вышагивали два медведя. Передний был низенький, плотный, палевой окраски; в пятнадцати метрах за ним следовал огромный, костлявый, по всей видимости старый, рыжеватой окраски медведь. Дистанция между ними строго соблюдалась, и сократить ее не позволял передний зверь. Временами он оборачивался, всем своим видом показывая, что общество костлявого медведя ему порядком надоело. Приглядевшись к первому зверю, я узнал медведицу, часто встречавшуюся прошлым летом в окрестностях Минораташа. То, что это была медведица, подтверждалось медвежонком, неизменно ее сопровождавшим. Сейчас детеныша не было - или погиб, или совсем отделился, или отогнали прочь взрослые.

^* (Таран - крупная многолетняя трава из семейства гречишных; в корнях, стеблях и листьях тарана содержатся танниды - вещества, используемые в качестве дубильных средств.)

Странная процессия размеренным "медвежьим" шагом продефилировала мимо осадкомера. Людей они, конечно, не заметили, хотя расстояние до нас не превышало ста метров. Возбужденные, мы долго обсуждали событие. Как-то незаметно прошел замер осадков, и мы направились к лошадям, привязанным чуть пониже. Без сомнения, мы оказались свидетелями медвежьей свадьбы. Ритуал ее длительный, шуму, пожалуй, столько же, как и на волчьей свадьбе, но вот такие встречи для работников заповедника в общем-то редки. Может быть, по той причине, что медведи после выхода из берлог весь апрель держатся в высокогорье, а лесники и научные работники заповедника в этот период высоко в горы не забираются.

Тропа перевалила гребень, и мы по привычке окинули взглядом ближние и дальние склоны гор. В двухстах метрах от нас по склону улепетывал небольшой медведь. Ну конечно, это был повзрослевший медвежонок, неотступно следовавший прошлым летом за буро-палевой мамашей. Какое-то время, в период гона, ему придется побыть в одиночестве. Потом по следам, по родным запахам, которые с другими запахами он никогда не спутает, отыщет свою мамашу и будет с ней бродить еще один или два сезона.

Утром, выбравшись из палатки, застал Тоштемирова за занятием, которое он считал частью своей работы, - он обшаривал биноклем ближние и дальние склоны гор. Не отрываясь от бинокля, он ткнул пальцем по направлению к белеющему вдали снежнику. Но даже без бинокля можно было разглядеть два движущихся пятна. "Вчерашние медведи", - коротко бросил метеонаблюдатель. Звери шли теперь медленно, часто останавливались, расстояние между ними было не более пяти метров. Утреннее солнце освещало мощные фигуры, издали заметные на белом снежнике. Звери не суетились, никуда не спешили, никого не боялись - они обходили свои владения.

Весна в этом году была холодной. Правда, в марте стояли солнечные дни, но весь апрель - беспросветное ненастье: в среднегорье - дождь, в высокогорье - дождь со снегом. Речки вздулись, буроватая вода не опадала. Почва, щебенистый грунт пропитались влагой до скального основания, кое-где со склонов осунулись оползни.

В последних числах апреля немного разъяснилось и даже проглядывало солнце. Но скоро тяжелые темные тучи заволокли вершины гор. Вначале ударил град - крупные кусочки льда на глазах посекли широкие листья ревеня, трубкоцвета, сочные розетки эремурусов. Потоки воды понесли щебенку. Башкызылсай, и до этого полноводный, вздувался на глазах, вода приобрела глинистый оттенок.

Мы прятались от дождя, сидели в домике метеостанции. Прибежал метеонаблюдатель:

- Водой сносит гидрометрический мостик. Что-то надо делать!

Но сделать уже ничего нельзя было. Деревянный настил вместе с металлическими трубами, к которым он был прикреплен, оторвало от бетонных опор, развернуло и выбросило водой на берег ста метрами ниже. За эту сотню метров поток "разобрал" настил, остался металлический каркас. А ведь в межень настил возвышался над водой на два с половиной - три метра. Башкызылсай превратился в сплавную реку, сплошным потоком несло пни-коряги, стволы, измочаленные куски древесины.

