Голод

Шесть дней прошло в ожидании новостей от Джорджа - шесть дней упорной и плодотворной работы. Мы выходили в лес, размечали пробные площади, измеряли и валили деревья, собирали цветки, плоды и образцы древесины.

Сколько же мы прошли? Неужели я ошибся, рассчитав, что от Эссекибо до Нью-Ривер всего двадцать пять километров? Вот уже двенадцать дней, как Джордж выступил из миссии. Выходит, Нью-Ривер много дальше, чем я полагал.

У нас кончалось продовольствие, и отправляться в дальнейший путь нужно было немедленно, если мы вообще хотели дойти до Нью-Ривер. На седьмой день утром я распорядился свернуть лагерь.

Не успели мы закончить сборы, как появился, точно по волшебству, Джордж с тремя из своих людей. Они нашли, наконец, Нью-Ривер! До реки оставалось всего километров тринадцать, но путь туда был таким тяжелым, что Джордж сомневался, успеем ли мы дойти за один день. Он приготовил промежуточный лагерь, где мы могли бы переночевать; один из его рабочих остался там охранять продукты от зверей: накануне оцелот стащил у них крышку с кастрюли, а ягуар перехватил у Чарли добычу - гокко, оставленного охотником на тропе.

Километра полтора мы шли по ровной местности. Потом тропа разветвилась. Джордж объяснил, что правая ветка приводит к той площадке, откуда хорошо видно все вокруг (мы безуспешно искали ее несколько дней подряд).

Вместе с Ионой и Эндрью я направился туда. Вскоре мы очутились у подножия горы. Начался тяжелый подъем по крутым скалам. В подлеске росли колючие пальмы.^* Величественные эшвейлеры роняли причудливые цветы с желтой сердцевиной, по внешнему виду напоминающие небольшие лайковые перчатки и пахнущие жасмином. Тропа, казалось, свисала узкой лентой с макушек деревьев. За большим утесом мы обнаружили ровную площадку; Эндрью сказал, что это лежка ягуара. И вот мы, наконец, на вершине - бугристой прогалине в лесу, однако... ничего не видно.

^* (Bactris sp.)

Тропа извивалась между камнями дальше, уходя в чащу невысоких суковатых клузий, которые опираются на тонкие воздушные корни, напоминающие лапы огромных крабов, и, казалось, дерево вот-вот шагнет. Как и растущие рядом мирты^*, они были покрыты орхидеями и мхами. Почвенный покров состоял из диких ананасов, шелковистой травы и орхидных. Еще немного - и мы вырвались из зарослей на залитый солнцем каменистый склон и очутились над беспредельным океаном лесного полога.

^* (Clusia nemorosa и Oedematopys dodecandrus)

Далеко-далеко на севере торчал над мглистым горизонтом бледно-голубой гранитный зуб, над которым мы пролетали на самолете. В восьмидесятиста километрах левее тянулись северо-западные отроги Акараи, заканчивающегося кряжами Вамуриак-Тава и Виндауа; ближе к нам возвышались почти на один километр Васару-Маунтинс - горы Солнца. А справа громоздились вершины, которые нам предстояло обойти.

Мы решили осмотреться получше. У самого края обрыва росли клузии, на переплетении корней которых лежал ковер перегноя, мха и хвороста; местами на этом ковре одиноко торчал сучок или пень. Ниже нас - те же клузии: плавно качающийся мелколиственный полог, скрывающий голые камни. В ветвях одного из деревьев в нескольких сотнях метров от нас мелькнул яркий оранжевый шар. Потом он исчез. Птица! Ну, конечно! И не какая-нибудь, а "каменный" петушок - редчайшее, чуть ли не мифическое создание! Его встречают очень редко. Но петушок улетел, и мы повернули назад.

К полудню миновали часть холмов, пересекли несколько болот и речушек, которые начали уже высыхать, - приближался сухой сезон, - и даже видели еще одного каменного петушка: его крылья прошуршали над моей головой. Немного спустя послышался нарастающий гул, словно топот зверей, продирающихся сквозь чащу.

- Похоже на очень большое стадо диких свиней, - заметил Иона, - только не могу понять, в какую сторону они идут!

Впереди между стволами пробивался солнечный свет; мы вышли на край крутого склона и поняли, в чем дело. Водопад! Сначала я не разглядел его из-за деревьев, но через несколько метров тропа круто свернула на восток, и мы увидели узкое темное ущелье, куда низвергались белые космы падающей воды.

Судя по направлению течения, это был один из притоков Эссекито, либо Урана, либо Буна-вау. За рекой начинался крутой, почти пятисотметровый спуск, который мы одолели без единой передышки.

