СМЕНА

Только в конце октября в Мирном началась подготовка к смене первого состава станции Пионерской. Там в самом разгаре были научные исследования, и вся наша авиация была занята.

К этому времени создали еще одну постоянную станцию в оазисе. Заканчивались рекогносцировочные работы и аэрофотосъемка вдоль побережья. Работу вели очень интенсивно, используя каждый погожий день, иногда в воздухе находились все самолеты, и мы слушали, как они переговариваются между собой и с Мирным.

Праздник Великой Октябрьской социалистической революции решено было встречать всем вместе в Мирном. Но накануне не все еще самолеты находились там. Самолету АН-2 не удалось вернуться на базу. Он был далеко на востоке, и экипаж его героически боролся с обрушившимся на него ураганом.

Мы, естественно, с большим вниманием и тревогой следили за тем, что происходит в этом районе, а обстановка там была сложная. Самолет находился на льдине. Однажды палатка, в которой жил экипаж, оказалась отделенной от самолета полыньей, и нашим товарищам с большим трудом удалось перебраться к машине. Несколько дней там бушевал шторм, а в Мирном стояла сравнительно хорошая погода. Воспользовавшись этим, к нам дважды прилетали самолеты. Первый самолет сбросил пять бочек солярки. Вот когда понадобился нам навык буксировки груза при помощи ветра парашютами. На санях по застругам тяжелые бочки доставить было очень трудно, парашютом же при ветре 10—15 метров в секунду это удавалось сделать при некотором опыте сравнительно быстро.

Второй самолет прилетел для того, чтобы выбрать место для посадочной полосы. Это был ИЛ-12. Мы указывали летчикам выбранное место вехой с флагом, а самолет, пролетев над ней, положительно или отрицательно покачивал крыльями. Детали уточнялись по радиотелефону.

В этот день в поисках площадок мы забрели далеко, и, после того как самолет улетел в Мирный, пошли навстречу друг другу. Тут на севере мы увидели Долгушина. Он шел медленно, чем-то был нагружен и часто садился отдыхать на заструги. Мы удивлялись, так как знали, что вышел он без всякого груза. «Что же это, не клад ли нашел в Антарктиде?» — думали мы, идя к нему навстречу. Приблизившись, увидели, - что на веревке через плечо у него висит, точно подстрелянная дичь, поросенок. Тут все стало ясным: Долгушин нашел улетевший парашют и сейчас шел, сгибаясь под тяжестью драгоценного груза. В парашюте не все разбилось, уцелели и продукты, так как температура для сохранения их была вполне достаточной, а зверей и птиц в этих местах не водилось. Долгушин был героем дня, даже из Мирного по этому поводу прислали нам поздравление. На следующий день мы доставили на станцию все, что не смог унести Долгушин.

Как ни старались мы и «миряне», к 7 ноября сменить нас так и не пришлось.

7 ноября 1956 года в Антарктиде советские исследователи праздновали в четырех точках: в Мирном, оазисе, в точке, где находился АН-2, названной «Дальней», и у нас на Пионерской. Четыре государственных флага СССР были подняты над снегами Антарктиды. Впервые в истории в этот год годовщина Великой Октябрьской социалистической революции отмечалась на всех шести материках нашей планеты. Еще накануне мы обменялись с нашими товарищами приветственными радиограммами с пожеланием успехов в работе с надеждой на скорую встречу всех в Мирном. А с Родины в это время шел мощный поток приветствий, и помещение радиостанции опять покрылось «сугробами» телеграфной ленты. Прислали нам поздравления и иностранные коллеги по изучению Антарктики.

В 10 часов утра 7 ноября над Пионерской появился красавец ИЛ-12. В самолете находились представители всех отрядов, прибывшие из Мирного для участия в нашей демонстрации. Возглавлял делегацию К. М. Якубов. Мы встречали самолет на крыше нашего домика, который к этому времени совсем занесло снегом. Мы выбирались из него через люк, сделанный в крыше тамбура. Якубов должен был выступить по радиотелефону с приветствием, но всего-навсего лишь прокричал «Дорогие мои мужики! Вижу вас, родные, и обнимаю. Ловите подарки!» «Русские мужики» — было любимым обращением Якубова ко всем членам экспедиции. Оно нравилось нам за ту сердечность, которую вкладывал в него Константин Михайлович.

