"The Nile is settled!"

Джеймс Брюс уже пил из родника, дающего начало Голубому Нилу, был найден Томбукту и разведано течение Нигера. Но никто пока не разгадал загадку, которая уже в течение тысячелетий волновала человечество: откуда берет начало Белый Нил и где находятся Лунные горы, на склонах которых зарождаются его истоки.

Но вот в середине столетия немецкие миссионеры, находившиеся в Восточной Африке на службе британского миссионерского общества, сообщили, что видели горы, покрытые снегом. В записках Иоганна Ребманна (1820-1876) говорится: "Мы расположились в центре местности, где много диких животных - носорогов, буйволов и слонов, и уснули, хранимые богом, тихо и спокойно под колючим кустарником. Этим утром мы разглядели горы Джагга четче, чем когда бы то ни было, а около десяти часов я увидел вершину, окутанную ослепительно белым облаком. Мой проводник назвал то белое, что я увидел, просто "береди" - "холод", но мне было совершенно ясно, что это было не что иное, как снег"^*. Это случилось 11 мая 1848 года в местах расселения народа джагга (чага), к югу от массива Килиманджаро. Вершина, которую увидел Ребманн, была Кибо (5895 м). Вечные снега действительно покрывают вершину потухшего вулкана, самую высокую в Африке. На следующий год коллега Ребманна, миссионер Людвиг Крапф (1810-1881), открыл гору Кения (5200 м), расположенную севернее, на самом экваторе, и тоже покрытую сверкающей шапкой снега.

^* (Krapf L. Travels, researches and missionary labours... in eastern Africa. London, 1860.)

Снег над раскаленными саваннами Восточной Африки? Европейские ученые отнеслись к этому сообщению с недоверием, некоторые его просто отвергли. Особенно резко нападал на миссионеров английский географ Уильям Десборо Кули, покровитель Барта, уже длительное время занимавшийся систематизацией всех сообщений о гидрографических условиях Центральной Африки. Это игра воображения, скопление облаков или преломление света, считал он. Даже гениальный Александр Гумбольдт, поднявшийся почти до самого нижнего края ледника на вершине Чимборасо, тоже находящейся около экватора, выражал сомнение.

 "Кибо для них благословенное место, символ их родины, простирающей свою благодать на много дневных переходов. 
 С нее стекают потоки, превращающие их земли в цветущие и плодороднейшие угодья. Там рождаются тяжелые грозовые 
 облака, которых страстно ждут в жаркое время года бедняки, поскольку богатеи, облеченные властью, не дают им 
 пользоваться водой из каналов, проложенных общими усилиями. Кто приходит сверху, то есть с Кибо, должен 
 здороваться первым, ибо он приходит из счастливой стороны" 
 (Bruno Gutmann. Dichten und Denken der Dschagganeger, 1909).

Дискуссия была в самом разгаре, когда посланники веры вновь заставили заговорить о себе. Якоб Эрхардт, семь лет проработавший вместе с Крапфом и Ребманном, опубликовал в 1856 году в Лондоне карту Центральной Африки, на которой было изображено гигантское внутреннее море Уньямвези, охватывавшее по широте почти четырнадцать градусов.

В действительности Эрхардт неправильно истолковал рассказы арабских и суахилийских торговцев, сообщавших ему о трех разных водоемах - об озерах Виктория, Танганьика и Ньяса. Теперь на Эрхардта вполне справедливо нападал Кули, располагавший более точными сведениями, хотя практические заключения Эрхардта основывались не на его личных выводах, а на общих заблуждениях миссионеров.

Вид на вершину Кибо

Среди лиц, особенно заинтересовавшихся сообщениями Ребманна и Эрхардта, были Ричард Фрэнсис Бёртон (1821-1890) и Джон Хэннинг Спик (1827-1864). Оба были сыновьями обеспеченных родителей, и оба служили офицерами в британской колониальной армии в Индии, прежде чем заняли достойное место в истории географических открытий. Спик был страстным охотником, в поисках дичи исходившим многие мили. Офицерского казино, алкоголя и табака он избегал, словно чумы. Очень рано у него пробудилась страсть к путешествиям в неизведанные районы мира, поводом к чему могла послужить зоологическая коллекция отца, экспонаты которой он пополнял бесчисленным количеством рогов и других охотничьих трофеев. Отличительными чертами его характера были упорство, настойчивость, выдержка и казавшийся загадочным дар интуитивного обобщения полученной информации. Ричард Бёртон казался более рациональным, его побуждения были более понятными. Он был в высшей степени рассудительным и толковым человеком, ограниченным, пожалуй, только надменностью викторианской эпохи. Бёртон любил посещать индийские базары, переодевшись нищим или лоточником, любил смешиваться с пришедшими на свадьбу гостями или с толпой паломников. Новый язык никогда не был для него препятствием. Хинди, например, он выучил еще до того, как отправился в Индию. К концу своей бурной жизни он в совершенстве владел более чем двадцатью языками. Мастерство переодевания пригодилось ему в 1853 году, когда он под видом мусульманского паломника посетил святые города Мекку и Медину, куда христианам доступ был категорически запрещен. На следующий год ему посчастливилось проникнуть в эфиопскую провинцию Харэр, где почти не бывали европейцы. Это случилось после его знакомства со Спиком, и некоторое время они вместе исследовали Сомали. Едва избежав смерти от копий непокорных сомалийцев, они приняли участие в Крымской войне на стороне Турции.

 "Нож подтачивает оселок, оселок - нож" 
 (фанг, Камерун). 

В 1856 году Бёртон добился, что Королевское Географическое общество снарядило под его руководством экспедицию в глубинные районы Африки. К тому времени он уже был известен в научных кругах: его труды об Индии, Аравии и Восточной Африке снискали широкую признательность. Поэтому нет ничего удивительного, что его намерение нашло поддержку, были выделены необходимые средства, и даже министерство иностранных дел предоставило в его распоряжение 1000 фунтов. Было решено, что сопровождать его будет Джон Хэннинг Спик. Не часто две столь яркие индивидуальности совместно отправлялись исследовать мир.

