ИЗ БОЛВАНСКОГО ДНЕВНИКА

Отныне нам предстоит жить на узком скалистом мысу со странным названием Болванский Нос. Название это в первый раз мы услышали еще на Большой земле. Начальник полярной станции Попов, узнав, что мы собираемся на Вайгач, обратился к молоденькой секретарше:

— Соедини-ка нас с Болванским.

И через две или три минуты мы уже говорили с начальником полярной станции «Болванский Нос> Леонидом Лавровым. Слышимость была не хуже московской.

Эта безотказная телефонная связь через сотни ледяных километров показалась нам тогда тем более сверхъестественной, что мы уже несколько дней терзались из-за абсолютной невозможности попасть на остров. Вайгач казался невероятно далеким, затерянным, отрезанным. Обломок ледниковой эпохи. И вдруг телефон. Алло, Вайгач! Нет, телефон никак не вязался с нашими представлениями об Арктике!

Название Болванский Нос возникло давно, в XVII или XVIII веках. Болванами поморы-промышленники называли каменные и деревянные изваяния рнецких языческих богов. Когда-то, до принудительного крещения ненцев в начале XIX века, таких идолов было много на Вайгаче. Самострое, дикий, суровый, труднодоступный, почитался ненцами как обиталище богов. Об этом говорит и его ненецкое наименование — Хейбыдыя — Святая земля. На Болванском Носу стояла каменная глыба с заостренной головой. Ее называли Ходако—Бабушка. Ей поклонялись, как матери земли и покровительнице промыслов. Вокруг Бабушки располагалось многочисленное семейство — около трехсот деревянных идолов. Иногда они сердились и громко кричали на людей: в многочисленных трещинах скалистого мыса метался ветер. Испуганные охотники приносили в жертву оленя. Оленьей кровью мазали глаза и рот Ходако. Мясо съедали сами. У подножия идолов оставляли оленьи рога, перевязанные тряпочками. Сломанные нарты или топор тоже считались хорошим даром богам. Что не в силах починить человеку то боги выправят без труда.

В 1824 году Болванский Нос посетил штурман Иванов. Он видел ненецкие обряды, слушал сказки, легенды, поверья. А через два года отряд православных миссионеров сжег всех ненецких богов.

Среди ненецких мифов наиболее любопытны те, что относятся к соперничеству Нума и Гылыки. Нум - самый главный бог. Поспорив с Гылыкой, чертом, кто сильнее, он взял в руку кусок тины и сжал его. Так в тундре появилась вода. С тех пор Нум все сильнее сжимает руку, и все новые ручейки бегут по тундре. Гылыка в отместку сделал зайца. Заяц был самым бойким, сильным и храбрым зверем. Питался он одними оленями. Его ловкость была столь велика, что Гылыка дал ему важное задание — залестьть на небо и выкрасть у Нума рукавицу. Заяц задание выполнил. Он уже спокойно возвращался на землю, таща рукавицу в зубах, когда Нум проснулся, заметил пропажу и пустился в погоню. Догнав зайца, Нум отобрал свою рукавицу и ударил беднягу в живот так, что тот моментально скатился на землю. На память об этом ударе заяц приобрел два лишних ребра и привычку постоянно оглядываться.

Между прочим, в двух шагах от Болванского Носа на небольшом островке живут самые храбрые зайцы в мире. Правда, оленей они не едят, но зато и человека не ставят ни в грош. К нашему вторжению на остров они отнеслись с величайшим презрением. Зайчата, по молодости лет склонные к любознательности, подбежали к нам, не спеша обнюхали сапоги и, обиженно фыркнув, ускакали в каменную россыпь. Зайчиха продолжала греться на камне, не отвечая ни на какие наши попытки познакомиться поближе. Когда мы принялись ее фотографировать, она слегка покосила влажным глазом, но позы, выражавшей крайнюю лень, не изменила. «Неужели вы думаете, что я собираюсь для вас прихорашиваться? Как бы не так!» — говорила она сама с собой по-заячьи. Отец же семейства так и не соизволил выйти взглянуть на нас. Может быть, зайчата передали ему, что это пустая трата времени. Мы окрестили остров Заячьим, хотя, кажется, у него есть и другое название.

