Зимние заботы

За границы зимы метеорологи принимают устойчивый переход средних суточных температур через 0 °С, фенологи - прекращение, а ранней весной начало вегетации некоторых холодостойких трав, деревьев и кустарников. В среднегорье Башкызылсая зима начинается поздно - снежный покров в иные годы не устанавливается до конца декабря. Средняя дата установления снежного покрова за 20 лет наблюдений на метеостанции, расположенной на высоте 1200 м над уровнем моря, приходится на середину декабря. В отличие от теплого периода, когда погода соседних районов может существенно разниться, зимой одинаковыми изменениями погоды охвачены одновременно значительные территории и по горизонтали, и по вертикали: на равнине идут дожди, вершины дальних хребтов отбеливаются свежим снегом. Припудренные снегом вершины долго белеют над лежащими ниже бурыми склонами.

В Сары-Челеке зима спускается с вершин ступенями: в середине ноября снег ложится на Сары-Челекском плато (1900 м над уровнем моря), в конце ноября - в Верхнем Кечкиле, Чоголойчате (1600-1800 м), и наконец в декабре зима полностью укрывает горы снежным покрывалом. В Башкызылсае склоны в среднегорье (1100-2500 м) могут до конца ноября оставаться бурыми и ждать снега.

В Башкызылсае зима продолжительное время борется с осенью. Бывает, еще в середине ноября выпадет глубокий снег, ударят морозы, и такая суровая зимняя погода простоит две-три недели. Но постепенно становится теплее, снег сходит с солнцепечных склонов, и прочное тепло держится до середины января. В Сары-Челеке зима стабильнее. Холода, вначале ночью, а потом и днем, наращивают силу; начинаются крепкие морозы, зима закрепляет свою власть обильными снегопадами, и никакие оттепели в декабре и в январе не повернут вспять ее победного шествия.

Зимой циркуляция воздушных масс над Средней Азией бурная: холодные массы воздуха, прорывающиеся из Арктики, сталкиваются с теплыми и влажными массами из Средиземноморья, образуются циклоны, в результате часто и обильно выпадают осадки - дожди и снег. Резкое понижение температуры зимой в среднегорье и особенно в высокогорье связано с уменьшением солнечной радиации, высокой отражательной способностью снежного покрова и выхолаживанием земной поверхности.

Зима в среднегорье Башкызылсая мягкая - ночью подмораживает, днем от тепла размягчается почва, оттаивает лед на лужах - и "пестрая" - снег быстро сходит на солнцепечных склонах, удерживается и накапливается на затененных.

В конце зимнего сезона такое же непостоянство термического режима, что и в начале. В Сары-Челеке, где зима проявляется по-настоящему, ее продолжительность составляет 60-75 дней, минимальные температуры достигают - 18... -26 °С, мощность снежного покрова после снегопадов 70-100 см, сумма отрицательных температур за зиму 500-1000 °С, доля пасмурных дней - более 50%. На том же высотном уровне в Башкызылсае сумма отрицательных температур, даже в зимы с длительными холодами, не превышает 300 °С. В Сары-Челеке самый холодный месяц январь, в Башкызылсае - может быть и январь и февраль.

Зимой в ясную погоду, и ночью и днем, ветер дует с гор. Перед снегопадом тучи наносит ветер только с запада, а в непогоду ветер крутит-вертит, часто меняя направление. Если же подул ветер с вершин - жди ясной погоды. Предсказать, будет ли ясно или пасмурно, можно по изменению атмосферного давления. Оно же влияет на поведение дыма из трубы или от костра - в преддверии ненастья дым стелется по земле, мечется по сторонам. В ясную погоду ночью подмораживает, а если ночь теплая, - погода может ухудшиться. Как и в другие сезоны, ухудшению погоды зимой обычно предшествует появление на небосводе перистых облаков, которые сменяются тяжелыми тучами, несущими осадки.

В высокогорье, начиная с высот 2600-2800 м, зима - самый продолжительный сезон: она длится 150-170 дней, а в альпийском поясе, выше 3000 м, - до 200 дней. Постоянный снежный покров устанавливается здесь в конце октября, а интенсивное снеготаяние начинается только в апреле - мае. На затененных склонах слой снега более мощный, температуры падают ниже, а период с морозами длится дольше, чем на склонах южной экспозиции. Эти различия сильно сказываются на зимней жизни природы. Оттепели в высокогорье редки, поэтому снег не сходит даже с солнцепечных склонов - всюду господствует зимний ландшафт.

Альпийский пояс, июль. Фото А. Г. Николаевского.

Питание рек зимой происходит за счет грунтовых вод, поэтому водотоки минимальные. В реке Башкызылсай расход воды в январе составляет примерно 0,5 м³/с (для сравнения - в период половодья через створ гидрометрического пункта может протекать в 50 раз больше). В реке Ходжаате, по которой сбрасывается вода из озер Сары-Челек и Кылаколь, колебания уровня между зимой и летом не столь значительны. При морозах в начальный период зимы реки вспучиваются ото льда, образующего рыхлый слой на дне, медленно текущего салом в воде. Тихие заводи схватываются толстой броней. Но при очередной оттепели лед рушится, оставляя забереги и непрочные перемычки, висящие в полуметре - метре над водой. Чтобы перейти вброд на лошади речушку, тщательно выбираешь подходы. На посещаемых бродах загодя в начале зимы выкладываются прочные ломики для скалывания льда.

