«У НАС»

Раннее, еще сиреневое от нерастаявшего сумрака утро. Полевой стан третьего отделения. Мы беседуем с бригадиром тракторной бригады Николаем Александровичем Мягковым на жгучую для целины тему — о создании постоянных кадров. Николай Александрович рассказывает о себе. В рассказе его есть одна ощутимая особенность. Он то и дело говорит «у нас», но смысл в эти два слова вкладывает разный.

- Если бы видели, какие у нас леса. Густые, сочные. И озера в них, ну, просто бездомные. Карасей — пропасть!

Это о деревне Суворове Некрасовского района Ярославской области.

- А какая у нас охота! На кабана я, правда, не ходил. А вот на гусей — любитель. Их на зорьке караулить хорошо. В камышах. Сядешь и слушаешь. Сначала журавли перекличку устраивают, за ними гуси. А потом все озеро гогочет, прочищает горло.

Это уже о целине, о Тургайских степях. А через два слова:

— А таких лугов, как у нас, нигде нет. Клевер по плечи. В покос от запахов голова кругом идет.

Это опять о родных ярославских местах. Или о них же:

- У нас зима добрая, снежная. Домики за сугробы прячутся. Дымок столбиками вверх тянется. От березовых дров запах вкусный, далеко слышен.

И тут же:

- Особенно хорошо у нас по весне. Не приходилось бывать? Вот, приезжайте. Степь дружно цветет, азартно. И воздух у нас чистый-чистый. Не воздух, а фельдшер.

И так по всему рассказу Николая Александровича щедро разбросаны эти «у нас». И видно, что и сам он еще не знает, какое же из них ему ближе: «у нас там» или «у «ас здесь».

— Слыхал, есть даже такая болезнь — тоска по родине. Ностальгия? Вот-вот! Так я в первую осень, как приехал, болел. Совсем невмоготу. Не понравилась мне степь сначала. То ветрено, то жарко, солью какой-то пахнет. А главное — пусто. Глазу зацепиться не за что, Все домой тянуло. Зиму кое-как продержался. А там весна. Тракторов много, людей нет. Учеников мне дали. Обучай. Только сев закончили, я к директору: «Давай расчет». А он ни в какую. «Дотерпи, — говорит, — Николай Александрович, до осени. Хлеб уберем и тогда отправляйся, что с тобой поделаешь». Ну, и хорошо. Осень как-то незаметно подкатилась. Порыжела степь. Вижу, хлеб уродился. Сам-то по себе невысокий, ему тянуться не к чему, солнца вволю. А колосья большие, тяжелые. Разотрешь в руке — полная пригоршня пшеницы. Первая пшеница на этой земле. Начали уборку. Здесь уж дней не считаешь. Спать некогда! Хлеба — горы! Зерно к зерну. Верите ли, с огуречное семя! Шоферы ошалели — через сто метров у комбайна полный бункер. Успевай сигналить. Потом договорились на ходу зерно принимать. А зерно такое чистое, веять не надо. Хоть сразу на элеватор. Наверное, такого чистого зерна, как у нас, нигде больше и нет. Вы на тока-то ходили? Ну, значит, видели.

— Так как же, Николай Александрович, и не выбрались в родные места?

— Почему же не выбрался? Выбрался. На другой год. Не так, чтоб насовсем. В отпуск. Но думал: может, не потянет назад. Какой там! Видно, как говорится, прикипел я к здешним местам душой. Вот вам и ностальгия. Не знаю, как ее доктора лечат, а я так думаю - через труд. Коль я в эту землю столько труда вложил, разве она мне чужая? Что ни на есть своя, кровная. Так что считаю, я здесь вполне постоянный кадр. Твердо осел.

— Ну, а леса? Как же без них?

— Что леса? Мы ж не волки. А леса и здесь будут. Насадим. Да потом и не в лесах одних дело. Как вам это проще выразить? Сами должны понимать. Есть такое чувство... Ну, вроде в ответе мы за эту землю перед всем народом. И перед ярославскими, и перед ивановскими. Вот это чувство, оно, я думаю, у нас главное.

На этот раз совсем по-новому прозвучало любимое выражение Николая Александровича «у нас». Необъятно широко раздвинулись его географические рамки, так как означало это — «у нас, у советских людей».