После этого к микрофону ринулись все остальные члены делегации, и понять что-либо стало невозможно. А самолет кружился над нами, бреющим полетом проходил над флагом и снова взмывал в ясное небо Антарктиды. Нам хотелось обнять и самолет и друзей, прилетевших к нам из Мирного. Но пора расставаться, и, сделав последний круг, покачав на прощанье крыльями, самолет пошел на север.

Кроме приветствий и подарков, с самолета поступила к нам и очередная партия бочек с соляркой, и в конце дня нам пришлось потрудиться. Пока я гасил парашюты, доставившие нам бочки, товарищи направились за другим парашютом — с тюком, в котором было прислано все необходимое для праздничного стола, и письма. Его опять унесло довольно далеко, и товарищи долго не возвращались. Поднялась низовая метель, температура опустилась почти до 50 градусов, и я начал волноваться за друзей.

Возвращаясь в метель без хороших следов на снегу, они могли, не заметив, пройти станцию и тогда... Нет, лучше не думать об этом. Периодически я стрелял из ракетницы, чтобы светом ракеты, взлетающей над пеленой метели, указать им путь, зажег в бочке бензин, смешанный с соляркой. Но так как ночи на Пионерской были уже светлые, костер не мог помочь им ориентироваться по свету, и я надеялся, что дым от него, может быть, достигнет до них и укажет на близость зимовки. Оставил я и флаг на мачте, так как она господствовала над пеленой метели и нередко нам с успехом удавалось пользоваться этим ориентиром. Но товарищи все не возвращались. Я пережил много тревожных часов. Вернулись они ночью, все было доставлено, но это стоило огромных трудов. Усталые, но довольные сидели мы за праздничным столом в нашей уютной кают-компании и читали письма из Мирного.

«Дорогие славные наши товарищи! — писали нам из Мирного. — Сердечно поздравляем вас с 39 годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции. Восхищаемся вашей выдержкой, мужеством, настойчивостью. Дорогие друзья, от всей души желаем вам доброго здоровья и успехов в работе. Очень сожалеем, что праздник встречаем врозь, но сердцем мы с вами и уверены в скорой радостной встрече в Мирном. По поручению коллектива Мирного Сомов, Голубев, Юдин, Капица».

Мое поздравление было передано в Мирный по радиотелефону.

Мы сидели за столом и подняли бокалы за Родину, за товарищей в Мирном. В окно лился свет ранней зари. И чего только не было за нашим столом! Даже шампанское было доставлено нам из складов Мирного. И мы невольно вспоминали пионеров исследования Антарктиды: Скотта, Амундсена, Моусона и многих других, которые на свой страх и риск шли в Антарктиду. Они голодали, мерзли, ели собак, их упряжь и собственную обувь, и многие погибали. Они годами оставались без какой-либо связи с миром. За ними не было никого, за нами же стояла могучая Родина.

Еще 30 октября вечером для нас была организована радиопередача из Колонного зала Дома союзов в Москве. Там собрались москвичи, чтобы проводить в далекий путь вторую антарктическую экспедицию. После официальных выступлений с приветствием выступили пионеры 661-й школы Москвы, чье знамя хранилось теперь на нашей станции. Пионерка Оля Попова звонким голосом от имени отряда пожелала полярникам счастливого плавания, а нам скорейшего возвращения на Родину, при этом она сообщила, что в качестве подарка полярникам пионеры посылают в Мирный четырех котят и голубя. Я уже не говорю о нас, но, как я узнал позже, в Москве своим выступлением ребята растрогали весь состав президиума и собравшихся в зале.

Ночью из последних известий по радио мы узнали, что на рассвете 7 ноября «Обь» покинула Калининград и направилась к нам в Антарктику. Это известие было для нас самым ценным подарком к празднику. Мы прокричали «ура» славному флагману советской антарктической экспедиции и послали приветственную радиограмму.