Лес здесь был великолепен, изобиловал разными видами эшвейлеры, красная почва была покрыта изящными селагинеллиями; в тишине гулко раздавалось мычание капуцина. Снова спуск, подъем, спуск... Мы вышли на седловину, за которой поднималась гора, выше и круче всех, пройденных нами.

Солнце уже склонилось к горизонту, когда я, преодолевая боль в натруженных суставах, вступил на вершину. Эндрью уже сидел там, положив ружье на колени.

- Да, крутой бугорок! - воскликнул он. - Здесь только в бутсах лазить.

Он перевел дух и продолжал:

- Мистер Гэппи, мне нужно с вами переговорить. С этими ваи-ваи сплошные неприятности. Вы-то этого не знаете, а они сегодня утром отказались идти дальше. Я их еле уговорил; спасибо Мингелли помог - он из них самый лучший и к вам хорошо относится. Чекема и Маваша подбивали всех не ходить с вами дальше. Работа, говорят, слишком тяжелая, а пиша плохая. Да ведь они сами виноваты: съедят все сразу, а потом жалуются на голод.

- Все это очень грустно, Эндрью. Если ваи-ваи не умеют распределять пищу, придется нам собирать всю добычу, даже то, что они подстрелят, и раздавать понемногу.

- Придется, начальник. Только им такой порядок не понравится, будьте уверены! - он помолчал, затем продолжал: - А вы приметили каменных петушков? В жизни такой красоты не видел! В лощинке перед Ураной их там несколько сот собралось. Я вошел туда, смотрю - сидят на деревьях, на земле, повсюду... Несколько петушков плясали - прыгали и кружились на маленьких площадочках. Они их сами расчистили. Пока я смотрел, подошли индейцы. Маваша выстрелил, хотел перья добыть, они все и разлетелись...

Вот досада! После Шомбургка еще ни один белый человек не видел пляски каменных петушков. Если бы я, как обычно, шел впереди, я не пропустил бы удивительного зрелища. На обратном пути я должен это увидеть, во что бы то ни стало!

Мы поднялись, с трудом разгибая ноющие колени, и начали утомительный спуск. Ниже нам попался заболоченный участок, заросший пальмами, дальше по склону сбегал журчащий ручеек, ярко-красный в свете заходящего солнца. Он исчезал в восточном направлении: мы пересекли водораздел.

В одном месте ручей делал широкую петлю; здесь раскинулся лагерь. Все наши вещи лежали под брезентом, на колоде стоял котелок с горячим чаем. Усаживаясь возле колоды, я мысленно благословлял Тэннера за его предусмотрительность и заботу.

Появился Джордж. Вид у него был серьезный.

- Мистер Гэппи, Джеймс собирал дрова, а тем временем подошли ваи-ваи. И когда он вернулся, оказалось, что все мешки с продовольствием открыты, пропало несколько килограммов риса и еще кое-что... Он сам видел, как носильщики промывали рис, но не стал ничего говорить, потому что вид у них был угрожающий, и он боялся, что они совсем нас бросят. Без них мы ведь не унесем всех грузов. Так что дело очень серьезное.

Гебриэл, сын Чарли, вступил в разговор:

- Хорошо, что склад в миссии заперт на замок, не то, пока мы ходим, все бы исчезло. Маната, хромой старик, украл мясо и муку у Эндрью. Я его поймал, когда он их прятал, и сказал ему, что он дурной человек. Но сделать я ничего не мог, а то он настроил бы индейцев против нас. А сколько добра пропало у мистера Ливитта! Индейцы, когда несли его вещи с Ганнс-Стрип, все открывали и брали, что нравилось. А стоило ему заговорить об этом, как они начали ему угрожать. Они его совсем не любят, только терпят, потому что получают от него товары.

Сооружение навеса

- Что ты говоришь?! Я ему не завидую.

- Так что нам лучше всего вернуться сейчас, - продолжал Эндрью. - Чем мы дальше идем, тем больше рискуем.

- Вот и я говорю то же самое, - подхватил Иона.- Хорошо бы завтра же повернуть назад.

- Ерунда, - возразил я. - У нас продуктов еще дней на пять. Сложим их все вместе и будем следить, чтобы больше ничего не пропало. Тэннер, ты все время оставайся в лагере и смотри повнимательнее! А что касается опасности, то, по-моему, вы преувеличиваете. Двенадцать дней я потратил на то, чтобы найти Нью-Ривер, так неужели же я отступлю, когда до нее осталось всего пять километров?

