Часть четвертая. Мы выходим из леса

Река великой змеи

Триста километров по пустынной реке отделяет миссию от ближайшей деревни Апотери, расположенной у слияния вод Эссекибо и Рупунуни. Но мы должны были свернуть гораздо раньше и направиться вверх по другому притоку - Кассикаитю. Некогда, до начала эпидемий, в краю, по которому мы собирались плыть, жили тысячи людей, не только тарумы, но и даураи и аторады. Теперь здесь не осталось ни одного жителя. Изо дня в день, сидя в лодке под нещадно палящим солнцем, мы видели одно и то же: медленно скользящие назад темные, угрюмые берега.

Возле устья Оноро обнажились, образуя уступ, серые камни, между которыми бежал узкий поток, чуть шире нашей лодки. Что делать? Провести лодку, притормаживая веревками? Но ведь нам нужно спешить, если мы рассчитываем застать самолет! Мы направили суденышко прямо в проток, повисли на секунду над уступом и шлепнулись вниз - благополучно!

Дальше берега снова расступились - и вскоре ширина русла превысила двести метров.

Полдень... Окутанные маревом, деревья будто полыхают зеленым пламенем. Иногда пузатое облако закрывает солнце, рождая на мгновение прохладный ветерок. Тут и там виднеются песчано-желтые пятна отмелей. Сирил подстрелил из лука крупную Platystoma tigrinum, серебристую рыбину длиной около одного метра, с голубыми и черными пятнами и оранжевыми плавниками.

Двухпалый ленивец висел, точно охапка сена, на дереве; в воде виднелись тонкие черные электрические угри. Усевшись закусить на гранитных глыбах, мы наблюдали, как угри медленно всплывают, касаются кончиком рыла поверхности, словно хотят убедиться, что внешний мир по-прежнему существует, а потом снова растворяются в бурой толще.

В одном месте реки нам встретилось множество камней, вокруг которых вихрились буруны, но затем снова потянулось широкое мелководье, окаймленное узловатыми стволами яварды, разбросавшей вокруг свои колючие листья. Впереди показалась и тут же исчезла одинокая голубая гора - одна из вершин Амуку-Маунтинс, находящихся возле устья Кассикаитю. Густая поросль паку покрывала все камни; пучки стеблей, увенчанные розовыми цветками, торчали над водой сантиметров на двадцать, прикрепляясь внизу к бронзовокрасному сморщенному листу^*.

^* (Mourera fluviatilis.)

В начале пятого мы достигли Себур-тероан - "порогов Ревуна". Здесь русло перегораживалось скопищем островков, между которыми гигантскими зубьями торчали подводные камни. Они были отчетливо видны, но провести мимо них лодку было нелегко. Рулевым был не очень-то искушенный в этом деле Гебриэл (Джордж отдыхал), и мы не без тревоги смотрели на проносящиеся мимо зубцы. Вдруг прозвучал чей-то предупреждающий возглас, лодка ударилась, зарылась носом и зачерпнула воду. Мотор на задравшейся корме взревел, потом смолк. Казалось, мы сейчас пойдем на дно, но инерция движения выручила нас - лодка соскользнула с камня и, почти до краев наполненная водой, поплыла дальше. Джордж и Гебриэл выскочили за борт и вытащили ее на мелкое место.

- Пробоина! - сокрушенно сообщил Безил. - Придется останавливаться и чинить.

- Ерунда! - возразил я, так как заметил, что вода в лодке держится на одном уровне, не прибывая.

- Мы зачерпнули немного, вот и все.

- Мотор сломался,- вмешался Тэннер.- Сорвало крышку карбюратора и рычаг сцепления.

Дружными усилиями мы вычерпали воду и подогнали лодку к берегу.

- Все в воду! - скомандовал я. - Во что бы то ни стало мы должны найти крышку, не то придется всю дорогу грести, а потом тащить на себе поклажу. Волы не станут ждать нас в лесу без корма.

Мы выстроились цепочкой и, стоя по колени, а то и по шею в холодной воде, принялись ощупывать каждый сантиметр дна. Крышку могло унести течением очень далеко. Через час мы скрепя сердце сдались, сели в лодку, спустились ниже и разбили лагерь на травянистом берегу, за которым возвышались красные стволы миртовых деревьев.

Я взялся разбирать наше имущество, чтобы просушить все, что намокло, остальным поручил мастерить весла. Один Тэннер не падал духом.

