Великий вождь Себитуане

На берегах озера обитает племя, подвластное тому самому Лечулатебе, посланец которого приходил весной в Колобенг, чтобы передать от вождя приглашение Ливингстону. Лечулатебе еще довольно молодой человек, но, как вскоре оказалось, с очень тяжелым характером. Его отец когда-то потерпел поражение в войне с Себитуане, и сам он некоторое время рос пленником, пока дядя не выкупил его и не передал ему власть вождя. Дядя его, старый и очень рассудительный человек, советовал молодому вождю быть предупредительным к чужеземцам. Однако совсем недавно полученная власть, кажется, вскружила ему голову, и он часто поступал вопреки советам дяди. Когда прибыли чужеземные гости, он подарил им козла вместо вола, как полагалось. Ливингстон тут же предложил развязать и отпустить на волю животное: он прекрасно знал местные обычаи и понимал, что принять такой подарок унизительно. Однако его спутники не пожелали огорчать вождя и приняли дар. А когда Ливингстон выразил желание купить пару коз или вола, Лечулатебе предложил ему слоновьи клыки: "Вы, белые, ведь любите эти кости". "Но мы ведь не можем ими питаться, - возразил Ливингстон, - сейчас мы голодны и нам нужна пища". Вождь присмирел и, подумав, пояснил, что козы нужны ему самому.

На здешних людей слоновая кость не производила должного впечатления. Слоновьи клыки они обычно бросали вместе с отходами после разделки туши убитого слона. Один купец, присоединившийся к экспедиции Ливингстона, за мушкет стоимостью тридцать шиллингов выменял десять больших бивней. Но через два года все изменилось: купцы, шедшие по следам путешественника, заметили, что местные жители имели уже более реальное представление об истинной ценности слоновой кости.

Когда Ливингстон попросил у Лечулатебе проводника для поездки к Себитуане, тот также отказал, потому что он опасался вождя могучего племени макололо. Но еще больше боялся того, что путь к Себитуане будет открыт и другим белым и они будут поставлять ему ружья и боеприпасы. Лечулатебе хотелось, чтобы европейские купцы по-прежнему добирались только до него и не далее и только ему продавали огнестрельное оружие. Со временем он надеялся, таким образом, стать сильнее владыки макололо и поменяться с ним ролями - пусть трепещет тогда перед ним Себитуане!

Ливингстон объяснил ему свое желание: пусть всегда будет мир между обоими вождями. Однако переубедить Лечулатебе было невозможно; он готов предложить Ливингстону столько слоновой кости, сколько тот пожелает, при условии, что Ливингстон откажется от поездки к Себитуане. Ливингстон и Осуэлл все же намерены продолжить путь дальше верхом на лошадях, но Лечулатебе не только не дал им проводников, но и выслал вперед своих людей, которые чинили бы им препятствия при переправе через реку Зуга. Путешественники пытаются перебраться через реку в единственном узком месте. Часами трудится в воде Ливингстон, чтобы соорудить плот, но тщетно: сухое дерево не выдерживает тяжести, а река все же довольно широка и глубока. "Тогда я еще не знал, что в реке Зуга водится так много крокодилов, и вспоминаю о работе в воде не без того, чтобы поблагодарить в душе бога, что мне удалось избежать опасности".

Лечулатебе был непоколебим в своем упрямстве, и Ливингстону ничего не оставалось, как отказаться на этот раз от поездки к Себитуане и вернуться в Колобенг. Но замыслы свои он все же не оставил.

В апреле 1850 года он вторично предпринимает поездку к Себитуане; на сей раз его сопровождают жена, трое детей и Сечеле. И путь избран иной, в стороне от резиденции Лечулатебе. На этот раз и Сечеле купил себе фургон с воловьей упряжкой. Поскольку Ливингстон не пожелал навестить по пути Лечулатебе, Сечеле, намеревавшийся с ним повидаться, расстался с путниками у брода через реку Зуга. Одолев реку, Ливингстон продолжает путь по северному ее берегу и далее вдоль одного из ее притоков. Путь оказался очень тяжелым: приходилось валить деревья, чтобы расчистить дорогу для фургона. Иногда волы проваливались в охотничьи ловушки, предназначенные для крупной дичи, тогда их оставалось только убивать. Однако наибольшее огорчение Ливингстону доставило сообщение, что в окрестностях притока, которым он следовал, водится муха цеце. Нависала угроза лишиться всех волов, тогда пришлось бы бросить фургоны и на какое-то время оставить свою семью в этой глуши, где трудно достать пропитание. Сообщение о мухе цеце вынудило его переправиться снова на южный берег и по пути все же заехать к Лечулатебе, куда приедет и Сечеле.