- Сель - голова дракона, - сказал метеонаблюдатель, завороженно глядя на реку. Но это был не сель: селевой поток больше чем наполовину состоит из камней и грязи. И как потом выяснилось, сели прошли на соседних с заповедником речушках. По Башкызылсаю прошел мощный паводок, богатая растительность не дала превратиться водной стихии в сель.

Через два дня паводок пошел на убыль. Пришла пора подсчитывать убытки. Выяснилось, что весь валежник, копившийся в пойме десятилетиями, на радость жителям лежащих ниже по реке кишлаков вынесло и разбросало паводком по широкой пойме на подгорной равнине. Местами речка изменила русло, кое-где нанесла просторные песчаные пляжи, в других местах выскребла русло до скалы. Приметный камень в устье Кызылалмасая, тонн на двадцать пять - тридцать, исчез, и ниже по течению я не смог его обнаружить: потоком перенесло в яму, сверху занесло галькой.

Рыбы не осталось в речке! - заволновались лесники. Но маринка кое-где в омутах осталась, и проведенные повторно учеты показали уменьшение наполовину. Над поймой появились черные вороны. Перелетая с места на место, они расклевывали выброшенную на берег рыбу, не страшась ядовитой икры и пленки, выстилающей брюшную полость маринки. В устье Такалисая - следы рассказывали - прошелся медведь, попробовал в одном, в другом месте рыбы, но что-то его испугало, и зверь скорым шагом ушел в скалы.

Подсчитывая рыбий отход на маршруте, я обратил внимание на полощущиеся в воде лохмотья. Пригляделся: большим камнем придавило полтуловища молодого горного козла-прошлогодка, остатки оторвало и унесло потоком. Вода обесцветила козлиную плоть (мех не сохранился), избахромила края на ленточки. Я вышвырнул бывшего козла подальше на берег - здесь его быстрее утилизируют мыши, лисицы, вороны, грифы и охочие до падали медведи и кабаны.

Ранняя весна в Башкызылсае. Цветут юноны. Фото Е. И. Соина.

...Через два месяца песчаные пляжи по Башкызылсаю покрылись зеленой щеткой всходов ивы. Но когда я проезжал по тропе вдоль речки, как-то непривычно выглядели берега, лишенные хлама и валежа, столь обычного в заповедном лесу.

В одноместной палатке при желании можно разместиться на ночлег и вдвоем. Но если один из "ночлежников" ведет себя беспокойно, не будет сна и другому. Снаружи накрапывал дождь - время от времени он убаюкивающе шуршал по верху палатки, задернутой для страховки пленкой. Но лаборант Шерали беспрестанно ворочался в своем спальном мешке, и я проснулся окончательно. Осветил циферблат: три часа ночи, еще спать да спать. Шерали возился, вздыхал и даже постанывал в полусне. Я не выдержал, спросил, в чем дело.

- Спину жжет, нет мочи!

- Почему?

- Не знаю.

Так, временами погружаясь в сон, мы дотянули до утра. Ползком выбрались из палатки, я освидетельствовал спину Шерали: роскошные волдыри украшали ее на добрую четверть. Стали гадать, отчего такая напасть. Вспомнили: вчера, после полудня, Шерали решил позагорать на солнышке, на короткое время появившемся из-за туч, обнажился до пояса. Я поручил ему срезку травостоя на укосных делянках среди прангоса, мохнатые листья которого вымахали к концу апреля на метр. Эти мягкие "опахала" и явились причиной волдырей. Запоздало вспомнили и другое.

