Дорога

Три дня прошли, а вертолет все не прилетал. К тому же испортилась погода. Поразмыслив, я решил, все что ни делается - все к лучшему, поеду в Мильково на автомашине. Далеко и долго, зато интереснее. Самолет и вертолет - хорошо, но их не остановишь у приглянувшейся речушки с ласковым названием Красная Шапочка, которое я обнару­жил, рассматривая карту. Не выйдешь посмотреть на аянскую ель или потрогать рукой шероховатую кору каменной березы, не увидишь поднимающихся вверх по реке лососевых рыб и не искупаешься в горячем источнике. В геодезическую партию, базировавшуюся в Мильково, шла машина с грузом, и я отправился в эту партию.

На Камчатке в то время была только одна большая автомобильная дорога. Она соединяла Петропавловск с Мильково и таким образом пересекала почти половину полуострова. С остальными районами области связь осуществлялась с помощью авиации. Воздушный транспорт тут незаменим. Камчатка огромна. С севера на юг-1200 кило­метров, приблизительно столько же, сколько от Москвы до Черного моря. И на всем этом протяжении в то время был один-единственный город-Петропавловск. Теперь городами стали поселки Елизово и Ключи. Отправляясь из Корфа или Оссоры в Петропавловск, здесь говорили: «Еду в город». Словно до него не 600 и не 800 километров, а всего четыре автобусные остановки. Когда же камчадалы едут во Владивосток, Хабаровск или Москву, они говорят: «Полетел на материк». Всем известно, что Камчатка не остров, но это не имеет значения, все равно - «материк».

Как теперь все просто... Из Москвы легче добраться до Камчатки, чем съездить к себе на дачу. Там пересадки, попутки, оказии... А тут сел в самолет и лети.

До появления самолетов и постройки железной дороги на Камчатку добирались через Якутск. А из Петербурга до Якутска путь был такой: Вологда, Тотьма, Великий Устюг, Сольвычегодск, Кайгородок (Кайгородское), Соликамск, Туринск, Тюмень, Тобольск. Ехали на перекладных и в основ­ном по замерзшим рекам. Затем путь шел уже водой - Иртышом и Обью до Маковского острота, что на реке Кети, притоке Оби. Отсюда посуху груз шел вьюком в Енисейск (70 км). Затем снова водой по Енисею и Верхней Тунгуске до устья Илима, впадающего в Верхнюю Тунгуску. Экспедиция Беринга прибыла в Илимск благодаря инструкции царя за рекордный срок - один год. Тут участники экспедиции зази­мовали. Зимой в Усть-Кутском на реке Лене построили суда и на них весной следующего года отправились вниз по реке до Якутска, куда прибыли в июне 1726 года.

Теперь предстояло добраться сухопутным путем из Якутска до Охотска. На этом участке пути из 663 лошадей пали 247, часть людей погибла, часть сбежала. До Охотска экспедиция добралась в конце сентября. В целом от Петербурга до Охотска дорога заняла почти два года, совсем немного по тем временам. Два года пути! Пути, который не смогли перенести из-за недостатка пищи, морозов и огромных физических усилий большинство участников экспедиции.

В книге Крашенинникова есть глава - «О разных путях, по которым из Якутска ездят на Камчатку». Предлагаются четыре варианта. Одна из этих дорог идет целиком по суше. Общая протяженность этого пути от Якутска до Нижнекамчатска составляет 4295 верст, в том числе от Якутска до Верхоянска - 554, от Верхоянска до Нижнеколымска - 1634, еще 963 до Анадырска и 1444 до Нижнекамчатска.

Из Петропавловска в Мильково идет дорога между сопок, взбирается на небольшие перевалы, а потом выходит в широкую долину реки Камчатки, плоскую и ровную, зарос­шую лесом (в основном из той же камчатской каменной березы). Дерево это растет медленно и принимает подчас причудливые формы. Много на нем «капов» - закругленных наростов величиной от кулака до автомобильного колеса. Слои древесины в капах образуют удивительной красоты рисунки и очень приятно смотрятся во всякого рода подел­ках. Справа и слева поднимаются в дымке горные хребты.

Навстречу нам на предельной скорости летели автомаши­ны. Вот на гремящем гусеницами вездеходе, рычащем так свирепо, что, кажется, через десять минут езды на нем от барабанных перепонок ничего не останется, мирно спят на ящиках и мешках усталые геологи. На следующем грузовике какие-то веселые ребята, чтобы скрасить однообразие путе­шествия, пробуют свои голоса.

