Глухарь перед микрофоном

М. Заплатин

В январские дни я получил письмо от моего северного друга. Он писал: «Предлагаю интересную охоту. Приезжай в марте, забросим тебя на далекое таежное зимовье. Завеснуешь там до лета. Вот где, на непотревоженных токах, вволю пофотографируешь глухарей и тетеревов!

В этом тебе поможет мансиец Юван Лаверин».

... И вот я в старинном мансийском зимовье Северного Зауралья. Я уже здесь бывал и загорелся мечтой заснять на кинопленку таежные глухоманные токовища.

Лодка у Ювана совсем готова. Когда река очистится ото льда, сразу поплывем вверх по Висуму на тот глухариный ток, который осматривали еще при снеге. А лед уже потемнел, раскололся и, кажется, вот-вот хлынет вниз по реке.

И случилось это накануне Первого мая, поздно вечером, когда рубиновый диск солнца опускался на шпили далекого леса. 'Нам казалось, что льдины своими холодными зубами заскрежещут о берега, загудит, застонет тайга... Но ничего этого не было: весь лед на реке тихо ушел за одну ночь.

Юван скрепил вместе две лодки — новую со старой, маленькой, получился «катамаран», который мы загрузили до предела. С помощью кормового весла Лаверин один поднимал лодки вверх по реке, а мы с Юрой «порожняком» пробирались по берегу. Шли сквозь таежную чащу, по болотам и звериным тропам.

Съемочную базу соорудили на правом берегу Висума. Наш дом — четырехместная палатка — вместил все кинохозяйство.

Эта скрытая камера «скрыта» лишь для птиц, собравшихся на игрища

Ток находился в трех километрах от берега Висума Чтобы попасть к нему, сначала надо пройти большое болотистое пространство с чахлой тайгой, бугры с кедрачом, кедровый сухостой, а за ручейком, на маленьком пригорке, со всех сторон окруженном никогда не высыхающими топкими лужами, увидишь арену тока.

В полдень мы перенесли на ток аппаратуру, запас кассет с пленкой, телеоптику, аккумуляторы, палатку, спальные мешки оленьи шкуры, магнитофон и длинный кабель с микрофоном Здесь будет наше с Юваном ночное обиталище База остается на берегу Висума, там будет хозяйничать Юра.

Манси долго изучает основную арену тока, поднимает глухариный помет, рассматривает, разминает его руками и, убедившись, что он свежий, предлагает выбрать место для скрадки — небольшую поляну.

Рубим колья, сучья, ветви В 12 м от «пятачка» в ельнике, растягиваем двухместную палатку, заставляем ее деревцами и закидываем зелеными ветками Внутри на штативе устанавливаем кинокамеру, магнитофон, расстилаем оленьи шкуры, спальные мешки От палатки к току тянем кабель, крепим на колышке микрофон Скрадка готова, тщательно замаскирована и, по утверждению Лаверина, будет незаметна для птиц.

Поздним вечером мы пришли к палатке и решили немного поспать Но не спится мне До сна ли, когда вот-вот могут появиться глухари.

Вот она недоступная птица глухарь петух во всей своей красе

И все же сон взял свое Проснулся я от прикосновения руки Ювана и громкого глухариного «точения» возле палатки.

— Мансин (глухарь) токует! — шепотом произнес Юван и пригрозил мне — Тише, тише!

Я взглянул на отверстие, в которое «смотрит» объектив кинокамеры Там еще темно Тянусь с электрическим фонариком к «Репортеру», включаю запись Стрелка сильно вздрагивает, значит, глухарь близко у микрофона.

Юван следит за моими движениями и шепчет

— Пока темно, пускай этот аппарат работай.

Не терпится мне взглянуть на таинственного солиста Освободившись от спального мешка, осторожно встаю и заглядывают в съемочное окно палатки В лесу еще полумрак Лишь только белеет микрофон на «пятачке» По нему взад-вперед расхаживает петух-громадина с полукруглым хвостом Самозабвенно поет свою тихую, странную песнь.

Не могу оторваться от зрелища. Недоступная таинственная птица — передо мной, рядом, я различаю каждое ее перышко, вижу блестящий глаз, строго следящий за всем, что происходит в тайге Вначале глухарь как бы настраивается, издает звук «тэк-тэк-тэк» Потом, потрясая головой, «заточит», «зашелестит» и начнет расхаживать по току.

Стараюсь вникнуть в загадочную песнь Долго размышляю, ищу в своих мыслях сравнение и кажется, нахожу Первая половина песни отдаленно напоминает звук падающей кати в пустую посудину. Глухарь долго и соразмерно издает этот звук. В это время он насторожен, чуток, все видит, все слышит. Он проверяет, нет ли опасности?

«Оттэкав», глухарь отключается от всего, закрывает глаза белой перепонкой, поднимает голову кверху клювом и с самозабвением «точит», потрясая шеей, головой и бормоча клювом «Точение» действительно похоже на точку топора на точиле, как объясняют охотники. Но мне этот звук напоминает еще и другое — шелест осиновой листвы, тихое шипенье сырых дров в костре.

Лесной солист самозабвенно поет свою загадочную песню, не замечая ничего

Закончив «точение», глухарь прислушивается. В эту паузу до моего слуха доносится токование других глухарей по сторонам. Услышав компаньонов, он снова начинает свое «тэканье».