Горючее было доставлено. Каш с экипажем на самолете АН-2 возвращался в Мирный. После нескольких дней, необходимых для незначительного ремонта самолета, он мог лететь к нам. Был готов для полета и самолет ИЛ-12. Обладающий более совершенным навигационным оборудованием и большей скоростью ИЛ-12 должен был найти нас, указать путь самолету АН-2, следить за его посадкой и взлетом и после этого сбросить дополнительные запасы продуктов топлива и бензина для новой смены.

Мы принялись приводить в действие трактор. Один из наших тракторов был остановлен в конце зимы и находился на некотором расстоянии от дома, чтобы его не засыпало снегом. У второго трактора, когда он осенью находился в 10 метрах от станции, лопнула клапанная пружина, и его пришлось оставить там. Трактор занесло снегом совсем, и только веха указывала место его нахождения. Понятно, что мы прежде всего взялись приводить в действие первый трактор, и вскоре он заработал. Прицепив к нему имевшиеся у нас свободные сани, мы начали укатывать ими место, выбранное для взлетно-посадочной полосы.

Работа шла довольно успешно, но однажды, когда мы после работы подъезжали с Николаем к станции, мотор заглох — в горючее попал снег, образовавший где-то «пробку». Николай спешил обнаружить причину остановки, так как трактор быстро остывал при морозе, близком к 50 градусам. Причина остановки ликвидирована, Николай включает пусковой двигатель, но он выходит из строя...

Нам ничего не оставалось делать, как начать раскопки второго трактора. Копать плотно слежавшийся снег вокруг трактора было очень трудно. Тяжелые куски его приходилось поднимать на высоту до 3 метров. Все это очень замедляло работу. Но вот через четыре дня Николай приступил к ремонту трактора. В это время началась пурга, и яму пришлось закрывать брезентом, иначе весь наш труд был бы напрасен снег быстро заполнял ее. Николай и Ветров целый день работали под брезентом и к вечеру сменили пружину. Это был поистине героический труд, Кудряшов и Ветров продемонстрировали при этом свою изобретательность и упорство, так как работа проводилась без специальных приспособлений, да еще в таких тяжелых условиях.

Следующий день был решающим: предстояло запустить отремонтированный трактор. Под него в корыто была налита солярка, зажжена и начался прогрев. Дым из ямы шел, как из вулкана перед извержением, Николай весь день ходил взволнованный и черный от копоти. Но вот к вечеру где-то в утробе Антарктиды затрещал пусковой двигатель трактора, затем мерно застучал основной его мотор. Мы сидели и прислушивались к тому, что творится за стеной в снежной яме. Вбежали Николай и Ветров, лица их сияли. Вновь появилась надежда скоро вылететь в Мирный.

Коля тут же лег спать. Признаться, я боялся, что, когда он уснет, трактор непременно остановится, но Коля, успокаивая меня, сказал, что будет спать одним ухом, а другим слушать трактор. Я сидел и работал в ожидании срока наблюдений, товарищи отдыхали после трудного дня, казалось, крепко спал и Николай, но стоило только трактору изменить ритм работы, как он приподнимал голову с подушки и прислушивался.

В Мирном наша неудача с первым трактором тоже расстроила всех, и мы рады были теперь сообщить им о запуске второго.

Прицепив к трактору имевшиеся у нас свободные сани, мы начали укатывать место, выбранное для взлетно-посадочной полосы

На следующий день один из краев ямы был срезан, образовалась наклонная плоскость и по ней Коля вывел трактор на поверхность. Ну как тут было не расцеловать нашего Николку! Ему и трактору кричали «ура».

Опять началась укатка немного испорченного ветром «аэродрома», как торжественно называли мы узкую полосу, укатываемую среди застругов. Началась непогода, которая продолжалась несколько дней. Трактор работал непрерывно, расходовал уже подходившее к концу горючее, и, затянись непогода, он израсходует его, и тогда все придется начинать сначала.

