Миссионер становится исследователем-путешественником

Первое открытие Ливингстона - озеро Нгами

Еще в Капской колонии Ливингстон слышал от других миссионеров о лежащем далеко на севере большом озере, которое никто из европейцев не видел. С тех пор мысль об этом озере неотступно преследовала его. И вот дремавшая с юношеских лет страсть к исследованиям проснулась в нем. Заговорило и честолюбие: хорошо бы оказаться первым европейцем, который увидит собственными глазами таинственное озеро и поведает о нем миру. Именно там обитает племя макололо во главе с великим вождем Себитуане, это о нем так много рассказывал ему Сечеле. Ливингстон давно уже хотел познакомиться с этим человеком.

Весной 1849 года он, наконец, решил отправиться в путешествие. Засуха не прекращалась, и баквена вынуждены были покинуть Колобенг и поискать другое, более благоприятное место. Это и побудило Ливингстона предпринять путешествие. Ведь если баквена уйдут, что он будет делать здесь? Он сознавал, что его "миссионерская деятельность среди бечуана зашла в тупик". Остается лишь подыскать новое поприще для миссионерской деятельности. Возможно, среди макололо ему повезет больше.

Как раз в это время в Колобенг прибывает посольство вождя Лечулатебе, который со своим племенем обитает в окрестностях озера Нгами. Посланцы передали Ливингстону приглашение от вождя навестить его. Они рассказали об обилии слоновой кости в их стране. Там, мол, даже загоны для скота строят из слоновых бивней необыкновенных размеров.

Для баквена это не было новостью. Сечеле слышал уже, что там много слонов и слоновая кость очень дешевая, и хотел знать, как туда добраться. Поездка дала бы ему возможность нанести визит своему благодетелю Себитуане, хотя сделал бы он это не столько из чувства благодарности, как полагал Ливингстон, сколько из желания похвалиться новыми познаниями и белым другом, а заодно и получить богатые подарки, полагающиеся гостю.

Путь к озеру Нгами проходил через земли другого племени бечуана - бамангвато, вождем которого был Секомо. Сечеле тотчас же отправляет туда посланца, знатного человека, и посылает вождю в качестве подарка вола. Посланцу было поручено добиться у вождя разрешения на проход Ливингстона через земли бамангвато. Вождь баквена, дескать, рад тому, что его белый друг поможет ему проложить туда путь. Однако Секомо отклонил просьбу. Дело в том, что он получает много слоновой кости из окрестностей озера Нгами, и почти даром, так чего ради он будет указывать другим путь к этим сокровищам. Причину же отказа Секомо указывал другую: "На пути к озеру обитают матабеле - смертельные враги бечуана. И если они убьют белого человека, белые будут обвинять бечуана, почему, мол, не уберегли".

Для Ливингстона было ясно, что скрыто за этой мотивировкой, но его нелегко было отговорить от принятого решения. Он пойдет в обход племени бамангвато - вдоль восточного края пустыни Калахари. Своего друга Сечеле Ливингстон настоятельно отговаривал от поездки, боясь, что буры воспользуются отсутствием вождя и осуществят неоднократно повторявшуюся ими угрозу вторжения в земли баквена. Тогда баквена могли бы бросить упрек ему, что он увлек их военачальника и тем самым оказал услугу бурам. Сечеле согласился с доводами Ливингстона и остался в Колобенге. Но перед отъездом он предупредил Ливингстона, что пустыня, протянувшаяся от Оранжевой реки на север почти до озера Нгами, коварна: "Через эти земли ты не доберешься до поселений по ту сторону пустыни. Даже нам, местным жителям, это удается только в необычно дождливое время, когда в Калахари бывает хороший урожай арбузов".

Но прежде чем отправиться к озеру Нгами, Ливингстон предпринимает второе, на сей раз трехсотмильное, путешествие из Колобенга в Трансвааль, чтобы поговорить с Гендриком Потгитером, под водительством которого буры перебрались за реку Вааль. Ливингстон, правда, опасался, что во время его отсутствия буры снова будут угрожать баквена. Они неоднократно письменно требовали, чтобы Сечеле прибыл к ним, перешел под их покровительство и изгнал из своей земли английских купцов, которые продают бечуана оружие. Сечеле отвечал им: "Не вы, а бог облек меня властью независимого вождя моего племени. Англичане - мои друзья. Я достаю у них все, в чем нуждаюсь, и не могу чинить им препятствий". Послания буров и их угрозы продолжались, и баквена жили в постоянном страхе перед нападением. Сечеле не отважился сопровождать Ливингстона в поездке к бурам. Он, как и миссионер, хорошо знал, что его ответ не удовлетворил буров.