В местах, где листья прангоса готовят овцам для зимнего корма - в зеленом состоянии он ядовит, - "сенокосники" надевают халаты, рукавицы, обматывают голову платками. Не спасает даже то обстоятельство, что с прангосом-юганом "близко общались" предки, может быть, до десятого колена - иммунитет не вырабатывается. Правда, некоторые осведомленные об этом предмете люди утверждают, что если регулярно втирать в кисти рук землю, взятую из-под растущего прангоса, то в конце концов обработанная кожа станет дубленой, невосприимчивой к яду.

В тот раз работу пришлось свернуть, Шерали отправить домой. Он неделю отлеживался, отмахиваясь от разных мазей, которые пытались втереть ему в спину сердобольная мать и прочие многочисленные родственники.

Контакт опасен - ясенец узколистный может оставить на руках волдыри. Фото Е. И. Соина.

Еще одно растение, контакта с которым следует избегать, - ясенец узколистный, или купина неопалимая. Своими крупными, яркими цветками ясенец привлекает неопытных новичков, но, сорванные для букета, они жестоко мстят болезненными волдырями. В мае в жаркий полдень ясенец испаряет эфирные масла. Пользуясь этим, некоторые не в меру ретивые шутники устраивают представление: поднесут горящую спичку, пламя охватит кустик и мгновенно погаснет, а купина стоит нетронутая. Отсюда и название - неопалимая. Еще одно довольно распространенное в горах растение обладает дурманящими свойствами - кодонопсис клематисовидный. Невзрачные цветки, листья салатного цвета. Относят его к семейству колокольчиковых, и в быту его называют, не мудрствуя, вонючим колокольчиком. Однажды в жаркий день, спускаясь по узкому ущелью Вохи, я дважды пересек заросли кодонопсиса, попадались в пути и одиночные растения. Стояла духота, встречный ветерок, который обычно дует днем снизу и на который я так надеялся, не ощущался. Надышавшись выделений, я почувствовал себя, мягко говоря, "не в своей тарелке". Тропа уже вывела из сая на гребень, здесь гулял ветерок, а меня по-прежнему качало из стороны в сторону. Конечно, восприимчивость к запахам - индивидуальная особенность каждого человека. Был случай, когда пришлось выводить за руку студента-практиканта, которому стало дурно среди тарана, вымахавшего в рост человека. Большинство же вдыхают медовый запах цветков тарана дубильного с удовольствием и в своих воспоминаниях пребывание в горах связывают с зеленым лугом, запахом тарана и прочими приятными вещами.

Аллохруза качимовидная, или мыльный корень. Вид занесен в Красную книгу СССР. Фото А. Г. Николаевского.

Как это ни парадоксально, в растениях слабо "разбираются" существа, для которых это жизненно важно: лошади, коровы, овцы и другие травоядные. Весной, когда трава сочная, зеленая и некоторые растения имеют повышенное содержание алкалоидов, бывают случаи, что лошади временно слепнут, овец одолевает вертячка, коровы дают горькое молоко, от которого отказываются и телята. Правда, неразборчивость к кормам считают следствием голодной зимы: с появлением зеленой травы, а весной к тому же в траве содержится много влаги, - не до гурманских изысканий. Чабаны именуют трудный период начала весны временем овечьей смерти. Выпущенная на волю овца видит на бугорке неподалеку щетку густой зелени и устремляется туда. При ближайшем рассмотрении всходы травы оказываются не настолько густыми, чтобы утолить голод, зато в двадцати метрах на соседнем бугорке густая зелень так и манит. Овца устремляется туда. И так бесконечно, пока носят ноги.

Позже, когда травостой более или менее сформируется, домашние животные действуют, конечно, осмотрительнее. У привязанной на аркан для ночного выпаса лошади, кажется, в голове происходит бурный мыслительный процесс: как лучше и в какой последовательности распорядиться кругом травостоя радиусом пять - десять метров. Конь устремляется к цветущей люцерне, большими пучками заглатывает ее, затем осторожно выщипывает налившиеся колоски ежи, выдирает прикорневые листья кузинии теневой, попутно выхватывает стебли с пушистыми катышками-плодами астрагала Сиверса, шершавые куртинки нута, не спеша переходит на зеленые прикорневые розетки листьев злаков. Даже в непоедаемом травостое есть ограниченный выбор: овцы насыщаются соцветиями лука, герани, купальницы, зверобоя, оставляя стебли нетронутыми.

