Каменная лестница

Ветер срывал гребни с блестящих волн и швырял нам в лицо. Радостное возбуждение овладело мной, я готов был путешествовать еще недели, месяцы... Хорошо жить на свете!

Теперь нас осталось девять человек: Безил, Джордж Гувейа, трое ваписианов - Марк, Сирил и Уильям,- Фоньюве, Кирифакка, Тэннер и я.

Крупные капибары тяжело шлепались в воду, но каждый раз слишком далеко, чтобы стрелять по ним. Я подстрелил солнечную цаплю (Eurypyga helias), огромную птицу, распростертые крылья которой переливались всеми цветами радуги. Ее жесткое мясо было несъедобным, но отлично годилось для наживки. А затем моя пуля поразила выглянувшего из травы олененка, красивое животное рыжеватого цвета, с белыми подпалинами и темно-коричневыми пятнами. Теперь у нас хватит мяса на два дня.

Судя по всему, река здесь изобилует пераи. Один раз из воды высунулись, словно перископы, мордочки любопытных выдр; одна из них держала в зубах крупную пераи. Пройдя еще с полтора километра, мы заметили в воде сильное движение, и на поверхности показалась большая рыба, напоминающая леща. Она лежала на боку, наполовину съеденная хищницами, которые на наших глазах продолжали атаковать ее. А немного дальше Уильям, рассматривая перегородившие реку пороги, воскликнул:

- Пераи!

Воду прорезало множество острых плавников, над отмелью стаями ходили плоские рыбы. Но это были не пераи, а паку. Я видел их впервые. Лежа на боку, они паслись на бахромчатых растениях, которые названы именем этих рыбок. Очевидно, паку отдыхали здесь по пути к местам нереста.

Мы направились к ним; Марк приготовил стрелу с гарпунным наконечником. Заметив нас, паку метнулись прочь. Выстрел - и стрела пронзила красивую, серебристо-голубую рыбу длиной около тридцати сантиметров. Она устремилась к глубокому месту, но Марк прыгнул за борт, схватил плывшее на поверхности древко, соединенное с наконечником пятиметровой бечевкой, и вытащил добычу.

Мы разбили лагерь у излучины, пониже водоската, изборожденного острыми гребешками волн. В прозрачной оливково-зеленой воде стояли огромные валуны, и пока индейцы, забравшись на них, ловили рыбу, я выкупался в заводи. Несмотря на усталость, настроение у меня было отличное: кончились наконец утомительные поединки с Ионой!

А вот уже индейцы жарят и коптят свой улов: полуметровую хаимару, пятнистую рыбу, напоминающую видом щуку, и шесть здоровенных пераи - все они были пойманы рядом с моей заводью.

Мы пообедали на утесе под открытым небом; мне достался большой паку, нежный, как шотландский лосось. Позади чернела лагерная площадка, а сверху два дерева эшвейлеры разных видов^* осыпали нас мелкими розовыми и более крупными белыми и желтоватыми цветками. На подводных камнях перед нами росли водяные гуайявы^** - небольшие кустовидные деревья, напоминающие тальник, но с белыми, как у шиповника, цветками. Гуайявы тянулись вверх по течению метров на сто до того места, где бесновался пенистый водоскат.

^* (Eschweilera confertiflora и E. subglandulosa.)

^** (Psidium parviflorum.)

- Тэннер,- спросил я, - что бы ты стал делать, если бы ждал нападения индейцев?

- Я бы постарался поскорее унести ноги! Ну, а если бы пришлось остановиться, то выбрал бы для привала остров. Говорят, чтобы не дать врагу подобраться незаметно, надо нарубить побольше колючих веток и разложить кругом густо-густо, чтобы их нельзя было обойти. И тогда индейцы уйдут потихоньку.

- Здесь, когда ждут нападения, обычно покидают деревню,- вступил Безил.- Расходятся по лесу и ночуют там, а в деревне оставляют только собак, чтобы лаяли. А вообще-то индейцы теперь, по-моему, очень редко воюют между собой. Слишком мало их осталось.

На следующий день я встал пораньше. Первые лучи солнца едва коснулись реки, когда я вошел в прохладную светлую воду.

Фоньюве и Кирифакка прыгали по камням. Я попросил их влезть на эшвейлеры и сбросить цветущие ветки. Взобравшись наверх, они обнаружили запутавшиеся в кронах ветви третьего дерева^* и собрали его цветки.