Растительность в этот период находится в состоянии покоя. Покой относительный, потому что в клетках растений своим чередом идут физиологические процессы. У трав, вегетировавших осенью, под снегом прячутся розетки бледно-зеленых листьев. Как только сойдет снег, они возобновят вегетацию. Древесная растительность сильно страдает от снеголомов, которые могут быть как поздней осенью при ранних обильных снегопадах, когда еще не успеет опасть листва, так и в конце зимы в период самых обильных снегопадов. В Сары-Челеке в ореховых лесах плодовые деревья гибнут не от естественной дряхлости, а от снеголомов. Летом древоразрушающие грибы делают свою черную работу, зимой обильные снегопады завершают ее - мокрый снег, облепляя стволы и ветви, многотонной массой давит на крону, ломает обреченные деревья. Рухнул мощный ствол грецкого ореха, глянешь на излом - на три четверти заполнен гнилью. Пытаясь облагородить плодовые дички, местные лесхозы в свое время широко развернули работы по прививке их культурными сортами. От этой дорогостоящей работы пришлось отказаться: обильные снегопады рушили "культурную" крону, оставляя на жалкое прозябание голые стволики подвоев. Снеголомам подвержены деревья с хрупкой древесиной - грецкий орех, тополь, ясень.

В конце зимы, когда на затененных склонах накапливается мощный слой снега, а сам снег теряет способность к сцеплению, начинают сходить снежные лавины. Вместе с камнями, травой и верхним слоем почвы лавины увлекают толстые, двадцатиметровые стволы ели и арчи, оказавшиеся на пути. Лавины ежегодно сходят по одним и тем же ложбинам и саям^*, поэтому еловый лес в Сары-Челеке располагается на склонах в виде вытянутых сверху вниз лент. В снежные зимы лавины сходят и со склонов южной экспозиции. В одну из зим в глухом ущелье Терексая шумно встретились две лавины со склонов противоположной экспозиции, забили русло сая камнями и плотным снегом, речка остановила свое бурное течение, образовала озерцо. Высоко на склоне, найдя мягкий снег, вода проточила новое русло и лишь летом вернулась в прежнее, оставив щель-промоину в сыпучей щебенке на стометровой высоте.

^* (Сай - всякое понижение, имеющее сток (лог, лощина, долина).)

Зима - трудное время для животных. На конец зимы приходится наибольшая гибель кабанов, косуль, благородных оленей, кекликов, уларов от бескормицы в пору глубокоснежья. Жизнь беспозвоночных, пресмыкающихся и земноводных подавлена. Медведь, барсук, дикобраз, соня ложатся в норы, берлоги, находят себе укромные убежища. Зимний сон у барсука и дикобраза прерывается оттепелями. У сурков и сусликов зимний сон - продолжение летнего, и длится он в целом до восьми-девяти месяцев. Физиологические процессы и расход подкожных запасов у зимоспящих животных сведены почти к нулю. Установлено, что жировые запасы расходуются в основном в тяжелый для зверей ранневесенний период, а также на выкармливание детенышей, которые рождаются в норе-берлоге в середине или в конце зимы. Другие виды зверей ведут активную жизнь: в начале зимы продолжается гон у сибирского горного козла - киика, с середины зимы вступают в гон хищники - волки и лисицы.

Пернатое население может избежать суровой зимы, откочевывая на подгорную равнину или отлетая в теплые края. Зимой в среднегорье нередко встретишь "гостей" из Сибири - стайками кормятся темнозобые дрозды, юрки, зяблики, серые вороны, некоторые виды куликов - и из высокогорья - это синие птицы, рогатые жаворонки, горихвостки, хищные птицы. Но нет многочисленных летом насекомоядных птиц. Идешь по узкой пойме горного ручья - дважды поднимется на крыло с большой неохотой дупель, кормящийся на песчаных наносах, но порою, осмелев, так затаивается, что пройдешь рядом, а он выдерживает, провожает тебя взглядом. На обнаженных пригревах сотнями скапливаются кеклики: здесь добывание пищи облегчено и можно вовремя заметить хищника. В зимних местообитаниях кеклика постоянно держатся беркуты, тетеревятники, в скалах прячутся, выжидают лисицы и куницы. К концу зимы наблюдается оживление птиц - в ясном небе играют вороны, далеко разносится звонкий свист синиц и барабанная дробь дятла, прилежно выводят красивую, несложную мелодию дрозды.

Низкие плотные тучи обложили долину Ходжааты - главной реки Сары-Челекского заповедника. Снег валил без перерыва трое суток. Укутаны пышным покрывалом склоны, прогнулись от пушистой тяжести ветви кустарников. И как-то неожиданно с ночного неба проглянули крупные частые звезды, прояснилось, и к утру приударил морозец. На ранней зорьке резко обозначились густые клубы тумана над горной речкой. Кое-где у торчащих из воды камней и у кромки берега наросли ледяные забереги.

