ГОРОД МЕРТВЫХ И ТРУД ЖИВЫХ

Высокая, с трехэтажный дом, местами разрушенная, каменная обмазанная глиной стена замыкает в себе хивинский «кремль». Здесь он называется Ичан-калу. Не без трепета проходим мы за эти стены.

Мертвы ли Кара-Кумы? В недрах пустыни есть газ, есть нефть, сера, медь, вода Геологи их найдут, извлекут на поверхность, заставят служить людям

Слева дворец Таш-Хаули (Каменный двор), построенный для Алла Кули-хана в 1832 году. Мы смотрим на него — и удивляемся. Какой же это дворец? Обыкновенный, даже чересчур обыкновенный, дом. Никаких архитектурных излишеств. К тому же от силы двухэтажный. Через калитку с большими железными засовами проходим во внутренний двор — и буквально цепенеем от изумления. Двор великолепен. Стены сплошь выложены ярко-голубой керамикой и на фоне неба кажутся воздушными, невесомыми. Темнокудрое, похожее на клен дерево бросает такую густую тень, что белокаменный пол будто залит тушью.

Хива. «Ведь камня этих стен так много рук касалось, что оттиски легли на каждый уголок»

В тени сидит старый узбек в черной тюбетейке. Опершись о трость, он внимательно разглядывает на стене причудливый узор. Иногда он протягивает руку вперед, и тогда сухие белые пальцы осторожно скользят по рисунку.

— Салам алейкум!

— Салам.

Неужели так же медленно шли навстречу таинственным странам Пржевальский и Козлов?

Узбек, видимо, недоволен нашим вторжением. На какой-то момент глаза его отрываются от рисунка и тут же скучнеют.

— В музей?

— Нет, мы сначала осмотрим двор.

Старик снова повернулся к орнаменту. А мы отправились осматривать ханские покои.

— Ты не узнал этого старика? — спросил Женя.

— Нет. А ты?

— Это Болтаев. Я видел его портрет.

Когда на пески опускалась ночь...

Узбек, сидевший перед расписными камнями ханского дворца, действительно был известный орнамен-талист, народный художник Узбекской ССР Абдулла Болтаев. О нем говорили, что он умеет читать камни и знает такие составы красок, над которыми не властны ни солнце, ни ветер.

В юности Абдулла учился у большого хивинского художника знатока народного орнамента Ишмухаммеда Худайбердыева, украсившего в свое время многие медресе (Медресе - мусульманское духовное училище) и мавзолеи города. Сейчас Болтаев руководит реставрационными работами тех памятников старины, которые представляют историческую ценность.

Если вам приходилось бывать в Ташкенте, вы, наверное, посетили Театр оперы и балета имени Навои. Не запомнился ли вам Хивинский зал театра? В его оформлении принимал участие Болтаев. По рисункам Болтаева выполнялись орнаменты по дереву и мрамору, создавались ганчевые панно, расписывался потолок. За эту работу художник был удостоен Сталинской премии.

Конный наряд в жарких и серых предгорьях Копет-Пага

Пока Саша разговаривал с Болтаевым о сочетании в орнаменте старинных и современных элементов, Женя обнаружил ход во внутренние покои. Внутри было темно и сыро. Единственный солнечный луч прорывался сквозь маленькое оконце в потолке. То там, то здесь глаз различал черные ниши, которые, по-видимому, скрывали воинов с саблями наголо. Держась руками за стену, Женя, наконец, добрался до какой-то двери. Дверь подалась, заскрипев ржавыми болтами. Открылся широкий светлый двор. Посредине стояла белоснежная каменная чаша, бывший фонтан. Двор окружали тенистые дуваны и комнаты с решетчатыми оконцами. Так же, как и в первом, парадном дворе, крыши дуванов поддерживались колоннами, богато украшенными резьбой. Около одной из колонн стояла кареглазая женщина в голубом платье и, прислонив к стене белый лист, старательно терла его копиркой.

Два столбика стояли друг против друга. Три метра ничейной земли разделяли их. За иранским столбиком тянулся такой же терновник и громоздились такие же горы, но это была уже чужая страна

- Зачем вы пачкаете стену? — закричал Женя.

