НОВОСТИ    БИБЛИОТЕКА    ЭНЦИКЛОПЕДИЯ    ССЫЛКИ    КАРТА САЙТА    О САЙТЕ  







Народы мира    Растения    Лесоводство    Животные    Птицы    Рыбы    Беспозвоночные   

предыдущая главасодержаниеследующая глава

Колченогий

Эту историю о необыкновенном лосе я услышал от метеоролога Василия Сумеркина, с которым познакомился на дорожном перепутье, в поселке Байкальском. И мне хочется передать этот рассказ от его лица так, как довелось самому услышать его.

В то время я не записал этот рассказ в свой дневник, и он так и остался жить в моей памяти. И порой мне уже казалось, что это я сам жил на кордоне у старика Лобова, бродил по глухим урочищам Зеленой Долины с затаенной надеждой увидеть Колченогого.

И я видел его в своем воображении. Хмурым осенним утром он неподвижно стоял в зарослях тальника на берегу реки, когда с гребня холмов послышался слабый звук рожка. Лось вздрогнул и, оторвавшись от воды, медленно повернул голову в сторону холмов, откуда слышался слабый призывный рев. Но эхо погасло, и в тишине леса разносился приглушенный говор воды на речных перекатах...

Потом рев повторился, но теперь он звучал ближе, настойчивее. Невидимый противник звал Колченогого на поединок. Бурая шерсть на загривке лося медленно поднялась дыбом. Он злобно фыркнул, прыжком кинулся из зарослей тальника, но, с ходу ударившись о ствол лиственницы, замер, поводя вздрагивающими боками. Потом, пошатываясь, выбрался на тропу, обнюхал ее и прихрамывающей рысцой, ударяясь то грудью, то боком о стволы и сучья деревьев, пошел в сторону холмов, откуда доносился призывный рев невидимого соперника.

Размашистый шаг лося был сбивчив, неуверен и тороплив. Он часто терял тропу и снова находил ее, обнюхивая свои следы. Выбравшись из зарослей стланика, он остановился у подножия холмов. Прислушался к слабому зову противника и вдруг, вскинувшись, крутыми скачками пошел вверх по чистому склону. Взбежав на гребень холма, лось затоптался на месте, запрокинул голову, и над тайгой пронесся его могучий призывный рев.

Лось отвечал своему противнику и звал его на поединок. Наперекор неумолимым законам природы, Колченогий принимал свой последний бой!

...Случалось ли вам видеть, как входит осень в таежный край? Как ночами тайгу обжигает порывистое дыхание северного ветра и почти до полудня на кустарнике и деревьях, переливаясь в лучах солнца, лепятся чешуйки серебристого инея? Темнеют порожистые речушки, уходит рыба с быстрин и сбивается в глубинах омутов. И вдруг прощальной песней зазвенят поверх леса голоса невидимых птичьих стай. Искрится, мельтешит в ясном воздухе первый снежок и стаивает, едва коснувшись сухой земли. Разгораясь пламенем увядающей листвы, умолкает тайга, готовая к встрече долгой северной зимы.

В ельничном буреломе, под склоном холма, медведица отрыла себе берлогу. Вокруг ельника не было следов другого зверья, и медведица готовилась к спокойной зимовке. До рассвета она паслась на южных склонах холмов, густо обросших брусничником, а днем отлеживалась в прохладной чаще распадков. И однажды, неподалеку от берлоги, она подхватила запах чужого зверя. Зверь вторгся в ее владения. Старая медведица хорошо знала, что, почуяв близко ее, ЭТОТ зверь должен уйти. Но зверь стоял на тропе и не уходил. И тогда медведица стала красться ему навстречу по мелколесью осинника.

На медвежьей тропе, опустив рога, стоял лось. Раздувая вздрагивающие ноздри, он прядал ушами и злобно фыркал. Медведица угрожающе заворчала, но лось не двинулся с места. Тогда, взревев, она поднялась на дыбы, готовая принять бой. И в это мгновение лось прыжком бросился к ней.

...Вповал развороченный осинник, выбитые кусты. По ветвям клочья окровавленного дерна, лохмотьями кора на деревьях. Прихрамывая и шатаясь, лось медленно брел к реке. С шеи и боков стекали кровью развороченные раны. Лось вошел в воду и замер, прильнув ранами к холодному течению. А медведица лежала в осиннике, затоптанная землей, с проломленной грудью.