Молодой вождь снова долго отказывается помочь ему пробраться к Себитуане. Но за хорошее ружье он наконец соглашается дать проводника и в отсутствие Ливингстона обещает снабдить мясом его семью, которой было необходимо остаться у озера Нгами. Однако когда все уже было готово к отъезду, дети и слуги заболели лихорадкой. Ливингстон не мог оставить их без врачебной помощи. Но лучшее средство против малярии - уехать подальше от озера с его влажным климатом.

Ливингстону пришлось вторично отложить поездку к Себитуане и возвратиться назад. Однако ружье он все же отдал Лечулатебе в счет оплаты проводника в следующем году.

Верный своему девизу "Попытайся еще!", Ливингстон на следующий год в третий раз готовится в путь к Себитуане с семьей и снова новым путем. С ним едет и Осуэлл. Многие сотни миль тянется караван по бесконечной равнине, поросшей низкой травой да одиночными баобабами. То тут, то там простираются обширные солончаки, лишенные всякой растительности, а по краям выходят соляные источники. Здесь живут бушмены. Высокие, темнокожие, они резко отличаются от желтокожих людей карликового роста, которых Ливингсгон встречал в Калахари. Один из них, по имени Шобо, вызвался провести чужеземцев по полупустынным местам в земли Себитуане, но предупредил о ненадежности источников в этих местах.

Соляные блюдца

Вначале еще кое-где попадались во впадинах лужи, затем потянулась безводная местность. Изредка встречался низкорослый кустарник, закрепившийся в глубоком песчаном слое. Не было ни птиц, ни насекомых. Уже на второй день проводник заблудился. Безуспешно метался он по следам слонов, навещавших эти места во время дождей, и наконец, устало опустился на землю и выдавил из себя: "Воды нет, всюду земля и земля. У Шобо нет больше сил, надо поспать. Повсюду только земля!" Затем он прилег, вытянулся и тут же заснул, а на утро третьего дня бесследно исчез. Двигаясь дальше, Ливингстон определял путь по компасу. Волы были измучены жаждой и трудностями пути; продвижение угрожающе замедлялось.

Около одиннадцати часов путники заметили птиц и обнаружили следы носорога, тотчас же выпрягли волов и отпустили их. Те быстро двинулись на запад. Несколько слуг Ливингстона последовали за ними. Надо было что-то предпринять. Запасы воды, хранившиеся на повозке, из-за невнимательности одного из слуг были бесцельно израсходованы. К вечеру ее осталось так мало, что решено было выдавать только детям. Для Ливингстона и его жены это была ужасная ночь. Наступило утро. Теперь и дети должны были испытать муки жажды. "От одной лишь мысли, что на наших глазах они могут умереть от жажды, становилось жутко. И чуть ли не утешением было бы для меня, если бы кто-нибудь бросил мне упрек, что в этой катастрофе виновен только я; однако мать этих малышей не проронила ни слова, хотя влажные от слез глаза выдавали ее душевную боль".

К вечеру, наконец, возвратились слуги с волами и небольшим запасом воды: животные, движимые инстинктом, обнаружили-таки речушку. Но на пути к ней бедным волам пришлось изведать укусы мухи цеце. В одну из следующих ночей каравану снова надо было пересечь местность, где свирепствовал этот бич, и последствия не замедлили сказаться.

Для диких животных, а также мулов, ослов и коз укусы мухи цеце безвредны; человек, по-видимому, также имеет иммунитет. (Тогда еще не знали, что цеце - переносчик возбудителя сонной болезни человека.) А лошади и крупный рогатый скот неизбежно погибают от ее укусов. При укусе слепня вол резко вздрагивает, а на укус цеце не реагирует никак. Однако проходит несколько дней, и глаза его начинают слезиться, из носа течет жидкость, а по коже проходит дрожь, как при морозе; на нижней челюсти и около пупка появляются опухоли. Животное, правда, еще ходит, охотно поедает корм, но уже резко худеет; мускулы постепенно слабеют, начинается понос, и наконец, животное уже не в состоянии встать, и так может продолжаться месяцами. Иногда оно погибает вскоре после укуса от нарушения центра равновесия и потери зрения.

