Загадка Нила и Нигера
В 1778 году группа ученых и других влиятельных граждан основала в Лондоне "Ассоциацию для содействия открытию внутренних частей Африки" ("Африканскую ассоциацию"). Ее первый секретарь объявил задачи и объяснил связанное с ними довольно пространное название этой организации. "Сообразуясь с велением времени избавиться от груза незнания, так не соответствующего его характеру, несколько персон, глубоко убежденных в возможности и необходимости расширения человеческих знаний, предлагают план создания общества для содействия открытиям и исследования глубинных районов Африки"*. Председателем избрали сэра Джозефа Банкса (1743-1820), заручившись тем самым поддержкой самого видного британского естествоиспытателя своего времени. "Африканская ассоциация" не являлась колониальным союзом для раздела территорий, которые будут открыты в будущем столетии, но, разумеется, не была и объединением независимых ученых, намеревавшихся собирать деньги для своих экспедиций на благотворительных балах. Она ставила своей целью исследование и нанесение на карту доселе неведомых районов Африки и наставляла своих путешественников обходиться с местными жителями только доброжелательно. Правда, члены ассоциации желали несколько большего, чем только освободить свое время от неведения. По их мнению, добытые знания должны были оказать помощь торговцам и поселенцам. То, что это послужит колониальной экспансии, многие члены ассоциации сознавали, видимо, так же мало, как в свое время Джозеф Банкс, сопровождавший Джеймса Кука в его первом плавании вокруг Земли и считавший, что плавание организовано исключительно для наблюдения за астрономическим феноменом; позже он предложил отправлять в Австралию английских преступников.
* ()
Знания европейцев тех лет о внутренних районах Африки действительно не соответствовали так называемому духу времени. До сих пор им были известны только очертания берегов, о глубинных районах континента рассказывались всякие небылицы. Например, в романе Даниеля Дефо (ок. 1660-1731) "Капитан Сингльтон" герой пересекает и исследует Центральную Африку, как того требует "дух времени", и описывает кладбища слонов, раскинувшиеся на целые мили, где он видел скелеты с тремя бивнями; там в реках изобилие золота, а жители очень сговорчивы.
Джеймс Кук (1728-1779) - английский мореплаватель, руководивший тремя кругосветными экспедициями.
Первым нанес на карту Новую Зеландию и восточное побережье Австралии, а также недостаточно
изученные западные берега Северной Америки. Первым пересек Южный полярный круг и открыл
некоторые острова в Антарктике и в Тихом океане, в том числе Новую Каледонию и Гавайи.
Когда основывалась "Африканская ассоциация", в Европе располагали очень скудными знаниями о странах Судана, португальских колониях и Капской области. В 1652 году голландец Ян ван Рибек и девяносто поселенцев высадились в Столовой бухте и начали строительство Капстада. Их образно называли огородниками голландской Ост-Индской компании. Эта фактория стала местом, где останавливались моряки, плывшие в восточноазиатские владения или возвращавшиеся оттуда. Здесь они пополняли запасы провизии и воды и производили необходимые ремонтные работы. Было ясно, что такой оазис привлечет и исследователей. В 1705 году в Капстаде появился немец Петер Кольб (1675-1726). Осиротевший сын кузнеца нашел покровителей, которые обеспечили ему приличное образование. В 1701 году он прибыл в университет в Галле, где получил степень доктора философии и начал читать лекции по математике и астрономии. Через два года он поступил на службу в качестве секретаря и домашнего учителя к прусскому барону Фридриху фон Крозику. Страсть к астрономии побудила барона оплатить Кольбу переезд в Капскую колонию, чтобы он там занялся астрономическими исследованиями. Когда Крозик умер и денежные поступления прекратились, Кольб стал служащим Ост-Индской компании, пока в 1712 году болезнь глаз не вынудила его вернуться на родину.
Железоплавильни нама
Ему мы обязаны первым научным описанием скотоводов нама (готтентотов)*, живших в Южной Африке на территории от Капской колонии до реки Грейт-Кей на восточном побережье. Стада коров и овец были собственностью больших патриархальных семейств; скот служил только для того, чтобы обеспечивать общину молочными продуктами; мясо для пропитания добывалось охотой. На этом хозяйственная деятельность койкоин (истинных людей), как называли себя нама, далеко не исчерпывалась. Они плавили руду и изготовляли оружие, о котором Кольб писал: "Тот, кто увидит их стрелы и хассагайи [копья]... и узнает, что они делались без применения молота и щипцов, напильника или каких-либо других инструментов, тот, бесспорно, этому обстоятельству очень удивится и подумает, что если кто-нибудь и считает их [нама] глупыми и наивными, то жизнь доказывает обратное: у них светлый и достаточно развитой ум"**.