Река Ходжаата. Фото А. Г. Николаевского.

Зимой всякая живность в горах прячется по кустарникам на солнцепечных склонах, жмется поближе к речке. Побежали от воды следы, у воды же и кончились - это прогулялась по берегу норка, акклиматизированный в заповеднике в давние годы зверек. А вот в снегу продавлен глубокий ров, заканчивается он чернеющими в снегу пороями - это кормились кабаны, изрядно перерыв мягкую вблизи родника землю. Поверх кабаньих следов-копытец мелкие отпечатки когтистых лап - это лисица, экономя силы, в глубинку не идет, предпочитает след, набитый кабанами. Со скалы, нависшей над самой водой, сорвалась пичуга с красными крыльями - альпийский житель краснокрылый стенолаз пережидает трудную зимнюю пору в орешнике у речки. С прибрежного мелководья грузно поднялся, зачастив крыльями, селезень кряквы. И почти одновременно с ним взмыла, описав дугу, и скрылась пара куликов. И утки, и кулики, прилетевшие на зимовку с севера, облюбовали места по-над речкой, нашли здесь свой скудный зимний прокорм. Пенные гребни текущей воды пропорола бурая оляпка - шустрая птичка с задорно торчащим хвостиком. Кажется, ей одной зима нипочем: юрко погрузившись в глубину, оляпка бежит по самому дну речки, выискивая, чем бы поживиться.

Долина Ходжааты у южной границы Сары-Челекского заповедника. Фото А. Г. Николаевского.

Снег - словно раскрытая книга жизни. На неглубоком заносе под кронами ореха бисером нанизаны следы ласки - грозы мышей и крыс; сдвоенную стежку отпечатал заяц; глубоко, едва не до самой земли взрезал снег тонкий след косули. Со склона к самой воде спустились могучие красавицы-ели, причудливо опушенные недавним снегопадом. У самого комля одной из елей Шренка под низко нависающей кроной кабан устроил себе лежку - углубление с подстилкой. Высокие борта лежки не тронул иней, они еще хранят тепло - выходит, кабан оставил свое убежище совсем недавно. Чуть в стороне громадный побуревший череп кабана. Видать, не повезло ему в одну из прошлых суровых зим, доконал зверя голод. До костей обработали его вороны, грифы, мыши и прочие "санитары". Но приглянулась эта лежка другому кабану, и он не погнушался устроиться на отдых в двух шагах от черепа неудачливого собрата.

Все выше взбирается по небосводу солнце, заметно повеяло дневным теплом. Лес наполнился легким шумом - это с ветвей осыпался снежный груз. Пройдет час-другой, и кроны деревьев и кустарников лишатся своей недолговечной зимней красы.

Солнце коснулось скалистых гребней Карангитуна. Короткий зимний день близился к концу. На солнцепечном склоне, где днем кормился, а потом отдыхал выводок кабанов, стало холодно. Кабанята нетерпеливо повизгивали. Взрослая кабаниха встала, встряхнулась и неторопливо затрусила вниз. Взметая снежную пыль, то обгоняя матку, то отбегая в сторону, нестройной гурьбой двинулись за ней сеголетки-кабанята. Перебежав через обледеневший ручей, выводок забрел в заросли алычи и боярышника. Заработали длинные рыльца зверей, полетел в стороны снег, промерзшие косточки алычи и боярышника захрустели на зубах. Немного покормившись, кабаниха повела выводок на дальний склон, где в мягкой почве можно было отрыть корешки и луковицы.

Тропа вела по неглубокой ложбине. Вдруг кабаниха остановилась и тревожно втянула в себя воздух: в этом месте ее всегда охватывало беспокойство. Было непонятно, почему на поляне в обилии рассыпаны корма, почему между деревьями натянута сетка, остро отдающая ржавчиной. Этого запаха кабаниха не боялась, но ее страшил запах человека, всегда связанный с металлом. Каждый раз матка уводила выводок прочь от металлической сетки.

Темное пятно отделилось от изгороди. Это был старый секач, с которым выводок изредка встречался в лесу. При встречах, если кабанята попадали секачу под ноги, он свирепо отбрасывал их своим удлиненным рылом. В пасти у кабана сейчас был початок кукурузы. Многоопытный секач вытаскивал початки по одному и поедал их вне загородки. Смачный хруст на зубах кабана, вид и запах лежащего так близко корма прогнал остатки страха, и кабаниха направилась к изгороди. Кабанята последовали за ней, но два из них остались рядом с секачом, в надежде что им перепадет от него. На ходу хватая початки, выводок рассыпался по ловушке. Растаскивая самую большую кучку, звери сбили палочки-насторожки, обрушили бревнышко. И в этот момент с грохотом упала опадная дверь, наглухо закрыв выход из ловушки. Кабаны встревожились. Круг за кругом выводок обегает сетчатый забор в поисках выхода. Матка, разогнавшись, прыгает, но упругая двойная сетка отбрасывает тяжелое тело.