Я должен был решить, как поступать дальше. Безил скоро придет в миссию; стоит ли нам идти вперед всем отрядом со скоростью полутора километров в день? Правда, до водораздела, за которым начинается бассейн Амазонки, осталось не больше тринадцати-шестнадцати километров, но мы можем двигаться так месяцами, не встречая ни больших рек, ни индейцев, даже не зная в точности, где мы находимся. Лучше уж поскорее закончить необходимые работы в районе Нью-Ривер, затем вернуться в миссию и выйти с Безилом на Мапуэру через Акараи по индейской тропе, которую знает Чарли.

Я решил послать Чарли в миссию, чтобы он повел отряд Безила. Вместе с Чарли я послал Джеймса и Альберта из группы Джорджа, снабдив всех троих минимумом продовольствия, необходимым на обратный путь. Это позволяло нам продержаться лишних несколько дней; тем временем отряд Безила перебросит большую часть нашего снаряжения и запасов через Акараи и начнет строить лодки для путешествия по Мапуэре (Чарли - замечательный лодочный мастер). Затем они, чтобы помочь нам, вернутся в верховья реки Чодикар, откуда идет тропа на Мапуэру и куда, по моим расчетам, мы доберемся недели через две.

Гебриэл перевел мои указания отцу. Чарли кивнул, попросил двенадцать патронов для своего ружья и побрел к гамаку, собираясь на следующий день выйти пораньше.

Опыт и знания Чарли делали его одним из самых полезных членов экспедиции. Поддерживая традиции своего племени, он был опытным путешественником, более половины жизни провел среди лесных индейцев Эссекибо и Мапуэры. Он умел объясняться на их языках, а одна из его двух жен была из племени вай-вай (вторая - ваписианка - жила в саваннах), поэтому его часто называли "Чарли Вай-Вай". Он был молчалив, замкнут, медлителен и рассеян, но при всем том чем-то располагал к себе. Я всецело полагался на Чарли, хотя в сущности знал его очень мало: по-английски он изъяснялся так плохо, что мы с ним в основном ограничивались кивками и улыбками.

После обеда я спокойно прошел мимо будто бы мятежных ваи-ваи, искупался и лег спать. На следующее утро без каких-либо проявлений недовольства ваи-ваи подняли свои ноши и зашагали гуськом вверх по крутому склону. Чарли, Джеймс и Альберт попрощались и ушли; Иона, Эндрью, Эока и я вернулись по тропе, чтобы снять участок болотистого пальмового леса возле лагеря. Из жидкой черной грязи торчали невысокие, по плечо, шелестящие на ветру пальмы. Мы с трудом продирались сквозь их густую листву.

Завтракали мы у реки, на прибрежных камнях. Вовсю светило солнце, кругом жужжали мухи. Одежда моя подсыхала, настроение улучшалось. Я смотрел на Эоку и постепенно проникался уверенностью в успехе.

Эндрью, Иона и Джордж зря хмурятся: пока не нарушены добрые отношения между мной и ваи-ваи, они нас не оставят. Я решил не торопиться с выводами и вести себя так, будто ничего не случилось.

Черные с карминными пятнами бабочки Papilio порхали над кирпично-красными колосками пышных Heliconia и Cosluse с качающимися на ветру, широкими, как у банана, листьями. Огромная синяя муха грелась на камне. Вдруг на нее налетела коричневая бабочка с длинным брюшком, схватила и поднялась над кустами. Я пытался проследить, что будет дальше, но они исчезли. Поразительно! Неужели эта бабочка плотоядная или кровососущая? Известно, что у некоторых молей хоботок покрыт "зубами" - жвалами, которыми они счищают кожицу с плода, прежде чем высосать сок.

Мы шли дальше на восток Эока, несмотря на тяжелый груз, спокойно и терпеливо отвечал на мои вопросы. Он внимательно изучал каждое дерево, делал зарубку на стволе, искал опавшие листья, долго разглядывал крону.

Теперь мы были в самом сердце гор. Склоны поражали головоломной крутизной, тропа выравнивалась, лишь когда огибала обрывы. Чтобы не сорваться вниз, приходилось цепляться за корни и деревья.

Все чаще попадались деревья-исполины, широко простершие шапки ветвей. Всюду росли необычные эпифиты. Орхидеи с очень мелкими плодами^*, будто зеленые сороконожки, карабкались по стволам. Другие развесили свои кроваво-красные цветы над полой колодой, из которой торчал, словно носик чайника, восковой рожок - пчелиное гнездо. Легко было догадаться, что здесь много дичи. Следы на болотах рассказывали о том, как ягуар преследовал стадо диких свиней. Звучали голоса тинаму и туканов, вверху суетились стаи обезьян - они носились по ветвям, качались, прыгали по деревьям.

^* (Диоклея (Diocloea muricata).)

Два последних подъема на нашем пути оказались особенно тяжелыми. Затем мы прошли с полкилометра вдоль вершины, после чего начался крутой спуск, который привел нас к зеленым брезентам, растянутым на берегу Нью-Ривер.