* ()
** ()
Восхищение вызывали впечатляющие успехи народной медицины, великолепные полированные украшения из слоновой кости, целесообразно устроенные хижины, крытые шкурами. Их дома, похожие на пчелиные ульи, были выстроены вокруг круглой площади, куда при наступлении темноты загоняли скот. Пришельцы-голландцы назвали эти поселения, в которых жило до трехсот-четырехсот человек краалями. Сообщество нама находилось на стадии активного прогрессивного развития, ибо уже существовали глубокие социальные различия, и кочевники нама применяли труд рабов, захваченных в плен во время войн.
"Сорок языков - сорок копий"
(суахили, Восточная Африка).
Кольб точно зафиксировал эти и многие другие подробности, описал природные условия и человеческие отношения, составил словарь языка нама. Некоторые авторы позже критиковали его труды за откровенную приверженность к чудесам, но не могли умалить достижения этого необыкновенного человека, наставника будущих естествоиспытателей. Не кто иной, как Георг Форстер, отстаивал значение наследия Кольба, хотя и содержащего порой неправильные заключения, не всегда имеющего внутренний порядок, но сохранившего для нас то, что неумолимо стирает время. Особенно ценны гравюры, приведенные в книге Кольба; их часто перепечатывали. Они на удивление правдивы, например точное и меткое изображение носорога (раньше было принято в сценах африканской жизни изображать индийских носорогов). Описания природных ландшафтов у Кольба значительно менее совершенны. Его внимание привлекали исключительно плодородные земли, а в остальном рассказ был скуп и фрагментарен; в лучшем случае он отмечал "колодцы с кристально чистой водой" или "благороднейшие овощи".
Иоганн Рейнгольд Форстер (1729-1798) - ученый, специализировавшийся во многих областях:
теолог, юрист, историк, естествоиспытатель. По заданию русского правительства изучал
неизвестные области Поволжья. Отец Георга Адама Форстера (1754-1794), выдающегося
писателя и естествоиспытателя, одного из основателей Республики Майнц, активного
пропагандиста идей Французской революции.
Ровно через шесть десятилетий после того, как Петер Кольб покинул Капскую колонию, немцы Рейнгольд и Георг Форстеры, совершавшие кругосветное плавание с Джеймсом Куком, встретили на юге Африки шведского натуралиста Андреаса Спаррмана (1747-1787). Они уговорили ученого принять участие в плавании, и тем самым окончилось его пребывание в Капской области, которое обогатило не только ботанику и зоологию, но и этнографию. Ведь Спаррман, до этого уже путешествовавший по Восточной Азии, был более образованным и опытным наблюдателем, чем Кольб. Он дополнил его сведения о нама и дал первую обширную информацию о бушменах*. Швед описал очень бедную материальную культуру бушменов, но отнесся к ним с большим сочувствием: "То... что колонисты содержат рабов и делают с ними что хотят, воспитывает в них по отношению к бушменам определенную жестокость, которая заслуживает всеобщего отвращения... Ловля этих людей многими воспринимается как развлечение, хотя при этом хладнокровно рвутся святые узы, какими природа наделила супругов, родителей и детей... В состоянии дикости бушмены, без сомнения, пребывают длительное время; в этом состоянии они, видимо, существовали всегда, как и другие дикие [племена]... Но такое их нынешнее плачевное положение существует с того времени, как христиане-европейцы присвоили себе право на эту часть света и устроили здесь охоту за рабами"**.
* ()
** ()
Бушмены находились на первобытнообщинной стадии развития, занимались охотой и собирательством и кочевали группами от пятидесяти до ста пятидесяти человек в определенном, облюбованном данной группой районе. Во время сухого сезона они разделялись на отдельные семьи с примерно дюжиной членов. Кроме копий, метательных булав, луков и стрел с каменными или металлическими, как правило отравленными, наконечниками, выменянными у нама или банту, у них почти не было другого оружия или домашнего скарба, который их только обременял бы. Несколько корзин, мешков из шкур, а также страусиные яйца, используемые для хранения питьевой воды, составляли почти все их имущество на временных стоянках, которые они защищали от ветра сплетенными ветками. Разумеется, было бы неправильно отделять эту материальную культуру, напоминавшую каменный век, от духовной. Оставленные бушменами наскальные рисунки, их ярко выраженная любовь к музыке и особенно их чарующие сказки и легенды говорят о необычном мышлении и воображении этого народа.
Военные сцены. Наскальная живопись бушменов (Южная Африка)
Рассказ бушмена производит поразительное впечатление: бушмен изображает дикого зверя, высматривающего добычу, потягивается всем телом, играет мускулами под кожей, словно подкрадывающийся к дичи лев, подражает всем повадкам животного, о котором рассказывает; он завораживает слушателя своими движениями хаосом душераздирающих звуков, ужимок и гримас. Даже не зная языка, получаешь зримое представление от таким образом рассказанной истории. То, что люди, существование которых почти исключительно определялось длившейся сутками охотой или утомительными поисками клубней и кореньев, имеют такую всеохватывающую склонность к сочинительству, приоткрывает одну из тайн нашего человеческого возвышения. Когда Спаррман посетил Капскую колонию, голландские поселенцы видели в бушменах только ненавистных похитителей скота и отстреливали их, словно зайцев, распространяя легенды о них как о тупоумном, и свирепом народе. "Между тем ни готтентоты, ни эти бушмены, ни оседлые племена не расположены к насилию и мести", - утверждал швед. И если кто-то ему возражал, ссылаясь на то, что ученый никогда не был владельцем скота, то у него неизменно возникал вопрос, оправдывает ли благополучное существование коров и овец истребление многочисленных племен готтентотов и бушменов.
