Конец и начало на Конго

Ссылка на людей типа Карла Мауха, Георга Швейнфурта или Вильгельма Юнкера может создать обманчивое представление, будто их влияние на ход тогдашних исследований в Африке было значительным. Гораздо более явно потребности эпохи проявлялись в таких личностях, как Бейкер и Бёртон, Камерон и Спик. За исключением одного, все они были офицерами и в качестве консулов участвовали в политике; иногда они вновь возвращались в Африку командирами колониальной армии. Их немецким коллегой наряду с другими может быть назван Герман фон Виссманн (1853-1905) - офицер и путешественник, первым пересекший Экваториальную Африку с запада на восток, а затем командовавший колониальной армией в Восточной Африке. Или Густав Нахтигаль - блестящий, беззаветный исследователь, генеральный консул империи, прокладывавший путь германскому колониальному владычеству в Западной Африке. Сознавали ли эти люди, какую роль уготовила им их родина? В данном случае это неважно. Как правило, они действовали в полном согласии с идеологией правящих классов. Впрочем, трудно сказать, откуда могла бы взяться другая идеология. Хотя пламя гуманизма, возможно, еще теплилось в каминах благополучных бюргерских домов, но, по существу, оно уже служило тому, чтобы проложить путь более совершенному эксплуататорскому строю. Сложившееся положение вещей подчинило себе почти всех исследователей Африки, и неважно, какой они были национальности. Примером тому может служить швейцарец Вернер Мунцингер (1832-1875), который не только обогатил Европу знаниями о северных областях Восточной Африки, но был еще полномочным представителем трех наций и погиб во время военной экспедиции против народов, которые он изучал.

Все это, естественно, значительно обедняло содержание путевых заметок и сообщений, поскольку речь шла лишь о том, чтобы в наиболее короткие сроки разведать как можно большие пространства и удовлетворить потребности тех, кто их сюда посылал. Впрочем, довольно часто эти цели совпадали с собственными. И если описание пройденных маршрутов и географических деталей велось сравнительно четко, то этнографические исследования ограничивались отражением отдельных курьезных случаев. Постепенно центральное место в повествованиях наряду с описанием природных условий и экзотических особенностей, отмечавшихся с симпатией, содроганием или покровительственно, занял герой, сам являвшийся путешественником и способный преодолеть все на свете. Один из таких героев, наиболее удачливый, носил имя Генри Мортон Стэнли (1841-1904). С ним мы уже встречались в главе, рассказывавшей о Давиде Ливингстоне. Стэнли был журналист, и, очевидно, поэтому его стиль отличался от стиля других путешественников. Тем не менее, он стал олицетворением целой эпохи.

"Ненавидь не человека, а злое дело" 
(тсвана, Южная Африка).

Чтобы понять успех и низость, преданность и презрение, свойственные этому человеку, необходимо упомянуть хотя бы некоторые эпизоды из его жизни. Джон Роулендс - таково его настоящее имя - никогда не знал своего отца, а мать была слишком бедна и, видимо, слишком молода, чтобы иметь желание воспитывать ребенка. Кроме того, это касалось ее репутации в обществе и шансов на будущее, поскольку позор внебрачной связи был слишком тяжким гнетом. И так как маленького Джона нельзя было поместить в благородный пансион или спрятать в швейцарском замке, его как неизбежное зло стали сбывать с рук на руки.

В определенном смысле можно считать, что отчимом Стэнли было капиталистическое общество. И это общество не сразу нашло ему достойное применение. Родственники, напуганные затратами на содержание ребенка, избавились от него, сдав в приют, и он оказался во власти полусумасшедшего, который наставлял своих наголо стриженных воспитанников, избивая их до крови березовыми розгами. Играть дети могли только тогда, когда погода не позволяла работать. Многие не выносили зверских избиений. Результатом такого воспитания были сломленные, безвольные создания, гордые лишь тем, что не принадлежат к жителям ирландского квартала, этому скопищу отверженных. Но находились и такие, кто приходил к убеждению, что надо быть еще более жестоким, еще более ловким и хитрым, чтобы пробиться в жизни. Однажды Джон Роулендс, не выдержав издевательств, швырнул в лицо ненавистному мучителю разбитые очки и убежал. Но этим он еще не обрел свободы, его по-прежнему продолжали обманывать и использовать как опустившиеся родственники, так и капитан корабля, на котором он, в конце концов, попал в Америку. Как и многие европейцы, мальчик видел в Соединенных Штатах "первую ступень на пути к достоинству и свободе". Как и некоторым другим, ему действительно повезло. В Новом Орлеане он нашел место в одном из торговых предприятий Генри Стэнли, купца с "мягким сердцем и твердым черепом", который принял его, как отец.