Серебряное нагрудное украшение (Сомали)

В декабре 1856 года они прибыли на Занзибар. С тех пор как войска оманского султана занялись изгнанием из этих мест португальцев и временно основали на Занзибаре самостоятельный султанат, остров стал арабскими воротами в Восточную Африку. Отсюда высылались флотилии для борьбы с правителями Момбасы, Малинди и Килвы, здесь располагался перекресток почти всех торговых путей восточной части континента. Многие годы французы закупали здесь рабов для своих владений в Индийском океане, а арабские дхау вывозили "черное золото" в северном направлении. Невольничий рынок был самым оживленным местом на Занзибаре, но лишь к концу века он стал служить британцам и немцам отправной точкой для свершения откровенных злодеяний. Однако Бёртон и Спик видели там и другую сторону торговли. Североамериканские корабли выгружали хлопчатобумажные ткани и изделия из латуни, британские загружались гвоздикой, смолой и копрой, трюмы арабских судов были наполнены отливавшей всеми оттенками красного цвета каменной солью из Омана. Рабы несли на натруженных плечах слоновую кость, складывали на набережной горы мешков, полных черепашьего панциря, раковин каури, плодов пальм и цветного бисера. Именно на торговле основывалась власть султана над континентальными районами между Могадишо и Келимане. Он мог позволить себе не смазывать лафеты своих пушек, пока возле его дворца располагались английские, американские, ганзейские и индийские конторы и консульства.

Оба британца запаслись на Занзибаре товарами для обмена и наняли караван носильщиков. Ибо нет таких вьючных животных, которые могли бы вынести вредоносные укусы мухи цеце. Но большое количество носильщиков вынуждает каждую экспедицию брать с собой больше провизии, что в свою очередь требует новых носильщиков. А вместе с ростом числа участников увеличивается подорожная пошлина, которую приходится выплачивать в глубинных районах страны. Соответственно увеличивается и объем вещей в виде тюков ткани, стеклянных бус, раковин каури и других товаров для обмена, и количество носильщиков вновь возрастает. Торговые караваны поэтому часто насчитывали по двести, а иногда по пятьсот и даже тысяче человек. Бёртон и Спик не располагали такими средствами и возможностями, но если бы и располагали, все равно не смогли бы их употребить. Когда они в июне 1857 года в прибрежном городе Багамойо решили усилить свой караван, арабские купцы распространили такие зловещие слухи, что все попытки нанять носильщиков сорвались. Британцы вынуждены были купить вьючных ослов, и вскоре им пришлось беспомощно наблюдать, как умирали животные, а груз оставался лежать на дороге. Значительно больше повезло им с ближайшими помощниками, взявшимися их сопровождать. Это были Сиди Бомбей и Мвиньи Мабруки из племени яо, жившего к северу от реки Рувумы. И хотя Бомбей, Мабруки и оба исследователя обменивались не только словами, но иногда шли в ход и кулаки, тем не менее оба африканца постоянно оставались незаменимыми помощниками. Позже они еще раз сопровождали Спика к озеру Виктория и вниз по Нилу, привели Стэнли к озеру Танганьика, а Бомбей в конце концов вместе с английским морским офицером Верни Ловеттом Камероном (1841-1894) пересек Африку от Багамойо до Бенгелы.

"Когда рана залечена, исчезают и мухи" 
(суто, Юго-Восточная Африка).

Еще во время пребывания на Занзибаре Бёртон и Спик совершили короткое путешествие в Момбасу и в горы Усамбара в бассейне реки Пангани. Они сразу же заболели жесточайшей малярией, хотя и принимали хинин, исцеляющее воздействие которого было известно уже несколько столетий. Но никто не знал правильной дозировки. Подорванное здоровье многих исследователей Африки того времени, признаки опьянения, полуобморочные состояния, о которых то и дело упоминалось в дневниках, объяснялись неправильным использованием этого препарата. Бёртон, употреблявший смесь хинина, алоэ и опиума, обрек себя, кроме всего прочего, еще и на иное воздействие.

В июне 1857 года экспедиция, насчитывавшая восемьдесят человек, отправилась из Багамойо на поиски внутреннего моря, описанного Эрхардтом. В прибрежной области Узарамо их путь буквально устилали жертвы эпидемии оспы. Дальше тоже встречались печальные картины: покинутые деревни, следы охоты на людей. Вначале исследователи продвигались вдоль караванных путей арабских купцов и в ноябре добрались до Таборы. Здесь они впервые услышали о трех больших озерах, расположенных во внутренних районах страны, и, несмотря на жесточайшие приступы малярии, которые мучали обоих, без промедления устремились дальше. 13 февраля 1858 года Спик и Бёртон - а с ними и Европа - открыли озеро Танганьика. Путешественники отнеслись к своему открытию без особого восторга. Спик страдал от какой-то местной болезни глаз и увидел "вместо большого озера только туман и дымку". Бёртон писал, что вначале был ужасно огорчен, что пожертвовал здоровьем ради такого незначительного события. Но, выйдя из леса на обрывистом берегу озера, он пришел в "восторг и восхищение". Водная гладь переливалась всеми оттенками светло-голубого цвета, вдали просматривались мягкие очертания серо-голубых гор. Стаи уток, цапель, бакланов и пеликанов гнездились у берега, густо поросшего тростником.

Джон Хэннинг Спик

Как позже Ливингстон и Стэнли, Бёртон и Спик принялись искать на северном берегу озера вытекающую из него реку, но безрезультатно. Поскольку припасы экспедиции подходили к концу, Бёртон решил, что разумнее вернуться на побережье, но Спик не соглашался. И когда его спутник слег в Таборе с очередным приступом малярии, он отправился на поиски озера Ньянза, или Укереве, по рассказам арабов находящегося севернее Танганьики. Он вышел к нему 30 июля 1858 года неподалеку от Мванзы.

"Пологие острова с округлыми вершинами, покрытыми лесом, и шероховатые обрывистые гранитные скалы отражались в спокойной глади озера, на которой кое-где можно было заметить маленькую черную точку - юркий челн рыбака-мванза. Внизу передо мной на пологом откосе между деревьями то тут, то там клубился дымок и виднелись хижины, крыши которых контрастировали с изумрудной зеленью великолепного кустарника"^*.

^* (Speke J. H. Die Entdeckung der Nilquellen. Leipzig, 1864.)