Ливингстон немедленно переправляется на северный берег, где муха цеце не водится. Волы теперь тщательно оберегаются, и Ливингстон надеется, что в дальнейшем больших потерь не будет.

На реке Чобе, притоке Замбези, путешественники повстречали, как оказалось потом, первых макололо. Те радостно приветствовали Ливингстона, указали дорогу к временной резиденции Себитуане. Когда вождь услышал о приближении европейцев, он выехал им навстречу на сотню миль вперед, чтобы приветствовать. Ливингстон и Осуэлл направились прямо к нему. Себитуане принял их в кругу знатных людей.

И вот Ливингстон стоит перед тем, к кому так упорно добирался. Никто из африканцев, встречавшихся ему, не произвел на него такого яркого и глубокого впечатления, как Себитуане. Он был высокого роста, лет сорока пяти. Кожа у него светло-коричневая, цвета кофе с молоком, волосы слегка поредевшие, осанка царственная, держится с достоинством. После взаимного приветствия Ливингстон рассказал о трудностях, которые ему довелось претерпеть в пути, выразил радость, что все осталось позади и он в конце концов все же дошел до Себитуане. Вождь также был очень доволен встречей и добавил: "Весь ваш скот поражен мухой и, конечно, погибнет, но у меня скота достаточно. Я дам вам сколько надо". И тут же подарил, своим гостям вола на мясо и кувшин меду, велел также принести им на ночь в качестве одеял обработанные воловьи шкуры, мягкие, как платок.

На рассвете он появился в лагере путешественников, присел у костра, который распорядился развести для них за изгородью, и стал рассказывать, как ему еще в молодости довелось пересекать ту же пустыню - он был тогда в землях Сечеле. При последующих встречах Ливингстон услышал от Себитуане рассказ о его жизни, полной приключений. Историю его можно слушать как увлекательный роман. Многие страницы своего путевого отчета Ливингстон посвятил воспроизведению наиболее интересных приключений Себитуане.

Родина Себитуане лежала у западного подножия Драконовых гор, вблизи истоков реки Вааль, в девятистах милях южнее нынешнего места его обитания. Вместе со своим племенем он не раз подвергался изгнанию с только что освоенных мест и в свою очередь теснил на пути другие племена: иначе поступить было нельзя, потому что свободных земель не оставалось. Потеряв пастбища и скот, макололо, руководимые Себитуане, вынуждены были воевать с соседями, чтобы овладеть новыми землями и скотом. На племя нападали буры; пользуясь огнестрельным оружием, они наносили макололо тяжелые потери. Силой и хитростью изгнал Себитуане племя батока с островов реки Замбези; владея ими, батока контролировали движение по реке. Плоскогорья у берегов Замбези представляли собой великолепные пастбища, будто специально созданные для такого пастушеского народа, как макололо. Но здесь на них напал Моселекатсе - вождь матабеле, разгромил их и забрал их жен и скот. Себитуане, однако, удалось собрать оставшихся мужчин своего племени, изгнать захватчиков и вернуть потерянное. Он охотно двинулся бы вниз по Замбези до самого моря, где землями владеют белые, чтобы достать у них пушки. Но предостережение одного "пророка" удержало его от этого шага: "Я вижу там огонь, Себитуане, избегай его, иначе он поглотит тебя! Не ходи туда!" "Пророк", видимо, имел в виду огнестрельное оружие европейцев. Себитуане последовал его совету, повернул на запад и не стал изгонять жившую там народность баротсе (балози), а подчинил людей своей власти и заставил их служить макололо. Моселекатсе не мог стерпеть поражения, дважды он посылал большое войско вслед за продвигавшимися на запад макололо. Упорство, с каким Себитуане защищал свое племя от привыкших к победам матабеле, является ярким свидетельством как личного мужества, так и мудрости вождя.