По пути несколько раз можно принять горячие ванны. Они недалеко от дороги, в Начиках, еще в Малке и Пущине. Просто садишься в приготовленную для тебя приро­дой проточную яму и паришься. Мы собрались сделать это в Начиках. На Камчатке сохранились старые названия, мно­гие из них произошли от наименований острожков. А они именовались обычно по имени «тойона» - старосты. Начики зовутся как раз в честь тойона Начика. Есть и река Начика и Начикское озеро. В этом небольшом селении расположен курорт и грязелечебница.

Шофер не без гордости рассказывал, как хорошо после утомительной дороги искупаться в горячем источнике, какую это придает едущим в дальние рейсы людям бодрость и свежесть. Предвкушая удовольствие, мы вылезли из маши­ны, взяли полотенца и, разминая затекшие ноги, направи­лись к источнику. Чем ближе мы к нему подходили, тем сильнее меня поражал запах сероводорода.

Можете представить наше разочарование, когда вместо естественного бассейна мы обнаружили выровненную бульдо­зером площадку. Главный врач курорта, видимо опасаясь конкуренции, приказал зарыть и сровнять с землей место, где купались проезжие люди. До сих пор не привыкну к великолепию подобных алогизмов административного разу­ма. Я, конечно, захотел узнать причины, побудившие его это сделать. Главного врача не было, а его заместитель обрушила на меня словесный поток, из которого с трудом удалось выловить единственный довод в пользу содеянного. Он заключался в том, что горячей воды не хватает для курорта, хотя я только что собственными глазами видел, как хлещет горячая вода из трубы, отведенной в грязную канаву. Заместитель главного врача явно была невысокого мнения о моих умственных способностях.

Ничего не поделаешь, поехали в Малки, там нет еще штатов при источнике. Возле ям с горячей водой тут стояло с десяток грузовиков, несколько легковых машин и множество мотоциклов. На опушке леса разбиты палатки лечащихся «диким» образом. Все Шоферы на Камчатке, бесспорно, знакомы друг с другом. Сидя в воде, они переговаривались, обменивались новостями. Иные весело плескались и шлепали руками по воде. Играли на солнышке голопузые ребятишки, колдовали у костров их мамаши. Десяток ям и луж с горячей водой всего в нескольких метрах от реки Быстрая. Можешь выбирать любую температуру, какая тебе нравится, от ледяной воды горной речки до ямы с кипятком, где в авоськах варят картошку. Есть тут и «Нарзан», в Малках он особенно хорош, его отвозят в автоцистернах в Петропав­ловск и там разливают в бутылки с этикеткой «Минеральная вода Малка». Теперь она называется «Малкинская».

Дорога позволила не спеша всматриваться в Камчатку. Пока едешь из города, то есть с юго-восточного побережья в долину реки Камчатки, в самый центр полуострова, можно заметить определенные изменения в природе. Меняется климат, изменяется и растительность. На побережье климат океанический, большой жары и сильных морозов не бывает, зато много пасмурных дней и дождей, а в центре Камчатки климат уже иной, континентальный. Небо ясное, от ветров и дождей с обеих сторон долину заслоняют горы, и летом тут бывает до 35 градусов тепла.

Необычность растительности Камчатки отмечали все натуралисты. Во-первых, гигантизм: все высокое - и травы, и деревья, и даже культурные растения. Во-вторых, древ­ность растений.

Вот едешь по этой самой дороге, кругом стоят каменные березы. Береза эта - одно из древнейших деревьев неогено­вого периода. Наша русская береза живет 80-100 лет, а эта -500-600 лет. Чего только она не видела, эта береза?! В долине реки Камчатки встречается уже другая береза, с белой корой, тонкая, стройная. Это белая японская береза, или «преснец».

Вдоль рек, а их мы переезжали множество, растут пойменные леса, в основном из тополя и ив. Вид у них также не совсем обычный. Высотой метров до тридцати, стволы, особенно у тополя, толстые. Из таких тополей делают здесь долбленые лодки - «баты». Древесина тополя прямослойная и мягкая, легко выбирается. Из ольхи получаются хорошие шесты для батов. В Мильково эти лодки я внимательно рассмотрел, измерил, пробовал плавать на них с шестом, узнал способ их изготовления.

Делают их так. Берут сырое тополевое бревно, метров шести-семи длиной и до метра в диаметре, и начинают топором, а лучше специальной тяпкой выбирать из него древесину. Чтобы не стесать лишнее, снаружи в ствол загоняются деревянные шипы одинаковой длины. Дошел до них - стоп. А то пробьешь. Как выдолбят, придают форму, делают закругленными нос и корму. Дно плоское, без киля. Затем переворачивают лодку, ставят ее на козлы и разводят под ней огонь. Когда теплый воздух от костра распарит древесину, распирают борта поперечными распорками, раз­двигают ее. В середине пошире, с концов поуже, да так, чтобы борта получились вогнутыми внутрь. Высохнет лодка, остынет и приобретет нужную форму. Плавают на бате с шестом, но можно и с двухлопастным веслом, как на байдарке. Но баты теперь редкость, в ходу моторные лодки.

