РЫБАКИ АРАЛА

Команда катера состоит из трех человек. Капитан Сагадинт Пахрадинов — старый каракалпак с желтым, морщинистым лицом и густыми черными усами, опущенными вниз, как и всякий «морской волк», вступал в беседу неохотно. Зато механик Юра Гусев, лихо сдвинувший на чуб артиллерийскую фуражку, был разговорчив. Его глаза, серые и задумчивые, пристально смотрели на собеседника, будто Юра ожидал от него какого-то значительного известия. Третий член экипажа, Джапарбай Мусаев, числился помощником механика. Он обхаживал мотор, от которого все время тянуло гарью, возникающей от чрезмерного обилия масла. Видимо, Джапарбай придерживался поговорки «Кашу маслом не испортишь», и нет-нет да и подливал новую порцию.

На самой корме стояла на кривых железных ножках печь. Юра наколол дров, затопил. В почерневший от старости котел налил воды, густо посолил жирные бока муксуна и сунул рыбу под крышку.

В полдень задул ветер. Он погнал маленькие волны, в которых заблестели серебряные зайчики. Море стало похоже на рыбу с трепещущей чешуей. Вода из котла все время выплескивалась на раскаленную печь. Юра терпеливо, кружку за кружкой, подливал воду, и, видимо, поэтому уха поспела только к вечеру.

В каюте на корме Юра накрыл стол, нарезал белого хлеба, густо заварил чай, насыпал прямо на стол сахару.

— Отведайте ушицы.

Нас уговаривать не пришлось. В ухе плавали маленькие, как золотинки, кружочки жира. Пахла она дымком и крепким луком. Мы молча пили ее из кружек. Самая восторженная оценка Юриного таланта все равно была бы бледной.

— Ты в армии не поваром был? — спросили мы Юру.

— Что вы, из меня повар как из мотофелюги самолет. Здесь само море повар.

Юра приехал на Арал к сестре погостить после демобилизации, да так и остался здесь. Влюбился в море. Хотя тусклы, бесцветны его берега, но что-то особенное, чарующее нашел он в нем, в этом море пустыни.

Шатаясь не то от качки, не то от обильной ухи, добираемся мы до каюты. В каюте семафорики — маленькие иллюминаторы. Волна то захлестывает стекло, и оно темнеет, то скатывается, и тогда упругий желтый столб света врезается в сумрак каюты. Вода за бортом шумит. Наверное, сговаривается поскорей пробить железный бок катера.

— К вечеру утихнет, как пить дать! — обещает Юра. — Волна идет мелкая, норовистая — значит, скоро кончится. Вот если плавная, тогда только держись, раскачает на целую неделю.

— А разве сейчас держаться не надо? - спрашивает Саша.

Вопрос чисто риторический: мы оба крепко держимся за леера.

Юра поворочался на жестком матраце и вскоре уснул. С вечера его вахта у мотора.

А мы выбираемся на палубу, чтобы еще раз окинуть взглядом бескрайный синий простор.

Вечером действительно утих ветер, море успокоилось. Видимость была небольшая, километров пять в окружности. Дальше еще цеплялся за воду розоватый туман. В том районе, где мы находились, должны ловить рыбу сейнеры бригадира Чероя, известного на Арале человека, о котором на берегу говорили:

— Черой — положительный мужчина. Илья Муромец!

Катер кружил и кружил, а море по-прежнему было пустынно.

— Ну-ка, погляди, у тебя глаз покрепче, — говорил капитан Джапарбаю.

Джапарбай становился на приступочку рулевой рубки, окидывал взглядом море и с непонятной бодрой улыбкой выкрикивал:

— Чисто!

Сагадинт вздыхал и поворачивал катер на новый курс. Черой будто провалился сквозь море.

— Да вот он, слева по борту! — крикнул, высунувшись из машинного люка, Юра.

За туманом темнела расплывчатая тень сейнера. «Галя» круто повернула, и вскоре мы увидели судно, стоящее на якоре. Катер величаво описал вокруг него круг и ткнулся в ободранный, бурый от старости борт сейнера. Ни одна живая душа не встретила нас. Корабль как будто вымер. В голове мелькнуло туманное видение таинственной шхуны «Мария-Целеста», с которой бесследно исчез посреди океана весь экипаж. На веревочной лестнице вялились муксуны, из трюка тянуло запахом крепкосоленой рыбы. Шершавая, ссохшаяся палуба была усеяна чешуей, которая под ногами скрипела, как снег в морозную ночь. Мы вооружились биноклем, оставленным в каюте капитана, и стали всматриваться в даль. Рыбаки выбирали сети. Одна из лодок повернула к сейнеру.

— Может быть, Черой?

— Нет, — ответил Сагадинт, — это вроде как бы... Ильины ребятишки.

Лодка прицепилась багром к сейнеру. На палубу поднялись братья Ильины. Леонид был выше ростом и шире в плечах младшего, Шурика. Шурику шел восемнадцатый год, а тому уже исполнилось двадцать два. Братья поздоровались и присели на лебедку.

— Черой с Урумбаевым идет, — объяснил Шурик. — Они за минуту обернутся.

У Шурика были удивительно мечтательное лицо и голубые глаза. Женя щелкнул фотоаппаратом, а тот покраснел и смущенно отвернулся.

Восемнадцать лет — пора пылких юношеских мечтаний. О чем же мечтает Шурик?

Шурик молчит, смущенно смотрит на брата, словно просит выручить его. И брат приходит на помощь.

— О море парень мечтает. Как мальчонкой был, в ночь-полночь все нам продукты на лодке возил, а потом — «возьми да возьми на корабль!».

— А разве сейчас он не на море?

— Не устраивает его такая жизнь. Капитаном хочет быть, как Черой. Да и плавать не на такой посудине, а на настоящем корабле. Так, что ли? — Леонид оборачивается к Шурику.

— Так, — едва слышно отвечает Шурик и бежит к борту.

Оттуда скоро доносится его обрадованный крик:

— Вот и Черой идет!

Мы представляли Чероя человеком богатырского телосложения. И он не обманул наших ожиданий. Почти двухметрового роста, с большими, красными от воды кулаками, в черной рубахе и высоких рыбачьих сапогах. На лоб падали седые кудри. Такие же седые усы полуподковой охватывали жесткий рот. Десяти лет привез его отец-рыбак на Арал из Измаила. С тех пор пристрастился он к морю.