- Ничего, начальник, все будет в порядке. Мы с Джорджем сделаем новую крышку из дерева. А сцеплением я почти не пользовался. Мотор будет работать.

Небо заволокли тучи, и мелкий дождь освежил воздух; только на западе оставалась чистая бледно-голубая полоска. Но вот и ее скрыла пепельно-серая завеса - надвигалась ночь.

Иона и Джордж устроились отдельно, на каменистом островке, и я видел их силуэты возле костра, над которым взлетали снопы искр. Немного погодя они зажгли фонарь, по воде протянулись золотые дорожки. Глухо ворчали пороги, посылая клочья пены вниз по темной реке. Потом взошла полная луна и залила все жемчужным светом.

На рассвете нас разбудил звонкий голос мотора. Все поднялись и окружили торжествующего Тэннера. Увы, ликование длилось недолго, час спустя он все еще бился над мотором.

- Начальник, - сказал Тэннер, когда мы наконец тронулись в путь, - придется совсем не выключать его, даже на время привала.

В жаркий день

Горючее просачивалось наружу, из выхлопной трубы валил синий дым...

Пройдя несколько километров, мы увидели впереди зазубренные скалы, прорезанные широким извилистым коридором; кое-где гладкую поверхность реки морщила легкая рябь. И тут с нами чуть вновь не приключилась беда. Мы шли на большой скорости; вдруг Джордж поднял руку, показывая вперед:

- Смотрите!

На воде, в начале маленького завихрения, неподвижно лежал, опираясь на острый камень, зеленый лист. Неожиданно оказалось, что кругом со всех сторон торчат еле различимые в толще воды тонкие шпили. Любой из них мог пропороть днище нашей лодки, но на этот раз на носу стоял Джордж, и два часа спустя, благополучно миновав все препятствия, мы достигли Урана-Пау. Здесь на берегу стояло покинутое строение ваи-ваи - вернее, один каркас, потому что все остальное давно истлело,

Пока Тэннер следил за тем, чтобы не заглох мотор, мы накопали ямса, полюбовались издали тремя вершинами Амуку-Маунтинс и осмотрели дом, который Чарли - наш лодочный мастер - начал строить в этом месте, взяв за образец дом миссии.

Следующим препятствием на нашем пути были Вату-тероан - "пороги Попугая", широкая подкова из красного камня, заросшая бахромой паку. Тут и там торчали островки, увенчанные стройными пальмами. Мысль о самолете подгоняла нас и, убедившись, что глубина достаточная, мы решились идти напрямик. Водоскат протянулся на триста метров; высокие - до полуметра - волны несли нас вперед. Пустив мотор на полную мощность, мы усиленно маневрировали веслами, и вот уже водоскат позади. Река плавно извивалась мимо причудливой скалы - казалось, огромный кит, окруженный стаей дельфинов, лежит в воде.

А слева высился другой необычный утес - полосатый рог десятиметровой высоты, возле которого открывалось узкое устье Кассикаитю.

Внезапно с воды снялась утка и полетела к устью. Мы двинулись полным ходом вдогонку. Я приготовил ружье, лодка свернула на Кассикаитю, и тут, совсем рядом, мы увидели на крутом откосе свернувшуюся в клубок огромную змею. Анаконда!..

- Стреляйте, начальник! - завопили все в один голос, и я инстинктивно нажал спуск.

На голове змеи появилась черная точка, длинное пятнистое тело обмякло.

Несколько месяцев тому назад я застрелил пятиметровую анаконду; эта была раза в полтора больше, толщиной сантиметров двадцать - двадцать пять.

- В жизни я не видел такой большой камуди! - воскликнул Иона.

- В ней метров десять, судя по голове и толщине тела, - предположил Джордж.

В этот миг голова анаконды коснулась воды, и громадное чудовище забилось в конвульсиях, словно взбесившаяся пружина; змея извивалась, хлестала о землю, наконец скатилась в реку и исчезла. Мы окаменели от ужаса: что было бы с нами, попади мы под удар. Течение разворачивало лодку; вдруг рядом громко захлопали крылья - это спокойно взлетела и скрылась утка...

Но меня уже беспокоило другое: что если я только ранил змею? Пусть даже это одна из самых отвратительных тварей на свете, необходимо убедиться, убита она или нет. Но как? Анаконда не всплывала, а река была глубокая.