Зверобой шероховатый в Башкызылсае и Майдантале на сухих склонах выступает как основное растение, доминант. Фото Е. И. Соина.

Дикие звери, пользуясь полной свободой, еще с большей разборчивостью относятся к растительным кормам. Вот на солнцепечном склоне с изреженной растительностью прошел медведь, оставляя когтистые следы-отпечатки на мелкоземе. Почти километр я троплю эти следы. Как видно, у этого медведя в деликатесах числятся луковицы тюльпана: где через пять, а где и через двадцать-тридцать метров медведь останавливался, разрывал аккуратную ямку глубиной десять - двадцать сантиметров, луковицу съедал, сухой стебелек валялся рядом. Это сколько же нужно луковичек, чтобы насытить такую тушу?! По его маршруту чаще, чем тюльпан, встречался эремурус со съедобными клубнями, ферула с сочными стеблями. Но этот медведь предпочитал только тюльпан, и возможно, что у этой особи был "тюльпанный" разгрузочный день, а назавтра он уже, вполне вероятно, переключился на стебли ферулы, высосав и выплюнув за день, может быть, мешок жвачки.

Кабаниха с выводком полосатых кабанят кормится в яблоннике, по-коровьи скусывая стебельки травы. С противоположного склона я пытаюсь разглядеть в бинокль, какие растения поедает зверь: коротконожка лесная, мятлик луговой - виды, которые в яблоннике растут сплошь. Однако кабаниха почему-то разбирается, выедает не все подряд.

Когда созревают дикие яблоки, приглядываешься, чтобы сорвать для себя пару-другую плодов: если под яблоней усыпано - яблоки невкусные, если же под кроной выметено-вылизано за ночь кабанами, барсуками, дикобразами (случается, яблоками лакомятся лисицы и волки) - значит, и для человека эти плоды в самый раз.

Стоял ясный солнечный день, какие изредка выпадают в апреле. В Шавазихурде отцвел миндаль-бадамча, выбросила высокие стебли с бутонами ферула. Кустарники одеваются молодой светло-зеленой листвой, доцветают алыча и яблоня.

Среди зарослей таволги мелькнула палевая с темно-серым верхом лисица. Ба, да это старая знакомая - кумушка с коротким хвостом! Где зверь потерял половину хвоста, никто, конечно, не знает, но уже несколько лет этого уродца встречают в Шавазихурде и Ирансае. Лисица ловила жуков - свою основную весеннюю пищу. Конечно, на такой охоте нужна меньшая сноровка, чем при ловле мышей или птиц. Но тем не менее хищник применял все свои навыки: прыгал, захватывал лапами - и так увлекся охотой, что я прошел невдалеке, а он меня и не заметил.

Поворот тропинки, и я оказался на широкой поляне. Впереди, зачуяв человека, убегали две собаки - рыжая и черная. Несколько раз по ним стреляли, теперь они и близко не подпускают человека. Я прошел по следам бродячих собак "в пяту". Вот здесь они лежали, а тут пытались раскопать нору барсука.

Бродячие собаки - бич заповедников в густонаселенной местности. Они давят молодняк копытных, уничтожают птиц на гнездах. В некоторых местах вред от собак превзошел волчий. Замечено, что при уничтожении волков в заповедниках их экологическую нишу заполняют собаки, борьба с которыми еще сложнее. Собаки - "друзья человека" - хорошо разбираются в его "повадках", заранее угадывают, что он им готовит. Настоящих "бродяг", устраивающих на природе логова и выводящих щенков, в заповеднике пока не встречалось. В Башкызылсай весной приходят бесхозные собаки. Пожив в заповеднике, они к середине лета исчезают.