В Мирном спешили. Решили лететь к нам в любое время суток, лишь бы позволила погода. Ночь с 16 на 17 ноября нам предстояло провести без сна. Долгушин и Кудряшов прилегли ненадолго отдохнуть, но тоже не спали. Мы с Ветровым все время были на ногах, так как с 22 часов начали передавать в Мирный сведения о погоде. В 23 часа из Мирного еще не вылетели, и мы начали волноваться, так как усилился ветер, ухудшилась видимость.

В 24 часа из Мирного сообщили, что все готово и через несколько минут самолеты вылетают. Раньше вылететь не удалось, так как АН-2 мог лететь к нам только по астрокомпасу, а солнце еще не поднялось над горизонтом.

Кудряшов сделал по посадочной полосе еще два заезда, чтобы сгладить некоторые неровности, и отъехал в сторону. Ждем самолеты; но прошло уже много времени, а их нет. Тревога закрадывается в сердце — неужели заблудились? Такие случаи осенью были нередки.

Наконец с опозданием больше чем на час на горизонте появился самолет ИЛ-12. Он шел довольно высоко с запада на восток и не снижался. Неужели не видит нас в белой пелене низовой метели? Начал кружить над нами. Значит, видит! Что же он кружится не снижаясь? Позднее выяснилось, что самолет не сразу нашел нас, так как не мог долго взять правильный пеленг — радиокомпас из-за помех не работал. Самолет АН-2 находился где-то к западу от нас, не мог найти станцию и сообщал, что горючего у него остается мало. Вот поэтому-то ИЛ-12 и стал кружиться над нами не снижаясь, давая с высоты пеленг самолету АН-2. При таком расположении передатчика Каш услышал сигналы и взял правильное направление на станцию. Это спасло всю подготовленную с таким трудом операцию.

Вскоре мы увидели долгожданный АН-2. Каш летел с запада низко над поверхностью и явно спешил найти нас и сесть. Я, как шальной, стал бегать по аэродрому, размахивая снятой шубой, чтобы Каш скорее мог обнаружить место посадки. Потом я встал там, где поверхность была наиболее ровной. Каш летел над баллонами, которыми мы обставили одну из сторон полосы для лучшей ориентировки, и мне казалось, что именно на них и сядет машина. Но я не учел, что Каш летел с поправкой на снос ветром, и машина плавно приземлилась на самой середине полосы, послушная руке опытного пилота. Сосредоточенный профиль Алексея Аркадьевича я разглядел в кабине, когда машина пронеслась в воздухе мимо меня.

Встреча с друзьями, можно сказать с боевыми друзьями! Что тут было,— рассказать трудно. Но медлить нельзя — ветер усиливается. Мотор глушить тоже нельзя, а бензина мало. До станции от места посадки около 1,5 километра. На тракторе едем на станцию, чтобы передать дела новой смене и доставить на аэродром радиста, который все продолжает сидеть у аппарата и сможет передать ключ передатчика только из рук в руки новому радисту, так как с Мирным и с самолетом, продолжающим кружиться над нами, поддерживается непрерывная связь.

Новый начальник станции Н. П. Русин и его товарищи — С. Е. Зотов, М. К. Ушаков и Н. Н. Коноплев поеживаются от непривычного для них холода.

Дела по станции переданы, последний взгляд на снежную пустыню с крыши домика, где мы провели столько трудных и памятных дней, поклон ему, обнимаем остающихся и спешим к самолету...

И вот наконец мы в самолете среди старых друзей. Машина очень перегружена. Этим озабочены и Каш и Чагин. Невольно начинаешь думать: «А как-то удастся взлететь?» С места самолет тронулся без особого труда, громыхая лыжами, несемся по жесткой поверхности. Долго мы неслись, подпрыгивая на неровностях, и начали уже волноваться — близок был конец посадочной полосы, а дальше на нас ощерились острые зубы застругов, по которым бежать с такой скоростью было невозможно... Но вот машина оторвалась. Только у самых мачт станции самолет, набрав скорость, взмыл вверх. Круг над станцией, и самолет ложится курсом на север.