Услышав грохот, секач, бывший за изгородью, опрометью кинулся прочь. За ним побежали и два кабаненка. Отбежав немного, постояли, напряженно вслушиваясь, и вернулись. Кабаниха пыталась подрыть под дверью, но, наткнувшись на камень, ушла в другой угол. Понемногу волнение улеглось, кабанята съели оставшуюся кукурузу и, сгрудившись в дальнем от двери углу, легли в снег.

Кабаниха бродила вдоль сетки, несколько раз принималась рыть - везде был камень. По ту сторону сетки за ней неотступно следовали два кабаненка, оставшиеся на воле. Длинна зимняя ночь, но вот свет луны стал меркнуть, тени от деревьев растворились, и занялся зыбкий зимний рассвет. Впервые кабаны встречали день не в укромной лежке, а в этом странном месте, откуда невозможно уйти.

Взошло солнце. Проснулся ореховый лес, небогатый жизнью в зимнюю пору. Вдруг в морозном воздухе раздался скрип снега. Кабаниха насторожилась, втянула в себя воздух, ухнула и засуетилась. Скрип приближался - это к ловушке шел человек. Зверь метнулся в одну сторону, затем в другую - сеть неумолимо отбрасывала его назад. Толкаясь, заметались в ловушке кабанята. Два бывших снаружи зверя кинулись прочь и скрылись.

Человек поднимался по тропке, проваливаясь в снег. Заметив движение в ловушке, удовлетворенно хмыкнул. Подойдя к ловушке, пересчитал метавшихся в ней животных, проверил прочность запора, укоризненно что-то сказал кидавшейся на него через сетку кабанихе и поспешил обратно. Часа через полтора лес наполнился грохотом. Трактор развернулся у ловушки, тракторист приглушил двигатель, и несколько человек принялись разгружать с саней клетку.

Подставлена переносная клетка, крючком поднята опадная дверь, и люди, оцепив ловушку, стали выпугивать зверей в клетку. С налитыми кровью глазами, с поднятой щетиной и окровавленными пятачками кабаны смело таранили сеть, стремясь высвободиться. Звери тяжело дышали, от них шел пар, шерсть намокла, но они продолжали кидаться на сеть. Матка, а за ней и кабанята кинулись к выходу, надеясь прорваться, но просчитались: дверка задвинулась, и звери оказались в тесной клетке. Люди подволокли клетку к саням и втянули ее наверх.

Взревел мотор, и трактор, взметая снежную пыль, двинулся вниз по только что проложенной колее. Кабаны забились в угол клетки, тупо уставились на бесконечно вращающиеся гусеницы. Последний раз видят звери свою родину, они сменят еще несколько видов транспорта, прежде чем их выпустят в новых местах.

В лесу снова тихо. Лишь смятый, истоптанный снег да пятна крови говорят о лесной драме...

Сары-Челекский заповедник - это царство кабанов. И обилие этих копытных поддерживается богатством кормовой базы. Зимой и весной кабаны как-то перебиваются с травы на корешки и луковицы, часть зверей мигрирует вниз, но по мере созревания алычи, яблок, а чуть позже и орехов численность их возрастает. Из года в год увеличивается вред, наносимый кабанами растительности. В Сары-Челеке уже не встретишь ячменевых лугов, проблемой стала заготовка сена для лошадей, поскольку кабаны настроены рыть в первую очередь на сенокосных участках. Сказать, что в Сары-Челеке природа находится в равновесии (а этот "вывод" встречается в заметках и статьях), - значит погрешить против правды. Нет здесь крупных хищников, некому регулировать численность кабана. Вот и приходится человеку вмешиваться в ход природных процессов, что в общем-то для заповедника ненормально.

- Так сколько же кекликов в Кушкутане?

- Тысячи две.

- Нужна точная цифра.

- Да как их сосчитаешь?! Со всего склона обрушиваются лавиной...

Такой разговор состоялся в конце декабря, когда надо было подводить итоги учетов численности кекликов на зимовках. Посланные в Кушкутан лаборант и лесник, надо признаться, не справились с работой. Теперь зимующих птиц требовалось пересчитать заново.

Со второй половины осени и до начала весенней миграции правобережные склоны Нижнего Башкызылсая оккупируют шумные сборища кекликов. Вернее, подкочевывают стайки-выводки в десять - двадцать пять особей, затем всякие родственные связи, теряются, птицы перемешиваются, и отдельные "компании" могут состоять и из двух сотен и из двух особей. Кеклик, или каменная куропатка, ростом чуть больше серой куропатки, окраску имеет пепельно-серую, и на этом фоне резко выделяются черные и белые полосы, алеют красноватые клюв и цевка. Как и все куриные (кеклик относится к семейству фазановых), эта птица, шумная в полете, горластая в компании себе подобных, предпочитает передвигаться пешком, особенно если требуется переместиться вверх по склону.