Есть на Камчатке и другие деревья - лиственница, аянская ель, пихта, осина. Осинники растут преимущественно в долинах рек и ничем от наших не отличаются. Лиственница особого вида, распространена она в долине Камчатки, есть по реке Листвичная и немного на берегах Кроноцкого озера. Аянская ель занимает еще меньшую площадь, чем лиственница. Тоже, как каменная береза, реликт, древнейший представитель рода. Растет в самом центре полуострова, на террасах рек Камчатка и Еловка. Самого близкого родствен­ника в систематическом отношении имеет эта ель на Аляске и в Канаде. И наконец, еще один реликт доледниковых лесов - пихта грациозная. В неогене росла она здесь широ­ко, а теперь сохранилась только в одном месте - у устья реки Семячик. Здесь ею занято всего восемь гектаров. Редкость. Сейчас пихту грациозную разводят в Кроноцком заповедни­ке.

Дорога пересекает реку Камчатку в ее верховьях, где нерестятся знаменитые дальневосточные лососи. Идет дорога и вдоль других нерестилищ. Нередко от дороги к этим речкам проложены бульдозерами просеки. На них видны следы легковых автомобилей. Я вышел на берег Камчатки и стал смотреть в воду. Минут через пять увидел первого лосося, поднимающегося вверх по реке. Большая, наверное с полметра, рыбина, борясь с течением, быстро продвигалась вперед. Эта была нерка.

Камчатка - великолепный природный инкубатор, идеаль­ное место для воспроизводства этого естественного богатства - лососевых рыб. Как-то подсчитали, что доход от лососей Аляски был в сто раз больше, чем доход от добычи аляскинского золота. А камчатские водоемы куда богаче и разнообразнее, чем на Аляске.

Здесь нерестятся пять видов лососевых рыб - горбуша, кета, нерка, или красная, чавыча и кижуч. Есть еще сима, но она всегда была малочисленной рыбой. Все они близкие родственники. Оттого и привычки у них одинаковы: рожда­ются в реках, а созревают в море, все одинаково мечут икру и закапывают ее в ямки на дне, все после нереста поголовно гибнут. Однако природа устроила так, что места и сроки нереста у разных видов не совпадают. Вот тут и выручает разнообразие водоемов Камчатки.

Чавыча нерестится по обоим берегам полуострова в самых быстрых реках, где течение доходит до 90 сантимет­ров в секунду. Горбуша и за ней кижуч предпочитают меньшую скорость течения. Кета откладывает икру в тех местах, где бьют из-под земли ключи, а красная, или нерка, идет для нереста в озера. Ей нужны грунтовые воды с постоянной температурой. Идет рыба на нерест из моря в реки в разное время. Чавыча - в мае. Затем красная, горбуша, кета и кижуч. Этот поднимается по рекам осенью и нерестится до декабря, уже зимой.

Через три-четыре месяца из икринок выклевываются мальки и начинают скатываться обратно в море. И тоже в разные сроки. Горбуша - в мае на следующий год, кета в июне-июле, красная довольно долго задерживается в озе­рах, года на два, на три. Столько же примерно времени проводят в реках молодые кижучи и чавыча.

В море молодь растет быстро. Если в реках они за год прибавляют 8-10 сантиметров, то в море за это же время вырастают на 20-25 сантиметров. Погуляв несколько лет в море, лососи идут обратно в реки Камчатки. Инстинкт этот так силен, что пока не приходится беспокоиться о снижении численности рыбы. Ни хищники, ни промысел не могут снизить ее. Разве что браконьеры, которых становится все меньше. Ихтиологи рассчитывают на значительное увеличе­ние лососевых в ближайшее время. В тот же год, что я стоял на берегу и смотрел на поднимающуюся вверх по реке нерку, был заметный спад, год был неурожайный.

В небольшом в то время деревянном, поселке Мильково в центре Камчатки располагались базы геодезистов, геологов, вулканологов, строителей. Лучшего места для сбора матери­ала по экспедиционной подготовке трудно найти. Здесь можно было поговорить с опытными полевиками, отсюда я мог вылетать в геодезические и геологические отряды.