Через неделю после встречи я слышал, что один из лесников стрелял по двум собакам в Алычазоре. Одну из них, рыжую, подранил, но подранок ушел.

Мы спешили, но выехать с полевой базы удалось, лишь когда солнце стало припекать по-настоящему. Много времени ушло на ковку лошадей. Этой операцией лучше заниматься рано утром, когда мухи, оводы и прочая жалящая нечисть меньше беспокоят лошадей. Но в этот раз показал свой характер молодой мерин Тулпар: ни руками копыто удержать, ни в станок завести. Пришлось собирать все крепкие арканы, путать и валить строптивого коня.

От дождя, прошедшего сутки назад, не осталось свежести - было душно и жарко. Майское солнце пригревало, и первый подъем тяжело дался лошадям. Внизу бушевал Башкызылсай, броды через него пока еще непроходимы, поэтому мы воспользовались неудобной верхней тропой.

Пологий подъем, прерываемый скалами, между которыми серпантином вилась тропа, привел на Третью фенологическую площадку. Феноплощадка выделена в натуре несколько десятилетий назад, свое название передала и окружающей местности. Отсюда открывается широкий обзор на горы и долины, а осенью в ясную погоду даже видна "игла" Ташкентской телебашни. Как на ладони просматриваются все высотные пояса на участке - зеленые леса и степи среднегорья, пестрое от снежных пятен высокогорье. Далеко внизу в колеблющемся мареве угадывается подгорная пустыня, серебряными нитями блестят в оазисах каналы. Вблизи же, если начнешь приглядываться к деталям, все законы поясности теряются, исчезают. Так, левобережный теневой макросклон Башкызылсая до самого гребня - до высот 2000 м над уровнем моря - покрыт лиственными и арчовыми лесами, кустарниковыми зарослями, среди которых торчат скалы. И совсем иная картина на правобережном макросклоне, экспонированном на юг, поглощающем и летом и зимой повышенную дозу солнечного тепла: внизу лишь ленты саев покрыты кустарниками и рединами, а все пространство занято миндальниками и растительностью из зонтичных - умбеллярами^*. Выше отдельными деревьями внедряется арча зеравшанская, частично арча полушаровидная, а под Кумбелем арчовые редколесья образуют уже полосу.

^* (Умбелляры - от латинского названия семейства зонтичных Umbelliferae.)

Выше, в высокогорье, арчовые редины с кустиками жимолости, барбариса, шиповника постепенно сменяются лугами с преобладанием прангоса-югана, тарана, различных злаков. Ржавые склоны Кызылнуры, которая целиком относится к высокогорью, покрыты редкой ферулой, а перед вершиной - колючетравниками: кузинией, песчанкой, котовником, астрагалом. Сама вершина Кызылнуры - высшей точки Башкызылсайского участка - голая, если не считать редких колючих подушек акантолимона, прилипших к каменистым глыбам белесых "лепешек" остролодочника савелланского, прячущихся в расселинах камней куртинок мятлика, пуччинеллы, меума. Здесь, в высокогорье, каждое растение надеется, если можно так выразиться, только на свои силы: в "подушке", в "лепешке", в куртинке сохраняется благоприятный микроклимат, перегнивший отпад вновь вовлекается в круговорот обмена веществ.

На Третьей феноплощадке Башкызылсайского участка почему-то на память пришли горы Сары-Челекского заповедника. Осадков там выпадает больше, испарение в силу погодных и почвенных причин ниже, и это благоприятно сказывается на растительности. Высотная поясность здесь несколько отличается от той, что встречается в Башкызылсае. Склоны в Сары-Челеке покрыты богатыми широколиственными лесами; кое-где в лесном сумраке встречаются темно-зеленые кроны елей и пихт. Чуть повыше хвойные деревья уже преобладают, хотя и не выходят на освещенные склоны. В среднегорном лесном поясе солнцепечные склоны заняты кустарниковыми зарослями из шиповников, боярышников, таволги, абелии, жимолостей, особенно обильна здесь экзохорда-карамарт. Луга в среднегорье представлены высокотравьем. Чуть выше, на границе с высокогорьем, луга составлены из среднетравья: герань, купальница, осока, манжетка, лук, а на вершинах Музтор и Каратоко встречается реденькое низкотравье: мятлик, осока, лук, астрагал, горец...