Спик направился вдоль восточного берега бухты, которая теперь носит его имя. Лишь 3 августа он смог беспрепятственно рассмотреть водоем, похожий на море. "Я больше не сомневался, что из озера, плещущегося у моих ног, берет начало та самая река, истоки которой породили столько слухов и стали целью стольких исследователей". Откуда такая уверенность? Скорее всего, она была результатом интуиции и размышлений: в Таборе купцы, побывавшие в далеких землях, рассказывали британцам не только об озере Ньянза, но и о реке, вытекающей из него в северном направлении, по которой однажды приплыли большие суда. Спик тут же решил, что имеются в виду корабли Мухаммеда Али, которые тот трижды отправлял с исследовательскими целями вверх по Нилу. "Причиной того, что эти экспедиции не достигли Ньянзы, были пороги, которые вследствие большого перепада высот должны находиться между северной оконечностью Ньянзы и тем местом, докуда добрались экспедиции, то есть 4°44' северной широты. Именно они сделали дальнейшее продвижение экспедиций невозможным"^*.

^* (Ibidem.)

На самом деле все именно так и было, но вначале это не более чем смелое предположение. И первым его решительно не одобрил Ричард Бёртон, что, в конце концов, расстроило дружбу обоих англичан. Причем Бёртон вовсе не утверждал, что его спутник обязательно не прав, он лишь осуждал доказательства Спика, часто далеко не безупречные. Но, очевидно, делал он это со свойственной ему едкой иронией, а Спик воспринимал обоснованный скептицизм как оскорбление. В результате обратный путь в Багамойо был полон стычек, порой просто смехотворных. Правда, следует учитывать, что оба были больны. В горячечном бреду они обвиняли друг друга в нечестности и враждебности относительно событий, давным-давно минувших. Но потом Бёртон вновь самоотверженно выхаживал больного спутника. В марте 1859 года они, наконец, вернулись на Занзибар. Спик был здоров и полон сил, а Бёртон выглядел хуже привидения. Даже у людей, ко всему привыкших, его вид вызывал ужас. Ему пришлось задержаться в Адене, а Спик поспешил в Лондон навстречу ликующим современникам.

 Мухаммед Али - правитель Египта с 1805 по 1849 год. 
 В 1807 году изгнал британцев и способствовал развитию 
 капитализма в стране. Предпринятые им три экспедиции на юг 
 (1839-1842) ставили целью расширение его завоеваний, 
 после того как в 1820-1822 годах к Египту были 
 присоединены Нубия и Кордофан.

Рукоплескания английских граждан были вызваны не только надеждой на то, что наконец разгадана древняя географическая загадка. В 1807 году британцы были изгнаны из тех мест, откуда вернулся Спик. Как раз к моменту его возвращения совместными усилиями с французскими партнерами им удалось превратить Египет в полуколонию. И тут появляется Спик и вручает ключ от внутренних районов страны. "Если озеро Ньянза действительно исток Нила, в чем я не сомневаюсь, какие преимущества это дает английским предпринимателям на Ниле, какое широкое поле деятельности откроется, если Англия, как я надеюсь, не оставит это открытие без внимания". Он мог не волноваться. Правда, некоторые сомневались и даже выражали недовольство тем, что Спик назвал озеро именем королевы Виктории, не доказав, достойно ли оно такой чести.

Гранитные скалы на южном берегу озера Виктория

Но Джон Хэннинг Спик не придавал значения болтовне, он готовился к новой экспедиции, которая обошлась британскому правительству в 2500 фунтов. И на сей раз нашелся достойный во всех отношениях спутник - Джеймс Огастес Грант (1827-1892), в прошлом служивший офицером в Индии и некоторое время бывший партнером Спика по охоте, человек рассудительный и самоотверженный.

"Слепой не прославляет зрение" 
(бафиоти, Ангола). 

В августе 1860 года исследователи встретились на Занзибаре и в октябре выступили из Багамойо с караваном, насчитывавшим более двухсот человек. Тринадцать месяцев они пробирались через районы, опустошенные голодом, междоусобными войнами и охотой за рабами, где господствовало лишь право сильнейшего. Только ценой больших издержек (на этот раз путешественники располагали, кроме прочего, еще и золотыми часами, пятьюдесятью ружьями и горами других подарков) Спик и Грант смогли добраться до озера Виктория. И только тогда, когда они пересекли границу государства Карагве^* на западном берегу озера, окончились все их беды. Руманика, правитель Карагве, встретил чужеземцев очень предупредительно, обеспечил провизией, дал сопровождающих и охотно поделился своими знаниями. Европейцы пользовались всем с большим удовольствием. По данным Руманики Спик составил карту района. Руманика указал им путь и в соседнее королевство Буганду^**. В январе 1862 года люди, посланные Руманикой в Буганду, сообщили, что экспедицию ожидает там гостеприимная встреча. Грант был настолько тяжело болен, что его нельзя было даже нести, поэтому Спик отправился один. Во время путешествия на север он переплыл в лодке широкую реку, которую назвал "благородным потоком". Это была Кагера, полноводный приток озера Виктория.

^* (Карагве - раннегосударственное образование, существовавшее с начала XVII до конца XIX в. в среднем течении Кагеры. Население составляли скотоводы хима и земледельцы кру. Через Карагве проходили важные караванные пути, по которым транспортировались соль, скот, изделия из железа. В конце XIX в. Карагве попало в зависимость от государства Буганда.)

^** (Буганда - государство, существовавшее с XIII-XIV вв. до конца XIX в. в Межозерье в Восточной Африке. Этническую основу составлял народ ганда. Наибольшего расцвета государство достигло к середине XIX в., когда оно было самым сильным в регионе.)

Спустя много лет географы, разыскивая ее исток, принимали за истоки Нила реки Рувуву и Рукарару, пока более глубокие знания не положили конец спору. Сейчас известны две системы истоков, принадлежащие одна озеру Виктория, другая - озеру Мобуту-Сесе-Секо (Альберт). Первая начинается у восточного берега озера Киву и проходит через Рукарару и Ньяварунгу до Кагеры. Вторая берет начало на восточном склоне вулкана Вирунга, впадает вместе с водами Ручуру в озеро Эдуард и, наконец, через Семлики - в озеро Мобуту-Сесе-Секо. Лунные горы древности, таким образом, могут отождествляться как с горной цепью Вирунга, так и с массивом Рувензори.

"Подарок - это не то, что от тебя уходит, 
а то, что ты получаешь" 
(пенде, Заир).