Добравшись утром до Кушкутана, мы поднялись по извивающейся серпантином тропке и, распределившись через семьдесят - сто метров, взяли весь склон "в клещи". Склоны в Кушкутане малопротяженные - четырех-пяти учетчиков вполне достаточно. Хмурый с утра день повеселел, выглянуло солнце, принялось обтачивать на солнцепеках клочья снега, выпавшего неделю назад. Буреет на склонах трава, высохшая еще летом, темными пятнами выделяются заросли кустарников, ярко и сочно красуются вечнозеленые арчи-можжевельники и скалы, покрытые мхом, который зеленеет с поздней осени до середины весны. Но перевалив гребень, окажешься на затененном склоне в царстве зимы - глубокий, не тающий с ноября снег, из которого торчат верхушки ветвей кустиков, а в глубоком ущелье - скованный льдом ручей.

На перегибы склона, как договорились, выходим одновременно. Впереди столпотворение: ближние кеклики взлетели, дальние - побежали в гору, некоторые стоят в нерешительности - прятаться или убегать. Хлопанье крыльев, тревожные крики, - и вот даже невозмутимые дрозды и дубоносы поднялись стайкой и перелетели в арчовник на затененный склон. Повсюду следы пребывания кекликов - снег испещрен "тройчатками" лапок, зеленеющие ростки и приземистые розетки трав, притаившиеся под защитой камней и кустов миндаля, исклеваны. Выбито в пыль сухое место под козырьком скалы - здесь кеклики устроили ночевку, сгрудившись, сберегая тепло. Крик кеклика отвлек от разглядывания ночевки - на дальнем склоне тетеревятник спланировал на зазевавшуюся птицу, схватил ее цепкими лапами и понес. Вот она, удача! Но из-под скалы выскочила лисица, галопом устремилась за пернатым хищником, с трудом одолевающим крутой склон с тяжелой добычей, подпрыгнула. Ястреб от неожиданности выпустил истошно вопящего кеклика, тот беспорядочно заработал крыльями, в одном прыжке от рыжей хищницы набрал скорость и был таков. В бинокль было видно, как "переживала" неудачу лисица: пробежала еще метров десять, остановилась и недоуменно провожала взглядом летящую птицу, еще не веря в случившееся. Но, видно, не всегда так благосклонна судьба к кекликам. В двух местах под кустами миндаля валяются дымчатые перья - угадай здесь, здоровую ли птицу изловчилась поймать лисица или беркут добрал отощавшего от болезни кеклика! Вон он неторопливо барражирует над склонами, волнами сея тревогу среди кормящихся под ним птиц.

Сведения о питании хищников зоологи черпают, занимаясь сугубо прозаическим делом: разбирая их помет. Встречавшиеся экскременты лисицы и каменной куницы содержали остатки кекликов - косточки и стержни перьев.

Считать кекликов действительно оказалось делом трудным. Кеклики, вспугнутые вблизи, своим тревожным криком поднимают в воздух птиц, которые еще не замечают опасности; часть птиц улетает на дальний склон, учеты на котором планируется провести только на следующий день, часть улетает на затененный и покрытый снегом левобережный склон - переждать и возвратиться, и лишь малая часть "соблюдает методику учета" - пересчитанные птицы поднимаются на крыло и перелетают к нам в тыл. Нужно вводить поправку в учетные данные, поправку на поправку! Как обычно, манипулируя с дикой природой, получить абсолютно точные данные нельзя - все относительно, ориентировочно. От таких в общем-то невеселых дум отвлекает посторонний, "некекличий" шум - из зарослей кустов выскочили две косули. Не разобравшись (как всегда!), откуда исходит тревога, косули бросились вниз по склону, параллельно линии учетчиков: громадные прыжки, грациозно поднятые головы, мелькающие "зеркальца" коротких хвостов - миг, и быстрых копытных нет. Но вот на дальнем склоне они показались вновь - косули приостановились у арчи и только здесь решились осмотреться. Опасности вроде бы и нет, бежать сломя голову не требуется. На глаз прикинул дистанцию убегания - метров четыреста.

Склон суживался горбатым мыском к устью Сахтагонсая, последние кеклики, выставляя себя для учета, нехотя поднимались в воздух. Все учетчики сошлись на тропинке, проверили записи, подвели итоги (всего восемьсот семьдесят птиц) и после короткого отдыха двинулись на следующий склон.

Тахтаходжа - ближнее к полевой базе урочище. Зимой расстояние много значит: идти ли в короткий зимний день по снегу три-пять километров, чтобы добраться до пункта наблюдения, или десять километров. Выберешь, конечно, поближе, если, к тому же, звери и в том и в другом месте непуганы и активны днем. Преодолев пойменное глубокоснежье Тахтаходжасая, где тропа едва просматривалась, я выбрался с трудом на плоский гребень, прикрытый снегом, заросший редкими светло-зелеными арчами и кустиками шиповника с сохранившимися черными, несъедобными и для животных плодами. Низкая облачность, снежные сугробы скрадывали пространство, расстояние определять в такую погоду затруднительно. Биноклем "ощупал" ближние склоны. На плоской седловине, где, я знал, был заложен искусственный солонец, заметил движение. Пригляделся. Шесть волков вольготно разметались на снегу - три "старика" отдыхали, три молодых иногда затевали ленивую игру. Вот взрослый зверь подошел к другому, попытался обнюхать, в ответ лежащий зверь ощерил клыки. В это же время два молодых образовали клубок, откатились вниз по склону на десяток метров.