^* (Trichilia compacta.)

Мы отчалили, но уже через десять минут снова пристали к берегу за образцами. У самой воды, на краю круто обрывающегося берега высилось усыпанное цветками исполинское дерево семейства бобовых, которыми изобилуют здешние леса. Прямой, совершенно гладкий ствол вздымался на двадцать пять метров; выше начинались сучья. Внизу отходили во все стороны трехметровые контрфорсы. Древесина оказалась мягкой; за полчаса мы перерубили все контрфорсы, а еще через минуту послышался стон, дерево покачнулось и рухнуло со страшным треском. Но что это? Крона, достигавшая в поперечнике чуть ли не тридцати метров, целиком погрузилась в реку!

Как раз в том месте, где ствол уходил под воду, начинался первый сук. Мы отрубили его, надеясь вытащить, но древесина, как и у большинства деревьев Амазонии, оказалась тяжелее воды. Сук выскользнул из наших рук и исчез.

Я очень неохотно рубил деревья, даже самые тоненькие, а тут мы такого гиганта загубили зря! Внезапно, когда мы уже собрались продолжать путь, на поверхность стали всплывать крохотные цветки, не больше булавочной головки, микроскопические бутоны и кусочки листьев^*. Последним появился целый лист длиной около пятнадцати сантиметров. Этого было достаточно, чтобы определить дерево^**.

^* (Дважды перистосложные, величиной с крылышко мухи.)

^** (Piptadenia psilostachya.)

Взяв для полной характеристики образец древесины, мы поплыли дальше.

Вдоль берегов сорокаметровой стеной выстроился лес; там, где стена понижалась, на ней висели буйно разросшиеся плети с большими темно-пурпурными цветками, похожими на веселые глазки^*. Легкая дымка смягчала солнечный свет, пороги были легкопреодолимыми, жизнь казалась прекрасной.

^* (Machaerium sp.)

Однако дальше пошли водоскаты посложнее. Река стала шире и глубже, а течение таким стремительным, что малейшая неосторожность могла стоить жизни любому из нас, не говоря уже о потере снаряжения и продовольствия.

Каждые десять минут - новый порог, и у каждого порога все расплывалось в наших глазах, точно в мареве: рябая поверхность реки, пропоротая затопленными корягами, убегающий вниз поток, бородатые от водорослей камни, стряхивающие с себя назойливую воду, бушующая пена - то наступающая, то отступающая, то взмывающая вверх, то спадающая, - огромное весло в руках рулевого, качающаяся лодка, ревущая река, стремительные водовороты, все быстрее, быстрее уходящие назад берега... Глаз уже не различает отдельных предметов, и кажется, что весь мир качается и дрожит...

Но вот деревья перестают вращаться, белая пена остается позади, а впереди уже виден следующий водоскат.

...Прямо перед нами выросла вдали голубая гора причудливой формы. Фоньюве показал на нее и поднял четыре пальца: после четырех крутых излучин будет водопад.

Путь до водопада оказался долгим. Солнце все ниже склонялось над лесом, и в начале пятого мои спутники стали беспокоиться: у нас обычно уходило не меньше часа на то, чтобы разбить лагерь, а в шесть уже темнело.

Пороги больше не попадались, но русло, окаймленное здесь невысокими холмами, понижалось, и течение усилилось. Повороты стали круче, лес темнее, гуще и ниже; я догадывался, что деревья растут на тонком слое каменистой почвы. И действительно начали появляться черные камни, торчащие из черной воды.

Водопад Омана-гашин

За очередным поворотом река раздвоилась; один рукав громовым гулом срывался с высокого уступа.

Мы поспешно повернули к берегу, помогая мотору веслами, но сильное течение тащило лодку. Неподалеку от водопада мы, наконец, причалили к ровной каменной полке, за которой круто поднимался невысокий бугор.

- На этот раз мы рано поспели,- сказал Фоньюве, к недовольству тех, кто уже начал жаловаться на позднее время.- Три года назад мы пришли сюда после захода солнца, в темноте, и нас чуть не унесло к водопаду. А однажды здесь утонуло сразу пятнадцать человек. Они шли вдоль левого берега и не смогли остановить лодку.

- А как называется водопад? - спросил я.

- Омана-гашин, а на языке ваписианов - Кабан-тероан. Это означает "водопад у дома" - когда-то тут была деревня.