Ост-Индская компания была основана в 1600 году.
Располагала широкими привилегиями в торговле
с Индией и способствовала экономическому и
военному проникновению туда английских
колониальных властей. В 1858 году
прекратила свое существование.
Третьим видным исследователем Африки того времени был шотландец Джеймс Брюс (1730-1794). Отправиться на Черный континент его побудили, вероятно, душевная травма, перенесенная в юности, а также неугомонный, эксцентричный характер. Брюсу, сыну состоятельного землевладельца, богатому, впечатлительному и одаренному молодому человеку, мир, очевидно, казался прочным и не требующим перемен: он так и не нашел слов для обличения ужасов работорговли, которых он не мог не заметить. Он предполагал посвятить себя теологии, однако отец настаивал на изучении юридических наук. Брюс избежал и того и другого и отправился в Лондон, чтобы стать служащим Ост-Индской компании. Там он влюбился в дочь виноторговца, женился и потерял ее через девять месяцев после свадьбы. Это случилось в Париже. Брюсу тогда было лишь двадцать четыре года. Он целиком отдался активной деятельности: изучал в Испании арабские рукописи, путешествовал по Западной Европе, а в 1762 году был назначен британским консулом в Алжире. Оставаясь в глубоком убеждении, что его ведомство никому не нужно, он продолжил свои путешествия и через шесть лет, будучи в Каире, вместе с итальянцем Луиджи Балуджани поднялся вверх по Нилу, к истокам священной реки. Обходными путями, переодетые в мусульманское платье, оба в 1769 году прибыли в эфиопский порт Массауа, а через год - в столицу страны Гондэр. Нельзя сказать, что встретили их там сердечно. Эфиопские владыки твердо придерживались политики изоляции. Кроме купцов, в основном греческих, европейцам крайне редко разрешалось посещать страну. В последний раз - в 1699 году - это был французский врач Шарль Понсе. Но Брюс (Луиджи Балуджани умер в Гондэре) кое-что умел, и это позволило ему предстать перед царским семейством. Он лечил от оспы и произвел очень хорошее впечатление своими знаниями, природным достоинством и благородным поведением. Брюс не увидел разницы между лондонским и эфиопским дворами. Лишь внешние проявления показались ему варварскими: непрекращающиеся феодальные раздоры, войны, солдаты, возвращающиеся домой с копьями, украшенными внутренностями побежденных врагов, зверский способ вырезания кусков мяса из живого крупного рогатого скота. Позже в Европе его сообщения о мерзостях гражданской войны никто не подверг сомнению, но о скоте, который так терзают, часто велись споры.
Джеймс Брюс у истока Голубого Нила
"Пыль одолевает метлу,
женщина - мужчину"
(гереро, Юго-Западная Африка).
Уже в 1770 году вслед за эфиопской армией Брюс попал к водопаду Тис-Исат (Тис-Аббай), через который Голубой Нил вытекает из озера-истока. "Водопад был самым великолепным зрелищем, какое я когда-либо видел. Высота его значительно преувеличена. Миссионеры говорили, что высота падения воды составляет пятьдесят футов. Хотя измерение действительно очень затруднено... я смею утверждать, что она приближается скорее к сорока футам, чем к какой-нибудь иной величине. Вода в реке из-за дождей значительно прибыла и падала сплошной водяной массой шириной более половины английской мили. Она обрушивалась с такой неимоверной силой и с таким шумом и гулом, что я просто оглох и на какое-то время полностью лишился рассудка. Густая дымка или туман обволакивают водопад со всех сторон. Они висят и в вышине, и внизу над руслом, указывая его путь, в то время как самой воды совсем не видно. Это - одно из красивейших и великолепнейших творений, которым пренебрегают из-за лжи какого-то подлого, фанатичного священника"*.
* ()
Брюс ошибался. Водопад обрушивался с высоты 45 метров, и его ширина была значительно меньше, чем думал исследователь. Под подлыми и фанатичными священниками подразумевались миссионеры Педру Паиш и Жироме Лобу, которые скорее были рассудительными людьми, не только принимавшими участие в спорах по вопросам веры, но и оставившими очень ценные сведения об Эфиопии. С тем, что они увидели "дым без огня" на полтора столетия раньше, Брюс никогда не мог смириться. В ноябре 1770 года вместе с греческим купцом он тоже стоял у истока Малого Аббая. Наполнив кокосовую скорлупу водой, он провозгласил здравицу в честь короля Георга III Английского, Екатерины II Российской, а также некой Марии, такой же далекой. (Тостом за Екатерину Брюс хотел доставить приятное своему компаньону, борцу против турок; кем была Мария, пусть останется его тайной.)