Тогда матабеле направились к берегам Замбези, где в болотистых низинах обитали батока и макаланга; они занимались рыболовством и обслуживали переправу через реку. Себитуане, узнавший от лазутчиков о намерениях матабеле, приказал лодочникам перевезти вражеских воинов на большой остров реки Чобе, и не знающие страну матабеле сочли его за противоположный берег реки. Себитуане старался укрепить в них это заблуждение: заранее велел переправить туда несколько коз, чтобы место выглядело обжитым. И как только войско Моселекатсе высадилось на острове, лодочники быстро повернули назад. Вплавь преодолеть реку матабеле не смогли, а лодки делать не умели; к тому же влажный климат оказался губительным для них - болотистый остров стал для них лагерем смерти. Запаса продовольствия хватило лишь на несколько дней. Мучимые лихорадкой и голодом, они бродили в этой естественной тюрьме в поисках выхода, но перед ними были открыты лишь широкие кишащие крокодилами потоки Чобе и Замбези, которые во время высокой воды сливались, как бы образуя обширное море. Изнуренные голодом и лихорадкой, один за другим падали пленники и умирали. Оставшиеся в живых были добиты макололо. Некому было донести эту страшную весть Моселекатсе. А когда через своих лазутчиков и из рассказов макаланга он все-таки узнал о случившемся и понял, что его военный поход окончился крахом, то поклялся жестоко отомстить макололо.Он снарядил новое войско, запасся многочисленными лодками, чтобы не связывать себя с прибрежными жителями. Правда, у него не оказалось надежных проводников, без которых не обойтись в болотистых бездорожных низинах по берегам Замбези. По приказу Себитуане все жители долины покинули селения и угнали скот. Долго, но безнадежно рыскали матабеле по глухим, заброшенным местам: не было видно ни поселка, ни людей, ни животных. Изнуренные лихорадкой и голодом, они решились на крайний шаг - переправиться через реку. Весь день гоняли они лодки через широкую реку туда и обратно. А когда наступил вечер и войско было уже на "другом берегу", предводитель войска обнаружил, что в действительности они находятся на большом острове. Тогда, выставив караул, они надумали тут заночевать. Однако их положение было безнадежным: провиант на исходе, силы надломлены болотной лихорадкой. К тому же они так и не установили, где им искать противника.

Ночью внезапно послышались удары весел о воду и до слуха дозорных из темноты донесся голос. Это был Себитуане, их враг; он приказал своим людям неустанно наблюдать за противником и теперь под покровом ночи в сопровождении отряда подплывал к. острову. Он велел дозорным подозвать к берегу вождей и затем объявил им о безысходности их положения. Собравшиеся на берегу с ужасом вслушивались в зловещие звуки громового голоса, несшегося из мрака бурлящего потока. Себитуане напомнил им о недавнем поражении, нанесенном силой его оружия; он расписывал страшную гибель предыдущего войска, высланного Моселекатсе, и воскликнул, что им он уготовил такую же судьбу. Они, предвещал он, не найдут здесь ни волов, ни коз, чтобы утолить голод, и не потребуется много дней, чтобы лихорадка и истощение довели их до могилы, а уцелевшие найдут свой бесславный конец под секирами его воинов.

Затем все стихло, удары весел слышались слабее и слабее. Охваченные ужасом, матабеле дожидались наступления утра. У них и тени сомнения не было в правдивости предсказаний грозного вождя, и, едва рассвело, они приняли решение быстро спустить свои лодки на воду, усердно заработали веслами, направляясь к южному берегу. Голодные и уставшие, они с трудом пробирались через прибрежные дебри реки Чобе. Так началось отступление. В лесу стояла мертвая тишина, но вдруг все ожило: из мрака леса, рассекая свистом ночную тишину, полетели в них стрелы и копья, и то там, то здесь падали безжизненные тела. Хитрый Себитуане не хотел изматывать свое войско; на борьбу с племенем матабеле он послал подчиненное ему племя батока, и те быстро управились с обессиленными, блуждающими по заболоченному лесу беглецами. Лишь немногие из матабеле остались в живых. Они сообщили своему вождю печальную весть о гибели и этого войска.

Разгадка боевых успехов Себитуане таится прежде всего в его личной храбрости. В отличие от Моселекатсе и других африканских властителей он всегда сам водил в бой воинов. Едва увидев врага, он ощупывал лезвие секиры и восклицал: "Она как бритва, и всякий, кто покажет спину противнику, почувствует ее острие!" Беглецов с поля боя вождь рубил беспощадно. Все знали, что от него не уйдешь. Если кто-либо прятался, чтобы уклониться от решающей схватки, Себитуане спокойно отпускал его домой. Позже звал его к себе и заявлял ему: "Итак, ты предпочитаешь умереть дома, а не в бою. Пусть будет, как ты желаешь". И он давал знак немедленно казнить труса.

Теперь Себитуане покорил все племена на обширном пространстве и держал в страхе спесивого Моселекатсе. Вдоль Замбези он расставил воинские посты, чтобы обезопасить себя от повторного нападения матабеле.