Путешествия Ливингстона

К Ливингстону буры относились предупредительно и почтительно. Он не избегал их, бесплатно лечил больных, снабжал лекарствами. Но трансваальские буры - самые закоренелые поборники рабства. Они никак не могли простить англичанам те, по их понятиям, потери, которые они понесли в результате избавления готтентотов от рабства. Буры покинули старые места, чтобы основать собственное "Свободное государство", где они могли бы и дальше безнаказанно "обходиться с черными надлежащим образом" - в их понимании, конечно. Об их "надлежащем обхождении" можно судить уже по тому документу, который они подавали полстолетия назад тогдашнему голландскому губернатору Капской колонии: "Каждый бушмен или готтентот, будь то мужчина или женщина, которые были или будут пленены отрядами или одиночками, являются законной собственностью их владельцев. Они должны из рода в род выполнять для владельца работы. Ежели такой готтентот сбежит, за собственником сохраняется право преследовать и по заслугам наказать его, как он сочтет нужным".

Ливингстон знал, что его пребывание среди баквена служит помехой бурам, они ведь писали уже миссионерскому обществу в Капской колонии, чтобы его незамедлительно отозвали, так как он предоставил, мол, их врагам пушку. Они чернили Ливингстона и перед колониальными властями и преуспели в этом: среди земляков он прослыл "очень подозрительным человеком". Так называемая "пушка" в действительности оказалась всего-навсего кухонным котлом, который Ливингстон одолжил Сечеле. Котел же, подогреваемый ненавистью буров, превратился в опасную военную машину. А пять ружей, действительно купленных баквена у английских купцов, в глазах буров превратились в пятьсот. Это преувеличение в какой-то мере пошло на пользу баквена: страх перед якобы хорошо вооруженным племенем восемь лет сдерживал желание буров перейти от угроз к нападению.

Впрочем, вполне возможно, что у баквена было не пять, а больше ружей. Время от времени буры заглядывали в Колобенг - одни открыто, чтобы получить врачебный совет у Ливингстона, другие тайком. Они приносили с собой то мушкет, то порох для продажи, а заодно старались выведать у баквена об их оружии, о вожде, а также о деятельности миссионера.

Визит Ливингстона к Потгитеру все же не остался без последствий. Правда, вождь буров пришел в крайнюю ярость, когда Ливингстон сказал ему, что непристойно удерживать язычников от приобщения к Евангелию, и угрожал вторжением в земли любого племени, которое примет у себя африканца-учителя. Но, в конце концов, успокоился и обещал даже принять меры, чтобы подчиненные ему племена позволили Ливингстону беспрепятственно пройти через их земли.

В пути не обошлось без приключений. Ливингстону довелось испытать многое в глуши, но он не любил говорить о личных заслугах или приукрашивать пережитую опасность. Рассказывал он о них лишь мимоходом. Во время поездки к бурам в декабре 1848 года его сопровождал помощник по миссионерской службе из местных жителей по имени Поль. Когда они искали брод в пересыхавшем русле реки, между ними и фургоном вдруг поднялись со своего лежбища носороги - мамаша с детенышем. Ружья лежали в фургоне, и путникам оставалось лишь, пригнувшись, попытаться укрыться. Потревоженная мать набросилась на фургон, сломала колесо и, довольная, удалилась. Ливингстон и Поль отделались лишь испугом.

В мае 1849 года в Колобенг прибывает двое англичан - Осуэлл и Мэррей, высказавшие желание вместе с Ливингстоном отправиться в путешествие. Один из них, Осуэлл, когда-то жил в Индии и занимал там видное положение. Он богат, а в Африку прибыл, чтобы позабавиться охотой на крупную дичь. Он заметил, что Ливингстону нечем платить проводникам, и взял эту заботу на себя. У Ливингстона как гора с плеч свалилась. Получая сто фунтов в год, он вынужден был считать каждый пенс.