Пока разгружали лодку, Фоньюве, Кирифакка и я из чисто мальчишеского любопытства побежали по камням смотреть водопад. Он состоял из нескольких потоков. Мы легкомысленно двинулись по мелководью на островок посреди реки, и нас чуть не сбило с ног течением.

Стоя на камнях, мы увидели ущелье глубиной около десяти метров и длиной сто метров. В самом его начале могучий поток срывался с шестиметрового уступа, после чего, в вихре белой пены, мчался дальше по круто понижающемуся руслу.

Берега покрывала густая красно-зеленая бахрома паку. Нежно-розовые цветки и буроватые плоды, наполнявшие воздух сладковатым запахом, создавали вместе с белыми и голубыми бликами на воде иллюзию радуги.

А кругом стоял лес. Богатство его структуры и красок, разнообразие листьев и крон превосходили все виденное мною до сих пор в тропиках, свежая листва плотной завесой склонилась над искривленными стволами белесого бурелома и плавника, над круглыми желтоватыми валунами на берегу.

Солнце садилось в жемчужную мглу; серые облака легли на макушки деревьев и скрыли закат. Над самым лесом ползли тучи и клубы дыма от костров. В любую минуту мог хлынуть проливной дождь; мы повернули и поспешили назад, в лагерь.

Сидя под брезентом (даже сюда доносило брызги с реки), я обратился к Безилу:

- Ну, что ты скажешь? Сколько времени надо нам, чтобы спуститься здесь?

- Начальник, мы не сможем спустить здесь лодку, даже вдоль берега. Придется прорубить тропу в лесу и тащить ее почти километр волоком, местность очень неровная. Дня три понадобится. Что хуже всего - Фоньюве говорит, что это только начало. Дальше идут еще водопады, один за другим. Будь у нас маленькие лодки, как у индейцев, мы бы справились.

- А далеко до первой деревни ваи-ваи?

- От трех до пяти дней, если они живут там же, где Фоньюве видел их в прошлый раз, когда спускался с Чекемой.

Я задумался. Мне очень хотелось продолжить путешествие, но мы уже видели других ваи-ваи, к тому же и до нас люди не раз спускались и поднимались по Мапуэре. Главным достижением нашей экспедиции было то, что мы дошли до мавайянов и обнаружили коричнево-песчаные леса Серра Ирикоуме. Следующая по важности задача - исследовать край по ту сторону миссии, по пути к саваннам. Там мы, выйдя из зоны ливней и пышных, вечнозеленых влажных лесов, пересечём леса, в которых многие деревья сбрасывают листву на время засушливого сезона, и окажемся в необозримой степи, где по полгода длится засуха. Переход из одного мира в совершенно другой уже сам по себе сулил много интересного, а тут я мог к тому же пополнить свои знания о местности, окружающей Акараи, и выяснить кое-что (во всяком случае для себя) относительно происхождения саванн - вопрос, по которому существует множество противоречивых суждений.

И наконец - самолет. Следовало поторапливаться, чтобы не упустить его.

Я чувствовал, что мне для полного удовлетворения достаточно задержаться здесь на день и собрать побольше образцов. Цепь водопадов, пожалуй, самое подходящее место, чтобы повернуть назад.

- А знаешь, по-моему, нет смысла идти дальше, - сказал я Безилу. - Тем более, что я не представляю себе, как мы протащим лодку обратно. Завтра займусь сбором образцов, а послезавтра двинемся в обратный путь и постараемся не терять времени.

Наступила ночь; я лежал в гамаке и слушал неистовый рев реки и стук капель о брезент. Струйки воды, поблескивая в свете фонаря, сбегали на землю, под гамаком журчал ручеек. Вскоре уровень реки поднялся настолько, что пришлось переносить лодку. Я погасил фонарь, свернулся калачиком, укрылся сеткой от комаров и уснул. Но и во сне меня преследовал непрерывный рокот воды, словно десятки Ион ворчали одновременно; несколько раз я просыпался от сильных порывов ветра.

Дождь все усиливался. Среди ночи я зажег фонарик, чтобы проверить, не затопило ли нас совсем. То и дело раздавался громкий треск: не выдержав тяжести воды, рушились стволы и ломались сучья. Потом я уловил голоса - индейцы перенесли лодку еще дальше и привязали ее к деревьям.

Утром дождь все еще лил. Поверхность реки напоминала терку: огромные капли, падая на воду, разбивались вдребезги, словно стеклянные шарики. Небо было затянуто мутной пеленой. Тучи, дождь, река - кругом вода, вода...