Галина Ильинична Васильева не была ни историком, ни археологом, ни искусствоведом. И все же в Таш-Хаули ее привела служебная командировка. Больше того, своим пребыванием в Ичан-кале она как бы перекинула мостик из этого мертвого города холодных каменных строений к вам, читатель. Галина Ильинична—художник по тканям. Она работает на Московской ситценабивной фабрике и сюда, в Хиву, приехала для разработки новых рисунков с национальным колоритом.

Как знать, может быть, вам случится приобрести платье, рисунок которого был навеян расписными стенами «двора увеселений» ханского дворца Таш-Хаули.

Мы взбираемся на башню соседнего медресе Алла Кулихана. Отсюда хорошо видна панорама старой Хивы. Три ориентира, три строения привлекают наше внимание. Прежде всего Ислам-Ходжа, или Высокий минарет. Он на самом деле очень высок и очень напоминает фабричную трубу. Лишь та разница, что сложен он не из красного кирпича, а из белых, зеленых и синих изразцов. Чуть неподалеку возвышается еще одна башня. Она похожа на детскую пирамидку, с которой сняли несколько верхних колесиков. Только она в тысячу раз больше. Эта голубовато-зеленая пирамидка называется Калта-минор — Незаконченный минарет. По замыслу строителей он должен был быть намного выше Высокого минарета. Но, видно, есть предел высотному честолюбию.

Меж двух минаретов громоздится тяжеловесное здание гумбеза Пахлаван-Махмуда. Гумбез (мавзолей) построен в прошлом веке, а сам Пахлаван-Махмуд умер пятью столетиями раньше. Он был интересный человек, этот Пахлаван-Махмуд. Он совмещал два традиционных для Востока, но очень уж противоположных занятия — профессиональную борьбу и поэзию.

Века сохранили память о его многочисленных победах на борцовском ковре. Что же касается его успехов на поэтическом поприще, о них можно судить по следующему четверостишию:

Сто гор кавказских истолочь пестом, 

Сто лет в тюрьме томиться под замком, 

Окрасить кровью сердца небо — легче, 

Чем провести мгновение с глупцом.

Сзади гумбеза стоит полуразрушенное и ничем вроде не примечательное здание медресе. Оно привлекло нас не как архитектурный памятник, а как своеобразное каменное напоминание об одном историческом событии.

Еще в прошлом веке в России бытовала поговорка: «Пропал, как Бекович». Князь Александр Беко-вич-Черкасский был одним из приближенных Петра I. Как-то до Петра дошли слухи о богатствах закаспийских земель и о странной реке Аму, которая когда-то текла в Каспий, а потом отвернулась от него. Говорили разное. Одни утверждали, что хивинцы отвели реку в сторону, убоявшись гулявшего на Каспии Степана Разина. Другие клялись, и слова их подтверждали не только туркменец Ходжа Нефес, но и сам хивинский посол, что река Аму богата золотым песком, а потому и нашли хивинцы для нее новое русло внутри своего государства. Вот тогда и отправил Петр I в Хиву князя Бековича с таким наказом: «Надлежит над гаваном, где бывало устье Аммудари реки, построить крепость... Осмотреть прилежно течение оной реки, також и плотины; ежели возможно, оную воду пока обратить в старый ток... прочие устья запереть, которыя идут в Аральское море...» Так впервые человеческая мысль дерзнула возвратить Аму-Дарью в старое русло. Исполнение сей дерзкой программы было, конечно, не по плечу Бековичу, как не было оно по плечу никому в течение еще двух с половиной веков.

С царским наказом и пятью тысячами казаков отправился Бекович в Хиву — и пропал. Лишь через много лет стало известно, что он был коварно убит тогдашним хивинским ханом Ширгазы. Случилось это в 1717 году. А через несколько лет сам Ширгазы был убит восставшими рабами в здании недостроенного медресе.

Сколько же человеческих судеб связано с холодными камнями медресе Ширгазы!

Хватит нам ходить среди пустынных полуразваленных памятников и монументов! Пора на свежий воздух.