Через несколько дней на нее наткнулись собаки лесника и привели в осинник своего хозяина.

Заметая тайгу, завьюжили злые январские вьюги. Расходившийся мороз на корню раскалывал вековые деревья, почти двухметровой толщей льда сдавил озерца и речушки. Умолкла заметенная сугробами тайга, стояла словно оглушенная внезапным лютым ударом. Обреченный на голодную смерть зверь стал выходить к жилью человека.

В полях, неподалеку от деревушки Большой Двор, все чаще стали замечать у стогов одинокого лося. Он устроил под стогом лежку и, казалось, совсем не боялся людей. Подпускал к себе почти на расстояние ружейного выстрела и потом нехотя брел через поле к опушке леса. Но стоило груженым саням отъехать прочь, как он тотчас возвращался к стогам. А в февральскую лють к Большому Двору нагрянула волчья стая. Несколько ночей волки устраивали дерзкие налеты; разворачивали крыши сараев, давили во дворах неосмотрительных собак, а когда средь бела дня в открытом загоне они зарезали лошадь, большедворские охотники собрались на облаву. Руководил облавой лесник кордона Зеленая Долина Василий Тарасович Лобов.

Растянувшись широкой цепью, прошли по тайге до самой долины, захватывали в кольцо пади, урочища, находили свежие следы, места лежек, но сама волчья стая как сквозь снег провалилась! И вдруг в долине, среди вытоптанных сугробов на берегу реки, загонщики нашли два искалеченных волчьих трупа. Снег вокруг был усеян замерзшими корками крови. От места побоища в одну сторону беспорядочно уносилась россыпь волчьих следов, в другую уходил одинокий след прихрамывающего лося. Лось уходил медленно, тяжело припадая на передние ноги. Сходство следов было настолько очевидным, что Василий Тарасович признал их и рассказал собравшимся у костра охотникам об осенней схватке в осиннике у холмов. Бывалые промысловики, исходившие на своем веку тайгу вдоль и поперек, слушали лесника, усмехаясь и недоверчиво покачивая головами. Но погибшие от лосиных копыт волки лежали рядом в снегу. И все согласились, что это на редкость бойцовый лось, только Василий Тарасович больно приукрашивает его!

Положенную по закону премию за уничтожение хищников участники облавы поделили между собой. И только Лобов отказался от своей доли. Но в деревне уже привыкли к чудачествам лесника, и никто не настаивал. Не хочешь - не надо, и весь разговор! А волчья стая в окрестностях Зеленой Долины больше не появлялась.

Кордон лесника - просторная изба-пятистенка, огороженный слегами двор, огород и под самый порог осевший в землю амбар, выложенный из толстых, в обхват, лиственничных бревен. Василий Тарасович жил на кордоне один, и гости в его доме были редки, хотя до деревни не более километра, а единственная дорога в райцентр проходила в полусотне метров от его двора. Во всем хозяйстве, в двух комнатах и кухне, виден привычный уклад человека, не обременяющего себя заботой о быте. На одной из голых бревенчатых стен избы желтеет фотография довоенных лет: моложавая женщина в черном платке, поджав губы, строгим взглядом смотрит в пустую избу; за ее спиной обнялись два улыбающихся паренька, похоже, что сыновья. Крашеная рамка заботливо прикрыта полотенцем. Чуть ниже совсем уже выцветшая маленькая фотография: на фоне грубо намалеванных пальм и лиловых пятен, изображающих море, расставив ноги, словно на коне, сидит на стуле широкоскулый, плечистый казак, опершись правой рукой на обнаженную саблю, а левой придерживая на коленях папаху с приколотым красным бантом. Широкий нос и кустистые, сползшие к самым глазам брови выдают в бравом казаке двадцатилетнего Василия Лобова. А между этими фотографиями висит на стене обнаженная сабля с потрескавшейся витой рукоятью и темляком.

