РАЗМЫШЛЕНИЯ НА ПЛАТФОРМЕ

Сначала мы не поняли, что, собственно, произошло. Просто было не до размышлений. Нас целиком поглотила обычная вокзальная суета — перетаскивание рюкзаков с места на место, поиски неведомо куда сгинувшего штатива, споры о местонахождении справочного бюро и едкие замечания в адрес местного пива. Но вот пиво было выпито, штатив обнаружен, справки наведены, рюкзаки свалены в кучу в дальнем конце платформы станции Домбаровской, и мы уселись на них, стряхивая соленый пот. Перекур только начался, и спор о преимуществе теплого климата перед холодным еще не успел разгореться, когда зеленые вагоны доставившего нас сюда состава вздрогнули, скрипнули и нерешительно сдвинулись с места. Мимо проплыли пыльные окна. Слева громко закричал паровоз. И тут мы поняли, что случилось.

Мы уже не пассажиры, мы снова путешественники.

Это был прощальный гудок. Мы расставались с железной дорогой, с которой были неразлучны почти два месяца. От самого Полуночного она безотказно вела нас на юг. Мы часто сравнивали ее с виноградной лозой, любовно обвившей шестидесятый меридиан. Она была верным другом, надежным спутником. Точным и внимательным. Пусть поездка в железнодорожном вагоне слишком комфортабельна, чтобы считаться настоящим путешествием. Зато мы ни разу не слыхали, чтобы машинист говорил: «Знаете, погода сегодня не железнодорожная. Придется подождать до завтра».

Да, мы привязались к железной дороге. И вот настало время разлуки.

Дорога все дальше отклонялась на запад, покорно следуя изгибу горного хребта, а мы не имели права сворачивать. Только на юг! Путешествие продолжается. Зеленые вагончики все быстрее проносились мимо нас. Так движется занавес перед началом нового акта. Промчался последний вагон. Занавес раздвинулся.

На сцене было пусто. Никаких декораций. Только на заднике было измалевано небо. Ленивый художник не изобразил на нем ни одного облачка, просто залил весь холст голубой краской. Единственное, что ему удалось, — это перспектива. Даль казалась бесконечной. И она действительно была бесконечной. Сразу же за полотном железной дороги начиналась степь. Степь без края и конца...