Захватывающее зрелище: шесть зверей сразу и вдобавок днем! Но видимость была неподходящая, и я попытался приблизиться к волчьей дневке. Скрываясь за кустами, наметил ориентир - рослую, раскидистую арчу. От нее до волков - рукой подать. Ветер тянул в мою сторону. Каково же было разочарование, когда, затратив массу сил, соблюдая крайнюю осторожность, я добрался до арчи, выглянул, но волков не увидел. Осмотревшись на месте, обнаружил по следам, что волки уходили спокойно, выстроившись в цепочку и своим излюбленным аллюром - неторопливой рысцой. Не я вспугнул зверей, и дневку волки покинули, имея какие-то свои планы. Частые мочевые точки и другие признаки подтвердили предположение, что самка (а может, было и две самки из шести волков) находилась в гонном состоянии. В такое время волки беспокойны, постоянно в движении, мало времени уделяют добыванию пищи, и на какой-то короткий период пара взрослых отделяется от молодых, точнее, изгоняет их.

Солнцепечный склон, покрытый миндалем, в пятнах, лишенных снега, был весь в волчьих следах различной свежести - от только что натоптанных до недельной давности. Но не меньше на склонах было и кабаньих следов - вот прошел выводок, на ходу перерыв несколько куртинок ячменя, прячущихся под кустами миндаля, в другом месте прошел секач-одинец, оставивший след чуть ли не с коровье копыто. Наверное, волкам было не до охоты, иначе кабаны покинули бы солнцепечные склоны Тахтаходжи.

Под одинокими арчами кабаны устраивают себе лежки: своим клиновидным рылом зверь отроет в арчовом опаде борозду, умнет ее тяжелым телом, в ямке ему тепло - так создается комфорт на кабаньем уровне. Здешние кабаньи лежки (я просмотрел три из них) поражали своей добротностью, законченностью. Так и кажется, что лежки оборудовал один и тот же кабан, специализирующийся по "постельной" части. Лежки были поглубже обычных, выстланы высохшими злаками - костром и мятликом, вдобавок со стволов арчи было, надергано по пять - десять полосок коры. Подходя к очередной арче, заметил стоящие топориком уши - кабан спал, лишь спина и голова высовывались из логова. Снег хрустел под ногами, но я решил подойти насколько возможно ближе к спящему зверю. Пятьдесят, сорок метров - уши-топорики дрогнули, кабан с живостью вскочил и потрусил прочь. Уже на первых его шагах стало ясно, что зверь хромает. Преодолев мелкий сай, кабан развернулся ко мне боком, я смог его рассмотреть. Зверь передвигался на трех ногах, переднюю правую держал на весу. Вероятно, кабан пострадал от браконьеров или незадачливых охотников: в нескольких километрах отсюда проходила граница военно-охотничьего хозяйства. Военные охотники, привычные к дальнобойности и скорострельности оружия, из примитивных дробовиков, пусть даже штучного производства, зачастую безбожно мажут, упуская подранков.

Рана у кабана затянулась, но кость не срослась. По внешнему виду нельзя было сказать, что зверь страдал от травмы: и упитан, и шерсть с лоском. Видно, кабан стремился побыстрее обрести форму, больше времени уделял кормам, подолгу отлеживался, тщательно обустраивая лежки. Может быть, и лекарственные травы-коренья выискивал. Пока что все складывалось удачно для кабана-хромца: солнцепечный склон не закрыт снегом, ночные морозы не сковывают щебенку, позволяют рыться, волки заняты другими делами. Придет весна, и зверь забудет про свои зимние невзгоды и заботы.

Через пятнадцать минут, уже спускаясь по крутому склону, я наткнулся на другого спящего кабана. Двух-, а может быть, трехлетний вепрь темно-бурой окраски особых усилий для оборудования лежки не прилагал - просто растянулся бревном на пригреве под скалой. Но спал, можно сказать, роскошно: за двадцать метров, что я к нему приблизился, долетал не то храп, не то причмокивание зверя. Каждый полевой работник заповедника - в душе охотник. И поскольку возможности пострелять на заповедной территории весьма ограничены, а надо быть постоянно "в форме", чтобы не промахнуться по внезапно выскочившему волку или бродячей собаке, во всех удобных случаях по ходу дела организуются тренировки. И сейчас я тоже устроил тренаж. Отработав приемы с незаряженным ружьем "кабан слева", "кабан справа", "стрельба на бегу", я приступил к варианту "стрельба по убегающему зверю", для чего прежде всего необходимо было разбудить объект. Я крикнул (да простит мне руководство заповедника нарушение требования о всемерном ограничении фактора беспокойства!), кабан поднял голову и... снова улегся спать. "Может быть, зверь больной и ему совсем не до игрищ?" Зарядив ружье, стал приближаться. Кабан, стряхнув остатки дремы, упруго вскочил, свирепо воззрился на меня. Весь его вид выражал: ходят тут всякие, отдыхать мешают! Зверь без паники, неторопливо развернулся и скрылся за скалой. Через минуту я обнаружил его трусящим рысцой по склону. Судя по его поведению, кабан явно не встречался за свою жизнь ни с военными, ни с какими-либо другими охотниками.