О себе Лобов никогда не рассказывал. Единственной темой наших разговоров был Колченогий. Медлительный, вечно насупленный старик расцветал, как солнышко в зимний день, стоило лишь заговорить с ним о Колченогом. Постепенно приходя в хорошее настроение, он увлекался и часами сплетал рассказы о необычайной хитрости и злости этого лося, о его повадках, драках, местах кормежки. Слушая старика, можно было подумать, что рассказывает он не о диком звере, а о какой-то домашней скотине, которая ходит за ним на привязи. Почти две недели я жил у Лобова на кордоне. С рассвета и до позднего вечера бродил по падям и урочищам Зеленой Долины в тайной надежде наткнуться на Колченогого. Но мне не везло. Вечерами за ужином Василий Тарасович, выслушивая мои жалобы и упреки, довольно посмеивался себе в бороду. Пойти в тайгу вместе со мной он наотрез отказывался. - И без того дел хватает! - резко обрывал он мои просьбы. Однажды я встретился с Лобовым в верховье реки, где на тропе виднелся свежий след лося. Старик неторопливо шел впереди меня, часто останавливаясь, оглядывая деревца, на которых виднелись свежие задиры, надкусы и торчали волоски бурой шерсти. Я крался за стариком по пятам, когда он останавливался, я припадал к земле и старался не дышать, чтобы ничем не выдать своего присутствия. Никогда больше мне не приходилось видеть старика таким, каким я видел его в эти минуты: просветленное лицо дышало покоем, широко раскрытые глаза смотрели добродушно, кустистые брови то и дело вскидывались над ними, словно старик поминутно чему-то приятно удивлялся. Приседая, он трогал рукой след, приглаживал потревоженную кору деревьев, и порой мне слышалось, что он тихо напевает какую-то протяжную песню. Вот уж чего я никак не ожидал от него!

Но как я ни таился, Лобов обнаружил меня за своей спиной. Растерявшись, я хотел было изобразить удивление от неожиданной встречи, но он впился в меня таким взглядом, что у меня и язык к гортани прилип. Долго еще я столбом стоял на тропе, прежде чем двинулся в обратный путь. На кордон я вернулся как можно позже, в избу не зашел, а прокрался в пристройку амбара и улегся спать с мыслью, что утром старик непременно выгонит меня с кордона! (Когда я впервые попросился к нему пожить пару недель, он чуть ли не с час промучил меня своим молчанием, прежде чем просто кивнул на дверь избы. Из разговоров с большедворцами я знал, что ста­рик не очень-то жалует случайных постояльцев, будь то районное начальство из лесничества или какие-нибудь охотники из города.) Я проснулся, почувствовав, что кто-то трогает меня за ногу. Василий Тарасович стоял у пристройки и, покачивая головой, молча смотрел на меня. В избе попыхивал самовар на столе, и в глиняной чашке светилась горка брусничного варенья...

- Семенной шишки насобирал вчера, - заговорил он за чаем. - Лесничество на каждого лесника план дает: собрать столько-то семенной шишки. Я вчера в Рябухину падь ходил... - И он пододвигал поближе ко мне чашку с вареньем и продолжал рассказывать о шишках в Рябухиной пади.

Летом число жителей в Большом Дворе увеличивалось почти вдвое, в каждую семью приезжали родственники всех возрастов. И маленькая таежная деревушка оглашалась шумом транзисторов, гармошек, гитар, до полуночи слышались протяжные старинные песни. И каждому приезжему человеку обязательно рассказывали о необычном лосе, который живет в Зеленой Долине и никуда не уходит. Новости о Колченогом приносил в деревню Василий Тарасович. Над стариком откровенно посмеивались, потому что прежде несговорчивый, строгий лесник, у которого и сушины без разрешения из лесничества не выпросишь, теперь ровно душой отмяк! Бывало, раньше наберет в магазине продуктов и по месяцу глаз в деревню не кажет, а теперь и иной праздник на людях, и даже в кино стал ходить, чего за ним раньше не замечалось. И не дай бог, посмеивались мужики, уйдет этот зверь из долины: к Тарасычу опять не подступишься! «А что, - отмахивался от них Василий Тарасович, - и уйдет! Я его не привязывал!»