В самолете становилось все теплее и теплее, так как по мере продвижения на север он одновременно и снижался. Тепло было и от трогательной заботы прилетевших за нами товарищей. Нам предлагали вздремнуть часок, так как до Мирного было еще далеко, но это никак не получалось. В начале пути мы все смотрели назад, на юг, где скрылась станция, а потом с нетерпением всматривались в горизонт впереди по курсу, где должно было скоро показаться море. Я разглядывал своих товарищей: они сидели задумчивые, устремив взор куда-то вдаль, обросшие, бородатые, похудевшие и немного постаревшие.

Пока все это происходило, наступило 17 ноября. Но у нас эти два дня смешались воедино, и мы вспоминали потом о них, как об одном необыкновенно длинном дне.

Облака внизу исчезли. Под крылом самолета стала видна поверхность материка. Внизу трещины: одна, другая, целый лабиринт трещин. Значит, скоро подлетим к барьеру. Но где мы вылетим к морю, далеко ли от Мирного? Самолет разворачивается вправо: значит, мы вышли немного западнее поселка, и вот впереди виден остров Хасуэлл, а чуть правее на ледяном склоне Мирный... Волнение наше увеличилось. Да и как было не волноваться! Ведь для нас в то время это было возвращением в родной дом.

У места, где на припае сел наш самолет, собрались все жители Мирного, и когда мы вышли из машины, то сразу попали в крепкие объятия друзей. Рукопожатия, объятия и опять рукопожатия. Когда я добрался к Сомову и мы, старые однокашники, обнялись, нас тут же растащили и заставили повторить все сначала для запоздавшего кинооператора. Сколько времени это продолжалось, не помню, но тут появился Якубов с подносом: хлебом и солью, вином и четырьмя сосудами, один из которых величиною был почти с ведро. Наливают нам вина, меня ставят на какой-то ящик, откуда я произношу тост за друзей «мирян», встреченный бурными приветствиями собравшихся. Я выпиваю почти все «ведро», но Сомов вовремя останавливает меня, беспокоясь, что после этого я упаду или во всяком случае не попаду в приготовленную для нас баню. Закусываем свежими яблоками, специально хранившимися для нас в течение всей зимы. Потом всей толпой направляемся в поселок. А он весь под снегом, и флаги, вывешенные в честь нашего возвращения, длинной вереницей стоят у люков для входа в помещение, отмечая собой улицу Ленина. До чего же приятно после утомительной однообразной белизны снега переводить взгляд с предмета на предмет различной формы и окраски. Температура... плюс 0,5 градуса, а еще несколько часов назад сильный ветер нес колючую низовую метель и мороз был около 40 градусов. На меня все пытаются надеть шапку, но для нас здесь сущие тропики, а воздух кажется таким густым, что его можно черпать ложкой и поглощать в любом количестве, и во всем теле мы ощущаем какую-то необыкновенную легкость, точно попали на Луну. Наши организмы привыкли к постоянной тяжелой нагрузке, большому сопротивлению, и вот теперь их вдруг не стало, точно ношу сняли с наших плеч!

После прогулки по Мирному — баня. Баня в Антарктиде, да какая еще баня: с паром и вениками.

После короткого отдыха нас пригласили в кают-компанию на вечер, устроенный в честь нашего возвращения.

На следующий день в Мирном мы попали в руки наших врачей. А. М. Михайлов и Н. Р. Палеев были опытными врачами. Михайлов провел много зимовок на Севере. Палеев — еще совсем молодой человек, но уже имел опыт самостоятельной работы и участвовал в дрейфе станции «Северный полюс-4». Жители Мирного находились под постоянным их контролем, а в случае заболевания имели немедленную медицинскую помощь и самый внимательный уход. Благодаря их большому опыту, глубоким знаниям и решительности было предотвращено много серьезных заболеваний и, в частности, спасена рука одного из участников экспедиции, гляциолога Втюрина, упавшего с высокого ледяного барьера. Благодаря искусству врачей удалось избежать ампутации. Втюрин не раз впоследствии с благодарностью пожимал этой рукой руки врачей, да так, что те поморщивались от боли.