- Начальник, - окликнул меня Безил, - ребята разбушевались - беда! Рвутся домой. Лучше рассказать им, какие у нас планы на обратный путь. Пусть знают заранее.

По эту сторону Акараи у нас оставалась только одна важная задача - расчистить несколько площадок на вершине горы Фаиафюн. Кроме того, чтобы приободрить рабочих, я попросил Безила напомнить, что за работу без полного рациона им уже засчитывается прибавка.

На его лице появилась улыбка.

- Вот это их сразу утешит! Вы даже не знаете, чего мне стоит их уговаривать. Твердят свое: в наказание нас сюда завели, что ли? Никогда, мол, так работать не приходилось! А я им отвечаю, что они еще не знают, что такое настоящая работа! Все дело в том, что они привыкли к саваннам, им не приходилось бывать так далеко от дома и так долго в лесу. Но я-то за свою старательскую жизнь побывал в переделках похуже этой, и я объясняю им, что нам не так уж плохо.

Все утро он время от времени выбегал под дождь и совершал вылазки на берег и в чащу, возвращаясь с охапками изумительных орхидей. Здешний лес вообще изобиловал орхидеями всех размеров. На одной из веревок, которыми был привязан мой гамак, я увидел на стволе пятнадцатисантиметровую цветоножку и два цветка, напоминающие фиалки^*. Выше росли еще орхидеи, похожие на папоротники и мхи, с маленькими цветками своеобразной формы и окраски.

^* (Stelis argentata.)

- Никогда не видел ничего подобного! - восторгался Безил.- Вот Cattleya Lawrenceana, а там - C. Schomburgkii (Катлея Лоренца и Катлея Шомбургка). Это же настоящая редкость! Уж я-то знаю, работал когда-то у коллекционера. Я и клубни вам принес.

- Большое спасибо,- сказал я.- Но ты бы лучше оставил их себе и продал, раз это такая ценность.

- Начальник, тут всем хватит, только собирай. Задача в том, как доставить их домой невредимыми!

Вскоре после полудня дождь прекратился и выглянуло бледное солнце. Берег реки был загроможден сломанными сучьями, а поток нес с собой целые стволы. Вода продолжала прибывать, и островок, на который вчера еще можно было пройти, наполовину скрылся под водой. Кирифакка, Сирил и я отправились туда в лодке. Над полками из серого и красноватого камня возвышались два красивых деревца с искривленными стволами. Одно с ярко-зелеными округлыми листьями и свечками красных цветков оказалось Securidaca rivinaefolia, разновидность parvifolia, обычно растущее в виде лианы; второе, совершенно мне не знакомое, обладало скрученными, серыми снизу и темно-зелеными сверху, шершавыми листьями, во влагалищах которых росли грозди коричневых орешков^*.

^* (Dalbergia sp.)

Прыгая с камня на камень, мы перебрались на соседний островок, ниже по течению, затем еще на два других. В центре каждого, поодаль от нагретых солнцем скал и кольца деревьев, находились невероятно густые темные заросли, сквозь которые не меньше половины года бежала река. Здесь господствовал изрытый микроландшафт с крутыми скалами, обрывами, гротами, ущельями, покрытыми влажным мхом, арумами и лианами. В лицо нам лезли колючие ветви, все углубления выстилал толстый, по колено, слой перегноя, в мглистом воздухе трепетали висячие пагоды лиловато-розовых цветков с множеством тычинок, кустарники семейства розоцветных^*.

^* (Hirtella racemosa.)

Мы вышли из чащи возле главной струи водопада, сверкающей на солнце под голубым небом. Здесь мне встретился своего рода растительный осьминог - лазящий арум^* с множеством воздушных опорных корней, с большими листьями, разделенными на пальцевидные сегменты, и маленькими желтыми и пурпурными початками. Затем мое внимание привлекли паку.

^* (Anthurium digitatum.)

Стоя почти по колени в воде, я срезал их плотные присоски. От вида стремительно текущей воды и устрашающего глухого рева у меня кружилась голова. Одно неосторожное движение - и могучий поток разобьет меня о камни... "Недаром, - подумал я, - эти маленькие растения с нежными розовыми и белыми цветками так упорно сопротивляются моему ножу!"