Если во владениях Руманики условия жизни казались удивительными, то в Буганде Спик увидел "нечто большее, чем богатство и благополучие. Вся страна - это картина умиротворенной красоты на фоне бесконечного озера". Жители, в основном представители народа ганда, занимались земледелием. Они выращивали бананы, бататы, бобы, просо и другие культуры, ловили в озере рыбу. Ловкие мастера строили искусно украшенные лодки, занимались выделкой кож, гончарным делом и обработкой металлов. Особую роль в ремесленном производстве играло изготовление тканей из волокон фикусовых растений.

Верша для рыбной ловли, сплетенная из волокон пальмовых листьев (Западная Африка)

20 февраля 1862 года Спика принял глава этого раннефеодального государства. Одетые в козьи шкуры музыканты торжественно и с шумом провели его через ворота в резиденцию (всего ворот было восемь). Резиденция (насчитывавшая более пятидесяти хижин) располагалась на холме Рубага, неподалеку от сегодняшней Кампалы. И вот он предстал перед кабака (правителем) Мутесой I. Это был молодой человек с коротко подстриженными волосами, одетый в традиционную накидку из плетеной ткани. Увидев Спика, он поднес к губам расшитый золотом шелковый платок, чтобы скрыть смех по поводу такого необычного визитера, которому предстояло четыре с половиной месяца быть его пленником. Описывая свои встречи с Мутесой, в которых впоследствии участвовал и Грант, Спик старался показать, что тоже вел себя по-королевски, вынуждая тем самым монарха проявлять уважение. К сожалению, он заблуждался и вводил в заблуждение своих читателей: довольно часто ситуация выглядела так, как будто кабака принимал обоих европейцев за неуклюжих придворных шутов и забавлялся их странным поведением. Ведь владыки Буганды были истинными королями. Мутеса I, исключительно твердо правивший страной, происходил из старинного знатного рода, отстоявшего свою власть в кровавых столкновениях не только с соседним государством Уньоро^*, но и в собственной стране. Стэнли сообщал, что кабака мог повести в военный поход сто пятьдесят тысяч вооруженных воинов, а его флот насчитывал 200-300 судов, каждое из которых могло вместить до ста человек. Все свободные мужчины в стране были военнообязанными, а вдоль границы располагалась цепь хорошо организованных военных поселений. Офицеры, назначаемые исключительно королем, принадлежали к особому военному сословию и обеспечивали мгновенное и беспрекословное выполнение его приказов. Тот, кому удавалось остаться в живых после натиска такой армии, становился рабом в Буганде или продавался арабским торговцам. Подобные сделки, а также привилегии в торговле слоновой костью и другими товарами укрепляли королевскую власть. Но в основном она зиждилась на праве пользования землей. Кабака по своему усмотрению раздавал землю, продукты, определял подати и награждал своих сановников обширными земельными пространствами вместе с находившимися на них людьми и скотом.

^* (Уньоро (Буньоро) - государство, существовавшее на западе современной Уганды с XVI до конца XIX в. Постепенно уступило первенство в регионе Буганде. Основу хозяйства составляли подсечно-огневое земледелие и разведение крупного рогатого скота. Существенную роль играли охота, рыболовство, добыча соли. Были известны производство и обработка железа, изготовление тканей из луба, плетение.)

"Петух любит маслины, но не в котле вместе с ним" 
(бафиа, Камерун).

Неприкосновенным оставалось только то, что принадлежало жрецам, этим могущественным поверенным бога плодородия Мукасы и бога войны Кибука. Здесь заканчивалась безграничная власть правителя; только после смерти ему суждено было войти в бугандийский пантеон в качестве полубога. А до этого он должен был склоняться перед служителями богов. Когда в 1877 году те остались недовольны количеством королевских даров, они стали уверять, что Мукаса наложил проклятие на воду озера Виктория и теперь четверть года к ней запрещено даже притрагиваться. Торговлю и рыбную ловлю пришлось прекратить. Только после того, как Мутеса I подарил храму Мукасы двести рабов и большое стадо, гнев бога прошел. Кстати, бугандийским правителям так и не удалось подчинить своей власти жреческое сословие. После прибытия христианских миссионеров, которых они хотели использовать для этой цели, бугандийские правители очень скоро разделили судьбу королевского рода государства Конго.

Спик и Грант на приеме у правителя (кабака) Мутесы I

Борьбу за власть между верховным правителем и представителями духовенства в Буганде мы описали лишь для того, чтобы показать, почему африканские владыки часто так дружелюбно встречали посланцев святой веры. Во всяком случае, с "просвещением" это не имело ничего общего. Конечно, и бугандийское духовенство было достаточно надежным защитником государства. При преемниках Мутесы миссионерам порой приходилось расплачиваться за свою деятельность кровью.

"Кто берет деньги у белых, 
стоит под дулом пушки" 
(ашанти, Гана).

В июле 1862 года исследователи наконец смогли покинуть двор Мутесы и отправились дальше на север. В Уньоро пологие зеленые холмы Буганды сменились обрывистыми гранитными скалами, многочисленными озерами и реками. Пока Грант исследовал внутренние районы страны, Спик продвигался вдоль берега, эгоистично прикидывая, как бы ему избавиться от спутника, который за ним явно не поспевал. 28 июля 1862 года он обнаружил водопад Рипон, с которого низвергался вытекавший из озера Виктория Нил.

Центральноафриканские озера и истоки Нила

""Камни", как ганда называют водопад, представляют самое интересное зрелище из того, что я видел в Африке... И хотя ландшафт был прекрасен, мои ожидания не были полностью удовлетворены, поскольку склон небольшой горы закрывал вид на большую часть озера и сам водопад, образованный скалистым уступом около 12 футов в высоту и от 400 до 500 футов в ширину. И, тем не менее, этот вид надолго приковывает к себе внимание зрителя. Рокот бушующей воды, тысячи рыб, изо всех сил прыгающих вверх навстречу потоку, рыбаки... вышедшие из лодок и расположившиеся со своими рыболовными снастями и крючьями на каждом камне, крокодилы и бегемоты, сонно лежащие в воде, переправа, тянущаяся через реку выше водопада, стадо, пригнанное к краю озера на водопой. Все это вместе с привлекательнейшими окрестностями - невысокими горами, на вершинах поросшими травой, а на склонах и у подножия деревьями, - создает такую гармоничную картину, что лучше вряд ли можно себе вообразить"^*.

^* (Speke J.H. Journal of the Discovery of the Source of the Nile. London, 1863.)