- Останавливаться нельзя,- напомнил Тэннер, - потом не заведешь мотор!

Это решило вопрос. Мы продолжали путь вверх по реке среди серых скал и однообразно зеленой растительности, над которой простерлась белая пелена облаков.

Курри-курри - черные ибисы - попадались здесь так же часто, как на Буна-вау; множество змеешеек ходили по стволам или плавали в поисках рыбы, высунув из воды изогнутую шею. Заметив нас, они взлетали, распластавшись крестом над рекой. Тонкое тело и узкие крылья не мешали им искусно парить. Все выше и выше поднимались они по спирали, управляя в полете своим клиновидным хвостом.

Судя по растительности, мы приближались к более сухим областям; устье Кассикаитю служило как бы зональной границей.

Мы позавтракали на черном утесе под сенью деревьев, которые на высоту до шести метров были увешаны мусором, приносимым паводком в дождливый сезон. Лениво текущая вода была пронизана солнечными лучами, в которых резвились стайки рыб. Одни были серебристые, с фуксиновыми плавниками, исчерченные поперек черными и перламутровыми полосами; другие щеголяли продольными полосами серебристого и пурпурного цвета. У толстых циклид отчетливо выделялась на боках черно-белая буква "V".

- Здесь камуди задушила человека из Пограничной комиссии, - вспомнил Джордж. - Когда подоспели остальные, он уже был мертв. Индейцы редко купаются в этой реке, боятся змей.

Все европейские путешественники, побывавшие на Кассикаитю и протекающей поблизости Куювини, встречали исполинских змей. Первый из них, Шомбургк, писал в 1837 году:

"Мы видели также большую змею комути (боа), которая, проглотив крупную добычу, лежала неподвижно на болоте, распространяя отвратительный запах. Хотя я ранил ее пулей, когда она направилась в нашу сторону, нам пришлось отступить. Змея достигала в длину восьми метров, превосходя размерами всех, виденных мною ранее".

Есть места, изобилующие игуанами, или пераи, или аллигаторами, а в этой области полно огромных анаконд. Никто не знал и не пытался установить, чем объясняется такое скопление. Примечательно, что даже антрополог Фэрэби иллюстрировал одну из своих статей наряду с портретами индейцев двумя снимками анаконд.

Поскольку предание о сотворении мира называет прародительницей индейцев дочь анаконды, тарумы никогда не трогали этих змей. Для них анаконда была членом племени, и они относились к ней с большим почтением, величая "дядюшкой".

Но Безил считал, что именно этот "дядюшка" с его непомерным аппетитом заставил тарумов в конце концов покинуть берега Кассикаитю (где они поселились, придя в Британскую Гвиану) и уйти на Эссекибо.

Иона, сидевший поблизости, громко рассмеялся, слушая наш разговор. Я повернулся к нему.

- Ну как, Иона, настроение стало получше? Хоть теперь-то нравится тебе наше путешествие?

Иона улыбнулся мне, и я впервые уловил в его взгляде следы былой сердечности.

- По-моему, все путешествие было замечательным! Сколько нового мы увидели! Ну и домой, конечно, будет приятно вернуться, особенно теперь, когда я путешествовал совсем как древние индейцы. В былые времена индейцы забирали жену и детишек, садились в лодку и отправлялись в путь на год, а то и больше. Куда бы человек ни попал, он мог рассчитывать на гостеприимство людей своего клана, к которому принадлежал от рождения. Одни относились к клану маипури - тапира, другие к клану ханнакуа и так далее. В жены брали только женщин своего клана. Вождей не было, каждый подчинялся старосте своей деревни, но все члены клана считались родственниками, хоть бы они жили за сотни километров друг от друга. Приедет куда-нибудь человек и сразу ищет своих, а они обязаны хорошо принять его. Теперь-то все это забыто, многие араваки вообще не знают, к какому клану принадлежат. Но я не об этом хотел сказать, а о том, почему индейцы отправлялись в такие путешествия. Они точно знали, что хотят увидеть, - в частности, Великую реку, которая течет вокруг всего света.

- Иными словами - океан? А ты знаешь, что именно твое племя первым вышло в море и заселило Вест- Индию, что араваки проникли на север до самой Кубы, даже во Флориду?

- Знаю, начальник. И они часто бывали в Гвиане. Но чего все эти путешественники боялись, так это "Мертвого моря". В "Мертвом море" все шло ко дну, даже хлопок тонул. Поэтому, когда они выходили к воде, всегда пускали стрелы из легкой травы и следили, не потонут ли они.