Плоды боярышника Королькова весьма уважают медведи. Фото Е. И. Соина.

Приезжие ботаники всегда удивляются: Сары-Челек - форпост севера, по характеру растительности обнаруживается сходство с Заилийским или Джунгарским Алатау. В различных горных системах климат с набором высоты изменяется по-разному, что в итоге дает резко отличные схемы высотной поясности. Исследователи уже давно пришли к выводу, что единой схемы высотной поясности быть не может даже в пределах одного горного региона, например гор Средней Азии.

Заметны и фенологические различия по высотным поясам. В низкогорье начинают зеленеть склоны, в высокогорье зима еще белеет нетронутыми снегами, и таяние на вершинах начинается через полтора-два месяца. Последние "языки" снега сходят на трехтысячниках - на Каратоко (в Сары-Челеке) к началу - середине июля, на Кызылнуре (в Башкызылсае) - к середине июня. Соответственно и развитие растительности отстает. В первую половину вегетации зацветание леонтицы-гимноспермиума на каждые сто метров высоты запаздывает на четыре-пять суток, но в середине лета разница уменьшается, и высотный фенологический градиент в зацветании душицы или зизифоры составляет от полутора до двух суток, что дает при разнице высот, например, в тысячу метров шестнадцать - девятнадцать суток запаздывания. Осень начинается раньше в высокогорье, но такой раскачки, как весной, по высотному профилю не наблюдается: листья рябины у верхнего предела ее произрастания начинают желтеть в последней пятидневке августа (иногда в начале сентября), а в среднегорье начало желтения растягивается на первую декаду сентября и фенологический градиент составляет полсуток - сутки. Природой ежегодно на развитие растительности отпускается в высокогорье в два - два с половиной раза меньше времени, чем в среднегорье. Но в среднегорье львиную долю теплого, бесснежного периода забирает летне-осенняя засуха, когда для многих растений наступает пора дискомфорта, а некоторые вообще усыхают. Продолжительность активной вегетации сказывается на темпах сезонного развития - как в высокогорье, так и в предгорьях развитие растительности форсируется: внизу из-за засухи, ограничивающей комфортное время, в высокогорье - из-за краткости теплого периода.

Вот в такую горячую для природы пору, когда все на глазах растет, дышит, цветет, и выехали мы на высотный профиль Башкызылсайского участка, имея целью достичь к вечеру заброшенной штольни в верховьях Сарытопраксая.

Передвижение по территории заповедника - это не экскурсионная поездка, в пути нужно отмечать встречи крупных животных: зверей и птиц, их следы, собирать в особые пакетики экскременты хищных зверей и погадки^* хищных птиц. По маршруту заложены пробные площадки, на которых проводятся работы в соответствии с заранее намеченными программой и календарным планом.

^* (Погадки - неперевариваемые остатки пищи (шерсть, косточки), отрыгиваемые хищными птицами.)

К полудню мы добрались до урочища Чароха. Наскоро перекусив, приступили к работе на двух пробных площадках. Я описывал растительность, лаборант Шерали Муминов срезал под корень травостой на укосных делянках, взвешивал по отдельным видам, складывал в пакетики. После сушки пакетики нужно взвешивать вновь. В Чароха в эти дни началось цветение боярышника и шиповника, зверобоя и астрагала. Здесь немного выше, чем у полевой базы, и растения в своем развитии должны запаздывать на несколько дней. Но сухой, щебенистый грунт, освещенность склонов влияют ускоряюще. В этих причинах на каждой пробной площадке необходимо разбираться.