Для того чтобы разработать программу обучения студен­тов полевым навыкам, а впоследствии и учебное пособие по этой новой вузовской дисциплине (Кузнецов, 1968, 1973, 1976), необходимо было познакомиться с работой полевиков самых разных профессий в различных природных условиях. Мой опыт экспедиционной работы и руководства экспедици­ями ограничивался в основном горами, в которых я провел в общей сложности более двух десятков лет. Приходилось работать в тайге и в пустыне. Это были зоологические и зоогеографические экспедиции. Теперь мне предстояло уяс­нить специфику геодезического и геологического производ­ства.

Молодых людей, поступающих в «полевые» вузы, привле­кает часто романтика путешествий и связанных с ними приключений. На самом деле работа в поле - тяжелый и обыденный труд. Мало кто из поступающих в такие высшие учебные заведения правильно представляет себе ожидающую их в будущем деятельность. Может быть, именно поэтому трудиться в полевых условиях остается незначительный процент выпускников «полевых» вузов. А ведь государство затрачивает на их обучение немалые деньги.

Возьмем такой пример. В МИИГАиК - Московском ин­ституте инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии приблизительно половина студентов - девушки. А в геодези­ческих отрядах, работающих на Камчатке, не встретишь ни одной представительницы прекрасного пола. Не оттого ли, что на студенческих практиках мы не подготавливаем будущих экспедиционных работников ко всем тем трудно­стям, которые ожидают их на производстве?

Как будто необходимость профессионально-прикладной физической подготовки в вузе не надо доказывать, однако и здесь, в среде полевиков, мне приходилось иногда встречать­ся с непониманием этой проблемы. Обычно оно исходило от молодых геологов, недавно окончивших институт.

- Чему же вы собираетесь их учить? - спрашивал меня, не скрывая иронии, молодой специалист. - Костры разводить, палатки ставить? Этому мы их здесь научим...

В отличие от многих своих коллег он был гладко выбрит, одет в чистую ковбойку и отутюженные брюки.

- Нет, зачем же костры. Этому они еще в школе научились, до поступления в институт, - отвечал я.- Альпинизму, скажем.

- А... альпинизму! «Лучше гор могут быть только го­ры...» Видели мы этот альпинизм...

- Вам приходилось работать в горах? - спрашиваю.

- Только по горам здесь и горбатимся.

- Я имею в виду настоящие горы. Памир, Тянь-Шань, высоты более четырех, пяти тысяч метров.

Нет, в больших горах он не работал. А придется, может быть, и вспомнит наш разговор. Мне-то давно и хорошо знаком подобный тип людей, психология их проста: правиль­но только то, что я знаю и делаю, а того, чего я не знаю и не понимаю, просто не существует на свете. Отсюда иногда возникают куда более серьезные конфликты, чем пустой спор между альпинистами и геологами.

Приходилось слышать, как геолог рассказывал:

- Сидим это мы на бугре, обедаем. Вдруг видим идут... Рюкзаки-во! Все веревками опутаны, в руках ледорубы. «Это вершина?» - спрашивают. «Вершина, вершина,- говорим,- дайте людям спокойно поесть». А они поднимают свои ледорубы: «Ура! Победа!»

Альпинист так передает рассказ геолога:

- Идем мы идем - и вдруг впереди пропасть. Смотрю налево - пропасть, направо - тоже пропасть. И назад не спуститься. Что делать?! Тогда я слезаю, беру ее под уздцы и веду в поводу.

Люди повзрослев, относились к делу иначе и охотно помогали мне. Ну что я для начальника партии Глеба Ильича Тенета? Только помеха. А пожилой человек, человек уже седой как лунь, принял идею обучения студентов экспедиционной подготовке так близко к сердцу, как будто многие годы только и думал об этом. Вместе с другим начальником партии, Г. К. Звягинцевым, составил большую памятную записку, в которой дал подробные советы, как надо готовить молодежь к экспедиционной деятельности и чему обучать. Я заинтересовался придуманной им палаткой из марли, в которую не мог проникнуть ни один комар. Этой палаткой геологи пользовались на базовом лагере для пред­варительной камеральной обработки материалов. Он обещал вычертить для меня всю ее конструкцию и прислать. Зимой из Тбилиси я получил бандероль с ее чертежом.

Как ни плодотворно я работал в базовых лагерях геологов и геодезистов, все же стремился при первом удобном случае попасть в отряд и увидеть, как трудятся и живут они в поле, непосредственно на производстве. Надо было ясно представ­лять эту самую «специфику». И не только представить, но и испытать на своей шкуре, поработать в отряде вместе со всеми. Вскоре удалось вылететь к геодезистам.