Продолжая нашу экскурсию, мы вышли на каменный балкон над круглой заводью. Из голубой воды торчали большие и маленькие валуны, а с обеих сторон балконов в заводь кремовым вихрем низвергалась река.

Даже флегматичные индейцы были взволнованы великолепным зрелищем. Кирифакка прыгал с камня на камень, выискивая наиболее удобную точку, потом сел, любуясь чудесным видом, - маленькая красная фигурка с шапкой черных волос и длинной косой...

От заводи мирно бурлящий темный поток бежал по красным камням к отмели, где на золотистом песке поднимались, словно зеленые облачка с белыми розами, водяные гуайявы. Дальше выстроились холмы высотой около ста метров, поросшие деревьями, разнообразие листвы которых так поразило меня. Зеленые и бронзовые, золотые и нежно-розовые кроны, над которыми местами возвышались могучие ишекелё, чередуясь с лиловыми пятнами цветущей жакаранды, желтыми цветками кассии и золотисто-зелеными листьями Manilkara.

Этот лес, произрастающий на красноватой почве, образованной продуктами выветривания кристаллических кварцев и гранитов, представлял собой новый, незнакомый мне тип. С чем он сходен: с лесами Акараи, или Ирикоуме, или Амазонки? Требовались месяцы работы, чтобы ответить на этот вопрос.

Продолжая исследования, я вскарабкался на холм позади лагеря и нашел на земле несколько цветков клузии^*, десяти-двенадцати сантиметров в диаметре; они были блестящие, красноватого цвета, несколько светлее с нижней стороны. Внутри широким кольцом выстроились красновато-коричневые тычинки, окружив клейкую горчично-желтую шишечку - нектарий, источающий медовый запах.

^* (Они были своеобразной шаровидной формы, присущей другим родам того же семейства зверобойных (Guttiferae), например Moronobea или Symphonia, но совсем не типичной для Clusia.)

Чем больше я разглядывал эти цветки, тем удивительнее казались они мне. Clusia - обычно маленькие кустарники или деревья высотой до десяти метров с многочисленными ходульными корнями. Многие Clusia - эпифиты, живущие на ветвях и опускающие вниз за влагой воздушные корни, поэтому мы с Кирифаккой задрали головы и стали изучать кроны.

На высоте примерно двадцати метров мы заметили еще несколько цветков. Они приютились среди ветвей дерева с прямым и гладким крапчатым стволом толщиной около тридцати сантиметров. Мы обошли дерево со всех сторон и, убедившись, что цветки находятся именно в его кроне, взялись за топоры. Полчаса ушло на то, чтобы свалить его, - до того твердой оказалась древесина!

Наконец дерево рухнуло, дотянувшись почти до реки, и мое волнение возросло еще больше. Все дерево оказалось Clusia - крупнейшей изо всех, когда-либо описанных!^*

^* (Это удивительное дерево описано доктором Мэгиром под названием Clusia guppyi.)

Торжествующий, нагруженный цветками, я вернулся в лагерь; но сначала попытался найти - безуспешно! - второе такое же дерево. Хотя дождь давно прекратился, вода в реке все прибывала, и течение усилилось настолько, что индейцы принялись мастерить весла, чтобы нам легче было подниматься по реке на следующий день.

Утром оказалось, что островки, по которым мы ходили накануне, полностью затоплены, лишь макушки скал и деревьев оставались на виду. Еще пятнадцать сантиметров - и лагерная площадка тоже оказалась бы под водой.

Скоро весь здешний край преобразится... За месяц Мапуэра поднимается на семь, а то и на все десять метров; огромная территория, особенно в нижнем течении реки, будет затоплена, и все обитатели этой части Амазонии - люди, животные, растения - перейдут к образу жизни, который предписывает им дождливый сезон.

Скорость течения все возрастала, но зато многие препятствия оказались под водой. Это делало наше движение безопаснее, хотя и замедляло его. Там, где раньше торчали камни, теперь бурлили волны, разбивались о нос лодки, обдавая нас брызгами. Мы изо всех сил налегали на весла, маленький двигатель ревел подобно авиационному мотору; медленно лодка одолела три километра, отделявшие нас от более спокойного участка.

Высоко в небе кружил стервятник, поворачивая голову, чтобы лучше разглядеть нас. Изредка, когда он делал особенно глубокий вираж, я видел его белую спину; потом стервятник проносился дальше, руля широкими крыльями и хвостом, поворачивал и возвращался снова. Часто встречались колибри, крохотные зеленые птицы с двумя белыми перьями в хвосте. Они выпархивали из лесу посмотреть на нас и, покружившись над лодкой, тут же опять исчезали.