Задерживаясь у магазина или около клуба перед началом сеанса, Василий Тарасович рассказывал собравшимся вокруг него мальчишкам и поседевшим охотникам какую-нибудь новую историю, связанную с Колченогим. Но не было случая, чтобы он пригласил кого-нибудь походить в долине, где можно было наткнуться на этого лося. В промысловый сезон в Зеленую Долину никто не заходил: для охоты у каждого промысловика был в тайге свой участок, и долина всегда оставалась за Лобовым. Там он промышлял белку, соболя, птицу, но никогда не ходил на крупного зверя, и никто в деревне не мог объяснить этого.

В этот памятный для меня вечер я вернулся на кордон поздно и в пустой избе нашел на столе записку: «Ушел в деревню, ужинай без меня. Ворочусь к ночи. Василий». В печи стояли еще теплые кастрюли и котелки, но ужинать мне не хотелось. Я накормил собак и прилег на лавку, поджидая хозяина.

Около полуночи (старик при мне еще никогда так поздно не возвращался домой) на крыльце послышался топот и ласкающийся скулеж собак. Дверь распахнулась, и Василий Тарасович шагнул через порог. Я сразу заметил, что старик был немного навеселе. Его широкоскулое, утонувшее в бороде лицо светилось морщинами.

- Не спишь еще? - пробасил он, сбрасывая на лавку тяжелый тулуп.- Ну, тогда ставь чай, а я новости тебе расскажу.

Он подошел к печке, щурясь, посмотрел, как я сдираю кору с березовых поленьев, и вдруг выпалил:

- На рев завтра пойдем! И Колченогого увидишь, понял? Я молча смотрел на торжественное лицо старика. Довольно

усмехнувшись, он принялся расхаживать по избе из угла в угол, потирая покрасневшие с холода руки. Наконец уселся на лавку и, выложив на колени кисет, стал набивать трубку и заговорил уже спокойнее:

- Приехали два мужика поохотиться, а мне о них из лесничества уже позвонили, велено провожать их... У них лицензия есть, все порядком. Только, говорю им, зря, мужики, вы сюда приехали: я свой кордон знаю, никакого зверя не добудете, ноги да время зря убьете!

Тут старик зачадил трубкой, раскашлялся и отчаянно замахал рукой, отгоняя дым.

- А они, видать, уж наслышаны были о Колченогом, говорят: охотиться мы в другое место поедем, благо машина у них, а просят только, чтобы я проводил их в долину, глянуть на него и, если случай тому, сфотографировать...

Он ожидал, видимо, что я разделю его радость. Но меня заела обида. Почти две недели я упрашивал его пойти со мной в тайгу, так он ни в какую не соглашался, а тут на тебе! Нет уж, и торжествуй теперь один! Я возился с железной печуркой, старательно избегая смотреть на него. Старик, видимо, понял мое настроение и заворчал виновато:

- Ну не досуг было... Я и от них хотел отвертеться, но из лесничества ведь позвонили. И опять же я реветь не могу, а один из них, Владимиром звать, бойкий мужик, на рожке ладно ревет, Колченогий непременно откликнется...

Он замолчал. Оглянувшись, я увидел, что он сидит на лавке, опустив плечи и невидящим взглядом уставившись в угол избы. Потрескивали поленья в печи, и, напрягаясь, гудело пламя. Стояла тяжелая, гнетущая тишина. Мне захотелось растормошить старика каким-нибудь вопросом, но он вдруг усмехнулся и, словно припомнив что-то, покачал головой.

- Э-эх! Охотники! - презрительно пробормотал он. - Только и делов-то, что билет есть да лицензия куплена, а зверя бьют так... позабавиться им надо. Им в тайге не промысел нужен?

Мне показалось, что старик в эту минуту не видит меня и говорит не мне, а отвечает вслух своим мыслям.

- Если б я сам на рожке мог реветь, - еле внятно бормотал он, - да разве я пригласил бы таких с собой... А мне надо найти его... Гон на сход пошел, а его так и не слыхать, и реву не слышно, и маток с ним нет...

Он медленно опустил на стол тяжелые кулаки, перевитые набухшими венами, поднял голову.

- Схоронился зверь, и не слышно его. Следы есть, все у реки держится, а реву не слышно... А в прошлые года в это время уже табун лосих ходил в долине с ним...