Генри Мортон Стэнли

Когда ему исполнилось двадцать лет, в США началась Гражданская война (1861-1865), но Стэнли считал себя скорее ловким дельцом, чем патриотом. Вопрос рабства никогда его особенно не волновал. Это была не его война. И лишь когда ему прислали нижнюю юбку, уязвленное самолюбие заставило его вступить в армию Южных штатов, что положило конец его мечтам о свободе и достоинстве: "Заповеди господни "ты не должен" были переделаны в "ты должен". Ты должен убивать, лицемерить, лгать, красть, клеветать, вожделеть, ненавидеть и проклинать, а если на тебе при этом еще и красивый мундир, то будь ты хоть президентом, хоть простолюдином, никто тебя не осудит. Запрет не творить подобные вещи был отменен, а распутство и преступления всех мастей были разрешены"^*. Во время военных действий и в лагере для военнопленных, видя обозы с трупами, невероятную подлость и зверства, Стэнли понял, что все еще находится в приюте, хотя розгами теперь уже размахивали другие, и что, как и там, здесь выживает самый беспощадный и самый предприимчивый. Отныне он таков, каким останется навсегда: одинокий, агрессивный, тщеславный мужчина с "железной волей".

^* (Stanley H.M. (Hrsg. D. Stanley). Mein Leben. Bd. 1-2, München, 1911.)

После плена Стэнли вновь работал на судах. Некоторое время служил на военном корабле Северных штатов, затем его жизнь походила на ту, какую позже вел Джек Лондон. Начало его журналистской деятельности покрыто мраком. Штатным корреспондентом он стал в 1867 году. При выполнении первого большого задания - серии репортажей об "умиротворении" индейцев в западных прериях - он получил уроки обхождения с "примитивными" народами, которые никогда не забывал. Каковы были результаты этих уроков, показывает сделанный им вывод, что "истребление индейцев - это в первую очередь не вина белых, а в основном следствие неукротимой дикости самих красных племен". Но Стэнли крайне редко выражался так определенно. В своих очерках он демонстрировал сдержанную симпатию к мужественному врагу, изображал события захватывающе, сентиментально и в то же время поверхностно - дар истинного военного журналиста. Именно в качестве такового он и отрекомендовался в 1868 году Джеймсу Гордону Беннету, издателю газеты "Нью-Йорк геральд", имевшей самый большой в Америке тираж. Корреспондентом этой газеты он впервые попал в Африку - в качестве свидетеля колониальной войны.

"Когда борются два слона, страдает трава" 
(суахили, Восточная Африка).

Арена действий - Эфиопия, которая в отличие от Египта и Судана все еще отстаивала свою независимость. А с предстоящим открытием Суэцкого канала страна приобретала особое значение. Эфиопское побережье Красного моря с XVI века находилось под турецко-египетским правлением, и, следовательно, теперь на него должно было распространиться британское влияние. И тут очень кстати эфиопский император Федор II (Теодрос, 1855-1868) арестовал британского консула Чарлза Дункана Камерона и еще около сорока европейцев, занимавшихся интригами против императора, чтобы вынудить его к дальнейшим переговорам. Действия Федора II мы ни в коем случае не оправдываем. Он, без сомнения, был одной из самых зловещих фигур на эфиопском троне, но даже наиболее консервативно настроенные британские историки сетовали, что дипломатические усилия по освобождению заложников были чисто формальными. Вместо этого Великобритания в 1867 году отправила в Эфиопию экспедиционный корпус, который уже через год вырос до 40 000 солдат. Эфиопская авантюра стоила не менее девяти миллионов фунтов и завершилась тем, что Федор покончил жизнь самоубийством в крепости Магдала. Перед этим британцам были переданы почти все заложники. За их муки было убито семьсот и ранено тысяча пятьсот эфиопов; с британской стороны было двое убитых и несколько раненых.

Птица в ловушке Золотая гирька. Ашанти (Гана)

Об этом победоносном походе и сообщил Стэнли, да так захватывающе, что взбудоражил американских читателей, и так оперативно, что, когда сообщение о взятии Магдалы уже появилось в "Геральд", британское правительство еще ничего об этом не знало. Ловкий журналист подкупил в Суэце телеграфиста, чтобы тот передал его телеграмму первой. Между прочим, позже Стэнли нашел возможность вновь продемонстрировать свои способности репортера колониальных войн, когда британские войска свирепствовали среди народа ашанти на Золотом Берегу.

В 1869 году Беннет поручил Стэнли поиски пропавшего без вести Давида Ливингстона. Вполне вероятно, что газетный король, принимая такое решение, стоившее ему 9000 фунтов, рассчитывал на будущих читателей в Великобритании. Ведь "Геральд" уже доказала, что она проворнее британского правительства. Как мы знаем, счастье не изменило Стэнли. Из его книги "Как я нашел Ливингстона" читатели гораздо больше узнали об авторе, который, погоняя караваны и раздавая удары плеткой, продвигался вперед с оружием, "спущенным с предохранителя", чем об Африке. И, тем не менее, несмотря на эти и другие недостатки (например, карты делались на основании измерений, полученных с помощью одного лишь компаса), книга Стэнли остается по-своему блестяще написанным, "классическим" исследовательским произведением об Африке. Она вышла в свет через четыре недели после возвращения Стэнли в Соединенные Штаты, и уже одно только это обстоятельство характеризует энергию автора. Правда, сначала английские газеты и отдельные читатели встретили Стэнли в штыки. Его называли американским выскочкой, утверждали, что он заболел от страха и сидел в джунглях, пока его в конце концов не нашел Ливингстон. То, что за подобными нападками скрывались не столько смущение и зависть, сколько конкурентная борьба прессы, Стэнли так и не распознал. Его вновь использовали и одурачили. И только прием у королевы Виктории заставил нападавших угомониться. Для Генри Мортона Стэнли этот прием, кажется, был самым сильным впечатлением жизни. "Что меня больше всего поразило, это выражение власти, которое излучали ее глаза; ее спокойная, дружеская, но не двусмысленная снисходительность". Это трепетал перед троном маленький Джон Роулендс. Королева же написала дочери в Берлин: "Это решительный, некрасивый, маленький человек с сильным американским акцентом".