Но вот робкие солнечные лучи угасли, небо зловеще потемнело. И снова вокруг до самой земли протянулись черные полосы дождя. Ливень настиг нас сразу после полудня, он был такой ровный и такой настойчивый, словно твердо решил лить вечно.

Дождь был холодный, дул пронизывающий ветер, и мы чувствовали себя отвратительно, словно заточенные в мутной раковине. Небо затянулось непроглядной пеленой, река стала грязно-желтой. Голый по пояс, я ежился от холода, на душе было тоскливо. Весь мой горизонт ограничивался угрюмыми волнами, плескавшимися вокруг лодки.

Несколько часов спустя, подкрепившись рыбой, которую индейцы наловили возле лагеря, лепешками, испеченными Тэннером, и фариньей, отогревшийся и немного обсохший, я расстелил брезент на скользкой, усыпанной листьями глине возле своей палатки и принялся сортировать образцы, собранные назло дождю.

Меня ожидал неприятный сюрприз: моя сумка, которую по недосмотру положили чуть ли не на самое дно лодки, промокла, гамак и одеяла отсырели. Не было никакого смысла надевать сухое, и я провел эту ночь - самую неприятную за всю экспедицию - в мокрой пижаме...

Настало утро. Небо было закрыто белыми облаками, над лесом нависли клочья густого тумана. Река поднялась еще на полметра; ее желтые воды, яростно бурля, стремительно неслись мимо нас.

Когда мы отыскали оставленную нами маленькую лодку, ее уже подмывало водой, и она нетерпеливо дергалась на чалках, которыми была привязана к дереву. Мы взяли лодку на буксир, и уже несколько минут спустя вышли к устью Буна-вау. Именно отсюда поступала основная масса полой воды. Уровень Буна-вау поднялся на два с половиной метра; могучий ярко-оранжевый поток врывался в более темные воды Мапуэры. Всего три дня шел дождь, а земли вокруг Грязных холмов были, без сомнения, уже затоплены. Вовремя мы выбрались из страны "лягушек"!

В Мапуэре воды прибавилось почти на метр - достаточно, чтобы протащить лодку через пороги, не разгружая ее.

Правда, и выше больших порогов было нелегко идти из-за множества камней, о которые разбивался бурный поток, но половодье, хотя и такое неистовое, помогало нам, и мы продвигались вперед, не выходя из лодки. А затем выглянуло солнце и принялось сушить нашу одежду.

Река сузилась и стала угрюмее: мы снова очутились в краю валлаба. С обеих сторон над рекой висели длинные стебли с цветками и плодами.

На более спокойных участках попадались пресноводные летучие рыбки. Они внезапно выскакивали из воды перед самым носом лодки и парили много метров над самой поверхностью. Я видел их совсем близко и смог убедиться, что это не килегрудые Gasteropelecus sternicla или Carnegiella strigata, о которых обычно упоминают исследователи, а тонкие рыбки с необычно крупными хвостовыми плавниками. Во время "полета" эти плавники оставались в воде и часто вибрировали.

В одном месте (на бурной стремнине) троим из нас пришлось все же вылезти из лодки. Пронзительно взвизгнув, Кирифакка прыгнул за борт; пока Фоньюве шел впереди и тянул веревку, он и Марк, погрузившись по плечи в воду, толкали лодку через перекаты, среди пенных султанов и захлестываемых потоком камней. Мотор гудел, мы гребли, как одержимые, лодка ползла вперед... Вдруг я заметил в воздухе, в луче солнца, семя репейника величиной с грейпфрут. Оно опускалось бесконечно медленно: царило полное безветрие, хотя полуметром ниже бесновался поток. Ниже, ниже... вот оно коснулось реки - и мгновенно исчезло.

Под вечер на востоке, над южными склонами невидимых отсюда Акараи повисли дождевые тучи, и вскоре лиловая завеса скрыла полнеба. Вторая половина была еще освещена ярким солнцем, но тучи медленно ползли на запад, и нас окутал сырой сумрак. Мы забеспокоились и стали подыскивать место для лагеря.

В тот самый миг, когда загудел в кронах могучий шквал, предшествующий дождю, мы приметили испещренный корнями участок на пологом откосе. Я ступил на берег под раскаты грома, а минуту спустя хлынул ливень.