В верховья Сарытопраксая добрались, когда солнце клонилось к закату. Обилие встреч животных (лисицы, кабаны, кеклики, грифы), следов зверей (волки, медведи, горные козлы, барсуки) - в голове все не удержишь, поэтому на каждую встречу нужно делать запись, отметку в карточке или полевом дневнике. После взятия образцов почвы в металлические стаканчики с глубины (ручной почвенный бур лежит под арчой - пришлось попотеть, ввинчивая его в грунт) для последующего определения влажности почвы мы с лаборантом поднялись к временному метеопункту, устанавливаемому после схода снега на весь теплый период. Недельный термограф работал, бесстрастно тикал часовой механизм, перо вычерчивало на ленте непрерывную кривую температуры воздуха. Сменили ленту термографа. До вечера успели отработать еще две пробные площадки: описание растительности, укосы, взвешивание, взятие образцов почвы...

Все эти работы и масса других составляют основу для "Летописи природы" - главной научно-исследовательской темы в заповедниках. Казалось бы, чего проще: фиксируй, записывай все встречи, все факты - и в этом вся заповедная наука! Это и верно, и не совсем. Чем больше зарегистрировано фактов, тем легче путь к обобщениям, к выявлению закономерностей, составляющих суть всякой науки. С другой стороны, есть и в "Летописи природы" узловые вопросы и направления, которые разрабатываются в первую очередь, к которым привязываются остальные направления: продуктивность растительности, учеты численности животных - от головастиков земноводных до таких крупных зверей, как медведь, снежный барс. Связующее значение имеют исследования по сезонной жизни растений и животных - тут применяется арсенал методических приемов, взятых из фенологии. Важно учесть всевозможные отклонения, так называемые аномалии: прошел сель, самый значительный за сорок лет, - как он повлиял на жизнь животных; высокая численность мышевидных - почему их стало много?..

Как лучше и быстрее выполнить работу, каким маршрутом пойти, чтобы охватить побольше пробных площадок, - такие мысли обычно приходят, когда, закончив дневные работы, сидишь у костра, готовишь немудреный ужин. Внизу говорит ручей, темными силуэтами выстаиваются после тяжелой работы кони. Где-то в ночи кричит перепел.

Много людей - много шуток и веселья. Да и повод на этот раз для веселья был - двенадцать всадников ехали на окладную охоту на волков. Бодрому настроению способствовала майская погода: стояли теплые дни, короткие дожди перемежались ясной погодой. Все цвело, зеленело, росло.

Целый месяц охотовед заповедника Анатолий Данилович Погребняк выслеживал волков, наконец, определил, в каком месте находится логово, установил тросовые петли на лазах, рысью слетал на полевую базу за тремя катушками шнура с флажками, обтянул ими гектаров десять лесистого сая и принялся раскапывать нору-логово. Легко перечислить все работы, - а на них ушла добрая неделя. Это и послужило поводом для веселья: ну какой уважающий себя волк будет неделю высиживать на одном месте, ждать, когда приедут охотники и прихлопнут его?! К тому же одна волчица-матка попалась в петлю, и каждый день в окладе у логова копошились два-три человека: занимались земляными работами на склоне крутизной пятьдесят градусов.

Волки оборудуют себе логова в брошенных барсучьях норах, расширяя и углубляя их, каждый год меняют места. Волки - заботливые родители, логово тяп-ляп не делают. Вот и сейчас, углубившись в косогор на пять метров и прощупав прутом продолжение еще на два метра, Данилыч со злостью и в присущей только ему манере возопил: "Да пускай дядя Ваня Сопливый землю роет, а я головой поработаю, придумаю, как добыть волчат!"