Спик считал, что цель экспедиции достигнута: "Я видел, что старый отец-Нил, вне всякого сомнения, начинается в Виктории-Ньянзе, и это озеро, как я и предсказывал, является великим истоком священной реки". Такая категоричность удивляет. Ведь он не проводил тщательных исследований озера ни по воде, ни по суше. Каковы, собственно, доказательства того, что его открытия 1858 года и водопад Рипон относятся к одному и тому же озеру? Почему река, вытекающая из него, обязательно Нил? Разумеется, эти вопросы мучали Спика, и он сделал попытку спуститься вниз по реке, но это ему не удалось. Он возвратился в тогдашнюю столицу государства Уньоро, вновь встретился с Грантом, и до ноября 1862 года оба находились при дворе правителя Камраси. Путешественники познакомились с другим общественным укладом, основу которого составляло преимущественно скотоводство. Некоторые особенности, например кочевой образ жизни, препятствовавший образованию в стране крупных поселений, повлияли на то, что по сравнению с Бугандой в их суждениях проскальзывало порой пренебрежение. Тем не менее, государство Уньоро показалось британцам достаточно основательным, чтобы рекомендовать его в качестве торгового партнера, а также для организации миссионерской деятельности.

Барабанщик ганда (Уганда)

Покинув резиденцию Камраси, экспедиция направилась к водопадам Карума. Там она оставила водную артерию и самым коротким путем вышла к Афудду (у сегодняшнего Нимуле). В феврале 1863 года Спик встретился в Гондокоро со своим лучшим другом Сэмюэлом Уайтом Бейкером (1821-1893), который в поисках путешественников и почестей первооткрывателя поднялся вверх по Нилу. Горящие глаза изможденных, одетых в свисающие лохмотья людей, которых он обнял, сказали Бейкеру, что в одном отношении он уже опоздал. Прошло четыре месяца, прежде чем исследователи прибыли в Англию, но знаменитая депеша Спика, посланная из Египта, уже заранее известила мир, что "the Nile is settled" - "с Нилом все в порядке".

Британские поклонники географии и торговли ликовали. Когда Спик в первый раз делал доклад в Королевском Географическом обществе, в здании были выбиты окна, толпу приходилось сдерживать далеко не нежными усилиями. Конечно, просвещенные слушатели сразу поняли, что картина течения Нила у Спика явно неполная. Другим не нравилась его решительность. Джеймс Куин писал в "Морнинг эдветайзер", что "самые выдающиеся имена Европы опорочены тем, что в явно недостойной варварской стране местности называют их именами. Особенно посрамлено имя нашей благородной и милостивой правительницы [Виктории]". Высказывая свою точку зрения, Ричард Бёртон заявил, что реки берут начало не в озерах, а в горах, и это известно каждому ребенку. Не только Бёртон, но и другие выдающиеся исследователи, например Давид Ливингстон и Чарлз Бик, выразили свое сомнение.

Трубки для курения табака из района верхнего Нила. Для охлаждения дыма мундштуки трубок делали из бутылочных тыкв

16 сентября 1864 года Спик и Бёртон должны были предстать перед научной общественностью и обосновать свои противоположные взгляды. Ричард Фрэнсис Бёртон страстно ждал диспута. На этот раз он не лежит в лихорадке, на этот раз Джек Спик (до сих пор он называет его так, как во времена их дружбы) не ускользнет от ответа. Неожиданно в зал вошел человек. Возник шум, и новость наконец достигла Бёртона: Джек умер. Джон Хэннинг Спик отправился накануне поохотиться в поместье своего ближайшего родственника. Так и осталось тайной, направил ли он ружье на себя сам или выстрел, пронзивший ему грудь, произошел случайно.

 "Если хочешь убить сову, не садись напротив" 
 (суто, Юго-Восточная Африка).

Ричард Фрэнсис Бёртон

Дискуссия по поводу местонахождения истока Нила продолжалась. И Ричарду Бёртону еще предстояло убедиться, что Спик в основном был прав. Он по-прежнему оставался страстным путешественником. Сразу после окончания совместной экспедиции со Спиком Бёртон посетил Северную Америку, а в 1861 году вместе с немецким ботаником Густавом Манном (1835-1916) впервые поднялся на вулкан Камерун - "Колесницу богов" Ганнона. Затем он был гостем правителя Бенина, вместе с Верни Ловеттом Камероном исследовал "золотые земли" на побережье Гвинеи, был британским консулом на Фернандо-По, побывал в Бразилии, Сирии и Триесте, в 1886 году был посвящен в рыцари и написал огромное количество книг, в которых иногда очень самонадеянно отзывался об африканских народах. Но значительно более долгую жизнь снискал другой его труд, который можно назвать лучшим подарком Бёртона будущим поколениям, - его многотомный перевод сказок "Тысячи и одной ночи". На нем до сих пор основываются немецкие издания.

А теперь вернемся к Сэмюэлу Уайту Бейкеру, о котором уже шла речь. Ведь именно ему принадлежит честь открытия озера Альберт, второго большого озера - истока Нила. Бейкер был богат, охота и путешествия в основном заполняли его жизнь. Правда, иногда путешествия вызывались необходимостью: семья имела плантации на Ямайке, Маврикии и Цейлоне (Шри-Ланка). Бейкеров можно было встретить везде, где Великобритания эксплуатировала, подавляла или пыталась опекать другие народы. Их можно было видеть в Вест-и Ост-Индии в качестве плантаторов, а в Южной Африке - при уничтожении так называемых кафрских племен (1850- 1853). В качестве штабных офицеров они участвовали в Крымской войне. Сэмюэл Бейкер в это время тоже служил англо-турецким интересам, работая инженером-железнодорожником на строительстве важного стратегического объекта в Добрудже. В 1860 году по окончании работ он женился вторым браком на венгерке Флоренс. Красивая, отважная, энергичная и жизнерадостная, она была верным и незаменимым товарищем в путешествиях.