Англичане не раз навещали его в Колобенге. Почти все они были проезжими охотниками на крупную дичь. Один из них как-то, уезжая на родину, "по забывчивости" даже не вознаградил своих проводников и помощников за услуги. "Чтобы не запятнать честь англичан", миссионер вынужден был из своих скудных средств заплатить долг этого господина.

1 июня 1849 года экспедиция выступила наконец в путь к озеру Нгами - двадцать человек, двадцать лошадей и более восьмидесяти волов.

Между Колобенгом и озером раскинулась пустыня Калахари, так пугавшая баквена: там не встретишь ни одного ручейка, лишь изредка попадаются родники. Из предосторожности Ливингстон все время придерживался ее края. Он установил, что наводящая ужас Калахари - отнюдь не безжизненное песчаное море. Местами там встречается скудная травяная растительность. Большие участки песчаной поверхности покрыты колючей кустарниковой акацией, то тут, то там торчит отдельное деревцо. Высохшие русла рек из конца в конец бороздят обширную равнину. По ней носятся большие стада антилоп. После дождей в углублениях русл еще долго сохраняются лужи.

Возвращение с охоты

Истощенные, малорослые бушмены бродят по просторам Калахари, питаются они дичью, которую убивают отравленными стрелами, а также кореньями и клубнями растений. Кроме них здесь обитают хилые и боязливые бакалахари; "ба" означает люди, отсюда бакалахари - жители Калахари. Ливингстон находит, что это потомки бечуана, издавна оттесненные в пустыню. Они живут маленькими поселками, воду добывают из глубоко вырытых колодцев, обрабатывают крошечные огороды, где выращивают главным образом арбузы и тыквы, разводят скот, в основном овец.

В давние времена дожди в Калахари выпадали чаще, и дикие арбузы росли в изобилии. В последние годы засуха постепенно усиливалась, и прежние урожаи стали редкими.

Погонщики до хрипоты покрикивали на волов, в воздухе щелкали бичи, со свистом опускаясь на спины несчастных животных. Часто колеса глубоко погружались в песок, и волы замедляли и без того неторопливый шаг. Продвигаться можно было только утром и вечером: днем на сильном пекле волы быстро уставали. К колесу фургона был прикреплен прибор, отсчитывавший в пути обороты; сумма их, помноженная на окружность колеса, показывала пройденное расстояние.

Колодцы в поселениях бакалахари были настолько маловодными, что воды не хватало даже для того, чтобы напоить волов, и приходилось сначала углублять их. А бывало и так, что вместо ожидаемого источника путники находили лишь углубление, занесенное илом. Тогда начинали копать, часто на глубину до двух метров, пока не доходили до водоносного слоя. Проводники-баквена предостерегали, что не следует углубляться в самый нижний почвенный слой, состоящий из уплотненного песка или песчаника. Если пробьешь эту корку, накопившаяся над ней вода уйдет в нижние слои. На водопое устанавливалась определенная очередность: сначала поили лошадей - они незаменимы на охоте, оставшуюся воду давали волам.

Однажды путникам пришлось три дня подряд преодолевать безводную местность. Трава оказалась такой сухой, что в руках легко превращалась в порошок. Изнуренные волы не могли найти свежего стебелька; но особенно протяжно и жалобно мычали они, когда чуяли, что в сосудах на повозках все еще хранится какой-то запас питьевой воды. На третий день высланные вперед проводники возвратились с радостной вестью: им удалось найти воду. В поисках ее они пользовались тропами зверей. Наконец караван подошел к глубокой луже, образовавшейся от стока дождевых вод. Мучимые жаждой, волы с ходу бросаются в воду и, забравшись по самую шею, пьют длинными глотками, пока не вспучиваются впалые бока, готовые, кажется, вот-вот лопнуть; затем волы спешат пастись - так заманчива была повсюду свежая зелень. Проводники-баквена заверяли: худший участок пути остался позади.

Далее путь шел по высохшему руслу реки. Долина постепенно расширялась, образуя нечто вроде котловины, когда-то, видимо, заполненной водой: в почве Ливингстон обнаружил ракушки, какие позже он находил в озере Нгами. Это навело его на мысль, что Нгами - лишь остаток некогда более обширного озера.