Я слушал старика с недоумением. Всю неделю почти каждый день он пропадал в тайге и, возвращаясь, начинал рассказывать о Колченогом... И как же он не слышал рева, когда всего лишь два дня назад мы были вместе в деревне и он рассказывал охотникам, что гон уже в разгаре и Колченогий ходит с лосихами! Зачем же он говорил это?!

Я заварил чай, поставил на стол чайник, соленую рыбу и хлеб. Старик ни к чему не притронулся, но после настойчивых уговоров пододвинул к себе кружку. Молча выпил чай, с грохотом отодвинул лавку и, едва процедив: «Спокойной ночи», ушел на другую половину избы.

Ночь была беспокойная. Я долго не мог уснуть. В настороженно дремлющем сознании все настойчивее всплывала уже знакомая картина: безмолвная тайга, обметенная дыханием осени, тропа вдоль изломанных берегов реки и на тропе отчетливый след прихрамывающего лося. Вспоминая рассказы Лобова и местных охотников, я старался представить Колченогого на этой тропе...

...Колени его заплыли тяжелыми горбами нароста. Он ходил по тайге, горбясь и тяжело припадая на передние ноги, за что и получил от людей свою кличку. Ни от одного охотника в долине Киренги я не слышал, чтобы когда-либо встречался в тайге зверь, более могучий телом и более великолепный в своей неустрашимой силе, чем Колченогий - одинокий, угрюмый лось, поселившийся в Зеленой Долине.

Ранней осенью, когда подернутая морозцем тайга затихает так, что в безветрии слышится шорох опадающего листа, призывный рев Колченогого взбудораживал мирный покой Зеленой Долины. Прокладывая новые тропы, Колченогий метался по берегам реки, и неистовым ревом вызывал противников на поединок. И осмелившийся откликнуться и принять бой чаще всего спасался бегством от верной гибели. Какой дух природы вселился в этого могучего зверя? Не только осенью, в пору брачных битв, но и в другие времена года Колченогий не тер­пел ничьего присутствия в Зеленой Долине, ни один зверь не ступал на пробитую им тропу. Лосиные и оленьи тропы отворачивали от долины в верховьях реки, где кончались владения Колченогого. Лосиная семья порой не разлучается почти до самой весны, когда у самок уже начинается отел, или остается вместе до следующего гона. Но Колченогий уже зимой бродил в долине один.

Нередко свежий след прихрамывающего лося видели у околицы деревни. И было непонятно, что побуждает его бродить вблизи человеческого жилья. Здесь у Колченогого были заклятые враги - лайки, хорошо знающие свое дело.

Деревенские псы в летнее безделье часто сбиваются в стаю и по нескольку дней пропадают в тайге. Натыкаясь на свежий след Колченогого, они не раз устраивали на него облавы. Однажды они выгнали его из тайги в поле и, применив волчью тактику загона, прижали к стогам. В этот вечер два особо ретивых пса из стаи не вернулись к своим дворам. Скоро их нашли с проломленными черепами неподалеку от стогов. Это были хорошие промысловые собаки, натасканные на белку и соболя, ходившие не раз и на медведя. Случилось это происшествие как раз перед началом промыслового сезона, и обозленные хозяева погибших псов, сговорившись, решили втихую разделаться с Колченогим. И кто знает, как ушел бы Колченогий от их мести, если б не проведал об этом Василий Тарасович. Вечером в большедворском клубе произошло событие, о котором долго еще вспоминали не только в окрестных деревнях, но и в далеком районном центре.

Когда идет новый кинофильм, в тесном зале деревенского клуба, как говорят, яблоку негде упасть. Большинству обязательно хочется посмотреть именно первый сеанс нового фильма. Но анархии и беспорядка в маленьком клубе нет, здесь каждый зритель знает свое постоянное место, которое уж сосед не займет. А если на том месте и сидеть не на чем, то приносят с собой стул или, по-семейному, лавку. Василий Тарасович обычно садился на край чьей-нибудь лавки у самых дверей. В клуб он зачастил недавно и своего постоянного места пока не имел. Но он никогда не жаловался, что из-за своего роста видит только верхнюю половину экрана, в то время как нижняя мелькает кусками между плеч и голов впереди сидящих. И только после сеанса, выбравшись из душного зала, он долго растирал ладонями одеревеневшую шею.