Великолепный щит из кожи буйвола, украшенный золотой и серебряной чеканкой (Эфиопия)
Возвращение походило на кошмарный сон. Сначала Брюс то и дело оказывался на грани жизни и смерти. Больной лихорадкой, начисто ограбленный, изнуренный паразитами, расплодившимися под кожей, Брюс зимой 1773/74 года добрался до Каира и в июне 1774-го прибыл в Лондон. Очевидно, он претендовал на уважение и почитание современников. Но когда так много путешествовавший Брюс спустя почти семнадцать лет опубликовал свой труд, он был обруган и осмеян. Английская поговорка гласит: "Кто не может избить лошадь, колотит седло". Брюс был лошадью, а пять томов подробного описания его путешествий - седлом. Их автор вызвал сразу множество нападок: за то, что выдал за свои рисунки Луиджи Балуджани, за высокомерное отношение к предшественникам, за чрезмерную уверенность в том, что Голубой Нил является основным истоком Нила. А его ложь относительно соавторства, а его невыносимое самомнение, а достойный сострадания скот! Тем не менее, несмотря на некоторые неточности, содержавшиеся в книге "Путешествия для открытия истока Нила", Джеймс Брюс остается первым исследователем Эфиопии Нового времени. Уже в 1798 году, когда Франция напала на Египет, его произведение начали читать с большим вниманием.
Но Джеймс Брюс до этого не дожил. Доходы от поместья и расположенных на его земле угольных шахт до конца жизни обеспечивали ему безбедное существование. Он еще успел узнать, что последнее издание "правдивых" рассказов Мюнхгаузена было посвящено ему и что Французская революция потрясла тот мир, который казался ему так хорошо устроенным, хотя Мария его и не дождалась.
Примерно так обстояли дела по изучению Африки к моменту основания "Африканской ассоциации". Само собой разумеется, что в данном повествовании мы можем проследить за жизненным путем далеко не всех исследователей. И если в дальнейшем речь пойдет преимущественно об английских и немецких путешественниках, это вовсе не значит, что представители других национальностей не внесли достойного вклада в описываемые события. Например, следует упомянуть французского натуралиста Мишеля Адансона (1727-1806), который в 1749-1754 годах работал в Сенегамбии - на территории нынешних государств Сенегала и Гамбии. Объектами наблюдений Адансона, правда, были не столько ландшафты и люди, сколько почвы и их пригодность для выращивания хлопка, пряностей или табака, а также изучение возможности использования местных сортов деревьев. Опубликованная в 1757 году в Париже его книга "Естественная история Сенегала" - яркое свидетельство европейских колонизаторских устремлений. Она, бесспорно, оказала влияние на последующее развитие событий. Нельзя не упомянуть и картографа Жана Батиста д'Анвиля (1697-1782), который сам по Африке не путешествовал, но с удивительной точностью составил ее карту по сообщениям путешественников, миссионеров и колониальных служащих. Если голландец Олферт Даппер в 1670 году изображал Нил вытекающим вместе с Конго (Заиром) из большого центральноафриканского озера, напоминающего море, то на карте д'Анвиля изображение примерно соответствовало истине. Он отверг также мнение Даппера, что Сенегал, Гамбия и Нигер будто бы соединяются в одну речную сеть.
Именно изучением этих проблем и занялась "Африканская ассоциация", открыв тем самым эпоху систематического исследования Африки. Существует ли предполагаемый западный рукав Нила, пересекающий всю суданскую зону и впадающий в пределах Западной Африки в Атлантику? Связаны ли с ним Сенегал, Гамбия и Нигер? Как следует толковать сообщения о реке, текущей у Томбукту в восточном направлении? То, насколько широко были распространены в то время представления, заложенные еще античными и арабскими космографами, разделяемые и Генрихом Мореплавателем, доказывает, например, предположение Брюса, что Нигер берет начало в провинции Кордофан (Республика Судан). Но помимо этого, были и еще причины, почему ассоциацию так притягивала загадка Нигера: суданская зона была самой населенной территорией в Тропической Африке и могла стать хорошим рынком сбыта. Один легендарный Томбукту порождал самые разнообразные устремления. Но первые предприятия ассоциации чаще всего оказывались неудачными. Ее посланцы становились жертвами болезней, африканских или арабских конкурентов.
В конце XVIII века английский врач Том Уинтерботтом (ок. 1765-1859) почти достиг верхнего течения Нигера. Раньше он был активным борцом против работорговли и теперь прибыл в Сьерра-Леоне и Гвинею, чтобы изучить влияние местного климата на здоровье европейских поселенцев. Здесь мы упоминаем его имя, поскольку он внес выдающийся вклад в этнографию, опубликовав в 1803 году в Лондоне "Сообщение об африканских аборигенах в окрестностях Сьерра-Леоне".