Постепенно в облаках открылись голубые просветы. Солнечные лучи преображали весь ландшафт. Зелень начинала блестеть, по темной воде бегали яркие блики, отливала золотом тонкая пленка цветочной пыльцы. Мы миновали Каринаб - здесь река, глухо ворча, огибала могучие каменные глыбы. Очертания берегов непрерывно изменялись, за длинными прямыми участками следовали мелкие извивы. Еще чаще, чем на Мапуэре, встречались причудливые утесы.

Медленно сгущались сумерки, а когда стало невозможно различать затонувшие бревна, мы свернули к берегу. Крутой песчаный откос, густо поросший узловатыми гуайявами, генипами и другими мелкими деревьями, поднимался метров на двенадцать, завершаясь острым гребнем.

Я повесил фонарь в глубокой яме между корнями и сел обедать. На небе выплыла полная луна, осветив асфальтово-черную воду. После обеда я забрался в гамак и стал смотреть, как наши рыболовы вытаскивают здоровенных, больше метра, хаимар. Глаза рыб, попадая в луч света, вспыхивали красными огоньками.

Среди ночи я внезапно проснулся. Луна превратила небо в серебристо-синюю чашу, опирающуюся краями на ажурную кайму листвы. Тихий ветер прошел по кронам и изменил узор. У самого моего лица лежали черными силуэтами упавшие на накомарник листья, а над животом точно парила в воздухе древесная лягушка с широко растопыренными пальцами.

Я приподнялся на локте, любуясь сиянием в лесу, торчащими из реки утесами... Вода стала прозрачной, и с высоты десяти метров подводные камни и мели казались роем затопленных островков. Что это - игра лунного света? Или иллюзия, сонное видение? Я лег и уснул опять.

Тэннер уменьшил поступление горючего и заставил мотор работать почти нормально, добился даже того, что он стал заводиться. С утра мы плыли среди гладкой равнины; широкое русло петляло, образуя заливы и лагуны, по берегам которых росли болотные акации. Затем пошла сильно пересеченная местность, река сузилась, повороты стали круче, с резкими изломами там, где скалы преграждали путь потоку. Несколько раз нам пришлось даже разгружать лодку и переносить вещи по берегу.

Малейшая задержка раздражала меня. Я не представлял себе, что со мной будет, если мы опоздаем к самолету. Времени оставалось в обрез. А вдруг волы не придут?.. Нет, об этом лучше не думать...

С каждым днем все сильнее сказывалось переутомление. Время, время, время подгоняло меня на протяжении всей экспедиции. Скорее бы выйти из леса! Не потому, что я не любил лес или не интересовался им, - одна только эта экспедиция на годы обеспечила меня материалом для исследований, но на этот раз пребывание в дебрях затянулось, а я не мог ограничить лесом свое существование! Меня тянуло в центр моего привычного мира - не в Джорджтаун, и даже не в Вест-Индию, а в Европу. Мне нужно было увидеть свой дом, подвести итог пройденному пути и обдумать задачи на будущее.

Над нами летали попарно ара - длиннохвостые, с короткими, точно обрубленными крыльями. Одолеваемые любопытством, они сворачивали со своего пути к нам, потом летели дальше. Я завидовал им, мечтал о крыльях, чтобы взлететь над зелеными куполами. Мысленно я переносился в места, которых не видел много лет. Вспоминал Альпы, вид с одной из вершин Юры, белые зубцы вдоль всего горизонта... Париж, звуки музыки в студенческом клубе, табачный дым, веселье... Но вот опять - Кассикаитю, и я стою на длинном стволе, через который надо перетащить лодку.

На одном из водоскатов нам встретились две каменные глыбы с рисунками. Мелкие борозды, вероятно выбитые ударом камня, образовали очертания человеческой фигуры и четвероногого существа, похожего на жабу; рядом помещались непонятные значки и закорючки.

- Кто это вытесал? - спросил я.- Тарумы?

- Нет,- ответил Марк, - это сделали еще до них. - Говорят, что это вытесано женщинами.