Водопад Рипон. К нашему времени этот природный феномен оказался на дне водохранилища

Уже весной 1861 года супруги появились в Египте. Если они и вступали в разговоры, то отвечали всем, что желают поохотиться в окрестностях Голубого Нила. Сначала они действительно охотились, и животный мир Африки понес определенные потери, но на самом деле путешествие по эфиопским притокам Нила служило более высоким целям. Однако прежде чем взяться за осуществление своих планов, Бейкеры решили изучить арабский язык и познакомиться с условиями жизни в Африке. В июле 1862 года они прибыли в Хартум, резиденцию египетского генерал-губернатора. Город в месте слияния Голубого и Белого Нила был центром работорговли, коррупции и бесстыдного обогащения. Сэмюэлу и Флоренс Бейкер стоило больших денег и терпения нанять здесь три судна с экипажами, на которых они в декабре отправились вверх по Нилу. В папирусовых джунглях Сэдда им пришлось тяжко: едва переносимая влажность воздуха, летающие и ползающие мучители всех мастей, страшные стычки между членами экипажа, обессиленными и раздраженными непрерывной борьбой с дикой растительностью, которая распространилась по поверхности воды. Немногим лучше было и в Гондокоро, последнем населенном пункте перед серией порогов. Бейкер назвал его "Колонией убийц" - работорговцев, хотевших любой ценой помешать экспедиции.

 "Червь пожирает семя потихоньку" 
 (паре, Восточная Африка). 

Именно здесь они встретились со Спиком и Грантом, и Бейкер разочарованно спросил: "Неужели на мою долю не осталось ни одного листочка от ваших лавров?" Да целый венок еще можно заполучить. Кстати, в Буганде и Уньоро Спик и Грант слышали, что Нил после водопадов Карума впадает в еще одно большое озеро. Но им не удалось разведать этот отрезок его течения, поскольку как раз в это время там воевали войска Камраси. Бейкеру было достаточно такого импульса, чтобы с невиданной энергией двинуться дальше на юг. Он преодолел все: интриги арабских противников, враждебность местных племен, настроенных работорговцами, бунт своих носильщиков. Когда кончились запасы хинина и пало последнее вьючное животное, даже это его не остановило. Наконец 14 марта 1864 года он увидел свою часть лаврового венка - озеро Альберт.

Водопад Мёрчисона (Кабарега)

"Пляж был сложен очень чистым песком, на который набегали волны, похожие на морские, и выбрасывали траву, будто водоросли на английском побережье. Это было великолепное зрелище - смотреть на колоссальный водный резервуар могучего Нила, наблюдать, как тяжелые валы накатываются на берег. А на юго-западе, если смотреть туда, так же безнадежно искать берег, как и в Атлантическом океане. Я был тронут до глубины души, когда любовался этим великолепным зрелищем. Моя жена, последовавшая за мной с такой преданностью, стояла возле меня, бледная и обессиленная, на берегу большого озера, достичь которого мы так стремились. На его пляж еще не ступала нога европейца, глаза белого человека никогда не окидывали взором его необозримую поверхность... Вот он, огромный бассейн Нила, принимающий каждую каплю воды, от проходящего дождя до бурлящего горного потока, текущую из Центральной Африки на север"^*.

^* (Baker S. W. Der Albert N'yanza, das groβe Becken des Nil und die Erfors-chung der Nilquellen. Jena, 1868.)

Следуя вдоль восточного берега озера, Бейкеры через две недели обнаружили место впадения Нила, текущего из озер Виктория и Кьога, в озеро Альберт. Чуть выше по течению их ожидало, вероятно, самое великолепное зрелище, которое может представить река: она обрушивалась с высоты более сорока метров, снежно-белая между позеленевшими скалами. Перед темными утесами скопились стада бегемотов, на песчаных отмелях вплотную друг к другу, словно бревна, лежали крокодилы. Но нападение агрессивного бегемота прервало лицезрение природы. Супругам не позавидуешь: без проводника, измученные тяготами дождливого сезона, больные малярией, они не в состоянии были идти подряд более пятнадцати минут. Им пришлось преодолеть невероятные испытания, прежде чем в мае 1865 года они прибыли в Хартум.

 "Чем дешевле каша, тем больше живот" 
 (канури, Западная Африка).

Огромное значение тогдашних исследовательских экспедиций нередко становилось очевидным с течением времени, иногда миновали десятилетия, прежде чем за героем следовало войско. Но Сэмюэл Уайт Бейкер вернулся сам, и уже через четыре года. Официальная версия - по заданию египетского вице-короля Измаила положить конец бесчинствам работорговцев в верховьях Нила. Как писал Бейкер в своей книге "Измаилия", промыслом "черной слоновой кости" там занимались более 15000 охотников за рабами. "Вооруженным бандам из Хартума подвластны огромные земельные пространства, местные племена связаны с ними договорами о нападении на соседей, похищении женщин и детей, а также многочисленных стад овец и крупного рогатого скота". Все это так, но это было только поводом для вооруженного похода, во время которого отряды Бейкера завоевали так называемую Экваториальную провинцию^*. Когда английские войска в Уньоро натолкнулись на решительное сопротивление, Бейкер без зазрения совести заключил союз с работорговцами, которых только что порицал. Одновременно и поучительно и неприятно читать в его заметках, как он обходился с народом бари, жившим в верховьях Нила. Его представителей он называл "неистребимыми паразитами", которым, однако, должна быть дарована свобода. С каким удовольствием он принимал участие в резне и при этом замечал, что "нет более подходящей страны для тренировки в стрельбе"! Читатели "Измаилии" узнали также, почему необходимо уничтожать, "как паразитов", представителей племени бари: они не могут понять, что теперь должны угнать свои стада с пастбищ на которые отныне распространяется верховная власть Египта.

^* (Экваториальная провинция - самый южный район современного Судана, населенный народами, говорящими на нилотских языках.)

Beep из перьев. Бари (район верхнего Нила)

Конечно, речь ни в коем случае не идет только об одном Египте, правительство которого оплатило половину стоимости строительства Суэцкого канала, притеснялось британскими и французскими кредиторами и понимало, что может оказаться государственным банкротом. Измаил и Бейкер были фигурами вполне заменимыми в той игре, на которую их вдохновляли европейские деловые круги. Следует также заметить, что военный поход Бейкера не нанес никакого ущерба работорговле: исследователи, путешествовавшие по областям верхнего Нила, по-прежнему характеризовали ее как процветающую статью дохода.

