В ПОЛЯРНУЮ НОЧЬ

Давно уже, с конца мая, не появляется солнце на Пионерской, в полдень наступают серые сумерки. Но солнце все еще продолжает опускаться за горизонт, и скоро станет совсем темно. Полярная ночь черным крылом накроет снега Антарктиды.

Нередко усиливается не прекращающийся ни на минуту ветер и скрывает все в диких космах метели. Но, когда он затихает, окружающая нас снежная однообразная пустыня становится более привлекательной. Ярко сияют ставшие уже знакомыми созвездия южного полушария, и среди них высоко над горизонтом созвездие Южного Креста. На севере видно огромное и одно из красивейших созвездий — Орион. Оно экваториальное, и поэтому его видно и в северном, и в южном полушариях.

Стожары, как называют это созвездие в народе, напоминало нам о небе далекой Родины, и мы подолгу могли смотреть на него, мысленно уносясь к родным берегам. Но звезды не в состоянии разогнать тьму полярной ночи, и, когда идешь на наблюдения, ориентируешься по яркому свету электрической лампочки, которая находится в метеорологической будке. Это очень хороший ориентир, но первое время, забывая о лампочке, мы принимали огонек за незнакомую звезду.

Идешь в такой час к будке, а узкий свет электрического фонаря вырывает из тьмы край дома, полузасыпанный трактор, баллоны с газом или причудливой формы снежный заструг. При подходе к домику на фоне черного неба низко над горизонтом появляются какие-то незнакомые белые крупные звезды. Нет, это не звезды, а изоляторы антенны, подвешенные на невидимых во тьме проводах, блеснули в луче фонаря. Вот впереди показался свет в окошке домика — другой конец маршрута, повторяемого четыре раза в день, Несмотря ни на какие капризы погоды.

В лунную ночь Антарктида особенно красива, перед восходом луны на горизонте появляется красное зарево — это свет луны освещает пелену ледяного тумана или облаков, покрывающих в такие дни поверхность ледяного купола. Кажется, что луна с трудом проходит через эту плотную у горизонта пелену. Впечатление усиливается тем, что диск луны кажется сплющенным. Но вот луна поднялась выше, и снега засияли в ее серебряных лучах, а в воздухе замерцали мириады ледяных кристаллов.

Поверхность Антарктиды покрыта бесчисленными морщинами теней от застругов, они точно чернью изрезали ее серебристый покров. Полузасыпанный трактор, ряд бочек представляются в этой обстановка сказочными, крепко уснувшими неведомыми животными, а утонувший в сугробах домик с ярким светом в окне — проснувшимся загадочным существом, выглядывающим из глубины снегов. Белая пустыня застыла в ледяном молчании. Ледяные кристаллы оседают, покрывая все слоем тончайшей пудры, и от этого все кажется каким-то легким и голубым. Спит красавица Антарктида, а над ней зелеными завесами светящимися облаками, стремительными стрелами полыхает полярное сияние...

Ясные и относительно тихие дни на Пионерской были большой редкостью. Ветер, метель, плохая видимость — вот характерная для этих мест погода. Постоянный ветер при сильных морозах делал климат здесь очень суровым. В метеорологии существует характеристика суровости климата и погоды, то есть степени воздействия их на живые организмы, и в частности, на человека. Эта характеристика определяется сочетанием трех величин: скорости ветра, температуры воздуха и его влажности. Чем больше эти величины, тем суровее климат мест, где они наблюдаются. На основании наших наблюдений и наблюдений новых экспедиций, проведенных до 1958 года, самым суровым из всех мест, где такие наблюдения в Антарктиде проводились, оказалась Пионерская.

Это осложняло жизнь и работу на станции. В метель и особенно ночью идешь на наблюдения, как в атаку. Ветер валит с ног, в тусклом свете фонаря видны лишь у самых ног сугробы и заструги. Еще совсем недавно их здесь не было, и поэтому непрерывно спотыкаешься и падаешь. Иной же раз снег идет такой плотной пеленой, что ног не видно. Шарф, окутывающий лицо, мешает дышать, воздух разрежен, и его не хватает. До будок идти всего не более 150 метров, но добраться туда можно только по проводам, идущим от хижины, так как видимость не превышает нескольких метров.