Резная деревянная чаша из Гвинеи
Значительно более известными по сравнению с предыдущими были исследования шотландца Мунго Парка (1771-1806). Сын фермера, седьмой ребенок в семье, где было тринадцать детей, он стал учеником врача, а затем изучал медицину в Эдинбурге. Его ярко выраженный интерес к ботанике, а также помощь брата, работавшего в Лондоне садовником, способствовали знакомству с сэром Джозефом Банксом, который помог молодому человеку, оставшемуся без средств к существованию, устроиться на парусник, следовавший в Ост-Индию. В качестве судового врача Парк отправился в Индонезию, в свободное время занимался научными изысканиями и по возвращении на родину сделал доклад в британском Линнеевском обществе, которое и порекомендовало его "Африканской ассоциации". По ее заданию в мае 1795 года Парк отбыл в Гамбию.
"Интересы и профессия Тома Уинтерботтома побуждали его
к постоянному контакту с местными жителями. Он подолгу
жил в их селениях, изучая образ жизни и племенные обычаи,
завоевал их дружбу. Тщательностью своих наблюдений и
скрупулезностью научных описаний Том Уинтерботтом
превзошел многих путешественников своего времени,
явив образец этнографических исследований, уровень которых,
по крайней мере относительно Африки, включая и работы
Генриха Барта, никто не смог превзойти" (Bitterli U.
Die "Wilden" und die " Zivilisierten ". Grundzüge
einer Geistes- und Kulturgesch ichte... Münch en, 1976).
Видимо, не лишено оснований предположение, что Парка, имевшего очень скромный достаток, на этот шаг толкнуло как желание проявить себя, так и вознаграждение, объявленное за решение проблемы Нигера. В июне, сойдя на берег у устья Гамбии, он познакомился с народами мандинго, занимавшимися возделыванием риса и одновременно посредничеством в торговле рабами, золотым песком, слоновой костью и воском. "Они сильны, прекрасно сложены и трудолюбивы, а женщины добродушны, резвы и пылки". Эти качества африканских женщин Парк часто будет восхвалять и позже: их чувство сострадания не раз выручало его из безвыходных положений. В бассейне Гамбии он встречал женщин, отягощенных крупными и тяжелыми медными украшениями на руках и ногах, что должно было свидетельствовать о богатстве их мужей. Такие медные браслеты изготавливались местными кузнецами. У мандинго был и еще способ украшать себя: "Если молодые люди собирались жениться, они приглашали кузнеца, и тот острым инструментом (напильников у них не было) придавал зубам остроконечную форму". Наряду с такими специфическими подробностями и упоминанием о том, что женщины мандинго носят одежду, расшитую в виде звезд раковинами моллюсков, Парк обстоятельно описал их быт, хижины, обмазанные глиной, домашнюю обстановку, которую составляют койки, несколько матрасов и приспособления для сидения, кухонную утварь. Разумеется, он и не подозревал, что рассказывает о членах племенного сообщества, относящегося к основателям древней империи Мали, и возникшего около 1725 года феодального государства народа фульбе на плато Фута-Джаллон*.
* ()
"Ищи насекомых у леопарда и станешь мудрее"
(бафиа, Камерун).
Поднявшись вверх по течению реки до английского торгового поселения Пизания, Парк вынужден был остаться здесь до декабря, так как пошли дожди и он заболел тропической лихорадкой. Только теперь, лежа в прогнившей хижине, измученный малярией и лишенный сна из-за невыносимого кваканья лягушек и сиплого тявканья гиен, он осознал, на какое опасное предприятие решился. Ему была известна судьба его предшественника майора Хаутона, отправившегося в эти края в 1790 году и убитого где-то в глубине страны. Из множества самых разных вариантов, которые возникают в подобной ситуации, молодой человек избрал самое невероятное: изучил язык малинке*. В начале декабря 1795 года он отправился из Пизании вверх по течению Гамбии и повернул к верховьям Сенегала, на берегу которого расположился стоянкой 28 декабря. Оттуда он направился дальше к северо-востоку. Парк быстро продвигался вперед, поскольку, кроме двух сопровождавших, взятых в Пизании, спутников у него больше не было, а вожди племен понемногу облегчали его багаж, взимая таким образом подорожную пошлину. Путешественник пересекал живописные, тщательно ухоженные местности, но у него было мало времени для наблюдений. Постепенно ландшафт становился все однообразнее, и он попал в район, где жили берберские племена и где к нему начали относиться все более враждебно, особенно после того, как у него не осталось уже ничего ценного, что можно было бы украсть. К счастью, ни один из местных владык и проводников не позарился на шляпу Парка, где он хранил дневник.