И вот наступил памятный вечер. Давно уж пора было начинать сеанс, и зал выражал свое нетерпение разноголосым гулом и свистом, когда в проеме двери показался киномеханик. Он загадочно улыбался, размахивал руками и, дождавшись тишины, объявил:

- Сейчас будет выступление одного товарища, а потом сразу начнем!

Он скрылся, а из-за его спины выбрался Василий Тарасович. Но на старика никто не обратил внимания, и все оглядывались на дверь с недовольным бурчанием и любопытством. Но постепенно зал с удивлением стал поворачивать головы вслед леснику, а он неуклюже, боком протискивался между рядами прямо к маленькой сцене. Поднялся и, обернувшись к залу, встал перед экраном, молча ожидая, когда утихомирятся.

Подстриженная, волнистая бородка серебристым гребнем обрамляла его широкоскулое, прорезанное морщинами лицо. Глаза из-под навеса седых бровей уставились в одну точку. Вылинявшая гимнастерка, перехваченная широким офицерским ремнем с надраенной бляхой, без складок, плотно обхватывала крепкое тело. На сапогах застыли блики электрических ламп.

- Го! Ты погляди-ка, - хмыкнул кто-то в глубине зала, - дед на свадьбу никак собрался...

Но никто не поддержал брошенную реплику, и притихший зал сотней нетерпеливых и любопытных глаз смотрел на изменившегося, непохожего на себя лесника Лобова.

Василий Тарасович откашлялся и медленно обвел зал взглядом.

- Я вот зачем пришел, - начал он вдруг глухим, срывающимся голосом. - Сам я полвека в тайге промышляю. Да и вы знаете, что хорошая собака охотнику и добытчик, и сторож, без нее какого зверя добудешь? Верно ведь?

Старик глотнул воздух и замолчал, словно ожидая поддержки у зала, но зал молчал.

- Но разве не бывает такого, что и добрая собака оплошать может и пропадет под зверем? Всяко-разно в тайге случается, так что охотника ли дело за такое злобу в себе таить и мстить?

Старик на мгновение умолк, потом чуть подался вперед и продолжал говорить громче, словно с каждым словом освобождался от своей скованности.

- И не только у нас - в окрестных деревнях знают про такого зверя. Не похож он на другого, и в тайге другого такого нет! Так уберечь его надо, и неужели свои же, большедворские, скрадывать его будут?.. Нет, такого у нас не будет, и, пока я лесник на кордоне, кто помыслит ходить за ним, со мной встретится!

Старик продолжал говорить. Он рассказывал о Колченогом, о недавней его схватке с собаками и о том, что охотники решили отомстить лосю за то, что он дрался за свою жизнь и победил. И постепенно зал забурлил, и все стали поворачиваться к сидящим здесь же хозяевам погибших псов. Оба охотника, но ожидавшие такого оборота, пытались отмахнуться и обернуть дело в шутку, на них наседали, и кругом все больше поднимался такой гул возмущения, что они умолкли и сидели смутившиеся и растерянные. Зал скандалил разноголосым хором, и казалось, что все забыли, зачем они вообще собрались здесь. На все лады обсуждали случившееся, припоминали виденное и слышанное о Колченогом, а когда кто-то вспомнил, как участниками облавы, среди которых были и оба охотника, была пропита за одним столом премия, полученная за убитых лосем волков, зал загремел дружным хохотом. И Василий Тарасович, сам не ожидавший такой поддержки, смущенный, сошел со сцены и стал пробираться к выходу, но у второго ряда его задержали, потеснились и усадили между собой.

Василий Тарасович так и не мог припомнить, какой фильм смотрел он в тот вечер. Но с тех пор Лобов, приходя в клуб, всегда садился на свое постоянное место в середине второго ряда.

А Колченогий, получив охранную грамоту, так никуда и не уходил из Зеленой Долины, прокладывая свои тропы по заболоченным топям глухих урочищ, в замшелых ельниках и распадках...