Волчата изголодались без матери, то и дело высовывались из норы, но ухватить не удавалось ни одного шустрика. Все гениальное просто! И здесь способ отлова придумали на удивление простой. У входа в раскопанную нору насторожили три капканчика, на гибкий металлический прут укрепили кусочек мяса, просунули его в нору, дождались контакта, полегоньку потянули упирающего, урчащего волчонка. Есть второй контакт - капканчик чакнул, и волчонок завизжал. Казалось, за полчаса работа будет закончена, но, окрыленные успехом, охотники потеряли бдительность, и мясо сползло. Волчата разделались с куском тут же, у входа в нору, слышно было злобное рычание. Мяса больше не оставалось. Не долго думая, один из охотников трахнул живую добычу о пенек, топориком искромсал тушку и вновь отправил кусок свежатины братцам-однопометникам. Дело пошло прежним порядком: в нору вводилась приманка, упирающегося звереныша вытягивали на настороженный капканчик, "чак" - и можно класть добычу в мешок. Из семи два последних волчонка оказались на редкость пугливыми - стоило их извлечь на белый свет, как они бросали приманку и скрывались в норе. Провозившись с ними вечер и утро следующего дня, решили их задымить. Костер горел полчаса, потом положили сырую корягу. Убедившись, что в норе не осталось живности, огонь ликвидировали. Насмотревшись за свою жизнь на волчий разбой, на разодранных косуль, лошадей (бывали и медведи), охотники оправдывали любую жестокость по отношению даже к зверенышам.

Волчата удивительно похожи друг на друга. Ушки торчком, головы, обещающие стать лобастыми, налитые синью глаза (у взрослых зверей цвет радужной оболочки чаще всего карий), близоруко обозревающие мир, - по-видимому, у двухмесячных волчат зрение еще не окрепло. И вонь до омерзения: псина, помноженная стократно! Забегая вперед, скажу, что волчат с великим трудом удалось пристроить в зоопарк.

Приближающуюся охотничью кавалькаду встретил охотовед. Как на грех из кустов выскочила косуля, стрелой полетела на линию флажков, грудью, как спортсмен на финише, взяла шпагат с укрепленными кусочками материи. Это вызвало новый приступ веселья: "Косули балуются с флажками, а охотовед надеется, что волки тряпок боятся". Данилыч отрезал: "Сегодня утром видел волков внутри оклада".

Стрелки быстро распределились на линии, загонщики спустились в сай. Придя на указанное мне место, я стал выбирать удобную засидку с широким обзором. Сзади тянулась линия флажков. Неожиданно (во всяком случае для меня) сверху слева грохнул выстрел, и в полусотне метров выскочил волк-подранок, рыжий, величиной с доброго теленка. Толком не выделив, нажал на спуск - безнадежно промазал. Волк бросился вверх, наскочил на линию флажков, затормозил передними и задними ногами, развернулся и кинулся вниз на далекую линию загонщиков. Стрелять на такой дистанции нет смысла, к тому же у меня было твердое мнение, что волк вот-вот упадет - на шее расползалось кровавое пятно. Я все же выстрелил вдогонку. Заряд взрыхлил землю сбоку бегущего зверя, но одна картечина срикошетила по волку (это выяснилось при разделке туши). Хищник рухнул и по инерции сделал еще десяток кувырков. Пока мы с подбежавшим удачливым стрелком - это был метеонаблюдатель Исмат Аралов - подходили со всеми предосторожностями к зверю: не потребуется ли еще выстрел, с противоположного склона закричали: "Выше вас волк!" Но того зверя мы даже не увидели: он ушел за линию флажков.

Вот так - смешки-шуточки! Волки выжидали в окладе целую неделю, голодали (желудок и кишечник отстрелянного хищника был пуст), и даже смертельно раненный зверь, которому, можно сказать, на все наплевать, испугался, повернул от флажков в сай-ловушку.

"Чудны твои дела, о господи, - бормотал охотовед, прилаживая сорокакилограммовую тушу волка на седло. Под господом богом в данном случае он подразумевал природу в целом. - Глупая косуля не боится флажков; ум и приспособленность волка восхваляют и ученые и охотники, а его можно парализовать разноцветными клочками - отходами швейной фабрики".

Конь косил глазом, нервно перебирал ногами, принимая на себя необычный груз.