Почти на самой оконечности Болванского Носа в крепко сбитом деревянном доме живет со своей семьей ненец колхозник Тимофей Васильевич Пырерко. Главное его занятие — промысловая охота. Промышляет он моржа, нерпу, тюленя. Но больше всего интересуется песцом. Песцовая охота продолжается всю зиму. Капканы расставлены по всему острову.

Спиннинг отбрасывал короткую тень. Эта лежавшая перед нами тень показывала направление полуденной линии, направление шестидесятого меридиана

Жена Тимофея Васильевича Матрена Михайловна шьет из оленьего меха и жесткой, колючей нерпичьей шкуры очень красивые тапочки, отделывая их заячьим пухом. С нашим появлением на Болванском Носу заказов у нее прибавилось. Но времени для шитья немного: все отнимает семья. Она не маленькая. Когда по средам и субботам на полярной станции крутят кино, юное поколение Пырерко занимает весь первый ряд. У ребятишек - все они загорелые, как дети юга и глазастые — каникулы. Через месяц они снова уедут в поселок Варнек, в ненецкую школу. А пока они обучаются у отца всему тому, что должен знать исконный житель и хозяин Арктики.

Старшего сына Пырерко на острове нет. Он еще в прошлом году уехал в Ленинград, в педагогический институт.

Пилоту Василию Жиганову тридцать лет. Десять из них он летает над тундрой

Тимофей Васильевич — первый ненец, крепко осевший на северном берегу Вайгача и поставивший деревянный дом. Еще в начале этого века на Вайгаче вообще не было оседлых поселений. Интересно, что когда в 1897 году Вайгач, в том числе и Болванский Нос, посетил художник Александр Алексеевич Борисов, его сопровождал некий Иван Пырерко. Возможно, что это был дед Тимофея Васильевича. Впрочем, фамилия Пырерко очень распространена у ненцев. Так назывался один из главных ненецких родов. В переводе «пырерко» означает щуку.

О щуке у ненцев имеется интересное предание. Щуку, как и зайца, сделал черт Гылыка. Она была размером с моржа и глотала людей. Это не понравилось богу грома Кехе. Он сражался со щукой и победил ее. С тех пор щуку можно употреблять в пищу, хотя есть ее нужно внимательно, чтобы не подавиться острыми стрел а мл Кехе, которые торчат в щучьем теле.

Другая легенда, которую мы услышали на Вайгаче, касалась собаки. Ее, в отличие от зайца и щуки, изготовил сам Нум. Он поручил ей караулить первых людей. Собака, как и люди, была совершенно. Легко представить, как она ежилась от холода лаяла на луну. И вот однажды в самый лютый мороз к собаке пробрался черт Гылыка. «Послушай, собака. - сказал черт. — Если я дам тебе шубу теплую, как у медведя, ты меня пустишь к людям?» И собака так тряслась от холода, что не сумела ничего возразить. С тех пор собаки ходят в шубе, а люди знаются с чертом.

У собак Тимофея Васильевича шубы были отмен-ные. Вожака собачьей упряжки звали Гром. Остальных собак без разбора — Катьками. Гром был величествен и недоступен. Никакие события не могли вывести его из равновесия. За все время знакомства с нами он ни разу не снизошел до лая. Катьки, — все, как одна, в белых меховых тапочках, — бегали по мысу стаями и приставали к зимовщикам. Перед обедом мы ходили смотреть, как Тимофей кормит собак. На специальном высоком помосте он рубит тугую нерпичью тушу. Вокруг за версту несет ворванью. Собаки скулят и рвутся к помосту. Мы наблюдаем за схваткой и обсуждаем давно интересующий нас вопрос: можно ли есть моржа? К тому времени как повариха Лидия Ивановна зычно позвала нас в столовую, мы пришли к единодушному мнению: моржа есть можно, если больше есть нечего.