Вот, наконец-то, вы у будки. Теперь надо сделать отметки на самописцах. Нелегко, держа карандаш в огромной меховой рукавице, записать результат на дощечке, висящей на шее.

Особенно неприятно отсчитывать показания термометра, лежащего на поверхности снега. Он привязан веревкой к колышку, чтобы его не унесло ветром. Пока, ползая на коленях, разыщешь и сделаешь по нему отсчет, глаза начинает щипать, как будто в них попало мыло. Это острые ледяные кристаллы колют и раздражают слизистую оболочку глаза.

За метеорологической площадкой, к югу — неизвестность. Оттуда темной стеной идет пурга, ледяная пустыня дышит холодом. Невольно оглядываешься назад, где точно укрылись в сугробах от холода домик станции, тракторы. Но и их не видно, все скрылось в вихрях метели. И стоишь один в этой пустыне, окруженный космами точно взбесившейся пурги.

Да, в такую пору не назовешь уже Антарктиду «спящей красавицей». Иногда ночь как бы начинает светлеть, и сквозь пелену снега и облаков проглянет на минуту мутное белое око луны. Но и оно не скрасит безрадостной картины, наоборот, этот бледный свет делает ее еще более зловещей.

Теперь скорее домой, в хижину, где ждут тебя товарищи. Ветер подгоняет, сам спешишь, и от этого еще чаще спотыкаешься о заструги, падаешь. Но надо быть осторожным, внимательным, когда идешь не по канату. Как-то я пробирался к метеорологической площадке, ориентируясь по знакомым застругам и сугробам,— провода засыпало почты на всем протяжении снегом. Но сильная низовая метель изменила рельеф снежной поверхности, и вскоре я почувствовал, что заблудился. Теперь каждая новая ошибка в выборе пути могла завести меня еще дальше от дома, и поэтому я, оставив на месте ледоруб, стал ходить по радиусам, отсчитывая шаги и ориентируясь по ветру, чтобы иметь возможность возвращаться к исходной точке своих поисков. Только примерно через полчаса я увидел впереди темное пятно, которое оказалось одной из бочек, расставленных вокруг домика.

Темнота, непогода и морозы мешали нашей исследовательской работе. Много усилий пришлось приложить, чтобы преодолеть толщу снежно-ледового покрова ручным буром. По существующим расчетам, сезонные колебания температуры на глубине 16 метров в толще льда уже не наблюдаются. Температура там должна быть постоянной, близкой к значению среднегодовой температуры воздуха на поверхности. Эта особенность теплового режима ледового покрова Антарктиды позволяла в любое время года определить среднегодовую температуру воздуха в данном районе. Когда скважина была готова, то оказалось, что температура на глубине 16 метров действительно практически не изменяется и равна 39,5 градуса мороза. На некотором промежуточном горизонте она была выше. Это доказывало, что зимой на эти глубины распространяется температура, соответствующая летним показателям температуры воздуха на поверхности. Теперь стало ясно, почему во внутренних районах ледяного материка сезонные колебания температуры воздуха меньше, чем во внутренних районах обычных материков, что более характерно для морского климата. Значит, зимой холодный воздух несколько прогревается в силу более высоких температур в толще льда, а летом, наоборот, делается более холодным вследствие очень низких зимних температур, сохраняющихся в ледовом покрове. Таким образом, была объяснена одна из основных особенностей климата внутренних районов Антарктиды.

Приближалось 22 июня, самое темное здесь время — день зимнего солнцестояния. С этого дня тяжелая полярная ночь начинает идти на убыль.

По существующей традиции в этот день полярники обмениваются поздравительными радиограммами. Получили и мы много поздравлений. Они были из Мирного, от наших коллег по зимовке в Антарктиде — экспедиций других стран, были радиограммы с Родины из северного полушария, где 22 июня самый длинный день — пора летнего солнцестояния.

Мирный приготовил нам приятный сюрприз: 21 июня мы узнали, что завтра к нам вылетит самолет.

