ХОЗЯИН

Ясное небо и изумрудный лес обнимают голубоглазую красавицу Манью, неглубокую летом, спокойную и прозрачную как воздух. Песок на отмелях поблескивает золотыми крупинками. Ветки сосен тянутся с обоих берегов, будто хотят поздороваться. Перед водой прихорашиваются ярко-желтые березы. Рябина роняет в реку искорки листьев.

— Ха-а-роший здесь живет человек! — восклицает наш новый проводник, капитан тихоходного катера «Ураган» Слава Ромкин.

— Вон он, легок на помине!

Щурясь от солнца, стоял на берегу невысокий манси в платке, легкой малице, кожаных штанах и высоких меховых сапогах -топрях. Позади него, среди густого сосняка, белел шалаш, накрытый оленьими шкурами.

— Серафим Кузино! — торжественно крикнул капитан. — Хозяин здешних мест!

— Ох, и любишь ты, Славка, громкие слова, — засмеялся Серафим, втайне польщенный такой реко« мендацией. — Глуши свою тарахтелку!

Слава выключил мотор. Знал: уж если попал к Серафиму в гости, то надолго. Серафим был искренне рад гостям, как и все люди, которые проводят большую часть жизни в одиночестве. На лужайке он быстро расстелил платок, расставил тарелки с рыбой, олениной, берестяные лукошки с малиной и черемухой.

— Знаю, проголодались, — улыбался охотник. — Наш воздух такой аппетит вызывает, любого больного вылечит.

Серафим сравнительно хорошо говорил по-русски. Вежливо расспросив нас о пути, о здоровье, погоде, он повернулся к Славе и сказал озабоченно:

— Опять зверушка к озерам подалась. Вот несмышленая...

Оказывается, Серафим на Манье подбирал подходящие места для колоний ондатр и жил один.

Мы кое-что знали о манси, их обычаях, занятиях, Знали, например, что совсем недавно этот маленький добрый народ был причислен к группе вымирающих. Нужда и горе отразились даже на его песнях. У манси есть музыкальный инструмент — журавль, который не издает веселых звуков, даже если бы этого хотел исполнитель. Грустны и безнадежны были мелодии их песен.

Не надеясь на хорошую жизнь на земле, манси верили в бессмертие. Они выдумали подземное царство Куля, скрытое во льдах океана, куда отправлялась человеческая тень и жила там так же, как и на земле, с той лишь разницей, что была избавлена от болезней, голода, повинностей.

Вечером Слава, прихватив наш груз, уехал в Саранпауль, а мы решили погостить у Серафима, который вызвался потом проводить нас прямой дорогой через тайгу. И вот мы сидим у костра. Огонь отбрасывает красные блики на деревья и еще сильнее сгущает темноту. Серафим посасывает булькающую трубку, щурится на огонь, неторопливо рассказывает о своей жизни.

— ...Ну что он, лес? Лес как лес... Налим свой камень видит, и я вот люблю свой лес. Помню, на фронте письмо из пауля (Пауль - на языке манси - поселок) получу, написано, кто как живет, а я меж строчек тайгу вижу, каждый ручей, зарубку — все-то до пустяков ясно вижу. И так уж тоскливо станет... Выйдешь из землянки — такие же сосны стоят, а на наши не похожие.

На войне охотник Серафим Кузино стал снайпером. На прикладе его винтовки было сто сорок зарубок, — сто сорок врагов уничтожил он. Верил: когда сделает тысячную, война кончится. Война отгремела раньше. Вернулся Серафим домой, взял охотничье ружье, надел малицу и подался в тайгу. Ходил долго, а ни один зверек не попался. В других - местах война разорила города, землю, леса, а здесь она выбила зверя. Шкурки — золотая валюта. Ими расплачивались за продовольствие, за оружие...

— Бить-то зверька били, — продолжал Серафим, — а разводить было некому. Пришел я из тайги — и к председателю. «Снимай, — говорю, — план, ни одной шкурки теперь не будет!» — «Ты же, Серафим, лучший был охотник, чем же теперь займешься?» — «А я, — говорю, — ондатру разводить буду!»

Взялся Серафим за новое дело.