В свободное от своих прямых обязанностей время они помогали метеорологам при работе на выносных станциях. Не ограничиваясь только текущей медицинской практикой и вопросами профилактики заболеваний, они вели научную работу. Их интересовало общее влияние южнополярных условий на организм человека. В этом смысле мы представляли особенно интересные для наблюдений объекты. Поэтому-то мы и подвергались в течение некоторого времени систематическим наблюдениям и всесторонним исследованиям. Я не буду вникать здесь в детали их наблюдений и приведу лишь результаты простейших из них.

Было отмечено, что все, кто участвовал в осеннем санно-тракторном походе, теряли в весе. Потеряли в весе и все мои товарищи, причем значительно — от 10 до 16 килограммов. Мой вес практически не изменился, и это следует объяснить, вероятно, длительным опытом работы в высокогорных условиях. Оказывается, что организм, приспособившийся однажды для работы в высокогорных условиях, сохраняет это новое качество на многие годы.

Первые 10 дней мы отдыхали. Много ходили среди вмерзших в припай айсбергов, где находилась колония императорских пингвинов. Были на острове Хасуэлл, путь к которому шел по прочному еще в это время припаю. На острове гнездились вернувшиеся сюда с севера на лето пингвины Адели и различного вида буревестники. Они были совсем не пуганые, и мы могли подходить к ним, брать их в руки. Подолгу сидя в гомоне птиц на теплых, нагретых солнцем скалах, смотрели мы на север, где за линией припая видна была полоса синей воды. Там скоро должна была появиться «Обь». В оставшееся до отъезда время надо было еще очень много сделать, и поэтому время в Мирном шло очень быстро.

«Обь» приближалась к берегам Антарктиды. Мы следили за ее продвижением и каждый день переставляли флажок на карте, вывешенной в кают-компании.

Когда «Обь» находилась примерно в 700 километрах от Мирного, было решено произвести с самолета ледовую разведку и встретить судно в океане.

Серебристый ИЛ-12 взлетел с аэродрома Мирного. Кроме экипажа, на самолете вылетели начальник экспедиции Сомов, ученый секретарь Денисов, кинооператор Кочетков и я. Настроение у всех было приподнятое. После долгих месяцев зимовки на берегу Антарктиды предстояло встретить в океане людей, идущих к нам с родных берегов и везущих тепло обетованной земли, письма родных и близких, газеты, журналы. Среди них было много товарищей — участников первого похода в Антарктиду, тех, с кем мы высаживались впервые на ее дикие берега, строили поселок Мирный.

Едва самолет набрал 200 метров высоты, как за цепочкой айсбергов, которые видны из Мирного на севере горизонта, показались край ледового припая и за ним вода. Небо было безоблачно, ярко светило летнее солнце. На юге возвышался ледовый купол Антарктиды, а на севере, над морем, как всегда, стоял вал низких темных облаков.

«Обь» находилась на северо-западе от нас, и мы летели навстречу ей зигзагообразно, производя по пути разведку льдов. Только местами виднелся сплошной лед, а в основном он был редким. Встречались большие пространства воды, в которых плавали лишь отдельные льдины и айсберги. Погода становилась все хуже и хуже. Вскоре сплошная облачность закрыла все небо. Полосы дождя чередуются с полосами мокрого снега. Самолет вошел в сплошной туман, видимость стала совсем плохой. Пришлось снизиться до 50—100 метров, чтобы видеть ледовую обстановку. Включили радиолокатор.

На экране светлые точки указывали на расположение в море айсбергов, ледовых полей. Айсберг, обнаруженный на экране радиолокатора, через некоторое время появлялся из тумана, проходил под самолетом и вновь исчезал в тумане. Шел 4-й час полета. Теперь мы летели прямым курсом на «Обь» и с каждой минутой приближались к кораблю.