Наступил день 22 июня. Погода не очень радовала: дул ветер 8 — 10 метров в секунду. На севере у самого горизонта обрывки слоистых облаков, низко летящих над поверхностью, превращались в сплошной слой, видимость не превышала 2 километров, но в зените было ясно. В 11 часов 20 минут из Мирного вылетел самолет ЛИ-2. Вел самолет Г. В. Сорокин, вторым пилотом был А. А. Каш.

У нас началась усиленная подготовка к встрече самолета. Ветров не снимает наушников, Коля разжигает костер для указания места сброса.

Через некоторое время Сорокин сообщил, что на самолете началось обледенение. «Как бы не пришлось возвращаться!» — невольно подумал каждый из нас. Но вот новое сообщение: «Пробил облака и впереди вижу чистое небо».

За 150 километров Сорокин взял наш радиопеленг. Молодец Ветров, последние дни он все совершенствовал эту ценнейшую для авиации установку, именуемую радиоприводом. Теперь летящий к нам самолет мог брать направление по радиокомпасу на значительно большем расстоянии — это облегчало поиски затерявшейся в снегах станции. Раньше самолетам приходилось подолгу блуждать над ледяной пустыней, так как магнитные компасы в силу неизвестной поправки к ним работали плохо, астрономическим определениям мешала погода. Ветров ввел еще одно усовершенствование в свое антенное хозяйство: во время метели несущиеся мимо антенн заряженные электричеством частицы снега очень мешали приему, создавая непрерывный треск и шум в наушниках; поэтому он уложил одну из антенн в снег, и ее скоро засыпало; снег являлся прекрасным изолятором, и такая антенна отлично работала; помехи от электрических разрядов резко уменьшились.

Около 13 часов самолет был над станцией, но мы едва могли различить его, хотя он и летел всего на высоте 300 метров. Самолет пролетел над костром и скрылся. Кудряшов и Долгушин, находившиеся недалеко от костра, побежали куда-то вслед за ним. Оказалось, что они заметили отделившийся от самолета парашют и поспешили ему навстречу. Я продолжал наблюдать за сбросом. Сделав несколько заходов на костер, Сорокин сбросил груз довольно близко от дома. Это был отважный и необычный полет, и мы послали вдогонку нашим товарищам следующую радиограмму: «Борт ЛИ-2 Сорокину. Коллектив Пионерской приветствует отважных советских авиаторов - Вас, Каша, Мякинкина, Патарушина, Тулина, впервые достигших таких широт в глубине материка Антарктиды в день зимнего солнцестояния. Благодарим доставку. С приветом и уважением Гусев, Ветров, Долгушин, Кудряшов».

Пока мы провожали по радио самолет, Долгушин и Кудряшов ловили парашют. Когда я вышел помочь им, то увидел, как большой купол двигался по ветру, волоча тюк прямо на метеорологическую площадку. Держась за стропы, рядом бежали двое. Видимо, они не знали, как потушить парашют, а может быть, очень устали и не могли с ним справиться. Я присоединился к ним, когда парашют уже готов был навалиться на метеорологическую будку и разрушить все наши сооружения. Дружно потянув за нижние стропы, мы уложили шелковый купол на снежную поверхность. Так сравнительно благополучно закончился первый сброс. В последующем их было много, но не всегда они были удачными, и нередко этот, казалось бы уже освоенный, способ в наших условиях доставлял немало хлопот и проходил иной раз с различного рода приключениями.

День зимнего солнцестояния отмечался в Мирном и на Пионерской торжественными ужинами. Но нам, прежде чем сесть за стол, пришлось собирать все сброшенное с самолета, тем более, что некоторые продукты к столу находились еще в тюках и ящиках. Уцелели и баллоны с бензином и универсальная печь для отапливания газом и соляркой, пострадал только мешок, в котором был брикет с рыбным филе, кильки и 5-килограммовая банка шоколада. Мешок разорвался, крепко замороженные кильки выглядывали из разорвавшихся от удара банок, а по снегу ветер нес серебристые кусочки станиолевой обертки шоколада: железная банка лопнула, плитки разбились на мелкие кусочки и перемешались со снегом. Но ценный продукт не пропал, мы собрали наиболее крупные куски, а потом еще несколько дней приходили сюда с кастрюлей. Зачерпнешь в нее снег, потом поставишь на плиту, и вскоре без всяких дополнений получается отличный напиток.