* ()
Карта Центральной Африки. На юге озеро Заир - предполагаемый исток Конго и Нила
Трудно представить его в подобной ситуации. Но нежное лицо юноши на сохранившемся портрете обманчиво. Парк был таким же крупным человеком, как Брюс, о котором восторженная современница говорила: "Самый большой мужчина, которым можно любоваться бесплатно". Трудно оценить сейчас и поведение берберов. Бесспорно, у них были все основания считать европейца шпионом; кроме того, многие из них были профессиональными разбойниками, другие действовали по заданию алчных племенных вождей. Тем более приятно узнавать, что время от времени Парк находил пропитание и крышу у людей, которые сами жили в безысходной нужде. Однажды это была негритянская рабыня, увидевшая, как он ест солому, и оказавшая ему помощь; в другой раз его спас от жажды какой-то бербер. Правда, он дал ему напиться из лохани для скота, ибо губы неверного могли осквернить любой другой сосуд. Но мусульмане, разумеется, могли точно так же поступить и в Европе. В конце концов, Парка схватили какие-то берберо-бедуины и доставили ко двору "мавританского царя", где над ним глумились и издевались как только могли. И то был, несомненно, промысел господень, что отталкивающее надругательство, уготованное ему, окончилось совсем не так, как рассчитывали. Свинья, которая должна была броситься на христианина, в страхе забилась под трон владыки страны. Три месяца длился плен. "Несколько недель я испытывал самые невероятные мучения и самое отвратительное обращение. Мало того, что целый день в соломенную хижину, где меня заперли вместе с дикой свиньей, проникали тучи злобных насекомых, больших и малых... что меня ругали и оскорбляли на все лады, меня еще морили голодом, не давали пить и преследовали жесточайшими насмешками, так что я впал в глубокую горячку. Будучи в состоянии пароксизма, я однажды вышел из хижины и улегся под деревом. Но ко мне подошла целая толпа и кто-то, не долго думая, выстрелил в меня из пистолета, но дважды произошла осечка. Я был совершенно и абсолютно вне закона"*.
* ()
Мунго Парк (после путешествий в глубинные районы Африки)
Парк вновь проявил себя как незаурядная личность. Когда у его мучителей прошел пыл и они оставили его в покое, он с их помощью обучился арабскому языку, а когда представилась возможность бежать, бежал не к побережью, а в глубь страны, где предположительно протекал Нигер. В июле 1796 года, после многодневного пешего перехода, держась за лошадь, такую же изголодавшуюся, как и он, Парк наконец увидел у города Сегу (нынешнее Мали) свою цель: "Я поднял голову и, к моей безграничной радости, увидел наконец главный объект моей миссии, долгожданный и величественный Нигер, который, искрясь под утренним солнцем, широкий, как Темза у Вестминстера, медленно катил свои воды к востоку. Я побежал к берегу, напился воды и воздел руки к небу, чтобы от всей души возблагодарить создателя всего сущего, что он увенчал все мои усилия победным концом"*.
* ()
"Мавританский царь" - здесь: племенной вождь туарегов.
Маврами изначально называлось лишь население халифата Кордова,
исповедовавшее ислам, и их последователи в мусульманских
государствах на испанской земле. Позже это название
распространилось на всех североафриканских мусульман.
Мысль о Вестминстере не лишена основания и в другом отношении. На берегах реки, удаленных друг от друга более чем на километр, возвышались серо-коричневые глинобитные дома, в которых проживало около тридцати тысяч человек, а над ними - купола мечетей города Сегу*; на реке качались многочисленные лодки. Но Парка не пустили в город, ибо правитель Сегу боялся мести берберов. И вновь его приютили сострадательные негритянки. И вот он лежит, посланец далекой "Африканской ассоциации", на полу прядильной мастерской, а вокруг поют женщины: "Ветры воют, льют дожди. Бедный белый мужчина пришел, слабый и истощенный, и сел под нашим деревом. У него нет матери, которая дала бы ему молока, и нет жены, которая намолола бы зерна". Мужчина, записавший эту песню, подарил хозяйкам на следующее утро две пуговицы от жилета. Конь, сумка с компасом и оставшиеся две пуговицы - вот самое ценное, что у него еще было. Он отправился вниз по течению Нигера и хотел добраться до Томбукту или до Дженне. Но нас уже не удивляет, когда мы читаем, что его конь пал, а через несколько дней он сам вынужден был отступиться. На обратном пути им пренебрег даже голодный лев.
* ()
Сегу
23 августа Парк прибыл в Бамако, где его в очередной раз ограбили, на сей раз в прямом смысле слова - до рубахи. Но доброжелательные мусульмане раздобыли ему кое-какую одежду. Прежде чем в июне 1797 года он добрался до Пизании, ему еще не раз пришлось принимать помощь местных жителей. Например, африканец Каарта Таура семь месяцев самоотверженно выхаживал больного малярией, пока тот не смог продолжить свой путь к побережью. На Гамбии он встретил наконец так называемую "цивилизацию": американское работорговое судно. "Так как судовой врач умер, я занял его место на корабле, и все рабы оказывали мне большое доверие, поскольку я мог говорить на их языке, а многие видели меня и раньше". Тем не менее две дюжины из них не пережили плавания на остров Антигуа. Маленький, но характерный вклад в "этнографию".
