ВОСХОЖДЕНИЕ

Слева от нас Большой Чендер, справа — Малый.

— Чендер — это перевернутая вверх дном лодка, — поясняет Генрих Симаков. — Правда, похоже?

Меж двух хребтов, двух огромных лодок лежит ущелье, по которому вьется речка Народная. Вдоль речки, вдоль синих отвесов двух Чендеров медленно бредет наш отряд. Эти Чендерские Ворота открывали вход в широкую и мрачную равнину. Долина заросла елью, сосной и березой. Кое-где огромными темно-зелеными шатрами возвышались «бояре» — старые кедры. Лес был так плотен, что иногда казалось, что мы идем в сумерках.

Метрах в ста выше речки раскинулся уже настоящий альпийский луг. На Приполярном Урале можно встретить самую разнообразную растительность, принесенную из холодных и теплых краев: кустики морошки и нежную южную розу, приболотную ель и сухолюбивую сосну, белоснежную герань и полярную березку. В траве влажными синими глазенками смотрела на нас черника, весело улыбалась малина, красные бусинки брусники теснились к большим рыжим стволам. Можно было просто лечь в душистую постель луга и есть ягоды горстями.

Тоненько звенит колокольчик на шее передней лошади. Мы поднимаемся на гору Народную, высочайшую вершину Урала. Мы идем налегке, если не считать четырех фотоаппаратов, киноаппарата, тяжелой треноги и почти такой же тяжелой чугунной сковороды.

По древним легендам коми Народная старше всех остальных гор Урала. Это она народила десятки других вершин и со своей двухтысячеметровой высоты по-матерински присматривает за ними. Отсюда и второе, ласковое название вершины — Народа.

Геологи, досконально изучающие биографию Урала, не согласились с легендами. Народная, как и весь Приполярный Урал, еще сравнительно молода. Оттого она и может гордиться статным ростом. Она еще не согнута, не сгорблена временем, которое так беспощадно расправилось с ее более южными старшими сестрами.

Но на каждом шагу мы видим следы титанических усилий воды и ветра. Река Народная беспрерывно, камушек за камушком, разбазаривает сокровища своей высокочтимой тезки. Расшатывается каменная кладка. Все меньше кирпичиков в грандиозном фундаменте горы. Мы идем по этим кирпичикам, внимательно глядя под ноги. Скользко. Некоторым обкатанным водой голышам выпадает редкая удача — им предстоит возвратиться на родину, побывать на самой вершине родной горы. Этот необычный путь они проделают в котомке Володи Хлыбова.

Лаборант Володя Хлыбов и петрограф Генрих Симаков — участники экспедиции Коми АССР филиала Академии наук. Их маршрут совпал с нашим. И это было очень удачно для нас: кто же лучше них знает эти горы?

...Они шли впереди. Генрих с сумкой через плечо и геологическим молотком. Володя с двумя удилищами и котомкой для проб. Пробы, собранные ими в пути, подвергнутся в лаборатории детальному изучению — химическому, физическому, оптическому.

К вечеру мы, наконец, добрались до границы леса. Пора устраивать привал на ночь. Вдруг передняя лощадь нервно дернулась и шарахнулась в сторону. Мы вскинули ружья.

- Медведь!

Стрелять по нему мы имели право лишь в случае крайней опасности. Но опасности не было. Огромный бурый медведь сам струсил и помчался от нас во все лопатки. Он бежал вверх по крутому склону быстрей -каковой лошади. Через минуту он уже показался На самом гребне горы, висящей над нами. Для острастки мы выстрелили из винтовки. Пуля ударилась о камень и пролетела над головой зверя. Медведь присел и скрылся в камнях. Но мы знали: он с безопасного места обязательно будет следить за нами, пока не утолит любопытства.

У подножия разбили две палатки. Разложили костер. Володя Хлыбов смастерил две нехитрые лески и ушел к перекату ловить хариусов.

Часть Володиного улова потом засолили на завтрак, часть ссыпали в котел. Уха получилась отменная, хотя и состояла только из рыбы, воды и соли.

Стемнело. Огонь костра бросал на деревья золотистые блики. Трава пахла спелой, сладкой, как варенье, голубикой.

Взошла луна и осветила голубым мертвым светом снежные вершины. Где-то высоко-высоко в горах слышен был протяжный вой. «У-у-у!..» — гудел на одной ноте ветер.

Утром обжигаем тело ледяной водой и взваливаем рюкзаки. Цепочкой направляемся к той горе, за которой скрылся вчера медведь. Нет, мы не ищем новых встреч, просто гора эта — наиболее удобная дорога к вершине.

Правда, встреча все же произошла. Но не с медведем, а с лосем. Спасаясь от гнуса и мошкары, этот таежный великан заходит высоко в горы. Лось долго рассматривал нас, но когда мы стали подходить ближе, он побежал от нас неторопливой рысцой.

Мы идем вверх и вверх. Слева серые, стального цвета утесы, сверху засыпанные снегом, справа в глубине ущелья гудит безыменный ручей. Выше него — красные, подсвеченные солнцем, причудливые столбы. Под ногами влажный и мягкий, как пуховая перина, мох. Когда нас мучит жажда, мы раздвигаем мох и пьем струящуюся меж камней холодную воду. Впереди отточенным алмазом сверкает снежная гора Карпинского, вторая вершина Уральского хребта.