Тимехри - так называют здесь наскальные изображения, или петроглифы, - очень часто встречаются на порогах гвианских рек; порой их можно видеть и на суше. Некоторые кажутся вытесанными совсем недавно, однако никто не может (или не хочет) объяснить, кем они сделаны и что означают. Большая часть петроглифов - явно древнего происхождения. Их узоры не имеют ничего общего с современным местным искусством, хотя на некоторых изображены люди в венцах из перьев, похожих на те, что индейцы носят и поныне. Этнографы предполагают, что наскальные изображения предназначались для ориентировки. А может быть, это пограничные знаки? Или летопись битв и охоты? Или символы, обозначающие место сбора племен? Или плод фантазии случайного путника? Наконец, не исключена возможность, что петроглифы имели магическое, ритуальное значение, о котором мы можем только догадываться. Как бы то ни было, древние изображения служат единственным свидетельством жизни давно исчезнувших народов.

Уже смеркалось, когда мы увидели впереди сложенный из камней причал и вытащенную на берег лодку; чуть поодаль рос молодой лесок.

- Лодка Чарли! - воскликнул Марк.

Одновременно на тропе показался сам хозяин. Он находился в своем лагере, в полутора километрах от реки, когда услышал гул мотора, и поспешил к берегу.

Приятная неожиданность! Мои спутники принялись наперебой рассказывать о наших приключениях; я же мог думать только об одном:

- Где волы?

- Какие волы? Никаких волов нет!

Волы не пришли...

Я чуть не расплакался. Теперь о том, чтобы поспеть к самолету, не могло быть и речи. Последние силы покинули меня, я не мог даже собраться с мыслями, чтобы найти какой-нибудь выход...

Безил и Чарли о чем-то совещались; спустя несколько минут Безил повернулся ко мне, широко улыбаясь:

- Чарли говорит, что завтра придут его собственные волы, - сыновья приведут, чтобы забрать балату. Он одолжит волов нам, и все будет в порядке.

Я облегченно вздохнул: кажется, мне все-таки сопутствует счастье!

Рано утром я первым делом справился о волах. Они еще не пришли; оставалось набраться терпения и ждать. Я бодро приступил к изучению окрестного леса, потом занялся бухгалтерией, однако к двум часам вся моя энергия улетучилась. Я слонялся, как потерянный, не находя себе места, карабкался на прибрежные утесы, наконец сел в лодку и отправился вместе с Безилом и Сирилом вниз по течению осматривать петроглифы. Натерев камень соком ямса, мы добились того, что изображения проступили совсем отчетливо; затем вернулись в лагерь, и я сел за дневник.

Попозже я спустился к реке. В центре сильно обмелевшего русла торчали камни, словно развалины готического замка. Я улегся в заводи за ними и пролежал там довольно долго, после чего вылез, освеженный, из воды и послал Марка в лагерь узнать, пришли ли волы. Час спустя он вернулся с отрицательным ответом.

Чтобы застать самолет, нам нужно было выйти не позже завтрашнего дня. Я лихорадочно принялся отбирать необходимое имущество, решив, если волы не появятся, идти ускоренным маршем до Люмид-Пау, а остающееся снаряжение отправить в миссию - все равно кому-нибудь придется возвращаться туда, вернуть лодку. Моя собственная ноша составила около тридцати килограммов - тяжело, и особенно тяжело будет в саваннах, под лучами палящего солнца, но я был полон решимости выдержать все.

А в сумерках явился Чарли: сыновья привели волов в лагерь и теперь отдыхали. Завтра утром они будут у реки.

Я горячо пожал ему руку.

- Чарли, - сказал я, - ты построил нам лодку, а теперь даешь волов. Без тебя мы бы ничего не сделали! Большое, большое тебе спасибо!

Вскоре началась погрузка. Часть вещей - ящик с мотором, пустые канистры, образцы древесины, взятые по пути сюда, - нужно было доставить в миссию и дальше, на Ганнс-Стрип. За это взялись Гебриэл и Марк. Они поработают у миссионеров, а потом очередной самолет доставит их домой на Люмид-Пау. Об этом я договорился заранее.

Я спросил Чарли, не хочет ли он тоже вернуться в миссию.

Чарли ответил отрицательно: если он там появится, его еще заставят остаться работать - разве откажешься!.. А у него есть дела поважнее: он уже давно не был у себя дома, в саваннах, пора сходить туда, навестить свою вторую жену, осмотреть дом и поля. Но, добавил Чарли, со мной он готов работать в любое время, потому что я хороший начальник.

Я еще не утратил восприимчивость к лести и расплылся в довольной улыбке,