Нью-Ривер! Наконец-то!.. Между глинистыми берегами, сверкая на солнце, извивался прозрачный желтоватый поток, там и тут перегороженный упавшими деревьями. Река здесь совсем узкая, не шире двенадцати метров (мы находились километрах в десяти от ее истока), но это был не просто горный ручей, а настоящая река, струящаяся по узкой пойме с такой уверенностью, что не оставалось никакого сомнения - Нью-Ривер еще разольется на много километров в ширину. Я мечтал сделать небольшую лодку и спуститься хоть немного вниз по реке, но русло было слишком загромождено.

Джордж и его подчиненные посвятили немало времени рыбной ловле. Однако им попадались рыбешки не больше пятнадцати сантиметров. Это означало, что где-то ниже по течению водопады преграждают путь рыбе вверх, а также, что нам не удастся пополнить свои продовольственные запасы...

Все следующее утро я сортировал образцы, собранные за последние два дня. Отряд Джорджа отправился прорубать тропу к водопаду, гул которого доносился к нам. Эока и Эндрью пошли на охоту, один с луком и стрелами, другой - с ружьем. Тэннер занялся стиркой. Иона лежал в гамаке, измотанный тяжелыми переходами.

Только ушли охотники - на противоположном берегу появилась стая агами. Они ворошили листья, разыскивая насекомых, и тихонько трубили друг другу: "не разбредаться!" Тэннер, Иона и я остались в лагере одни, и стрелять нам было нечем. Агами размерами и видом напоминают длинноногих цесарок, оперение у них черное, и лишь на плечах накинута изящная пепельно-серая "накидка", а грудка и шея - пурпурные. Трудно найти в лесу птиц, равных им по красоте.

Немного спустя послышался новый звук: из-за лагеря доносилось взволнованное "Чррр! чрр! йик! йик! уэрк! уэк!" Приглядевшись, я увидел в зарослях множество суетливых пичужек. Это были прелестные создания с красными "воротниками", красными хвостиками и черно-белыми крапчатыми хохолками. Я сразу узнал муравьеловок, хотя никогда не видел их раньше. Осторожно, стараясь не вспугнуть птиц, я пошел в ту сторону и уловил вдруг странный шум: точно вставали дыбом волосы матери-земли; то шуршали бесчисленные листья. Над подстилкой во все стороны метались насекомые. Птички умело ловили их; к трапезе присоединился даже низко летевший сокол. А затем показалась великая армия муравьев. Они двигались многими колоннами, каждая около пятнадцати сантиметров в ширину. Словно танковые корпуса, муравьи совершали обходные маневры, окружая большие участки и тщательно прочесывая их, затем быстро взбирались на невысокие деревья и ощупывали каждый листик. Перешагивая через колонны, я прошел до самого центра армии, растянувшейся метров на тридцать в ширину и представлявшей собой сложное переплетение муравьиных "полков". Казалось, что наш лагерь лежит на их пути, но они обогнули его, пройдя метрах в десяти от прогалины.

Все утро муравьиная армия быстро ползла мимо нас на юг со скоростью одного-полутора метров в минуту. К полудню она скрылась, птичьи голоса стихли, в лесу воцарилась тишина.

Я пил кофе и ел "печенье" - вязкие лепешки из пресного теста с тресковой икрой. Позже вернулся Джордж и его отряд. Они нашли водопад, но не смогли подняться по противоположному склону - сплошному нагромождению камней, покрытых мхом и листьями. Пока я ел, Эока, Якота и Манака уставились на меня и потирали животы, провожая каждый проглоченный мной кусок тяжелыми вздохами. Я попытался знаками объяснить им, что, дескать, ем лягушачью икру.

- Кёото, кириванхи! (Лягушка - хорошо!) - отозвались они и с радостью приняли угощение.

После еды мы поднялись на бугор позади лагеря и разметили участок. Индейцы были недовольны, выразительными жестами жаловались на голод и усталость, хотя еду мы с ними делили поровну.

Появилась стайка обезьян; ружье осталось в лагере, Якота выпустил несколько стрел, но промахнулся. Тогда индейцы легли на землю, показывая мне, что они не в силах держаться на ногах.

В ответ на это Эндрью принялся рубить пальму манака^*: ее мягкая сердцевина у макушки съедобна. Отложив топор, чтобы передохнуть, он объяснил индейцам:

^* (Euterpe stenophylla.- Прим. ред.)

- Если голоден, ешь сердцевину манаки.

Все разом уставились на потрясенного Манаку. Наконец до них дошло, что Эндрью имеет в виду пальму. Раздался громкий смех.

- Ну уж нет, - объявили индейцы. - Для начала мы съедим мистера Гэппи!

Пальма рухнула, мы поели и пошли в лагерь. Настроение значительно улучшилось. На полпути увидели нору, окруженную валиком свежей земли. Вход в нее облепили комары: значит, хозяин дома. Все раздоры были забыты. Мы дружно выстроились у норы с тесаками наготове, а Эока воткнул палку в землю на расстоянии одного метра от входа и стал ворошить ею. Никакого эффекта... Мы пригнулись, чтобы лучше видеть, и вдруг здоровенный зверь выскочил из норы, уперся ногами мне в грудь, повалил навзничь, осыпав землей, и ринулся прочь. Мы кинулись вдогонку. Это был броненосец. В своем выпуклом щите, из-под которого торчали острый нос и хвостик, он казался неуклюжим, но мчался так стремительно, что через мгновение исчез.

Вечером все ваи-ваи, кроме Манаки и Мингелли, вдруг принялись демонстрировать мне свои раны; лица индейцев были враждебны. Я перевязал их болячки, но они продолжали слоняться вокруг.

Через час Эока сообщил, что завтра утром пойдет на охоту. Он попросил ружье и несколько патронов. Я насторожился, но просьбу его выполнил.

Не прошло и пяти минут, как ко мне подошел взволнованный Эндрью:

- Мистер Гэппи, вы позволили Эоке взять ружье? Это очень опасно. Что, если они сбегут ночью или убьют нас, пока мы будем спать? И никто их не поймает! Мы и защищаться не сможем - их-то больше, чем нас. Захватят нас врасплох, откроют стрельбу и конец!

- Во всяком случае, если мы сейчас отберем ружье, они сразу встревожатся. Будем надеяться на лучшее. Думаю, ничего не случится.

Однако и мне стало не по себе. Для защиты у меня оставался лишь перочинный ножик. Эндрью объявил, что будет спать с ножом наготове.

В ту ночь вряд ли кто-нибудь из нас мог похвастаться крепким сном. Незадолго до полуночи меня разбудили дикие крики. Я вскочил с гамака. Где-то вверху хлопали крылья, снова раздались леденящие кровь жуткие вопли. Прибежал Эндрью.

- Не пугайтесь, начальник, это козодой, жиряк^*. Они почти что перевелись, с тех пор как индейцы стали бить их во время гнездования. Теперь водятся только в пещерах вокруг горы Рораима. Я их видел там - тысячами собираются.

^* (Жиряк (Steatornis caripensis) называется также гуахаро, или жирный козодой; у птенцов жиряка очень много подкожного жира.- Прим. ред.)

- А ты почему не спишь? - спросил я.

- Да хотел посмотреть, все ли в порядке. Ваи-ваи спят; похоже, все о'кей.

За завтраком, когда я ел свои лепешки и фаринью, ваи-ваи опять столпились вокруг меня, пристально глядя на пишу, "гипнотизируя ее", как говорил Эндрью. Затем я сел разбирать растения, а индейцы с угрюмым видом легли у моей палатки, жуя сердцевину манаки и напевая красивые, но явно воинственные песни. То один, то другой вскакивал и принимался ожесточенно рубить дерево или карабкался вверх по стволу, с вызывающим видом раскачиваясь на ветвях.

- Ну, хватит! - сказал я, кончив свое дело.- Пойдем, поработаем. Разметим участок поближе к водопаду, а потом и самый водопад посмотрим.

Эндрью перевел мои слова и сообщил ответ: они слишком изголодались и устали, чтобы работать. Особенно недовольным казался Якота. Я повернулся к нему, позвал его, взял ружье и зашагал вниз по тропе. Индейцы неохотно последовали за мной.

- Видишь, Эндрью,- торжествовал я, - пошли все-таки! Но до чего же нам не везет! Столько дичи кругом, а подстрелить ничего не удается.

- Вы даже не представляете себе, начальник, как это хорошо, что ваи-ваи меня знают, - ответил Эндрью. - Они бы давно разбежались, если бы не помнили меня с тех пор, как три года назад я ходил в эти края с миссионерами.

Мои личные припасы подходили к концу, а тут еще, когда мы вернулись в лагерь, я обнаружил, что из моих шести банок с консервами три испорчены. Я побросал их в реку; одна банка ударилась о камень и взворвалась, выстрелив свиной тушенкой, к великому удовольствию наблюдавших за всем этим ваи-ваи. Открыв одну из оставшихся банок, я предложил кусок мяса Маваше. Мясо пришлось ему не по вкусу, он его сплюнул, и тогда все разошлись.

Снова появились муравьи; они возвращались по своему пути. Впереди летели птицы.

Вечером вернулся со своим отрядом Джордж. Они прорубили тропу вдоль реки километров на пять, до места, где она достигала в ширину тридцати метров и в лесном пологе открывался просвет. Они прошли мимо трех водопадов, один из них был очень живописным: река устремлялась под низко нависшие скалы, образующие почти сплошной свод. Но и ниже водопадов не удалось поймать ни одной рыбы. Мне очень хотелось самому пройти в ту сторону, но времени уже не было: пора выступать в обратный путь. Задержка даже на день могла привести к серьезным осложнениям.

Джордж рассказал, что видел на мягкой почве большие, сантиметров двадцать в ширину, следы ягуара.

Полдник Маваши: обезьянья голова

В половине десятого индейцы все еще не спали, я слышал, как они беседуют под своим брезентом метрах в тридцати от меня. Вдруг как раз между нами зарычал ягуар - грозный и не слишком приятный звук? Я притаился, как мышь, в своем гамаке. Патроны - вот они, под рукой, но ружье-то у индейцев! Совсем близко затрещали кусты, затем я услышал голос Эндрью:

- Тэннер, пойди, принеси патроны, мы его застрелим.

- Ну уж нет, я с места не двинусь, пока он меня за пятку не схватил! - засмеялся в ответ Тэннер.

Раздались еще смешки, но встать никто не отважился. Постепенно все уснули. Часа два спустя издали опять донеслось могучее рычание, потом все стихло.

В половине шестого сырой холодный мрак наполнился шумом крыльев - проснулись маруди. Словно призрачные летательные аппараты парили среди древесных крон. Крылья маруди громко скрипели в полете. Умываясь в теплой речке, я услышал протяжный крик капуцина, потом заухал момот.

Джордж, Гебриэл, Эндрью и Иона подошли разобрать мой багаж; было видно, что они не в духе. Яркая лампа освещала мой завтрак - сырые галеты, остатки опротивевшей мне свиной тушенки, жиденькое кофе.

Недовольные продолжали ворчать.

- Не обращайте на них внимания, начальник,- сказал Тэннер, доливая мне чашку. - Они сами виноваты, что остались без еды. Ведь я вот не жалуюсь! А почему? Потому что донес все свои продукты. А они побросали почти все, что вы им дали. Тяжело нести, видишь ли, понадеялись на охоту.

Ворчание прекратилось, укладка вещей продолжалась в полном молчании...

Серый сумрак просачивался сквозь листву, когда я погасил лампу и двинулся в обратный путь. Проходя мимо Ионы и Эндрью, я еще раз напомнил им, чтобы ничего не было забыто. В их обязанности входило наблюдать за укладкой тюков - работа, которая их вовсе не радовала, так как портила их отношения с индейцами. Им очень хотелось со мной поспорить, они с радостью оставили бы часть снаряжения, но я быстро зашагал вверх по склону, не дожидаясь возражений.

На месте нашего предыдущего лагеря я остановился. Мимо меня прошли угрюмые ваписианы и подчеркнуто вялые ваи-ваи. Так или иначе, от работы они не отказывались, а это было самое главное.

За рекой Урана, которую я перешел час спустя, начинался каменистый участок с невысокими, перевитыми лианами деревьями. Густой мох, покрывавший каждую веточку, приглушал даже самые резкие звуки, проникавшие сюда извне. Лес казался таинственным.

Вдруг я заметил на ветке клуб оранжевого пламени. Каменный петушок! А вон еще и еще! Да их тут множество! Я смотрел как завороженный: точно духи огня, светящиеся призраки...

Величиной и сложением они напоминали зобастого голубя. Но какой изумительный наряд. Ярко-оранжевое оперение, пышный желтый хвост и такая же кайма вдоль полосатых, черных с белым крыльев, на голове - большой султан, тоже с черной каймой, в котором почти исчезает клюв, и крохотные, но яркие глазки^*...

^* (В неволе каменные петушки утрачивают яркость наряда, становятся серо-желтыми и обычно скоро погибают.)

Птицы сидели на ветвях, издавая хриплые звуки, роняли на землю крошки плодов и орехов. Любопытство одолевало их. Завидев меня, они стали подбираться ближе, метров до пяти. Однако инстинктивная осторожность побеждала: достаточно было легкого шороха, и петушки отлетали в сторону, нервно взмахивая крыльями.

Сердце мое замерло, все было забыто! Мало того, что мне посчастливилось попасть в одно из редких мест, где эти птицы еще встречаются в большом количестве, - я застал их брачную пору. Вот бы увидеть их "пляски"!

Очень осторожно я двинулся вперед, к мелькающим во мгле оранжевым огонькам, и вдруг, чуть не у самых ног, обнаружил "танцевальную площадку": круглую прогалинку диаметром в один метр, расчищенную от листьев, только в самом центре немного травы да несколько опавших листьев.

Еще шагов через пять - вторая площадка. Я медленно прокрался к кустарнику, который мог надежно укрыть меня, тем временем птицы, точно притягиваемые магнитом, собирались к площадке. Застыв на месте, я видел, как они подлетают все ближе и ближе - поклюют, осмотрятся, вспорхнут и опустятся на следующую веточку. В конце концов собралось девять птиц - все петушки, насколько я мог судить. Шесть из них сидели примерно на высоте одного метра над землей, остальные - еще ниже.

Внезапно один из них прыгнул в круг, распушил перья, наполовину расправил крылья и хвост и побежал вприпрыжку, то поднимая, то опуская голову. Миг - и он перекувырнулся, стал на ноги и прыгнул на ветку... потом затих, словно удивленный собственной лихостью. Второй петушок прыгнул в круг, но тут на тропе показался Мингелли, и птицы, взмахнув сильными крыльями, исчезли. Только теперь я разглядел вверху улетающую неприметную птичку с перьями в серо-зеленых крапинках - курочку.

Еще двое носильщиков прошли мимо меня. Должно быть, по птицам недавно стреляли, а может быть, их встревожило мое присутствие и неуклюжие попытки спрятаться. Я простоял еще около часа, прислушиваясь к их короткому вопрошающему свисту и смотря на мелькающие между листьями и ветками оранжевые пятна. Петушки не улетали, но и не спускались на свою площадку, а оставались в кронах на высоте шестидесяти метров над землей.

Огорченный, я зашагал дальше по тропе и вскоре догнал Чекему и Мавашу. Увидев меня, они насупились и заговорили угрожающим тоном, оживленно жестикулируя. Я ничего не понял, пожал плечами и улыбнулся. Может быть, они решили, что я слежу за ними? Я двинулся дальше.

Через полчаса мы пришли к месту нашего первого лагеря. Я сел на колоду, нужно было решить, что делать дальше. Мне хотелось расчистить клочок леса, чтобы открылся вид с холма на юг и можно было бы получить представление о крае, по которому нам предстояло идти. Глупо вслепую пробираться сквозь заросли: чувствуешь себя совершенно беспомощным, заточенным в джунглях. К тому же в таких условиях очень трудно планировать дальнейший путь.

Но на расчистку уйдет целый день, - а где взять пищу? Я решил остаться с Эндрью и одним из ваи-ваи, который будет называть деревья; остальные пусть идут дальше во главе с Ионой.

Подошел Эндрью и заныл:

- Мистер Гэппи, я всегда предупреждал вас об опасностях! Ведь я советовал взять больше продовольствия. Уж я-то знаю, не первый раз в походе.

- Эндрью, - ответил я, - после драки кулаками не машут. К тому же я знаю, почему еды не хватает: просто никто не захотел нести продукты, которые я роздал.

Эндрью опустил глаза и принялся строгать палочку. Только он собрался ответить, как из-за речушки донеслось фырканье и топот. Мы с удивлением уставились туда. Из зарослей вынырнул пекари, а за ним еще один и еще! Они тоже заметили нас и остановились, озадаченные, однако не испуганные.

Чекема схватил свой лук, Эндрью - ружье и, пригнувшись, ринулся вперед. Выстрел - одна свинья упала ("еда!" - успел подумать я). В следующий миг все стадо - штук двадцать-тридцать - обратилось в бегство.

В эту минуту подоспели остальные члены нашего отряда. Манака, согнувшись под тяжестью ноши, бросил свой лук и стрелы Якоте, а тот, стремительно и мягко повернувшись, послал стрелу вдогонку убегающей свинье. В кустах на расстоянии пятнадцати метров ее почти не было видно. Стрела вонзилась у лопатки. Даже из ружья трудно было сделать более меткий выстрел.

Гебриэл выдернул из ноши Эоки коробку с патронами и подбежал ко мне. Я дал ему пять штук, и он рванулся вдогонку за стадом, держа свое древнее ружье наготове. Остальные скинули тюки и старались поразить свиней тесаками или подогнать палками назад к реке. Охотники и дичь скрылись в зарослях.

Спустя полчаса индейцы стали возвращаться. Стадо ушло, но Гебриэл успел подстрелить еще одну свинью.

У нас было теперь около семидесяти килограммов мяса! Весело затрещали костры, началась разделка туш и копчение свинины. Теперь можно было задержаться всем. Правда, троих - Манаку, Якоту и Эоку, которые хотели во что бы то ни стало вернуться домой в тот же день,- я послал вперед с небольшим грузом. С ними пошли также Гебриэл и Мингелли - они вызвались к утру доставить из миссии кое-какие нужные нам запасы.

Прощаясь, я заметил среди вещей Эоки нечто странное. Присмотрелся - да ведь это же аллигатор! Эндрью объяснил, что Эока добыл его на Нью-Ривер, закоптил на костре и теперь несет в подарок жене. Я знал, что ваи-ваи очень любят мясо аллигаторов, - у себя, на Эссекибо они истребили и съели их всех до единого. Да и на Кассикаитю аллигаторы стали теперь редкостью. Аллигатора вай-вай не променяет и на двух свиней.

На следующий день мы расчистили небольшой участок неподалеку от "наблюдательного пункта" Джорджа на южном склоне пониже гребня; отсюда открылся вид на юго-восток, на долину, в которой лежал наш лагерь.

Напротив метров на пятьсот возвышался холм, с его вершины крутыми уступами спускались скалы, окаймленные сверху уже знакомыми нам зарослями клузий. Холм находился примерно в двух с половиной километрах от нас и преграждал вид. В том, что мы увидели, не было ничего нового - такая же местность, по какой мы шли до сих пор.

Зато с другой точки, обращенной почти точно на юг, мы рассмотрели над цепочкой холмов в сорока-пятидесяти километрах от нас бледно-голубые пирамиды вершин. Выше всех вздымался скальный конус. Похоже на "лошадиную голову", которую я видел с самолета... Уж не гора ли это Пирикиту, упоминаемая Шомбургком?

Так или иначе, перед нами были южные пики хребта Акараи. Отсюда они казались неожиданно величественными, даже грозными.

Мы вернулись в лагерь усталые, но довольные. Гебриэл и Мингелли уже были там; они сообщили, что Безил выступил вверх по реке со своим отрядом. Еще одной заботой меньше: наши запасы пополнились, и Безил доказал, что на него вполне можно положиться. Теперь самое важное - перебросить через горы возможно больше продовольствия и снаряжения. После этого мы приступим к выполнению главной задачи экспедиции.

На следующее утро мы остановились в Якке-Якке, чтобы высадить на берег наших ваи-ваи. Быстроногим фавном, зажав под мышкой стрелы, лук, гамак, Чекема пробежал по тропке и скрылся в своей хижине. Иона и я поступили, пожалуй, не совсем тактично, последовав за ним: когда мы вошли, Чекема стоял на коленях возле гамака, в котором лежала его жена.

При одной только мысли о том, что нужно возвращаться в миссию, мне становилось не по себе. Не очень-то приятно было пользоваться гостеприимством мистера и миссис Ливитт - ведь я не одобрял их деятельности. Уж лучше прямо высказать свои чувства и обосноваться где-нибудь в другом месте, но надо признать, что они не навязывали мне своих взглядов; к тому же я теперь лучше понимал, как трудно им приходилось. Да и было бы крайне невежливо с моей стороны забыть то, что они уже сделали для меня.

Вот уже показался холм, на котором расположилась миссия. На склоне мелькали огоньки, дым поднимался к небу: жгли хворост на расчистке. Услышав стук нашего мотора, Ливитты с толпой ваи-ваи вышли к причалу встретить нас.

Я сразу же спросил про Манату, так как твердо решил взыскать с него возмещение убытков. Оказалось, что он и еще два индейца вместе с женами ушли в свой поселок на Мапуэре.

Мистер Ливитт тоже был возмущен. В прошлом году они неожиданно явились сюда в гости к вождю, все это время слонялись без дела, теперь же, когда пришло время сельскохозяйственных работ и следовало помочь хозяину, они отправились обрабатывать собственные поля. Какой возмутительный эгоизм! Они нарушили все законы гостеприимства!

Я предположил, что они, возможно, потом пригласят вождя к себе. Ведь нельзя же, в самом деле, бросать на произвол судьбы свои поля.

После обеда, на который я был приглашен с обычной для супругов Ливитт любезностью, меня ждал сюрприз: хозяин предложил послушать новости по радио. Мистер Ливитт несколько дней возился, ремонтируя приемник, и решил теперь испытать его.

Пустили генератор (это делалось очень редко, так как не хватало горючего для мотора), и мы направились в пустой дом уехавшего миссионера, где стоял приемник. В темноте я видел, как по земле вокруг нашего лагеря бегают язычки пламени; несколько человек гасили их и смахивали искры с брезента. Мы поднялись на второй этаж и сели около приемника, напряженно вслушиваясь в шорох эфира. Условия приема были никудышные, мы с трудом различали отдельные слова. Впрочем, любая, даже самая невероятная новость казалась здесь, в уединении джунглей, маленьким, ничтожным эпизодом...