Мерно гудят моторы, машина слегка вздрагивает от порывов встречного ветра. В передней кабине штурман Д. Н. Морозов наносил на карту ледовую обстановку, готовил схему расположения льдов и вымпел, в котором она будет сброшена на корабль. Радист держит непрерывную связь с «Обью».

Туман еще больше сгустился. Видимость не больше 100 метров, и только на экране локатора загораются точки, отмечая окружающие нас айсберги. Каждую появляющуюся впереди по курсу точку нам хочется считать за «Обь», Но вот с «Оби» сообщили, что у них туман рассеялся и кругом видимость на несколько километров.

Через 5 часов после вылета из Мирного на экране локатора прямо по курсу появилась яркая точка. «Обь»! Нет сомнения, она! Редеет туман, и вот среди свинцовых волн и серого неба мы увидели корабль. Он шел полным ходом к нам навстречу, медленно покачиваясь на крупной волне Индийского океана. Трудно передать, что пережили мы в этот момент. Зайдя со стороны и развернувшись в крутом вираже, мы снизились и бреющим полетом пошли рядом с кораблем, палубы которого были заполнены приветствующими нас людьми. Снова и снова проносится наш самолет то рядом, почти на уровне палубы, то над кораблем, приветствуя прибывших. Мы приникли к окнам самолета, смотрим на корабль, стараясь разглядеть на палубе знакомые лица.

В первый заход самолета оператор Кочетков, привязанный веревкой, лежал с аппаратом у открытой для съемки двери, но оказался не с того борта, где был корабль. Как он ни рвался из своих пут, пытаясь перебраться на другой, борт, ему это не удалось, и на лице его отражалась величайшая досада. На втором заходе съемка встречи прошла удачно.

Сделав последний круг над «Обью», мы уходим на юг, к материку. Туман исчез, но тяжелые облака низко лежали над океаном. Опять потянулись под нами льды. Среди них на фоне темной воды отчетливо видны птицы — это снежные буревестники. Они очень красивы в своем стремительном полете. Среди многочисленных айсбергов в воде видны какие-то белесые полоски — это стадо китов. Даже сверху видно, как взлетают облачка фонтанов, выбрасываемых этими гигантами. Вот кромка припая с вмерзшими в него айсбергами, архипелаг Дружбы и на склоне ледника — Мирный.

Идем на посадку.

Через несколько дней «Обь» подошла к кромке припая.

Жители Мирного в несколько смен прибывали к кораблю на вертолетах, а он стоял огромный, красивый, весь во флагах расцвечивания. У борта корабля на припае, где сели вертолеты, произошла незабываемая встреча со старыми и новыми друзьями. Толпа не расходилась здесь весь день, и весь день кругом сидели собравшиеся посмотреть на это необычное зрелище пингвины. Пингвины Адели чрезвычайно любопытны и общительны: стоит только кому-нибудь появиться на припае, как вдруг откуда-то издалека прибегут несколько птиц и начнут разглядывать вас со всех сторон, оживленно гогоча. Стоит только группе выстроиться у корабля в очередь к вертолету для полета в Мирный, в очередь на «вертобус», как окрестили в летнее время эти замечательные машины, являвшиеся порой единственным средством связи между кораблем и Мирным, как тут же появляется группа пингвинов и деловито пристраивается к ней, будто тоже собираясь лететь в поселок.

В поселок мы возвращались нагруженные подарками, посылками и письмами с Родины, для чтения которых понадобился не один день.

В Мирном становилось шумно. Один за другим подходили корабли новой экспедиции. Пришли «Кооперация», «Лена». Кромка льда приблизилась к берегу, и они стояли на рейде Мирного. Вскоре в поселке стало тесно, так как новая смена начала переселяться на зимние квартиры, да и строителям лучше было находиться у места их срочной работы: в Мирном строилось несколько новых зданий. Мы переселились в уютные каюты теплохода, на котором нам предстояло возвращаться домой. Но не все из тех, кто прибыл в прошлом году к берегам Антарктиды, возвращались на Родину. Весной мы установили на скалистом мысе гранитный памятник нашему молодому товарищу - комсомольцу трактористу Ивану Хмаре...