Впоследствии мы разузнали точный рецепт приготовления моржатины. Берется морж (если нет на рынке, добывается по способу, описанному на страницах 35—36), режется на куски и после удаления жира кладется в чан с рассолом. В холодном рассоле (на котел воды — два килограмма соли, бутылка уксуса, сто граммов луку, пятьдесят граммов хмеля, двадцать пять граммов чесноку, банка горчицы, банка перца, два лавровых листа) моржатина вымачивается восемь часов. После этого ее промывают в холодной воде, а затем обдают кипятком. Теперь из моржатины можно делать все, что угодно, — филе, шашлыки, отбивные. Если запах ворвани не улетучится, на него не следует обращать внимания. Из моржовых ластов хорошо сделать студень, а из моржовой печени (четыре часа в уксусе) — печень в масле. Утверждают, что мясо лахтака (морского зайца) еще нежнее моржового, но сильнее пахнет ворванью. Печень лахтака несъедобна.

Всякого, кто оказывается в Арктике, рано или поздно начинает интересовать один сугубо практический вопрос - что делать при встрече с белым медведем? Подразумевается, что винтовку вы оставили дома, а медведь заинтересовался вашей особой. Другими словами, можно ли убежать от белого медведя?

Сколько раз мы ни задавали этот вопрос, ответ был один и тот же: «Какой же дурак оставит винтовку дома?»

Но в конце концов наши домогательства увенчались успехом. Мы узнали об одном старинном ненецком способе единоборства с белым медведем. Этот способ исключительно прост: нужно бросить на снег между собой и медведем какой-нибудь предмет (чем больше, тем лучше), например шапку или рюкзак. Медведь ни за что не переступит через него, обежит кругом, а вы - от него. По кругу белый медведь бегает гораздо медленней, чем по прямой, так что вам не трудно будет увертываться от его тяжелых лап до тех пор, пока у него не закружится голова и он не свалится к вашим ногам.

Нам самим этот способ применить не удалось — летом белые медведи уходят дальше на север, — но мы будем рады узнать, если кому-нибудь он принесет медвежью шкуру.

Часов в семь утра Женю разбудили какие-то странные звуки. Они доносились со стороны моря. Унылые стоны заглушал раскатистый басовитый хохот.

- Кто это? - тревожно спросил Женя Леонида Лаврова. - Неужели чайки?

- Чайки так не умеют. — Может, медведь?

- Это, братцы, сирена. Морская русалка.

Внезапно и стоны и раскаты хохота стихли. А через мгновенье сгустившуюся тишину разорвал выстрел. Все обитатели «полярки» выскочили из дому и внеслись к скалам. Навстречу снова гремел хохот.

Саша сидел на камне, заботливо расстелив под собой Женькин ватник. Винтовка лежала справа. На коленях корчился и рыдал аккордеон.

— Тихо, — сказал Саша. — Не вспугните. Я ее уже три раза соблазнял.

— Кого ее?

— А бес ее знает! Она только голову высовывает. Может, морж, а может, нерпа. Круглая такая голова...

- А глаза круглые?

— Глаз не видно. Щурится.

Выяснилось, что еще в Москве Саша вычитал в какой-то книжке, что ненцы охотятся на моржей, тюленей, морских зайцев, привлекая их внимание громкими звуками. Одни просто бьют палкой о медный котел, другие играют на гармони. Когда повариха Лидия Ивановна решительно отвергла все Сашины поползновения на котел, он отправился к радисту Феде и выпросил у него на утро аккордеон. Это был первый музыкальный инструмент, из которого он пытался извлечь звуки.

Аккордеон мы передали Феде, и охота продолжалась. Но безуспешно. Хотя Федя и сыграл пять раз подряд вальс «Амурские волны», ни моржи, ни морские зайцы из воды не вылезали. Саша уверяет до сих пор, что после его музыки моржи просто не желают слушать другую. Федя же сказал, что моржи оглохли и теперь этот способ охоты придется отменить.