Мы невольно сравниваем горы уральского приполярья с горами юга. У каждого свой вкус. И пусть простят нас южане, но щербатые сосенки нам казались здесь красивей выхоленных пальм, угрюмые теснины, седые от мха скалы — приятней изрисованной Аи-Петри, а крохотные цветочки душистей изнеженных нарциссов. Там, в Крыму и Сочи, мы чувствуем себя мальчишками, которым надели новые штаны и наказали никуда не садиться, не мять складок. Здесь же мы один на один с природой — суровой, нежной и ласковой, как сама жизнь.

Мы идем вверх и вверх. И, наконец, ноги уже проваливаются в снежник. Снизу снег серый. Сверху ослепительно прозрачный и нежный. Берешь в горсть, а он не тает. Он никогда не тает. А следы в снегу голубые, будто сапоги вымазаны синькой.

Мы считаем, что снег только белый, даже придумали определение «белоснежный». Так ли это? Нет. Снег цветной. Он бывает красный, черный, фиолетовый, зеленый. Художники первые открыли у снега эти цвета. А физики подтвердили, что длина световых волн, отражаемых снегом, соответствует длине световых волн красок на их картинах. То же самое подтвердила цветная фотопленка. Никакие попытки скорректировать цвет снега и при печати на бумаге сделать его белым не увенчались успехом.

В некоторых областях Карпат и в южноамериканских Андах лежит красный снег. В Арктике полярники наблюдали зеленый снег. Канадцы утверждают, что в провинции Нью-Брансуик есть ярко-желтый снег. В чешских Татрах встречается черный и коричневый снег. Такую окраску придают ему различные водоросли, колонии инфузорий, пыль окружающих горных пород, частички лавы.

Мы идем вверх и вверх. Без темных очков идти уже нельзя. Вдали, слева, — чаша озера. Оно прозрачное. Кажется, что воды там нет. И льдинки плавают будто в воздухе. Над озером — снежный кар- ч низ. Подходим ближе — толщина метров десять-пятнадцать. Эти снежники летом не успевают стаять, но подтаивают. Висит над толовой такая громада, готовая рухнуть в любое мгновенье, и ты, чутко прислушиваясь к звону капели, стараешься проскочить, как гель, — бесшумно и незаметно.

Как-то двое ребят из местной геологической партии попали в западню. Ледяной карниз рухнул, оставив им пространство не шире метра. Геологический молоток остался где-то подо льдом. Как возьмешь его голыми руками? Только через неделю обессиленные, голодные люди с израненными в кровь руками освободились из ледяного плена...

На лужайке, свободной от снега, отдыхаем, с удовольствием сбросив рюкзаки. Высота тысяча триста. Полдень.

- Обратите внимание, какая тишина! — говорит Генрих.

Мы слушаем тишину. Тишина абсолютная, как бы дистиллированная. Она оглушает. Привыкшее к звукам ухо звенит само. Голубые горы, земля, скалы, ледники. Ни одной живой души. Кроме нас.

Глаз невольно чертит маршрут. Вон по тому гребню слева. Крутой подъем на гребень займет час. Может быть, идти по правому гребню? Путь длиннее, но наверняка... Нет. Хочется идти по крутому. А в мускулах уже какая-то неприятная тяжесть. Стрелки торопливо отсчитывают десять минут.

Метров двести идем по болотистой равнине. И начинаем новый подъем к гребню.

Мы идем вверх и вверх. Что-то странное происходит с дыханием. Сначала в горле застревает комок, губы стягивает сухость. Каждый мускул болит, ноет. Но проходит минута, и дыхание восстанавливается.

Бредем по хаосу камней. Камни большие, тонн по десять. С такими река не справится. Камни обросли мхом, намокли от стаявшего снега. Ноги скользят. Трудно идти по снегу. Снег - предатель. Он не выдерживает тяжести ноги, хотя всем своим видом старается доказать, что крепче брони.

Вот и гребень. Острым краем он уходит к небу, к вершине. Оглядываемся назад, смотрим на цепочку следов. Оказывается, мы невольно траверсировали, выбирая наиболее пологий подъем. Неподалеку синеет гора Хобе-Ю. Коварная гора. Она похожа на Народную и вводит в заблуждение иных туристов, которые плохо ориентируются по карте. Туристы взбираются на Хобе-Ю, пишут восторженные записки, а потом убеждаются, что покорили они вовсе не первую вершину Урала.

Идем по гребню. Слева отвесная пропасть. Далеко-далеко голубеет хребет Исследовательский. Струйками стекает пот, застилает глаза. Кажется, вершина совсем рядом. Камень, другой, третий... Нет, это вовсе не вершина, она немного дальше. Привал. Взбираемся еще на одну вершину и видим, что настоящая еще выше. Что она, нарочно дурачит нас?

Отдыхаем снова, зацепившись каблуками за расщелины, прислонившись спиной к камням. Генрих тихо стучит молотком по граниту, кладет кусочек в карман. Карман обвис от образцов. Женя пытается закурить, но спички отсырели.

Огромная глыба вздымается над нами. Это уже настоящая вершина. До нее метров тридцать. И много и мало. Последнее усилие. Две скалы прижались друг к другу. Протискиваемся в узкую щель. Ухо нечаянно припадает к стенке.

- Слушайте, камень поет!

«У-у-у», — гудит камень тоскливо и жутко. Почему он гудит? Взбираемся на камень, и вдруг ветер резко обжигает раскаленные лица. По привычке смотрим вверх — небо! Мы на вершине. Мы сейчас выше всех уральских гор. Ветер-то и заставлял гудеть камни. Он напоминает нам, что произошло неделю назад, когда мы уже устали томиться в печорском аэропорту, когда мы не верили, что удастся добраться до Народной...