Освещенный солнцем склон огласился тревожными криками кекликов. Стайка шумливых птиц вспорхнула и улетела на соседний склон, несколько птиц беспорядочно удирали вверх по склону. Я направил бинокль - что могло их встревожить? На белеющем клочке снега мелькнула серая фигура - кто-то крадется к кекликам. Фигура оказалась степной кошкой. Не надеясь подобраться к встревоженным птицам, хищник залег под кустом миндаля, решил выждать, пока тревога уляжется. Обшаривая биноклем склон, я обнаружил другую кошку, ростом несколько поменьше, - наверное, детеныш. Он крался выше своей мамаши, в надежде что вспугнутые кеклики сами набегут на ловца. Всякий охотник - человек ли, хищник ли - должен обладать терпением: лежать в засаде несколько часов, и только тогда терпение может вознаградиться удачей. Ни времени, ни терпения понаблюдать за хищниками у меня в тот раз не было, и я не проследил, чем же закончилась охота степных кошек.

Однажды летом на меня, неподвижно сидящего под кустом алычи, в сгущающихся сумерках вышла степная кошка. Ветер тянул от зверька. Остановившись в трех метрах от меня, видя посторонний предмет, он пытался выяснить, что же это такое. Я старался даже не моргать, и минуты три длилась наша дуэль рассматривания. Хищник походил на домашнего кота - такой же "усатый, полосатый", круглая мордашка, но отличала его кургузость, приземистость и какая-то дикость во взгляде. Да, такого не погладишь - вцепится! Так и не выяснив, что за существо находится перед ним, хищник, казалось, с сожалением во взгляде, мягко прыгнул и исчез в сумеречном лесу.

Степная кошка - ночной зверек. Днем его увидеть можно только зимой или поздней осенью. Летом свежие следы кошки, отличающиеся от лисьих тем, что она на ходу когти втягивает, можно увидеть на пыльных и песчаных тропках. В Башкызылсае у границы появились сородичи-конкуренты - одичавшие домашние кошки. Попав "на природу", домашние коты чувствуют себя бездомными. Для дикой кошки скалы, кустарники - родной дом!

Третьи сутки кружила по своему путику волчья стая - от верховьев Овгансая через Сахтагонсай, Гоухонасай, Тахтаходжу и Алычазор. Глубокие снега не позволяли переместиться в высокогорье, вся живность в среднегорье стала сторожкой, копытные близко не подпускали. Матерая волчица решилась взять крупного секача-одинца, ковырявшегося на склоне. Его порои издали чернели среди глубоких снегов, не сходивших в эту морозную зиму и на солнцепечных склонах. Охота была организована по всем правилам: кабану был отрезан путь отступления по пологому склону, наверх в скалы он не пойдет. Но секач развил такую агрессивность, что переярки шарахнулись в сторону от его выпадов. Со стороны можно было лишь гадать, кто же нападает - волки, жмущиеся к кустам, или разъяренный секач, бросающийся от одного хищника к другому. В одиночку - вдвоем с такой добычей волкам не справиться, а от молодежи проку мало. И матерые отступились, куснув раз-другой кабана за шерстистые окорока.

Волчица вывела стаю на гребень Иссыксая. Внизу тишина, на снегу - ни следа. Но опытная волчица чувствовала, что в этом богатом месте и сейчас найдется добыча. Двое прибылых, прячась за скалами и деревьями арчи, зашли с нижней части сая, с наветренной стороны, и залегли за гребнем. Остальные волки как бы нехотя двинулись сверху, принюхиваясь и высматривая. Рев косули внизу послужил сигналом - хищники бросились вниз. Несмотря на глубокий снег, косули могли бы уйти - так стремительны и легки были их прыжки. Но впереди возникли две тени, косули повернули раз, другой, кинулись вверх по склону. В мгновение все было кончено - одна из косуль упала с разорванным на скаку горлом, другая была сбита, катилась метров двадцать и уже больше не поднялась. Волки вначале выхватывали парное мясо кусками, потом, не торопясь, по очереди выедали внутренности. Закатное солнце еще не коснулось дальнего гребня, а хищники, насытившись, оставили добычу, переместились за двести метров под арчу с раскидистой, до самой земли кроной, из-под которой открывался широкий обзор. Снег под зверями уплотнился, подтаял, в просевших лунках волкам было тепло. Однако сытым животным везде тепло, главное в волчьей жизни - корм. На рассвете прибылые спустились к остаткам, нехотя отрывали куски мяса с густой шерстью, глотали его с мелкими костями. Взрослые волки дождались молодых, и стая, растянувшись цепочкой, вышла на свою тропу. На дне сая остались две полусъеденные тушки косуль.