Гранитный памятник нашему товарищу - комсомольцу Ивану Хмаре

Есть среди архипелага Дружбы небольшой островок. Он, как обелиск, высоко поднимается над водой. Гранитные скалы его четко вырисовываются на фоне белых склонов материка. Там похоронили мы своих товарищей — Буромского и Зыкова, погибших при разгрузке корабля второй смены, когда сотни тонн отколовшегося от барьера льда рухнули на борт «Лены». Приходящие в Мирный корабли приспустят флаги перед этим суровым памятником, созданным самой природой, где покоятся тела героев, отдавших жизнь за изучение Антарктиды.

Наступило 31 декабря, второй Новый год, который мы отмечали не дома. Наша кают-компания не могла теперь вместить всех, и мы встречали Новый год на нашей площади перед зданием, где помещались кают-компания и камбуз. Друзья привезли нам с Родины елку, она была должным образом украшена и установлена на сугробе, вокруг которого наскоро построили столы. Было очень необычно встречать Новый год в такой обстановке, да еще в разгар лета. Правда, лето это было под стать привычным для нас условиям начала нового года в северном полушарии.

Еще больше месяца работали первые зимовщики Мирного совместно с вновь прибывшими. Надо было закончить ряд наблюдений, передать дела новой смене, помочь прибывшим освоиться с новой обстановкой.

Только 14 февраля на борту теплохода «Кооперация» мы покинули берега Антарктиды. «Обь» и «Лена» ушли раньше для продолжения океанографических работ в водах Южного океана.

Ночи стали уже более темными, и среди скал и льда вновь стали видны огни Мирного, где новая смена готовилась встретить суровую зиму. Им предстояло продолжить начатые нами работы, проникнуть еще дальше в глубь материка, преодолеть новые, еще большие трудности. Покидая Антарктиду, мы от всего сердца желали им успехов в этом трудном деле.

Было раннее утро, когда «Кооперация», пройдя мимо поселка, отсалютовала прощальными гудками и взяла курс на север. На скалах стояли люди и махали нам шапками. Мы прощались с ними и с теми, кто в это время был на ледяном куполе материка среди снега и ледяных облаков — на станции Пионерская. Мы шли домой, но с грустью смотрели на исчезающие суровые берега ледяного континента, где нам довелось жить и работать более года, где нашими руками были построены поселок с чудесным названием Мирный, станция Пионерская и станция Оазис. (В настоящее время советская антарктическая станция Оазис по просьбе правительства Польской Народной Республики безвозмездно передана Польше для научных исследований.)

Уже не ощущается ледяное дыхание Антарктиды. Как сон вспоминаются несколько дней, проведенные нами в Южной Африке. Корабль приближался к экватору. Летающие рыбы порхали вокруг нас, дельфины играли в изумрудной воде тропиков. Длинная пологая зыбь плавно покачивала корабль. Ночи стали темными.

Все было иначе, чем в Антарктиде: и жизнь на корабле и окружающая обстановка; только созвездие Южного Креста, все еще видимое по ночам на юге горизонта, напоминало нам о недалеком прошлом, о ледяном материке.

Пересекли экватор, и звезды южного полюса исчезли. Впереди прямо по курсу появились родные звезды и созвездия и среди них Полярная звезда.

Вечером 4 апреля 1957 года никто не ложился спать, пока впереди не появились огни на горизонте. Это были огни маяков на берегах Родины.

На следующий день, когда мы вышли на палубу, то увидели вокруг корабля лед... Уж не сном ли был весь наш переход? Может быть, мы все еще у берегов Антарктиды? Нет, это остатки зимнего льда, сохранившегося в Рижском заливе, по которому утром 5 апреля шла «Кооперация», приближаясь к Рижскому порту. Навстречу нам шел ледокол со встречающими...

К порту «Кооперацию» сопровождал почетный эскорт из двух боевых кораблей, с берегов доносились звуки оркестров, а в порту нас встречали толпы рижан и родственники.

- Здравствуй, Родина, — говорил каждый из нас, ступая с борта корабля на землю.

Снег и станция