Однажды вечером Осуэлл ехал намного впереди каравана. И вдруг он снимает шляпу, бросает ее высоко вверх, одновременно издавая громкий крик радости: он видит столь желанное озеро! Глазам Ливингстона, скакавшего вслед за ним, также открылась обширная водная поверхность, серебром сверкавшая в лучах заходящего солнца. В воде отражались окружающие деревья, а вдоль дальнего берега двигалось как будто стадо слонов.

Ливингстон испытывает чувство досады. Миссионера охватывает обида, что не он первым из европейцев увидел озеро, о котором так много говорили и которое до сих пор, однако, оставалось неизвестным. Этот прилив зависти свидетельствовал о том, что Ливингстон не лишен некоторой доли честолюбия, но показательно, что в отчете о путешествии он не умолчал об этой слабости, а искренне рассказал о ней. Читая описание этого момента и вообще всего путешествия, забываешь даже, что оно предпринято миссионером, - так сильно охватили Ливингстона радость исследователя и честолюбие первооткрывателя.

И вот европейцы и африканцы, лошади и волы - все спешат к воде. Но через мгновение, когда туман рассеялся, озеро исчезло, а за полоской деревьев на горизонте простиралось огромное сверкающее соляное блюдце. Мираж вводит в заблуждение не только людей, но и животных. На западе и северо-западе поднимаются черные облака дыма. Местные проводники высказывают мнение, что это жгут камыш на большой реке. Однако до озера Нгами еще далеко - более четырехсот километров!

Через несколько дней экспедиция достигла большой реки, известной под названием Зуга. Говорят, она вытекает из желанного озера. Теперь трудно сбиться с пути. Экспедиция движется вверх по течению. В поселениях путешественников принимают дружелюбно. В одной деревне они оставили фургоны и волов, за исключением небольшой повозки Осуэлла. Надо, чтобы перед отправкой в обратный путь волы отдохнули. Ливингстон, Осуэлл и Мэррей пересели в попутные челны: в них удобнее, чем в фургоне. Владельцы этих челнов, возвращавшиеся домой, предпочитали ночью спать в лодках, а не на суше. "Там бродят львы, гиены, ползают змеи, могут встретиться и наши враги, - объясняют они, - а в челноке, упрятанном в зарослях камыша, несчастье не подстерегает нас". В челноках постоянно поддерживается огонь, над которым висит горшок для варева: не нужно высаживаться на берег, чтобы приготовить пищу.

Плывя вдоль берегов, поросших лесом, путешественники через несколько дней достигли устья широкого притока реки Зуги. "Откуда он течет?" - спрашивает Ливингстон. "О, из той страны, где полно рек; там их так много, что не сочтешь; там растет еще множество больших деревьев". Эти сведения заставили Ливингстона задуматься: значит, недоступная внутренняя часть Африки совсем не песчаное плоскогорье огромных размеров, как предполагали европейские географы. Все предвещало дальнейшие важные открытия, и. не только для географов. Среди многочисленных рек там, может быть, есть и судоходная река, достигающая берегов океана. Это был бы водный путь, по которому можно проникнуть с океанского побережья во внутренние области материка, чтобы приобщить, к христианству и благам цивилизации живущих там людей. В глубине души Ливингстон все же был неудовлетворен: многолетняя трудная и кропотливая миссионерская деятельность в Маботсе, Чонуане и Колобенге принесла жалкие, ненадежные плоды. Это чувство толкало его на поиски выхода из создавшегося "тупика". И тут вдруг вырисовывается выход. Впервые - еще не совсем ясно - перед ним, неизвестным бедным миссионером, предстает захватывающая дух перспектива: найти пути в неисследованные глубинные районы материка ради блага людей, живущих там. Но призрачные идеи быстро блекнут и исчезают, как мираж. Властно вступает в свои права реальная действительность: надо создать новый Колобенг, "родину" для близких ему, людей, а для него самого открывается более перспективное поле деятельности в царстве Себитуане.

Спустя двенадцать дней поездка в челноках заканчивается прибытием к озеру Нгами. "1 августа 1849 года все мы подплыли к наиболее широкой его части, и взорам европейцев впервые открылась эта великолепная водная гладь". Почти повсюду насколько хватает глаз плоские берега, заболоченные и заросшие тростником. Озеро, по-видимому, мелководно: даже вдали от берега местные жители плыли в челноках, отталкиваясь короткими шестами. Позже оно стало жертвой прогрессирующего высыхания Южной Африки - на его месте новые карты показывают лишь обширную заболоченную местность².