На поверку оказалось, что Болванский Нос — это не один мыс, а два: Большой Болванский Нос и Малый. Полярная станция и дом Тимофея Михайловича обосновались на Малом, на Большом же пусто и голо, если не считать высокой деревянной пирамиды. Пирамида эта служит навигационным знаком для судов, идущих через Карские Ворота — парадный подъезд Карского моря. Навигация должна открыться со дня на день, — Ворота уже почти очистились ото льда, — и мы чуть ли не каждый день забираемся на горячие серые камни передового утеса и всматриваемся в светлую даль, не покажется ли пароход. Мы ждем его так, словно он привезет нам с Большой земли нечто необычайное — горсть лесной земляники или безотказное средство от комаров.

Но мы знаем, что пароход сюда не зайдет, и вообще мы вряд ли его увидим — Карские Ворота широки, сорок километров, и пароходу вовсе не нужно жаться к нашему берегу.

Иногда мы мечтаем: «А вдруг к Болванскому Носу подойдет не просто пароход, а сам флагман полярного флота — атомный ледокол «Ленин»? Ведь в этом году у него боевое крещение — первое плавание во льдах. И уж, конечно, он пойдет не Югорским или Маточкиным Шаром - такому великану там тесно, с, Карскими Воротами — значит, мимо Болванского Носа, мимо нас».

А ведь еще сравнительно недавно — века не прошло - было сказано бесповоротно: «Морское сообщение с Сибирью принадлежит к числу вещей невозможных». И сказано не кем-нибудь — адмиралом Литке. Адмирала поддержал академик Бэр. Это он ввел выражение «ледовой погреб» для определения Карского моря. Впрочем, еще задолго до Бэра в хрониках XVI века мы читаем о том, что за Вайгачом к востоку лежат «непроходимые злые места от великих льдов».

«Злые места» начинаются в двух шагах от нас. И выглядят они весьма приветливо, гостеприимно. Не ошиблись ли адмирал с академиком?

Нет, они были правы. Правы для своего времени.

Почти сто лет назад внук знаменитого путешественника лейтенант Крузенштерн вышел из устья Печоры на двух судах — шхуне «Ермак» и яхте «Эмбрио». В августе он прошел через Югорский Шар и тут же был затерт льдами. Яхте удалось вырваться из ледяного плена и вернуться в устье Печоры. А «Ермак» был схвачен намертво и стал дрейфовать вместе со льдами на восток. Давление льдов было настолько сильное, что в судне открылась течь и путешественникам пришлось его покинуть. В сентябре Крузенштерн со своей командой пересек Карское море пешком — это было одно огромное ледяное поле. Ни о каком плавании в таком льду не было и речи.

А буквально через несколько лет капитан Виггинс, казалось бы, опроверг Крузенштерна. Он совершил несколько удачных плаваний к устью Оби и Енисея.

Но не Виггинс опроверг Крузенштерна, а Карское море опровергло само себя. У моря необычайно неуравновешенный характер — то оно десятилетиями забито льдом до отказа, то почти совсем освобождается ото льда в летние месяцы.

Морякам XIX века Карское море представлялось загадочным и коварным — лучше не связываться с ним, даже когда оно свободно: мало ли какой сюрприз оно преподнесет...

В двадцатых годах советские полярники начали решительное наступление на Арктику. Их не устраивала неопределенность. Карское море опоясали кольцом полярных баз, чтобы разгадать хитрые загадки моря, научиться предсказывать его ледовую обстановку.

Изучение моря складывается из миллиона как будто пустячных наблюдений. Изо дня в день, из года в год ведутся эти наблюдения, тщательно фиксируется температура воды, ее соленость, направление ветра, давление воздуха, толщина льда и т. д. И вот сегодня Карское море уже никого не пугает. И никого не обманет — все его повадки изучены, установлена связь колебаний ледовитости моря с другими климатическими явлениями, налажена безотказная служба ледового прогноза.

Сейчас на Карском море сравнительно благоприятная обстановка. Льдов не так уж много. Но. даже если «злые места» снова попробуют вернуть себе славу непроходимости, если Карское море снова превратится в «ледовой погреб», это не нарушит движения по Северному морскому пути. Самые злые льды будут бессильны против флагмана ледового флота — атомохода «Ленин».