"Сладкий сок дерева видят лишь тогда, когда ветвь уже сломана"
(фанг, Центральная Африка).
Кубок из слоновой кости (Западная Африка)
Когда в декабре 1797 года Парк возвратился на родину, сэр Джозеф Банкс и другие члены "Африканской ассоциации" узнали ненамного больше, чем раньше. Только то, что Нигер течет на восток и поэтому не может быть связан с Сенегалом и Гамбией. Более радостно была воспринята весть о густонаселенных местностях, о прилежно ведущихся сельскохозяйственных работах и о железоплавильном промысле. Вышедшая в свет в 1799 году книга Парка "Путешествие в глубь Африки" сразу завоевала широкое признание общественности. Такое признание было заслуженным, однако автору книга принесла недостаточно денег, чтобы открыть врачебную практику в Эдинбурге или Лондоне. Но об этом позже.
После того как Мунго Парк вернулся на родину, молодой немец Фридрих Конрад Хорнеманн (1772-1801) наконец дождался своего шанса сорвать покров тайны с Нигера. Сын пастора из Хильдесгейма, он штудировал теологию в Гёттингене, но потом заинтересовался исследованием дальних стран и даже разработал проект пересечения Сахары. С этим проектом он обратился в "Африканскую ассоциацию", получил поддержку и с 1796 года стал стипендиатом ассоциации в Гёттингене, где продолжил обучение, но теперь уже начал изучать естественные науки и арабистику. В этом нет ничего удивительного. Многие немецкие ученые покидали родину, где некому было финансировать проекты, требовавшие длительных изысканий. Они исследовали по заданию русских Сибирь или отправлялись в странствия по миру для Великобритании, стоявшей в экономическом, политическом и научном отношениях в одном ряду с Францией, в то время самой развитой и прогрессивной державой мира. Кроме того, британским политикам казалось более выгодным использовать в экспедициях, которые должны были обогатить не только науку, иностранцев.
"Египетские приключения" - попытка Наполеона I добиться господства Франции
на Ближнем Востоке и в дальнейшем - в Индии. Несмотря на победу в битве
при пирамидах (21 июля 1798) французы вынуждены были отступить после разгрома
англичанами их средиземноморского флота при Абукире (август 1798) после поражений
в Сирии и в связи с распространением эпидемии чумы. Египетский поход, ошибочный
с военной точки зрения, принес, тем не менее, выдающиеся научные открытия.
В 1797 году Хорнеманн прибыл в Каир, но "египетские приключения" Бонапарта и чума задержали его там почти на год. Наконец, под видом мусульманского купца он начал путешествие к юго-западу. По дорогам, еще нехоженным европейскими исследователями, он прошел через оазис Сива к Мурзуку в Феццане, а оттуда в Триполи. В 1800 году Хорнеманн отправился на поиски государства Борну у озера Чад. Его сообщения из тех мест в Европу так и не попали. Но он, несомненно, там побывал. Впоследствии было установлено, что Хорнеманн посетил торговый центр хауса Кацину* (в нынешней Нигерии) и добрался до Сокото**, то есть до среднего течения Нигера. Затем он направился дальше вниз по течению реки на юг, но в Бокани, то есть примерно в семистах километрах от устья Нигера, умер от дизентерии. Так как записи об отрезке пути южнее Мурзука отсутствуют, имя Хорнеманна сейчас известно только специалистам. Его мужественное, полное опасностей пересечение Сахары, закончившееся почти у Гвинейского залива, тем не менее остается одним из самых удивительных достижений.
* ()
** ()
Генриха Лихтенштейна (1780-1857), напротив, мы знаем по крайней мере как основателя Берлинского зоопарка. Именно с его вдохновенным описанием зацветающего плоскогорья Карру вы познакомились в главе "Страна за пустыней". Видимо, на него огромное впечатление произвели труды Георга Форстера "Плавание вокруг света" и Александра Гумбольдта "Наблюдения природы". И если его мастерство не всегда достигает их вершин, тем не менее, его произведение в другом отношении остается и сегодня достойным пристального внимания.