Цикл повторяется опять и опять. Наделенный от природы едва слышимым голосом, глухарь невольно должен обладать повышенным слухом. Хотя бы для того, чтобы слышать своих же токующих соперников вдали.

Пока я наблюдал за глухарем, заметно посветлело. Выключил магнитофон. Приник к окуляру кинокамеры. Сердце мое учащенно забилось: через телеобъектив я увидел очень крупное изображение самого царя крылатых тайги.

В лесу еще сумеречно, но на моей кинокамере светосильный ЗОННАР-180. Открываю диафрагму полностью. Можно снимать! Быстрая наводка на фокус, и аппарат тихо стрекочет.

Глухарь перестал «тэкать», прислушивается к странному шуму. Я боюсь: улетит сейчас!

Но черный петух не опускает хвоста, что обычно делает он перед взлетом. Медленно поворачивается в нашу сторону и направляется к палатке.

За спиной шепот Ювана:

— Он думай, что тут другой мансин токует. Затаились, почти не дышим. Я слышу, как стучит мое рердце и пульс в висках.

Что же произойдет сейчас? Не прерываю съемку и едва успеваю переводить фокус на приближающуюся птицу. Она уже заполнила хвостом-веером весь кадр, но продолжает идти на аппарат.

Кончилась пленка в кассете. Кинокамера при этом издала характерный визжащий звук. Глухарь остановился, поворачивает головой, смотрит на объектив то одним, то другим глазом До птицы всего три метра!

— Так близко мансин я ишо не видел! — шепчет Юван мне на ухо.

Волнуюсь при смене кассет: лишь бы не улетел! Но глухарь стоит. «Подожди, дорогой мой, подожди!» — думаю про себя, пока занимаюсь перезарядкой.

Снова стрекочет аппарат. Глухарь нагибает шею к земле, как бы кланяясь в нашу сторону, и быстро вскидывает голову вверх, издав при этом странный звук «кхе-кхеу». Такой песни мне не приходилось слышать. Значит, помимо своей знаменитой двухколенной мелодии глухарь во время тока издает еще один загадочный звук.

Манси тянется к моему уху:

— Так он кричит, когда ему драться надо...

Странные поклоны со вскидыванием головы, и песня повторяется еще и еще: «Кхе-кхеу... кхе-кхеу...» Глухарь явно вызывает на поединок своего мнимого соперника, находящегося, по его убеждению, в скрадке.

Снова неожиданная сцена перед нами: наш черный бородач срывается с места и быстро бежит по лесу в сторону от палатки. Несется с высоко поднятой головой, под лапы не смотрит и не спотыкается. Как заправский спортсмен мастерски перепрыгивает через поваленные стволы, лавирует между деревьями...

Вот он резко остановился. Тут же в кадр вбежал другой бородач с распущенным хвостом.

И они оба, кланяясь друг другу, стали охрипшими голосами издавать звук «кхе-кхеу».

Успеваю поразмышлять: стало быть, так кричит глухарь перед вызовом противника на бой, при непосредственном сближении с ним! Значит, классическое двухколенное токование с «тэканьем» и «точением» бывает тогда, когда петухи находятся друг от друга на расстоянии и ведут как бы песенное соревнование...

В густых зарослях багульника мне не видны головы соперников — они низко опущены. Вижу только два подвижных веера-хвоста. Но внезапно оба глухаря подпрыгнули, шумно ударили друг друга крыльями и снова спустились в багульник.

И тут произошло удивительное. По сторонам послышались хлопки крыльев, заквохтали глухарки, и вскоре три рябенькие курицы опустились на пятачок. Перед кинокамерой разворачивается новая сцена. Один из наземных драчунов пулей бросается к самкам. Достиг «пятачка», остановился, услыхав шум кинокамеры. Постояв две-три секунды, он покосился на микрофон, с бравым видом повернулся и задорно запел «тэк-тэк-тэк-тэк-ччч-чтшиушичтшиушичтшиу!»

— Смотри, копалухи дерутся! — с детским восторгом шепчет Юван.

С прилетом самок наш глухарь стал токовать без передышки, захлебываясь. Ходит кругом под микрофоном, совсем не реагирует на копа-лух. А глухарки неотступно следуют за ним по пятам. Тихо стонут и покорно припадают к земле, когда красноватый черный «хан» проходит мимо.

А отойдет он, они дерутся между собой, кричат громко, душераздирающе, клюют одна другую, отстаивая право быть супругой важного «вельможи».

— Мансин-то какой!.. — зажимает рот от смеха Юван.

Но вот в лесной мир заглянуло солнце. Его еще не видно, лишь кроны высоких кедров засветились бледной позолотой. А пернатая живность тайги уже зачирикала неугомонно. И от этого смутились глухарки. Насторожился черный красавец.

Луч солнца стал постепенно спускаться по стволам и добрался до «пятачка» Заметно поубавился пыл глухаря. Рябенькие самки, не разделив с ним взаимности, одна за другой покинули ток.

Наш «герой» стал более осторожен и, как только слышал шум кинокамеры, сразу прерывал песню. Потом он постепенно стал уходить с бугра в глубину тайги. Но еще долго в наших ушах звучала таинственная мелодия — древняя глухариная песнь о торжестве любви и жизни.