Один из них, Георг Швейнфурт (1836-1925), был сыном состоятельного виноторговца из Риги. Его любовь к ботанике, проявившаяся уже с ранних лет, нашла понимание в семье, хотя некоторые поступки Швейнфурта в области научных изысканий на первых порах могли вызывать отвращение: однажды его застали, когда он варил дохлую кошку, чтобы затем препарировать ее скелет. Но подобный способ изучения природы, очевидно, выработал в нем ту самую черту характера, которая позднее стала определяющей, - особую склонность к деталям. Некоторые видели в этом определенную ограниченность, но, может быть, именно самозабвенное увлечение красочными подробностями и приковывает читателя до настоящего времени к произведениям Швейнфурта. Он учился в Гейдельберге, Мюнхене и Берлине и в 1862 году получил ученую степень с правом преподавания курса ботаники нильского района. Склонность к педантизму касалась и его лично: его одежды, поведения, походного снаряжения, где всегда был в запасе парадный костюм, и даже его почерка (он писал гусиными перьями). Готовясь к своему первому африканскому путешествию в Египет и Восточный Судан, он приобрел все доступные гербарии тех мест, чтобы при определении растений не пользоваться иллюстрациями. Результаты путешествия, длившегося с 1864 по 1866 год, так наглядно продемонстрировали его возможности, что ему вручили значительную сумму из фонда Гумбольдта, которая должна была быть употреблена на ботанические исследования в тропических областях западных притоков Нила.

Селение бари. Несколько странная поза мужчины, в которой он замер, характерна для многих нилотов

В июле 1868 года Георг Швейнфурт вновь ступил на африканскую землю. Он был великолепно оснащен и обеспечен весомыми рекомендательными письмами. Единственное, что мучило его, - это непомерно увеличившаяся селезенка, результат перенесенной два года назад тяжелой малярии. Поскольку он знал, что официальное сопровождение в египетских колониях мало чего стоит, он обратился к хартумскому генерал-губернатору с просьбой найти ему попечителя в лице какого-нибудь богатого купца. Их торговые караваны в поисках слоновой кости доходили до районов слияния реки Бахр-эль-Газаль с Белым Нилом, а укрепленные фактории могли бы очень пригодиться ученому. Кроме того, купец взял бы на себя обязательство обеспечить его лодкой для плавания по Нилу, носильщиками, провизией и тому подобным. В результате Швейнфурт в январе 1869 года совершенно спокойно пустился в путь в страну азанде (ньям-ньям), хотя они, как ему рассказывали, питались в основном людьми, причем преимущественно исследователями. Опытный путешественник, конечно, догадывался, что скрывается за подобными утверждениями: желание отпугнуть конкурентов и спокойно проворачивать свои неблаговидные дела. Кроме того, он был достаточно проницателен, чтобы не заметить мерзостей, творившихся за кулисами общественной жизни, свидетелем которых он вскоре стал сам. Там, где другие наблюдатели, находившиеся в плену гуманистических идеалов, видели лишь сброд, он замечает еще и человека: "В основном то были молодые люди, эти так называемые солдаты, почти все жители нубийской части долины Нила, где они из-за громадных налогов больше уже не могли существовать. Так как крестьянский труд не спасал их ни от голода, ни от нужды, то они предпочли стать разбойниками, охотниками на людей и похитителями скота"^*.

^* (Schweinfurth G. Im Herzen von Afrika.)

Мимо зарослей камыша, мимо пахучих лесов акаций и однообразных степных просторов продвигался Швейнфурт на юг, встречаясь со скотоводами динка и рыбаками шиллук, переживая опасные столкновения с буйволами и роями пчел. То и дело ему попадались опустошенные местности, хранившие следы охоты за рабами. "Множество человеческих костей, костей рабов, которых скосила эпидемия, устилает степь; вследствие пожаров они полуобуглившиеся. Итак, обгоревшие человеческие кости - вот приметы, которые оставляет на своем пути работорговля по всей Африке".

Воин ачоли из района верхнего Нила

В Мешра-эр-Рек, болотистой местности, откуда берет начало река Бахр-эль-Газаль, завершилось плавание по реке. Иногда следуя вместе с торговыми караванами, но в основном предпринимая самостоятельные походы, Швейнфурт наблюдал колоритную картину жизни нилотских племен в северной части плоскогорья Азанде. Например, о луо (джолуо), родственных народу шиллук, которые в отличие от своих соседей почти не разводили скот, а занимались земледелием и были искусными кузнецами, он пишет: "В марте месяце, то есть перед началом сева, луо покидают свои хижины и отправляются кто на берег реки, чтобы заняться рыбной ловлей, кто в лес, чтобы плавить металл. В том месте, где много дров, они делают плавильные печи из чистой глины по числу занятых на плавке людей и группируют их до дюжины плотно друг к другу в тенистых местах, огороженных колючим кустарником. Женщины и дети следуют за ними, взяв с собой все имущество, какое можно нести. Посреди дремучего леса это выглядит странно, пестро и хаотично.

"Когда мы слышим о таком бесчеловечном злодеянии, то в первый момент с отвращением 
отворачиваемся от виновников. Но ведь эти люди поступают так под влиянием темных суеверий, 
по законам, унаследованным ими от предков, и они не знают вокруг себя людей, мыслящих и 
чувствующих иначе, они не видят лучших примеров. И я задаю себе вопрос, не следует ли 
их простить скорее, чем убийц в культурных странах, которые, несмотря на воспитание и 
окружающую среду нравственных людей, хладнокровно, с хитрым расчетом совершают самые 
низкие преступления и убийства" 
(Юнкер В. В. Путешествия по Африке. М., 1949, с. 391).

Узкие плавильные печи конической формы заканчиваются расширением наподобие ковша. Сделанные полностью из глины, они достигают всего 1,2 метра в высоту. "Ковши" наполняют рудой и углем: поддувала, имеющиеся в нижней части печей, обеспечивают подожженную смесь необходимым воздухом. Получается железо, сильно смешанное со шлаком, поэтому его надо еще неоднократно нагревать и обрабатывать, пока не получится достаточно чистый продукт в виде пластин и болванок. Изготовленные из них заступы, крючья, наконечники для копий и другие предметы служат не только в обиходе, но и как средства платежа".

Поселок мангбету

Ньям-ньям - устаревшее наименование народа азанде. 
Это название пришло из языка динка и означает "пожиратель". 
Оно служило суданским арабам не только для обозначения азанде, 
но и для не связанных с ними мангбету.

