ПРОЩАЙ УРАЛ
«Везу, везу, везу!..» — громыхают на стыках колеса вагона. Соседи-пассажиры уже рассовали по полкам чемоданы, помирились, с кем ругались при посадке, вытащили корзины с едой. А мы все стоим у окна и молчим. Слишком много времени мы провели на Урале, чтобы легко с ним расстаться. Воспоминание о каждой встрече потихоньку щемит сердце. Прошайте, суровые и снежные вершины приполярья, прошай, тайга, и ты, неуютный Денежкин камень, прошайте, шумные города, озаренные пожарами домен и мартенов, силой мужественных, крепких людей, прощайте, Ильмены!..
Последние горки, последние увалы. Они заросли соснами так густо, что крутые желтые обрывы кажутся безобидными пролысинками. Далекие паровозы обволакиваются кудрявым дымом, и дым этот долго висит над лесами, вьется по низинам, как большая белая дорога. Поезда сворачивают к Магнитогорску, бегут на Челябу, в Златоуст. А наш идет на юг, туда, где Урал скатывается под землю и незаметно сливается с широкой казахской степью.
На третьей полке, потеснив багаж, расположились два парня. Один — большой, краснолицый, всклокоченный, с длинными жилистыми руками. Другой — маленький, верткий, какой-то беспокойный и злой. Некоторое время они лежат молча, потом маленький спрашивает:
- Спишь?
- Нет, просто думаю, — отвечает большой.
- Теперь, думай не думай... тронулись. Маленький поерзал на полке, располагаясь поудобней:
- Я вот в жизни не устроился, еду из любопытства больше: вдруг повезет! А тебя не пойму.
- Чудак! — смеется большой. — Не мог я на складе работать. Я же тракторист. Учили меня целый год на широкий профиль, а там знай пиши одни накладные да прикалывай. Разве это по совести?
- Тебе двадцать четыре стукнуло, а рассуждать, как малое дитя. Жизнь — это, брат, такое течение. В какую струю попадешь. Одна тебя далеко вынесет, другая на берег швырнет.
- Почему же ты, как говоришь, в жизни не Устроился?
- А вот вышвырнула. Я уже не новичок. На целину в пятьдесят четвертом ездил. А сейчас мои кореша — кто бригадиром, кто помощником, у каждого по дому. А я вот сорвался.
— Ты в тот же совхоз едешь?
— В том нашкодил порядком, туда не поеду.
— Да... сложная у тебя жизнь. — Большой под, нялся на локте и зло посмотрел на собеседника. — Знаешь, что обидно? Много таких вот субчиков по свету шатается, все ищут, где лучше. Да еще выдумывают какие-то течения... Не с той ноги ты пошел, теперь и спотыкаешься, а поправиться не хочешь.
— Да что ты понимаешь! — обиделся маленький. — Поздно и... трудно теперь. Знаешь, какая у меня жизнь — целый роман!
— Это каждый думает, что у него жизнь особенная, а на самом деле она у всех одна: не виляй, иди прямо — и будешь ты человек.
Потом парни ушли в вагон-ресторан. Вернулись поздно вечером. Большой только покраснел сильнее, а маленький совсем не держался на ногах. Он всхлипывал и валился на плечо товарища. Первый с трудом уложил его на полку. Тот все время порывался встать.
- Поеду в свой совхоз! — кричал он. — Примут! А не поеду — в душе на всю жизнь ссадина останется. Поеду, ведь поеду? Да? Что молчишь?..
* * *
На горизонте еще колыхалась синяя рябь Уральских гор, а в поезде уже жили ожиданием встречи с новым краем. Край этот понемногу раздвигал свои границы, охватывая все новые и новые пространства. Свежий, сухой ветер врывался из тамбура, и вместе с ним влетал бодрый перестук: «Везу, везу, везу!..»