Ловко действуя тесаками, Фоньюве и Кирифакка отделили лоскуты коры на трех стоящих рядом деревьях, затем вбили в землю столб для четвертого угла, привязали кору к молодым деревцам и столбу, положив сверху жерди, и настелили в несколько слоев большие листья геликонии.

Потом они подмели "пол", накрыли сучьями небольшую яму, сложили сверху свое имущество, развели костер и подвесили гамак. Десять минут потребовалось им, чтобы соорудить себе убежище на ночь, а я еще не менее получаса возился со своим брезентом.

На следующий день, когда мы уже собирались в путь, Фоньюве взмахнул руками, пропел: "Хавава ме, хавава ми, бифара вер, бифара виров!" - оттолкнулся и с треском приземлился в лодке рядом со мной.

Теперь, когда мы возвращались, живость и беспокойный нрав Фоньюве становились прямо невыносимыми. Словно жеребенок, которого впервые выпустили на волю, он кипел неуемной энергией и не знал к чему ее приложить. Он прыгал, размахивал руками, постоянно что-то бормотал или пел. Схватив камышинку, Фоньюве разорвал ее вдоль, продел одну половину в дыру в нижней губе, вторую - сквозь отверстие в носовом хряще, так что получились как будто усы и бородка, и уставился на нас, грозно вращая глазами.

Но в то же время Фоньюве немало помогал мне своим знанием индейских названий рек, растений, холмов и порогов. И сейчас я, стараясь не обращать внимание на его выходки, обратился к нему за советом. Дело в том, что ниже устья Буна-вау Мапуэра, или Мапуэра-вау (на языке ваписианов), называлась Комуо-пхото, или Кому-аво (на языке ваи-ваи), а также Мушо-йоку (на мавайянском языке), что означало "река лю-пальмы"^*. Я решил проверить, как именуют реку в той части, где мы находимся теперь.

^* (Oenoccirpus baccaba.)

- Атчи вау? - спросил я, показывая на воду (Как называется эта река?).

Но негодник не хотел отвечать, только таращился на меня, улыбаясь до ушей. Да что он, за дурачка меня считает?

Немного погодя я повторил вопрос, Фоньюве нагнулся ко мне и произнес доверительно:

- Начальник-вау!

Все фыркнули, я тоже невольно рассмеялся. Так мне и не удалось получить от него толковый ответ.

Чтобы чем-нибудь занять Фоньюве, я поставил его рулевым. Напевая и проказничая, он стоял на носу и с ужимками жонглировал тяжелым веслом, однако уверенно вел лодку по сложному фарватеру.

Нелегко было бы подниматься по реке на велосипеде, если бы ее поверхность вдруг превратилась в проезжую дорогу! Киль шедшей впереди маленькой лодки, в которой сидели Марк и Сирил, находился значительно выше уровня наших глаз.

Всего за два с половиной дня, а не за неделю, как предполагалось, мы достигли верховий. Вода не спадала, и мы легко проходили там, где раньше пробивались ценой больших усилий. Однако русло быстро сужалось, и вскоре водоскаты преградили путь.

- Камиша! - кричал Джордж, когда Кирифакка, сияя улыбкой, выскакивал за борт и вода покрывала связки белых зубов пекари, опоясывавших его загорелые бедра.

В широкой пойме с ее многочисленными купами бамбука все деревья стояли в цвету. Затем мы снова очутились в лесном туннеле между холмами. Река здесь изобиловала стремнинами; за час нам удалось пройти всего триста метров. И вот мы у тех самых порогов, где наша лодка едва не утонула на следующий день после того, как ее спустили на воду. Никто из нас не ждал, что мы доберемся сюда так быстро. До деревни Манаты оставалось полтора километра; вещи можно было донести на себе. Мы пристали к берегу и привязали наше суденышко лианой.

С грустью смотрел я в последний раз на нашу большую лодку. Она лежала пустая, никому не нужная, так как была чересчур велика, чтобы индейцы могли пользоваться ею. Она честно поработала: заплатанные борта выдержали до конца, двухдюймовое днище устояло против всех ударов. Внутри лодка позеленела от плесени, опилки свидетельствовали об атаках древоточцев. Первое же половодье унесет ее, похоронит, наполнив песком и листьями, где-нибудь ниже по течению.

- На этой лодке я совершил путешествие, которого никогда не забуду...