Танец с флейтами. Тсвана (Южная Африка)
Наше повествование, обусловленное ходом истории, требует, чтобы сначала мы обратили свой взор на Южную Африку. Там в 1802 году и появился Генрих Лихтенштейн, доктор медицины из Гамбурга. Он стал домашним учителем и врачом губернатора Капской колонии. Понятно, что окружавшее его общество и то, что начиная с 1804 года он стал еще и военным врачом, оказали влияние на отношение Лихтенштейна к местным жителям, образ жизни которых он принялся сразу же изучать. Лихтенштейн стремился в равной степени понять мотивы поведения и колонистов (буров), и аборигенов. Он уповал на вышестоящее правосудие, которое, естественно, выносило порой свое решение с завязанными глазами. Его мнение о критическом положении буров, видимо, было вызвано тем, что Капская колония стала тогда ареной казавшегося запутанным "двойного колониализма": с 1795 по 1802 год между потомками голландских колонизаторов и британскими завоевателями велась война, которая окончилась тем, что в 1806 году буры окончательно попали под власть англичан. Для исконных же жителей Южной Африки во все времена мало что менялось. В 1803 году в период временного отступления британских захватчиков губернатор Якоб Абрахам де Мист сообщал о бушменах: "Этих человеческих созданий отстреливают, как зайцев и волков".
Усилия Лихтенштейна составить обо всем объективное представление неизбежно уготовили ему противоречивую посредническую роль правительственного комиссара: в своих воззрениях он часто склонялся к либерализму, но они же предостерегали его от скоропалительных выводов. О бушменах, поставленных в безвыходное положение и в то же время пользовавшихся дурной славой кровожадных разбойников, он писал:
"Сам по себе человек, составляющий единое целое с природой, незлобен и тем более не будет злым в угоду принципу. Он слепо подчиняется своим естественным прихотям и страстям, толкающим его на поступки, которые кажутся нам на нашем высоком уровне развития преступлениями, однако их можно посчитать таковыми только в том случае, если сам "преступник" воистину осознает наказуемость свершенного им деяния. Но голод или желание съесть что-нибудь более вкусное, чем змеи, муравьи или сало морских коров, вынуждают бушмена на кражу, а порой даже на убийство, причем его совесть мало что ему подсказывает, и не надо доискиваться до злого воровского умысла или отыскивать в его черепе орган, благодаря которому он якобы испытывает удовольствие от убийства"*.
* ()
Бесспорно, Лихтенштейн осознавал, что является свидетелем не борьбы между двумя разными культурами, а настоящей колониальной войны. Но мир нельзя освободить от подобных явлений лишь теми мерами, на которых настаивал Лихтенштейн, то есть "смягчением нравов" или "постепенным совершенствованием партий, борющихся друг с другом".
Ритуал вызывания дождя. Наскальная живопись (Южная Африка)
Наряду с сообщениями о бушменах, готтентотах и племенах кафров (народы коса, зулу и другие) описание бечуанов (тсвана), о которых впервые упомянули англичане Джон Тратер и Уильям Сомервилл, представляет и поныне значительную ценность. "Красная шея", как называли бечуаны Лихтенштейна из-за его кроваво-красного воротника с отворотами, наблюдал их жизнь в больших поселках, окруженных ухоженными полями со стадами крупного рогатого скота.
"Огонь и хлопчатник не уживаются в одном месте"
(хауса, Западная Африка).
"Их главное занятие - скотоводство. Они очень берегут свой скот, как и коса. Только скота у них больше, и некоторые владеют восемью-десятью различными и очень многочисленными стадами... Уход за скотом и здесь занятие исключительно мужское; молоко, сыворотка и сыр - любимая пища... Наряду с крупным рогатым скотом особое предпочтение отдается козам; они употребляют в пищу молоко и мясо козлят, но в первую очередь это животное ценится ими из-за шкуры, из которой они делают очень хорошую кожу для нижней одежды и передников... Земледелием они занимаются более серьезно, чем кафры. Их поля хорошо обработаны и тщательно огорожены, на них, помимо кафрского проса, растут еще два сорта бобовых, тыквы и арбузы. Земледелие - занятие женщин. Их орудия труда - железные мотыги и лопаты из твердого дерева; урожай заботливо собирается и хранится для пропитания в холодное время года... [Меня] охватило глубокое чувство радости, что судьба позволила мне раньше многих других познакомиться с этими особенными людьми, народом более чем необразованным, чье бытие так долго было чуждо любым наукам, и которых я с каждым часом все больше любил и все выше ценил"*.
* ()
Когда британские войска в 1806 году окончательно завоевали Капскую колонию, Лихтенштейн покинул Южную Африку. Основанный им союз между бурами и бечуана принес "народу более чем необразованному" только ущерб. Бечуаны помогли бурам, постоянно подвергавшимся нападениям воинственных племен зулу и уступившим натискам британцев, окончательно изгнать эти воинственные племена. Однако бывшие партнеры отобрали затем у бечуанов лучшие земли и оттеснили их в резервации.
"Моэнемоката, который в своих походах заходил дальше, чем большинство арабов, сказал мне: "Если человек разговаривает с туземцами добродушно и вежливо, то он может пройти невредимым по земле самых дурных племен в Африке". Это верно, но нужно, кроме того, иметь время. Нельзя проходить по стране бегом, нужно дать народу время познакомиться с тобой, чтобы успели улечься первоначальные опасения" (запись в дневнике Давида Ливингстона от 28 октября 1870 года).