У бонго ученый нашел самобытные проявления искусства: вырезанные из дерева фигуры в натуральную величину выходят, словно процессия, из могилы вождя. Они изображают вождя и членов его семьи, в наивной манере подчеркивая их индивидуальные черты и половые признаки. Кроме того, вырезанные изображения украшены жемчужными ожерельями и оклеены волосами, чтобы своим обликом больше походить на умерших. Швейнфурту понравились пение бонго и их явно выраженная музыкальность, хотя его чуткий слух привык к более нежным звукам. "Могучие удары булав по натянутой коже гигантского барабана производят звуки, изображающие удар грома, от которого трескается дуб. Резкое завывание бури, шум и свист дождя под порывами ветра - все это способен передать только стоголосый хор с сильными глотками. Вой напуганного дикого зверя передается звучанием трубы, щебечущие голоса птиц - свистом и звуками флейт..."^*.

^* (Schweinfurth G. Im Herzen von Afrika.)

В январе 1870 года экспедиция достигла района расселения народа азанде (ньям-ньям). Люди, вышедшие навстречу путешественнику, производили очень странное, даже дикое впечатление: воины в угрожающей позе, в одной руке копье, в другой щит и сабля причудливой формы, бедра обмотаны шкурами длинношерстных обезьян; волосы заплетены в длинные косы, лоб и грудь украшены нанизанными на шнурки зубами убитых врагов, что подтверждало дурную репутацию представителей этого народа. Кроме того, Швейнфурт заметил несомненные признаки каннибализма и подробно описал все, что ему об этом стало известно. Он назвал каннибализм отвратительным явлением, но воздержался от неуместных оценок. Тем не менее он охарактеризовал азанде как необыкновенно отважных охотников, искусных кузнецов, гончаров и резчиков по дереву, а также как страстных певцов и любителей развлечений. Только позже, "в один из немногих несчастных дней" путешествия, он увидел на своем пути початки кукурузы, куриные перья и стрелу - грозное объявление войны. Если кто-нибудь осмелится разломить хотя бы один початок или украсть курицу, будет немедленно убит стрелой. Исследователь и его спутники выполнили требование, но на них все равно напали, и они вынуждены были применить оружие.

Арфы восточных азанде

Учитывая размах работорговли и межплеменные раздоры, удивительно, что подобные вещи происходили нечасто. Если не принимать в расчет этот случай, "пожиратель листьев", как называли Швейнфурта из-за его занятий ботаникой, мог беспрепятственно исследовать страну. Причем этот белый человек, который повсюду бродит, собирает всякую всячину для непонятных колдовских затей, рисует людей на особом белом материале, а когда они поют, пишет странные переплетенные знаки, должен был показаться азанде более чем зловещим. Каннибализм же - это ни в коем случае не проявление звериных наклонностей, а составная часть культа, когда люди получали силу убитых, по их представлениям, самым действенным способом.

"Укушенный змеей убегает от веревки" 
(канури, Западная Африка).

Продвигаясь дальше на юг, Швейнфурт в марте 1870 года встретился с союзом племен мангбету, где его принял верховный вождь Мунза. "Одетый в торжественный черный наряд и в высокие сапоги на шнуровке, которые придавали [его] легкой фигуре благодаря утяжелившейся походке более импозантный характер", исследователь предстал перед повелителем, увешанным "кольцами, цепями и множеством других украшений своеобразной формы на руках, ногах, шее и груди. На голове спереди у него было украшение в виде месяца; все было начищено и отшлифовано до блеска. Правитель сиял в своем тяжелом великолепии, словно в красно-медном мерцании воскресной кухни... Это был Мунза, правитель мангбету, отблеск тех полумифических владык Центральной Африки, от которых до сегодняшнего дня дошли только имена... Настоящий дикий король... Но в нем не было ничего неестественного или заимствованного"^*.

^* (Schweinfurth G. Im Herzen von Afrika.)

И вокруг Мунзы все было великолепно: зал для приемов тридцатиметровой длины, по стенам которого было развешено оружие; его свита, толпа музыкантов, безобразный придворный шут. Королевскими были и черты лица Мунзы, "скрывавшие алчность и жестокость", ни разу его губы не дрогнули в улыбке.

Мунза (правитель) на троне

Вслед за ним пришли еще более алчные и жестокие правители. Георг Швейнфурт был одним из немногих европейцев, видевших блеск государства мангбету. В 1873 году Мунзу застрелил один из охотников за рабами. Страна, благосостояние которой основывалось на обилии слоновой кости, месторождениях меди и богатейших урожаях, была разорена и присоединена к египетской Экваториальной колонии. Через десять лет после экспедиции Швейнфурта русский исследователь Африки Вильгельм (Василий) Юнкер (1840-1892) сообщал из бывшей столицы мангбету: "Но от всех достопримечательностей культурного селения ничего не осталось. Даже большая описанная Швейнфуртом галерея для торжественных собраний исчезла; напрасно искал мой взор на обширной равнине еще что-либо, хотя бы деревянный столб, который бы не сгорел полностью"^*.

^* (Юнкер В. В. Путешествия по Африке. М., 1949, с. 261.)

Швейнфурт внес еще один значительный вклад в этнографию, открыв племя пигмеев акка, но затем счастье, кажется, оставило его. В декабре 1870 года сгорел поселок, в котором он остановился. Дневники за 825 дней путешествия, составленные им словари, антропологические и метеорологические заметки, медикаменты, коллекция насекомых и многочисленные предметы этнографической коллекции, а также снаряжение - все превратилось в пепел. Несмотря на потери, он не прервал экспедицию и только в июле 1871 года вернулся в Хартум. Великолепная память и даты, зафиксированные во время сбора гербария, помогли ему позже опубликовать путевые заметки "В сердце Африки" - произведение, имевшее большой успех. Одно только английское издание принесло автору сорок тысяч золотых марок.

Георгу Швейнфурту была суждена еще долгая жизнь ученого. Он обрушивался на работорговлю, как никто другой, и, хотя и ему было свойственно заблуждение, что ответственное и прогрессивное колониальное правление - единственное средство залечить раны Африки, все же он допускал и другой способ развития, позволявший избежать колониальной опеки. "Я видел Африку, и она до сих пор у меня перед глазами такая, как она есть, - гигантское здание рабства, а не такая, какой она должна быть, - огромный район совместного свободного труда над общими задачами человечества. В конечной победе доброго дела, как и в будущем черной части рода человеческого, я никогда не усомнюсь".