Когда Себитуане узнал о желании Ливингстона посетить его, ой предпринял все, что было в его силах, чтобы обеспечить путешествие белых людей. Молодому Лечулатебе, несомненно, досталось бы за препятствия, которые он чинил путешественникам, если бы Ливингстон не заступился за него.

Себитуане знал все, что происходило в его обширном царстве; он умел завоевать уважение и доверие как своих подданных, так и чужеземных гостей. Когда другие люди приходили в его город, чтобы продать то шкуры, то мотыги, он сам выходил им навстречу, приказывал принести муки, молока, меда и в их присутствии готовил из этих продуктов привычные лакомые блюда. Довольные его угощением, приветливостью и щедростью, гости доверчиво рассказывали ему все, что его интересовало. Когда они уходили, он велел каждому вручить подарок, и те всюду распространяли хвалу его доброте и великодушию. "У него доброе сердце, он мудр" - так говорили о нем, и Ливингстон слышал это еще до встречи с ним. "Бесспорно, Себитуане был самым выдающимся человеком, - высказывается Ливингстон о нем, - был лучшим из вождей, которых я когда-либо знал".

Во время поездки по владениям Себитуане путешественники произвели сильное впечатление на местное население: макололо впервые видели белого человека. Однако многие из них уже носили кое-какую одежду из пестрого набивного ситца европейского происхождения. Были у них и мушкеты. Когда Ливингстон спросил их, откуда у них эти вещи, те бесхитростно отвечали, что выменяли их за мальчиков, захваченных "в плен" во время военных походов. Ливингстон был глубоко потрясен: те самые макололо, которые так дружелюбно принимали его, были охотниками за людьми, торговцами рабами! Что же могло побудить их к этому?!

Ответ был весьма прост. Себитуане хотелось приобрести старые португальские мушкеты, чтобы обезопасить себя от возможного нападения матабеле. В обмен на них он предлагал скот или слоновую кость. Однако владельцы оружия хотели получить четырнадцатилетних подростков - штука за штуку. Прежде макололо никогда не занимались торговлей невольниками, своих детей они и сейчас не продают, а продают только захваченных во время военных походов. Теперь они уже преднамеренно устраивают военные походы против других племен для захвата детей и обмена их на ружья. Во время одного такого похода они захватили двести пленных.

Ливингстон был потрясен тем, что такие люди превратились в охотников за рабами. Но может ли он осуждать их? Ведь они вынуждены были поступать так, чтобы защищать себя. Все мучительнее становился для Ливингстона вопрос: как искоренить работорговлю - эту раковую опухоль на теле Африки? Одно ему было ясно: миссионерская деятельность не принесет успеха, пока не прекратится охота за людьми и работорговля, которая ведет к падению моральных устоев коренных жителей. Это он понял, будучи еще в Колобенге. Но что можно противопоставить такому злодеянию? Давно уже ломает он голову над этим. Есть лишь одно средство, которое, как он думал, могло принести успех: найти для европейских промышленников пути в глубь материка, чтобы там обменивать товары на слоновую кость и различные местные изделия. Только такой взаимовыгодный товарообмен нанесет действенный удар по работорговле. Борьба с работорговлей, и не на побережье, а в местах ее зарождения, в глубине материка, казалась теперь Ливингстону более насущной задачей, чем умножение христианских душ. Но для развития торговли нужно сначала проложить путь по суше и воде от побережья внутрь материка. Тогда вместе с купцами туда смогут проникнуть и миссионеры.

Открыть путь для торговли и проникновения цивилизации в глубь Африки, создать условия для миссионерской деятельности - вот главное, чем должны заняться европейцы его времени. Ливингстон считал, что это их, в том числе и его, моральный долг перед африканцами. Прийти к этой мысли для Ливингстона все равно что взвалить на себя эту ношу. Теперь цель его жизни четко определилась: он будет исследовать Африку, искать пути к прогрессу, как он его тогда понимал.

Предприятие, на которое отважился Ливингстон, трудное и опасное, но оно не пугало. Однако будущий исследователь не предполагал, что осуществление намеченного им плана приведет к прямо противоположным результатам: вместо помощи африканцев ожидало колониальное угнетение. В дальнейшем Деятельность Ливингстона еще больше способствовала британской экспансии, хотя его взгляды по-прежнему были противоположны взглядам колонизаторов. Для английских купцов и предпринимателей торговля и цивилизация в Африке - лишь новые возможности для наживы, для Ливингстона же - средство приобщения африканцев к прогрессу и культуре.