До сравнительно недавнего времени мало кто знал об ондатре. Зверек этот у нас новый. Его родина — Северная Америка, а родная стихия — тихая вода. На сушу зверек выходит редко, передвигается медленно, и долго бежать не может. В 1927 году несколько ондатр в клетках пересекли океан и были выпущены в тайгу. Ондатра быстро плодилась и постепенно распространилась по Уралу и ханты-мансийской тайге. Однако когда Серафим вернулся с войны, он не нашел ни одной ондатры. Конусные шалашики — хатки стояли пустые, многие были разрушены. Часть зверьков куда-то ушла, другую часть истребили.

Около месяца бродил по тайге охотник и однажды нашел маленькую колонию. Ее надо было переселить в место, уже приготовленное, огороженное проволочной сеткой. Легко сказать—переселить! Не только поймать, но и подстрелить пугливую ондатру очень трудно, даже днем, когда она плохо видит. Едва услышав свист дроби, зверек скрывается в воде, а затем уплывает чуть ли не за километр. Застигнутая врасплох, ондатра яростно защищается острыми зубками. Серафиму все-таки удалось поймать четырех ондатр и пустить их в вольер для развода. Толстомордые усатые зверьки с густым и нежным подшерстком быстро освоились на новом месте, на кучках приготовленного тростника построили себе жилища. Их уже не смущал теперь человек, который заботился о пище, носил им травы и ракушек. В болоте не водилось щук — страшных врагов ондатры, а лисы не осмеливались близко подходить к проволочному забору.

Через несколько лет охотник расселил ондатр по Манье. Вскоре здесь появилось множество колоний. Так Серафим доказал, что в болотистой тайге разводить пушного зверя очень выгодно.

Казалось бы, вещь не такая уж и мудреная — ондатровая колония. А между тем бесхитростный рассказ Серафима — это рассказ о великом повороте в жизни целого народа.

Манси — народ таежный. Весь уклад их жизни издревле связан с тайгой. Когда-то, во времена теперь уже доисторические, тайга была несравненно сильнее человека. Грозная, беспощадная, она распоряжалась жизнью и судьбой зависящих от нее людей, жестоко казнила слабых, мстила смелым. Охотники манси трепетали и преклонялись перед тайгой, населяли ее злыми коварными духами. Их южные соседи в это время огнем и топором воевали с чащобой, отбирая у нее и обороняя крохотные участки посевов. Земля манси не родила злаков. Они боролись с тайгой под ее же кровлей. Постепенно, веками накапливали они опыт, приобретали сноровку. И вот пришло время, когда охотник манси стал бесстрашным хозяином тайги. Он научился брать у нее все, что ему нужно для жизни. И, уверовав в свои силы, гордый своей властью над столь грозным противником, он с щедрым и мстительным размахом победителя распоряжался полученным богатством. Пронесенная через века вера в живучесть, бесконечную плодовитость тайги не позволяла считать ни трофеи победителя, ни уроны побежденного. Верилось: без счета в тайге зверя, птицы, рыбы...

Человек с ружьем был хозяином тайги, уверенным, но нехозяйственным.

Человек с ондатровой кормушкой, Серафим Кузино, один из первых манси, проявивших заботу о тайге, стал новым хозяином, полновластным, умелым. И важнее всего то, что эта забота привела за собой в тайгу науку. Научное, рациональное отношение к таежным богатствам определяет сейчас пути мансийского, народа.

Впоследствии, когда мм побывали и в гостях У Серафима в его родном селении и в районном Центре Саранпауле, мы неоднократно убеждались в том, что новая жизнь, современная культура, социалистический уклад быта пустили крепчайшие корни в таежной земле. Но не приемники, и не киноустановки, и не библиотеки показались нам определяющими чертами этого нового. Главные перемены в судьбах манси открылись нам в простых фактах биографии скромного охотника Серафима Кузино.

...Ночь посветлела. Из мрака выступили стволы сосен, освещенные слабым светом. Засеребрилась река. Где-то за тонкой пеленой предутреннего тумана взошла луна.

Вдруг на глади воды появилась длинная полоска, рассеченная надвое. Рядом с полоской всплеснула какая-то точка, выскочившая из воды, как поплавок. — Э-э, да ведь это ондатра! — радостно восклшь нул Серафим. — А я-то думал, несмышленая зве~ рушка к озерам подалась...

При этих словах хитро блеснули глаза охотника. Нам показалось, что Серафим нарочно обманул Славу: парень бесшабашный, увидит ондатру да и пальнет в нее. А ондатра злопамятная, обидится, уйдет в тайгу — и, считай, пропали Серафимовы труды! Иногда так нечаянно, по-глупому, можно оборвать ниточку доверия, которое стал питать зверек к человеку.