Вечером за столом была зачитана радиограмма из Мирного, подписанная по поручению коллектива экспедиции Сомовым и Голубевым. Наши товарищи писали:

«Сердечно поздравляем вас, дорогие товарищи, с днем зимнего солнцестояния. В этот переломный момент в нашей и вашей зимовке от всего сердца желаем вам крепкого здоровья, больших успехов в ваших ценных научных исследованиях. Все в Мирном всегда с вами».

Мы поблагодарили за поздравление.

После ужина нас ожидал новый приятный сюрприз: Ветрову удалось установить первую связь с Мирным по радиотелефону. Это было большим событием в нашей жизни, мы как бы приблизились к Мирному. Приятно было слышать голоса Сомова, Голубева, Магницкого, ведущего связь Целищева и других. Все мы немного волновались при этом первом разговоре. Сомов и Голубев расспрашивали об условиях быта и о нашем здоровье. В конце разговора Целищев «прокрутил» нам передачу последних известий из Москвы, записанную на магнитофоне, в которой сообщалось и о событиях у нас на Пионерской. Этот разговор отлично подействовал на наше настроение, и мы условились периодически повторять такие беседы.

После дня зимнего солнцестояния на некоторое время установилась очень хорошая погода. Было тихо, ветер все больше и больше поворачивал к югу, и от этого становилось холоднее, так как именно там, на юге — юго-западе находился полюс холода. Мороз превышал 50 градусов. Воздух был прозрачен. В полдень на севере горизонта ненадолго занималась заря, и опять все погружалось в тьму. Но зато, когда поднималась полная в это время луна, бескрайная снежная пустыня серебрилась под ее ярким, но холодным светом.

Один день был особенно тихим. Ветер дул со скоростью всего 2 — 3 метра в секунду. Такую скорость здесь мы наблюдали впервые, а в последующем она повторялась не более двух раз. Воспользовавшись тихим днем, я решил устроить себе баню. Надо было прогреть болевший позвоночник, поврежденный на фронте, да не грешно было и помыться, так как это удовольствие в крупном масштабе мы могли позволять себе не часто. Для всех в один день нельзя было приготовить горячую воду. Приходилось это делать по очереди с перерывом, чтобы не нарушать надолго нормального хода жизни на зимовке.

Сейчас, когда прошли те времена, когда на зимовках годами не мылись, такие условия на Пионерской могут показаться странными. Действительно, ничего подобного теперь не увидишь даже на самых отдаленных зимовках в Арктике. Помню, когда я прилетел в 1953 году на дрейфующую станцию «Северный полюс-3», находившуюся в то время почти у самого Северного полюса, то и там в хозяйстве станции имелась баня. Но во время первой зимовки на Пионерской мы не могли позволить себе такую роскошь.

Началась подготовка к первой бане. Купаться я предполагал в бочке из-под бензина. Прежде всего ее пришлось тщательно выжечь, а потом вымыть. Затем началась заготовка воды из снега. Снег сначала надо было нагреть с 56 градусов мороза до нуля, потом растопить и наконец получившуюся воду нагреть градусов до 60. После этого вода сливалась в термос. Всего надо было подготовить 17 ведер воды, и поэтому, когда я приготовлял последние, первые уже остыли настолько, что их надо было вновь подогревать.

Кончился день, товарищи легли спать, а я все продолжал греть воду. Искупаться удалось только утром, но зато очевидцы говорили, что я рычал от удовольствия, погружаясь в бочку. Искупавшись, я должен был вынести 17 ведер воды из хижины, иначе вода замерзла бы в бочке. Несмотря на все трудности этой операции, после купания я точно помолодел, а болезнь как рукой сняло.

С каждым днем все ярче и ярче разгоралась в полдень заря на севере горизонта. Но ветер все чаще и чаще начинал дуть с юга, неся с собой ледяное дыхание полюса холода.