Совещание было коротким. Директор заповедника не скрывал раздражения:

- Хватит ловить на приваде волчьими капканами лисиц. В заповеднике все должно быть нетронутым, и если нам разрешено отловить в порядке регулирования численности несколько волков, то их и нужно ловить, а не лисиц и беркутов, питающихся на падали.

- Не ходят волки на падаль!

- Теплую кровь им подавай!

- Чуют установленные капканы, хотя мы их обрабатываем и маскируем.

Директор поднял руку, голоса смолкли:

- А вы перехитрите зверей. Если бы волк был глупым, его бы давно и без нас уничтожили. Звериной хитрости человек должен противопоставить свой ум, против хищника использовать его же повадки.

В призрачном лунном свете на противоположном берегу сая метнулась какая-то фигура, раздался сдавленный храп. Волки остановились. Это - не кабан, не косуля: дикие звери убегают при малейшей опасности. Соблюдая осторожность, поминутно останавливаясь и принюхиваясь, хищники сделали большое полукружье. Осел, а это был он, бился на короткой привязи.

Все было непонятно: почему осел оказался здесь, вдали от жилья человека, зимой, почему он привязан. Но вот сквозь стойкий и сложный запах домашнего животного, навоза, свежей крови (осел где-то поранился и был выбракован) матерая волчица различила запах металла. И сразу все разъяснилось: человек уже в который раз решил перехитрить волков, выставил свои капканы.

Спешить некуда. Волки уселись в тридцати метрах от мечущегося и храпящего животного. Несмотря на запрещающее рычание волчицы, один из переярков пополз к верной, казалось ему, добыче. Волчица прыгнула - клацнули зубы у горла молодого, неопытного волка, он вернулся, и все опять уселись на одной линии. Хищники долго не двигались с места, меняли позы, и лишь на восходе солнца нехотя поднялись и цепочкой вышли на тропу. Осел был взбудоражен, ему казалось, что волки ушли недалеко и сейчас бросятся из-за ближнего пригорка. Приход человека, который осторожно ступая, кинул вязанку соломы и принес ведро воды, осел встретил протяжными и жалобными воплями.

С приходом ночи волки появились неслышно, хотя осел их и ожидал. Хищники заняли свой пост. Осел быстро ослаб, чаще хрипел, дрожал, переступал, крутился на одном месте. Волки подходили все ближе, и матерая волчица тоже тянулась к столь близкой вожделенной добыче. Казалось, так легко перепрыгнуть линию капканов (а волчица не сомневалась, что железки установлены вокруг осла) и разделаться с добычей. Храп и метания животного только подогревали страсти хищников. Наконец один из них не выдержал и длинно скакнул к горлу осла. Тот моментально развернулся на короткой привязи, и вся стая, кинувшись за ним, пробежала по линии капканов, присыпанных сверху навозом. Сработали три капкана, один из них - от резко вылетевшего из-под копыт осла комка грязи. В двух других оказались волчьи лапы. Попавшиеся в самоловы хищники взвыли, сделали по прыжку, но тяжелые капканы и потаски - присыпанные навозом обрубки дерева - тянули назад. Громыхая по камням металлом, незадачливые хищники устремились вниз, подальше от опасности. Это отрезвило остальных волков. Они оставили осла и скорой рысцой побежали прочь по набитой тропе. Осел поднялся. К старым ранам добавилась еще одна на шее. Но все обошлось, так как напавший волк сорвал только клок кожи с горла.

Первый запал у капканных волков прошел. Попавший передней лапой стал бить капканом по большому камню. При каждом ударе все тело хищника пронзала боль, но он упорно колотил. Потаск безнадежно застрял между каменных глыб. Волк, попавший в капкан задней лапой (нога провалилась в капкан чуть ли не до бедра), уходил от опасного места все дальше и дальше. Он избегал кустов, осыпей, как бы чувствуя, что там может застрять потаск.

От ударов крепко зажатая лапа онемела. Волк взвыл от бессилия и в злости куснул ее - никакой чувствительности. Вначале медленно, потом все быстрее хищник принялся грызть свою бесчувственную лапу. Еще дважды он пытался ее выдернуть, но капкан держал прочно, хотя боли уже не чувствовалось. Волк жалобно тявкнул и принялся вновь грызть лапу. Резкий рывок, и последнее сухожилие лопнуло. Хищник, ковыляя на трех лапах, кинулся мимо шарахнувшегося осла догонять стаю.

Солнце высоко поднялось, когда показались два человека с ружьями наготове. Они кинулись по следам. У брошенного капкана остановились, высвободили огрызок волчьей лапы, укоряя друг друга (надо бы дужки капкана обмотать тряпкой, надо бы поглубже выкопать ямку под капканом, чтобы зверь провалился в капкан по самую лопатку!). Затем вышли на широкий след потаска, проваливаясь в снегу, побрели по нему, разбираясь в прерывистой стежке следов. Вслед им жалобно ревел осел.