Хмурый осенний день набрал силу. Мы успели позавтракать, прибрались, когда собаки известили о прибытии гостей. Крытый «газик» притормозил у ворот. Василий Тарасович не вышел во двор, а, привалившись к окну, хмуро смотрел, как гости не могли управиться с щеколдой на калитке. Они шумно ввалились в избу. Лесник степенно ответил на их приветствие и вышел унять расходившихся собак. Не раздеваясь, оба уселись на лавку, с ленивым любопытством разглядывая скудную обстановку избы. Мы познакомились. Я делал вид, что копаюсь в рюкзаке, но сам с завистью рассматривал их снаряжение. Что и говорить, снаряжены они были отменно: новенькие дубленые полушубки, на поясах ножи, карабинные патронташи, неизвестно зачем полевые сумки с пристегнутыми поверх компасами. У одного на груди висела зеркалка с телевиком. Стволы карабинов тускло отсвечивали матовой сталью.

Вернувшись в избу, Василий Тарасович хотел было собрать чай, но оба энергично запротестовали, ссылаясь на время.

- Ну, вам виднее, - пробурчал старик. - Давайте собираться, время и впрямь позднее...

С неожиданной злостью он зашвырнул на печку кота, потиравшегося об унты гостя, и затоптался по избе, словно чего-то ища, хотя ружье, патронташ, бинокль - все висело на обычном месте.

Мы шли гуськом, далеко друг от друга. Владимир часто останавливался и, запрокинув голову, подносил к губам небольшой рожок, скрученный из бересты. Срывающийся пронзительный звук метался среди деревьев. Мне не раз приходилось слышать о таком способе охоты. Подражая призывному реву лося или оленя, охотник подманивает к себе самца. Охотиться таким способом можно только во время гона. Откликаясь на зов, зверь выходит на поединок, ожидая встретить своего собрата, - и получает из засады свинец! Разумеется, бродить по таежной чаще и распутывать следы куда труднее и опаснее, чем просто схорониться в кустах, подождать, когда зверь сам на тебя выйдет и останется только спустить курок!

Не знаю, походил ли рев берестяного рожка на лосиный, но Василий Тарасович останавливался, прислушивался и, как мне казалось, одобрительно кивал. Все утро старик был хмур, отвечал коротко, раздражался по пустякам, а с приходом гостей еще больше насупился. Я чувствовал, что от вчерашнего возбуждения на душе у него остался какой-то неприятный осадок, словно старик раскаивался в чем-то.

Ночью шел снег, а день был холодный, с резким морозцем. В разрыве низко бредущих над тайгой облаков проглянул и тотчас скрылся резко очеркнутый белесый диск солнца.

Тайга поредела, и мы вышли на гребень холма, лишь местами поросшего кустарником и одинокими деревьями. Перед нами широко расстилалась Зеленая Долина, рассеченная излучинами реки. Образованный непрерывной цепью холмов коридор постепенно суживался к югу. Оторвавшись от бинокля, Василий Тарасович кивнул Владимиру, и тотчас над безмолвным покоем долины поплыл протяжный звук рожка. Не спускаясь в долину, мы переходили с места на место, но потом снова вернулись на край гребня, под обрывом которого злобно и глухо колотилась река, разбиваясь о камни порогов. Я водил биноклем по знакомым распадкам, но по-прежнему не видел ничего, кроме неподвижного леса и крутых изгибов почерневшей реки.

Сдвинув на затылок шапку, Василий Тарасович стоял за кустарником впереди нас и, опустив голову, прислушивался к затухающему эху рожка. Федор с Владимиром стояли у самого края обрыва, привалившись спиной к стволам сосен. Я невольно вздрогнул, услышав над головой, пронзительное верещание кедровки. И вдруг увидел, как Василий Тарасович встрепенулся, отчаянно замахал руками и, прячась, прижался к стволу лиственницы. И в следующее мгновение совсем рядом послышался прерывистый, сиплый рев!

В полусотне метров от нас на заснеженном гребне, широко расставив ноги, стоял лось. Запрокинув на спину ветви могучих рогов, он ревел, поводя опавшими крутыми боками. И от дыхания в морозном воздухе над ним вскипали белесые клочья пара.