 "Ястреб знает, как выглядит курица изнутри" 
 (хауса, Западная Африка).

С точки зрения географической науки поиски Ливингстона принесли один-единственный результат: открытие Рузизи - реки, которая из озера Киву течет в озеро Танганьика. Поскольку Ливингстон предполагал, что озеро Танганьика является частью водной системы Нила, это открытие вызвало скорее разочарование. Ливингстон и в дальнейшем не отказался от своих представлений, что из озера Танганьика должна вытекать река, относящаяся к бассейну Нила. Но в действительности водораздел между бассейнами Нила и Конго располагается несколько севернее, в горных районах Бурунди и Руанды. Запутанная сеть всех этих рек и озер, а также водоразделов между ними прояснилась уже после смерти Ливингстона. В феврале 1874 года Верни Ловетт Камерон, исследуя южную часть озера Танганьика, обнаружил реку Лукуга, вытекающую из него. Ее течение привело Камерона к Луалабе и к окончательному выводу, что озеро имеет сток только в западном направлении. Но, как и Ливингстону, арабские торговцы помешали Камерону проследовать вниз по Луалабе. Иначе он установил бы то, что уже два года назад утверждал в своих научных трудах немецкий географ Эрнст Бем (1830-1884): Луалаба - это верховья Конго.

Апрель 1874 года. Похороны Давида Ливингстона в Лондоне, в Вестминстерском аббатстве. Среди гостей, которым была доверена честь нести краешек покрывала, шел и Генри Мортон Стэнли. Возможно, он размышлял о том, почему "Ищущему реки" не дано было под конец жизни совершить впечатляющие географические открытия, удавшиеся Бейкеру, Бёртону или Спику. Разумеется, он судил с точки зрения своего времени, того нового времени в исследовании Африки, ради наступления которого он сам приложил столько усилий. Между строк в его заметках, посвященных памяти Ливингстона, можно прочитать, почему, по его мнению, так произошло: Ливингстон был слишком добр по отношению к тем, кто его сопровождал, и слишком мягок и сговорчив с враждебными и алчными вождями. Он же, напротив, в дальнейшем будет самым быстрым: всех опередит и не даст запугать себя ни грозными воинами, ни высокими подорожными пошлинами.

 Подорожная пошлина. - Безграничное возмущение путешественников того времени 
необходимостью нести эти расходы должно было бы распространяться и на их родные места, 
где таможенные налоги взимались при въездах на мосты, дороги, у городских ворот. 
Непонятно, почему явление, столь широко распространенное, становилось достойным 
презрения, как только оно касалось Африки. 

Сразу после похорон Ливингстона Стэнли занялся поисками финансовой поддержки для предприятия, которое отодвинет в тень все предыдущие исследовательские путешествия в Африку: он обследует акватории озер Виктория, Альберт и Танганьика, установит их истинную протяженность и, наконец, изучит течение Луалабы и той реки, в которую она впадает. Деньги он надеялся получить и получил от издателей лондонской "Дейли телеграф" и "Нью-Йорк геральд". Оба не скупились. Когда в ноябре 1874 года Стэнли из Багамойо отправился в глубь страны, его экспедиция насчитывала триста пятьдесят шесть человек. Караван растянулся более чем на километр. Медная проволока, ситец, мешки, полные бисера, раковин каури и провизии, ящики со снаряжением, а также разобранный, достигавший двенадцатиметровой длины бот из кедрового дерева "Леди Элис" - все это несли на своих плечах носильщики. Стэнли непреклонно гнал их вперед, поскольку хотел любой ценой превзойти дневные переходы всех своих предшественников. И действительно, его караван проходил в день в среднем на четыре километра больше, но к январю 1875 года восемьдесят девять носильщиков сбежали, тридцать заболели, двадцать умерли. С припасами обходились более бережно, чем с людьми. Так, из путевых заметок читатели узнали о так называемом марше голода, когда не побрезговали протухшим мясом павшего слона, в то время как караван все еще вел с собой скот для убоя. В конце концов, Стэнли очень неохотно велел раздать носильщикам немного муки.

 "Лепи глину, пока она влажная" 
 (суахили, Восточная Африка)

Стэнли и его носильщики

В последнюю неделю января Стэнли вступил в первое из более чем тридцати сражений этого путешествия. Видимо, то были две тысячи воинов-вататуру, вставших на его пути. И вполне возможно, что он открыл огонь не из жажды развлечения. Другой вопрос, почему он не обратил внимания на множество предостерегающих примет, ведь даже в Африке две тысячи воинов не падают с неба. Но Стэнли никогда не соглашался идти в обход, если мог пробить себе дорогу огнем. Иногда, когда ему оказывали сопротивление, он впадал в настоящее неистовство: "Кровь моя кипит, и дикая ярость охватывает меня против отвратительных человеческих отбросов, населяющих эту землю. Я преследую их до самых их деревень, сломя голову гоню их в леса, уничтожаю их храмы из слоновой кости и в большой спешке поджигаю их хижины"^*. Миссионер, проповедовавший в той местности, установил, что "отвратительные человеческие отбросы", которые будто бы окружили Стэнли и которых он утопил в крови, имели миролюбивый обычай, встречая гостей, окружать их широким кругом и провожать до деревни. Однако этот пришелец принял их за черных демонов и имел наготове только одну, очень болезненную форму приветствия - стрельбу. И он совершенно искренне выходил из себя, когда иной раз его действия не встречали одобрения в Европе. В конце концов никто же не возмущался его сообщениями об истребительных колониальных войнах в Америке и Африке. С какой стати он теперь не прав, если делает то же самое, за что солдат обеих его родин награждали орденами?

^* (Stanley H.M. (Hrsg. D. Stanley). Mein Leben. Bd. 1-2.)

Примерно там, где Джон Хэннинг Спик в 1858 году достиг озера Виктория, 27 февраля 1875 года вышла к внутреннему морю, окруженному темно-синими горами, и экспедиция Стэнли. В течение последующих двух месяцев Стэнли исследовал водоем и доказал, что выводы Спика были правильными. Он сумел ликвидировать "белые пятна", которые еще были разбросаны на карте озера, нашел место впадения Кагеры, многочисленные озера и, конечно, дорогу в резиденцию кабака Мутесы I из Буганды. Как и его предшественники, он не мог не восхититься этим хорошо организованным общественным укладом; именно там родилось единственное ценное сообщение по этнографии за все время данного путешествия. Правда, и оно очень скоро затмилось описаниями сражений. Когда Генри Мортон Стэнли в октябре 1875 года направился к западу, все жители окрестностей озера Виктория должны были осознать, чего, по его мнению, они заслуживают: "дикие" - знакомства с действием огнестрельного оружия, "цивилизованные" - упрощенного перевода Библии.

"Желудок манит птицу туда, где ее могут поймать" 
(канури, Западная Африка).

Мужчины из Буганды

В соседнем государстве Уньоро его встретили так враждебно, что он сумел только бросить взгляд в сторону озера Альберт, но не исследовать его. Это и понятно. Преемник Сэмюэла Бейкера на посту губернатора, британский генерал Чарлз Джордж Гордон, как раз в это время направлялся из египетской Экваториальной провинции с войсками против Уньоро. Что же касается озера Альберт, то Стэнли его вообще не видел, ибо мнение Бейкера о его водной поверхности было слишком преувеличенным. Поэтому Стэнли, видимо, решил, что голубое, расчерченное белыми барашками прибоя зеркало воды, которое он увидел с высоты горной цепи, и есть одна из бухт озера Альберт. Но это было озеро Эдуард, расположенное южнее, где не бывал еще ни один европеец. Попутно на Стэнли свалился еще один плод с дерева географических открытий, ценность которого он так до конца и не понял: вершина, увиденная им в январе 1876 года к северу от его маршрута, была предвестницей массива Рувензори, тех самых Лунных гор, которые так долго искали. В 1888 году, после того как восстание махдистов сбросило египетское владычество в Судане, что стоило головы Чарлзу Джорджу Гордону, и Экваториальная провинция отделилась от "материнского" лона, Стэнли во главе спасательной экспедиции вновь появился в районе между озерами Альберт и Эдуард. На этот раз ему посчастливилось увидеть редкое явление природы, когда массив Рувензори (5109 м) и соседняя с ним вершина на некоторое время представили взору свои снежные шапки. Только на следующий год это зрелище стало более привычным. Лейтенант Стейрс, участник экспедиции Стэнли, поднялся даже до высоты 3254 метра, и его командир смог самоуверенно написать: "В одном из наиболее глухих углов земного шара вечно окутанный туманами, опоясанный грозовыми тучами, в таинственном полумраке скрывался доныне один из величайших горных гигантов, снежные главы которого вот уже пятьдесят веков составляют главный источник жизни и благосостояния египетских народов"^*. Последняя большая загадка Африки, таким образом, была раскрыта.

^* (Стэнли Г. М. В дебрях Африки. М., 1958, с. 356.)

Чарлз Джордж Гордон (1833-1885) - английский колониальный деятель. 
В 1863-1864 годах принимал участие в подавлении восстания китайских крестьян. 
С 1874 года продолжил начатое Бейкером завоевание народов, населяющих район 
верхнего Нила. В 1877-1879 годах генерал-губернатор Судана. В 1884 году был 
послан британским правительством в Судан для подавления восстания махдистов.

Но вернемся к событиям 1876 года. В последние майские дни Стэнли достиг Уджиджи, того места на берегу озера Танганьика, где он когда-то встретил Ливингстона. Вновь собрали "Леди Элис". Через семь недель озеро было досконально изучено и нанесена на карту вся его береговая линия. Вернувшись в Уджиджи, исследователь убедился, что его неуемная энергия для других невыносима. Более сорока носильщиков сбежали, и среди них Калулу. Последнее обстоятельство особенно больно задело самолюбие Стэнли, так как бывший мальчик-раб, которого ему подарили во время первого африканского путешествия, был для него гораздо большим, чем просто внимательным слугой. Калулу с тех пор всегда и везде сопровождал Стэнли, ходил в английскую школу и стал прототипом главного героя в книге "Мой Калулу" - сентиментальной истории подростка, написанной, видимо, под влиянием идей Ливингстона, которые некоторое время занимали Стэнли. Кое-кого из бежавших удалось поймать, среди них оказался и Калулу, позже утонувший в Конго. Поскольку экспедиции угрожали оспа и дизентерия, Стэнли, не теряя времени, нанял новых носильщиков. 4 сентября 1876 года он пересек озеро и двинулся на запад; уже через сорок один день караван остановился на берегу Луалабы. Бледно-серый поток шириной полтора километра, в который в этом месте впадала Луама, изгибался с юга на северо-запад. "Мой долг добраться по нему до моря, какие бы препятствия ни встали на моем пути".

Восстание махдистов (1881-1885) - названо по имени его предводителя Махди Суданского (1843-1885). 
Было направлено против египетского колониального владычества и британских захватнических интересов.

Стэнли знал, что для осуществления этого намерения ему необходимо в первую очередь заручиться поддержкой арабско-суахилийских торговцев, распространивших свою власть по Луалабе до Ньянгве (примерно напротив сегодняшнего Кибомбо). Для этого он заключил соглашение с Хамедом бен Мухаммедом, больше известным под именем Типпо-Тип, самым влиятельным охотником за рабами и добытчиком слоновой кости в этом районе. "Наконец Типпо-Тип согласился и подписал контракт, и я выдал ему чек на 1000 фунтов. 5 ноября 1876 года наше воинство, насчитывавшее 700 человек (рабы Типпо-Типа и моя экспедиция), покинуло Ньянгве и вступило в зловещие северные лесные районы"^*. Из этих слов вполне можно заключить, что успехи Стэнли не всегда основывались на его невиданной энергии.

^* (Stanley H.M. (Hrsg. D. Stanley). Mein Leben. Bd. 1-2.)

"Если ты любишь собаку, то должен мириться с ее блохами" 
(фанг, Центральная Африка).

Правда, влажный тропический лес, раскинувшийся перед ним, вряд ли можно было преодолеть лишь при помощи денег и наемников. Лежавшие на земле стволы деревьев и ветки преграждали путь, опавшая листва скрывала вязкую трясину. То и дело поскальзываясь, мучимые муравьями и другими насекомыми, люди тащились вперед в одежде, мокрой от пота и капавшей отовсюду влаги. Кругом стоял запах гнили, во мраке под деревьями-гигантами, достигавшими тридцатиметровой высоты, лишь изредка мог сверкнуть цветок или раздаться крик какой-нибудь птицы, иногда слышалось сопение бегемота в реке.

Великолепный медный топор (Заир)

19 ноября экспедиция перебралась с правого берега на левый. Стэнли, Фрэнсис Покок (последний из трех английских попутчиков, оставшийся в живых), Типпо-Тип и тридцать гребцов продолжали путь на "Леди Элис", остальные шли по берегу, повторяя изгибы реки. Постоянно возникали столкновения. Местные жители хорошо знали по голосам подручных Типпо-Типа, охотников за рабами, и уже поэтому оказывали ожесточенное сопротивление. После одной из очередных кровавых побед Стэнли захватил двадцать три большие лодки. Поскольку на них он мог перевести всю свою экспедицию, насчитывавшую теперь около ста пятидесяти человек, он довольно спокойно отнесся к тому, что Типпо-Тип решительно отказался сопровождать его дальше. Расстались они 27 декабря 1876 года неподалеку от населенного пункта Винья-Ньяра, расположенного примерно на 2°30' южной широты.

Типпо-Тип (ок. 1845 - ок. 1905) и позже извлекал выгоду из колониализма. 
В 1887 году бельгийский король Леопольд 11 назначил его губернатором одной 
из провинций в так называемом "Свободном государстве Конго". Типпо-Тип 
поставлял колониальным властям рабов, которых затем "выкупали" и использовали 
для прокладки улиц, дорог и на других работах.

Река достигала уже 1600-1800 метров ширины, ее берега и острова поросли густым лесом. В путевых заметках Стэнли, постепенно все больше и больше походивших на военный дневник, сообщается о жителях, живших в поселках, защищенных рвами и оградами. Их хижины, сплетенные из растений, имели как круглые, так и остроконечные крыши. Питание жителей составляли маниока и бананы, а также то, что удавалось добыть путем рыбной ловли и охоты. Особенно высоко ценилась соль, которую племена на Конго получали, сжигая в специальных печах определенную траву. Так как маниоку можно выращивать только в течение трех лет, а затем почва полностью истощается, приходилось постоянно отвоевывать у леса новые посевные площади. Делалось это так. Подлесок вырубали и, когда он засыхал, сжигали, большие же деревья не трогали. Эту работу выполняли мужчины; посев, уход за растениями и сбор урожая составляли заботу женщин. Как мужчины, так и женщины носили фартуки из аккуратно сплетенных пальмовых волокон. Они подпиливали зубы, чтобы кончики зубов становились острыми, и украшали тело рубцами. Чтобы рубцы получались узловатыми или утолщенными, в надрезы насыпали порошок красного дерева. Особое распространение имела обработка дерева. Ритуальные маски, большие церемониальные кубки, фигурки предков, табуретки, скамеечки, ступки, всевозможные сосуды - все это свидетельствовало не только об умении и старании, но и о явном художественном вкусе. Кроме того, весьма значительными были успехи кузнецов и корабелов: прекрасно выполненное оружие и лодки, достигавшие порой тридцати метров в длину и украшенные богатой резьбой.

Стэнли на реке Конго

В январе 1877 года экспедиция сразу после пересечения экватора оказалась у первого из семи водопадов, делавших невозможным дальнейшее плавание. С неимоверными усилиями пришлось тащить лодку посуху. На это ушло семьдесят восемь часов напряженнейшей работы, но не успели обойти первый водопад, как послышался шум следующего. Прошло двадцать два дня, прежде чем совершенно обессилившие члены экспедиции миновали последнее препятствие. За водопадами река стала еще шире и вскоре образовала два, три, четыре и даже шесть рукавов, отделенных друг от друга многочисленными островами.

 "Бег выигрывает не самый сильный, а самый выносливый" 
 (тсвана, Южная Африка).

18 февраля экспедиция вновь пересекла экватор. К концу месяца русло реки сузилось, и Стэнли опасался, что перед ними новые водопады. Но 12 марта берега снова широко отошли друг от друга, и взору путешественников открылось большое, похожее на озеро расширение - Стэнли-Пул, сразу за которым начались водопады Ливингстона со всеми их опасностями. Русло реки очень быстро сузилось. Экспедиция уже на следующий день оказалась перед целой серией из тридцати двух водопадов и порогов, оканчивающейся порогами Еллала. Про нижний из первых трех, называемый Отец, Стэнли писал, что никогда не видел такого бешеного потока. Мимо крутых скал вода устремлялась в огромную чашу, ударялась о дно и взлетала вверх метров на шесть, чтобы там рассыпаться в пену и брызги. "Шум был ужасный, оглушающий. Я могу сравнить его только с грохотом скорого поезда в скалистом туннеле". Водопады следовали один за другим; разница высот между первым водопадом и последним составляла более трехсот метров. До июля люди тащили и волокли свои лодки по настилам из хвороста через скользкие скалы, шипящую воду и прибрежный ил. Фрэнсис Покок и Калулу при этом погибли. В конце концов, пришлось бросить лодки. Одетые в лохмотья и истощенные, оставшиеся в живых люди брели вдоль берега реки.

9 августа 1877 года первопроходцы Конго прибыли в Бому. С тех пор как они покинули остров Занзибар, прошло 999 дней. Если не считать сбежавших ранее носильщиков, остров вновь увидели только сто восемь из трехсот пятидесяти шести членов экспедиции, причем некоторые из них были дети, родившиеся в пути.

'Леди Элис' в стремнине

На этом история географических открытий в Африке получила определенное завершение. Конечно, нужно было еще исследовать могучие притоки Конго, остались неизученными огромные земельные пространства, имелись неизвестные европейцам большие озера и заснеженные вершины, на которые ни разу не ступала нога человека. Но в общих чертах территории и водные системы между Каиром и мысом Доброй Надежды были уже известны. Прошли времена гениальных одиночных исследований и сообщений, заставлявших ликовать целые народы. Началась эпоха не менее трудоемкого, а подчас и еще более беззаветного детального изучения отдельных местностей. Но это уже не отвечало вкусам такого человека, как Генри Мортон Стэнли. Когда его сообщения о густонаселенных, богатых слоновой костью районах Конго не нашли в Англии должного понимания, он нанялся на службу к бельгийскому королю Леопольду II, весьма предприимчивому монарху, который в 1879 году послал его на Конго. Стэнли располагал почти не ограниченными финансами, в его распоряжении были горы товаров для обмена, небольшой пароход, паровой баркас, лодки, скорострельная пушка; в устье Конго было доставлено оружие, снаряжение, разборные средства передвижения, а также всевозможные инструменты. Под руководством Стэнли была построена дорога в обход водопадов Ливингстона, более четырехсот вождей были вынуждены заключить союзнические договоры и соглашения, было заложено сорок военных фортов, в том числе Леопольдвиль, нынешняя Киншаса. Никто не пытался скрыть цели подобных затрат: "Район нижнего Конго оказался непродуктивным и поставлял поначалу только арахис, пальмовое масло и корм для скота, а чуть выше по течению - ископаемую смолу и слоновую кость. Верхнее же течение Конго располагало ценнейшими лесами и плодороднейшими почвами. Строительное дерево, дерево особо ценных пород, красное дерево, слоновая кость, каучук, кофе, ископаемая смола и тому подобное - все эти сокровища нужно было только поднять, если организовать безупречный торговый транспорт"^*.

^* (Stanley H.M. (Hrsg. D. Stanley). Mein Leben. Bd. 1-2.)

Деревянная статуэтка вождя. Лулуа (Заир)

Пытаясь опередить пришедшего с севера французского конкурента графа Пьера Саворньяна де Бразза^*, Стэнли сколачивал и сторговывал для Леопольда личную колонию, подобной которой новейшая история не знала. В 1884 году, когда Стэнли покинул бассейн Конго, это образование в качестве так называемого "Свободного государства Конго" было признано большинством стран мира и оставалось до 1908 года фактически личным владением короля. Только международный скандал, вскрывший чудовищные злоупотребления, заставил Леопольда передать большую часть своего владения бельгийскому государству. Мнение населения этого "самого свободного из всех свободных государств", численность которого к тому времени уменьшилась вполовину, конечно же, никого не интересовало. Еще раз способности Генри Мортона Стэнли понадобились в 1887-1889 годах, когда английские бизнесмены вдруг воспылали горячей привязанностью к осажденному в Экваториальной провинции Судана губернатору Эмин-Паше (настоящее имя - Эдуард Шнитцер)^**. Выше уже говорилось о наиболее важном с географической точки зрения результате этого предприятия, затеянного не столько ради спасения от восставших махдистов губернатора и его подчиненных, сколько ради новых территориальных захватов и восьмидесяти тонн слоновой кости, находившихся в руках Эмина. Путевые заметки Стэнли содержали восторженный отзыв не только о сверкающих вершинах Рувензори, но и о великолепных боевых качествах пулемета "максим".

^* (Пьер Саворньян де Бразза (1852-1905) - французский исследователь Африки и колониальный чиновник, итальянец по происхождению. В 1875-1884 гг. исследовал бассейны рек Огове, Ньянга и Квилу и доказал, что они не связаны с р. Конго. Основал ряд фортов, впоследствии ставших городами, в том числе и столицу современного Конго г. Браззавиль. Подчинил французскому влиянию правобережные районы в нижнем течении Конго, содействовал расширению французских колоний в Экваториальной Африке. В 1886-1897 гг. занимал пост генерального комиссара Французского Конго.)

^** (Эмин-Паша (настоящее имя Эдуард Шнитцер, 1840-1892) - немецкий врач, путешественник и колониальный деятель. Автор большого числа научных публикаций. В 1865-1874 гг. жил в Османской империи, где принял ислам, взяв при этом имя Мухаммед аль-Эмин. С 1876 г. был на службе у египетского правительства, сначала чиновником в Экваториальной провинции Судана, а затем (с 1878 г.) ее губернатором. В 1877-1889 гг. совершил несколько экспедиций в верховья Белого Нила и к Великим африканским озерам. В 1890 г., поступив на службу к германскому правительству, возглавил экспедицию в район, расположенный между озерами Виктория и Альберт. Но поскольку эта территория по договору 1890 г. оказалась исключенной из германской сферы влияния, экспедиция направилась в Танганьику, а затем в Камерун. Убит арабскими работорговцами на территории современного Конго.)

Стэнли еще раз вернулся в Африку, посетив Капскую колонию. Человек, которого к тому времени даже английские газеты принялись обвинять в том, что он прошел по Черному континенту, словно огненный смерч, отныне пытался преуспеть в роли почтенного гражданина. Он женился и даже стал депутатом парламента. Но когда не посчитались с его мнением и напомнили ему о его происхождении, он, оскорбившись, уехал в свое поместье. У ручья "Конго", у пруда "Стэнли-Пул", мучимый приступами малярии и другими болезнями, он провел свои последние дни. Что же его так задело? Его, кто полностью соответствовал идеалам своего общества, кто проявлял столько энергии, будто ему предстояло сотворить мир! Ни одному другому исследователю Африки не удалось осуществить столь успешные походы, ни один не удостоился такого признания. Он написал целую дюжину толстенных книг, круг его читателей составляли миллионы. Его лекции встречались восторженно, да нет, просто благоговейно. И, тем не менее, жизнь его не удалась. В конце ее он чувствовал разлад и разочарование. Ибо если путешественник сравнивает свои усилия и пройденные пути с повседневным трудом других, то единственным мерилом оказывается радость от самого путешествия. Генри Мортон Стэнли познал это в избытке. Но мерить себя и свою жизнь иными представлениями о человеческих ценностях, сочувствовать, интуитивно понимать других людей, даже если у них иной образ жизни, обладать даром расположения, симпатии и единения с непохожими на тебя обитателями Земли - все это ему не было дано. Никто не научил его ценить подобные вещи. "Самые большие успехи, - разочарованно отмечал он, - очень часто сопряжены с непонятной меланхолией".

 "Если ты богат, тебя ненавидят, 
 если беден - презирают" 
 (ашанти, Гана).

4 мая 1904 года Дороти Стэнли похоронила своего мужа в Вестминстерском аббатстве. Впрочем, умерший и не сомневался, что будет упокоен рядом с Ливингстоном. Но и на этот раз "неизбежное зло", как когда-то называли Джона Роулендса, было деликатно, но решительно отодвинуто на задний план.

Результат деятельности белого человека: такие тщательные путевые наброски и измерения позволили нанести на карты глубинные районы Африки

Однако мы несколько отклонились от цели нашего повествования. Период времени, о котором сейчас идет речь, охватывает много достойных упоминания, впечатляющих, а в некоторых случаях и поучительных судеб исследователей. Например, нельзя не упомянуть такого одержимого неудачника, как Карл Клаус фон дер Деккен, страстного исследователя и путешественника, погибшего тридцатидвухлетним. Или Готлиба Адольфа Краузе, чья научная деятельность сопровождалась редкой для того времени гуманистической, антиколониальной направленностью. Но все же давайте ограничимся теми событиями, которые мы описали, и остановимся на знаменательной дате - 1885 год. Знаменательной не только в истории географических исследований в Африке, но и в политической жизни. В ноябре 1884 года в Берлине состоялась конференция по Конго, на которой встретились делегаты тринадцати европейских стран, Турции и США, чтобы разделить между собой бесхозные, по их мнению, районы Африки. Участники переговоров, длившихся до февраля 1885 года, использовали достижения Барта, Ливингстона, Стэнли и многих других исследователей, чтобы произвольно провести границы, что исказило естественные связи на континенте, а также для обоснования других своих притязаний. Всю неприглядность этого дележа трудно даже вообразить. То, как оно до сих пор сказывается на жителях Африканского континента, передают строки из стихотворения Мишеля Кайойа, поэта из Того:

 Самое неприятное - это то, чему меня учили 
 Относительно этой даты... 
 В течение целого урока нам перечисляли 
 Имена партнеров по Берлинской конференции, 
 Их выдающиеся способности, 
 Их качества ловких дипломатов... 
 Перед нашими застывшими лицами восхваляли: 
 Умиротворение в Африке, 
 Благодеяния цивилизации... 
 Мужество исследователей и первопроходцев, 
 Бескорыстный гуманизм. 
 Но никто не указал... на оскорбления, 
 На бесчестие, которое нас повсюду сопровождало... 
 Мой народ стал машиной... 
 Мой народ колонизировали. 

Необыкновенно удачно завершилась конференция для короля Леопольда II, чье так называемое "Свободное государство Конго" было признано официально, а он сам был объявлен знаменосцем борьбы против работорговли. А также для рейхсканцлера Отто фон Бисмарка. Довольно продолжительное время Бисмарк не был сторонником расширения колониальных империй, ибо опасался, что таким образом могут чрезмерно усилиться Великобритания и Франция и произойдет их сближение, опасное для Германской империи. Умело используя противоречия в интересах разных государств, Бисмарк вышел на политическую сцену в качестве арбитра в яростной дележке и преподнес германские запросы как наименьшее зло на настоящем этапе. О том, что он, как и целый ряд других представителей, не собирался бороться в Африке за "мир и справедливость", говорит его требование просто-напросто вычеркнуть эту формулировку из документов конференции. Тем более что немецкие десанты уже в декабре 1884 года бесчинствовали на западноафриканском побережье, и это было только началом резни.

Результаты колониальной эксплуатации в Африке видны везде и везде болезненно ощутимы. И довольно часто кажущийся беспредельно могучим "индустриальный колониализм" срывает попытки народов Африки выйти из кабальной зависимости. Расстроенные экономические и социальные отношения, оставленные бывшими хозяевами, алкоголизм и проституция наряду с огромным количеством беженцев и калек побудили некоторых доброжелателей обвинить "разрушительный белый мир" в "подрыве и искоренении культурных устоев". Но не существует "превосходства белых" и "убожества черных". Везде были и есть только люди, которые совместно живут и трудятся. И было бы неразумно с парализующим чувством вины смотреть на историю, не признавая того, что общество и прогресс не развивались без унижения и даже уничтожения людей. Но куда больше жители Африки страдают не от подрыва культурных устоев, а от сырьевой политики "индустриального колониализма", от утаивания всех научных и технических достижений последних столетий, от засухи, малярии, дизентерии. Им недостает не симпатии, которая ни к чему не обязывает, а маиса и маниоки. Они прилагают все усилия, но вряд ли без продуманной помощи скоро выберутся из нужды, в которой оказались не по своей вине.

Может быть, эта книга даст толчок к пониманию того, как жители Африки оказались в такой зависимости. Во всяком случае, она должна быть, безусловно, полезной. Ведь бросил же Патрис Лумумба в лицо своим палачам: "Настанет день, когда история скажет свое слово. Но это будет не та история, которой обучают в Брюсселе, Париже или Вашингтоне... Африка создаст свою историю, и это будет как на Юге, так и на Севере, история славы и достоинства".

Результат деятельности белого человека: одни получают страну, другие - шоколад - привет плантациям какао из Тюрингии и Рейнской области

Этот день наступил. И колониальная империя на Черном континенте, на первый взгляд такая прочная, развалилась в два десятилетия. Ее жители теперь открывают себя сами. С удивительным самопожертвованием они вели бескомпромиссную борьбу за достоинство и национальную независимость. И то, что в этой борьбе они не поставили во главу угла противоречия между так называемыми белыми и черными, нас очень обнадежило. Мы с симпатией и сочувствием наблюдаем, как эта борьба выходит за рамки просто социального освобождения. Это длительная, изнурительная борьба, в ходе которой неизбежны и отступления, и даже поражения. Но самым важным является то, что народы Африки включились в определение дальнейшего хода мировой истории, что они тоже участвуют во всемирных усилиях по созданию справедливого общественного устройства.

У автора было много возможностей составить собственное мнение о людях и природе Тропической Африки. И если бы его спросили о самых сильных впечатлениях, он рассказал бы о полной беспомощности перед угрозой нищеты, об удивительных проявлениях симпатии по отношению к нам и еще, пожалуй, о рассвете над Килиманджаро. А если бы ему задали неожиданный вопрос, не дав времени на то, чтобы подумать, сентиментальным или нет покажется его ответ, он вспомнил бы об улыбке африканца о той вечно живой улыбке ребенка, который видит, что король-то голый. Он бы высказал пожелание, чтобы Африка и в историческом плане стала тем, чем, бесспорно, является с точки зрения географической, - континентом коротких теней.