Это был Колченогий. Только на мгновение переводя дух, он беспрестанно ревел и, казалось, задыхался от нетерпения услышать ответный зов. Потом он резко опустил голову, затоптался на месте, обнюхивая под собой землю; фыркая и тычась горбоносой мордой по сторонам, он словно пытался угадать, где притаился невидимый противник. Шерсть на вздыбившемся горбу топорщилась, ноги тяжело переступали, взрывая землю. И вдруг из кустарника снова раздался пронзительный звук берестяного рожка. Он совсем не походил на лосиный, не походил на могучий, боевой рев Колченогого. С первым же звуком лось вскинулся и, опустив над землей рога, широким махом понесся прямо к обрыву, где затаились оба охотника.

Горбатое, громадное тело черной тенью пронеслось через кустарник и прыжком бросилось к низкорослым соснам, вцепившимся обнаженными корнями в край обрыва над клокочущей рекой. Я увидел, как резко вскинулся вверх белесый ствол карабина,- и грохнул выстрел! Словно от удара, Колченогий метнулся в сторону, вскинулся на дыбы и, подломившись, исчез за краем обрыва...

...Клочья пены захлестывали грузно распростершееся в расщелинах камней неподвижное тело. Вода меж камней вскипала розовой пеной и все больше окрашивалась в черноватый багрянец от крови, стекающей из изрубцованных широких ноздрей. Порой мне казалось, что тело еще вздымается в еле уловимом дыхании, но это всего лишь ветер шевелил бурую шерсть. Все еще не осознавая случившегося, мы стояли по колено в воде, не смея подойти ближе к вытянутой широколобой голове зверя. Недвижно, в упор, на нас смотрели подернутые белесой дымкой глаза мертвого лося. Колченогий был слеп.

Они устали ждать, когда старик, все еще бродивший по порогу, поднимется наверх. Им не хотелось быть рядом с ним. Потоптавшись, они поднялись от реки, пересекли поляну, и уже за деревьями их внезапно настиг его крик:

- Обождите! Обождите меня!

Без шапки, путаясь в полах распахнутого тулупа, он карабкался вверх по каменистым откосам берега. Оба остановились и, переглянувшись, нерешительно повернули навстречу.

- Обождите уходить, - хрипло дыша, выговорил Василий Тарасович и запнулся. Невидящим взглядом он смотрел в их напряженные лица, словно пытаясь припомнить, что хотел сказать. - В деревне... ничего об этом не сказывайте, - торопливо и с неожиданной мольбой вдруг заговорил он. - Не сказывайте... А если кто спросит...

Оба разом облегченно вздохнули, и Владимир, подавив усмешку, тронул старика за плечо.

- Не волнуйся, все понимаем. Ничего мы не видели и не знаем. Так что ли, Федор?

Тот с готовностью кивнул и раскрыл было рот, но Владимир опередил его.

- Времени у нас в обрез, возвращаться надо, а то помогли бы тебе с ним управиться. И...- Тут Владимир замялся, поглядывая на старика, но потом уже твердо сказал: - И брось ты расстраиваться из за этого. Никто в этом не виноват. Я ведь стрелял в воздух, чтобы спугнуть, а то он нас и смять мог, по­кидал бы в реку. Мы бы и костей своих потом не собрали. И вообще рано или поздно все равно с ним такое случилось бы... Верно ведь?

Но Василий Тарасович уже не слышал его. Сгорбившись и еле волоча ноги, он отошел и тяжело опустился на валун. Они молча переглянулись и, круто повернувшись, пошли по тропе в сторону кордона. Скоро затихли шаги и шорох кустарника.

Мы остались вдвоем на крутой гриве холма. Внизу провалом расстилалась Зеленая Долина. Недвижные сосны, ели и лиственницы стояли, укрывшись припорошенной хвоей. Едва затянувшись от берегов наледью, бежала река, почерневшая, словно съежившаяся от внезапного холода. В морозном воздухе ни птичьего вскрика, ни шороха ветерка по ветвям. Ни малейшего движения жизни в этой оглохшей, цепенеющей в безмолвии долине, словно в ней больше не было ни единой живой души.

И словно раны, мертво чернели на неприглядной осенней земле пробитые зверем тропы...

предыдущая главасодержаниеследующая глава







© GEOMAN.RU, 2001-2021
При использовании материалов проекта обязательна установка активной ссылки:
http://geoman.ru/ 'Физическая география'

Рейтинг@Mail.ru

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь