ИСОВСКИЙ ТИХОХОД

Счастливая пора бабье лето! Комары и мошкара исчезли. В последний раз горячо светит солнце. Лес еще бодрый, жмурится под его лучами. Деревья шумят, как на сходе: «Скоро зима, но мы, старики, не из робких, переживем, выстоим!» Небо не решается заслонить землю облаками, жмутся они к самому краешку горизонта.

На раскинувшихся по предгорьям полях вертятся крохотные тракторы, убирают ячмень и овес. А на окраинах городков копают картошку горожане. Они вовсе не спешат, а так, для удовольствия, с ленцой ворошат лопатами гнезда. В обед насыпают клубни в дымные костры, потом бросают картошку с руки на руку и едят ее со свежим огурцом, с черным хлебом, пахнущую углем, горьковатую, душистую!..

Возбужденные женщины подставляют солнцу загорелые спины, покрикивают на мужчин, устроившихся в тени берез для неторопливой беседы. По опушкам скачут ребятишки, ловят кузнечиков, бабочек. За ними гоняются ошалелые от воли собаки, хватают за босые пятки.

Когда мимо проносится наша машина, люди останавливаются и, прикрыв ладонями лицо, долго смотрят вслед. Только собачья свора несется за машиной, одаривая ее неистовым лаем. Но не от злости, а ради интереса. Остановись мы, они бы приветливо замахали хвостами, отбежав на приличную дистанцию.

Хочется вправду остановиться. У каждого костра ты, совсем незнакомый, найдешь самый теплый прием. Как с братом, поделятся с тобой куском хлеба, печеной картошкой. Все люди сейчас пьяны, но не от вина, а от солнца. Они так же щедры, как щедро уходящее лето.

Но мы спешим. Сегодня суббота, надо успеть, пока в учреждениях не закончилась работа. Мы едем в контору Исовского прииска.

Вот и большой старый двухэтажный дом. По кру. той скрипучей лестнице поднимаемся к главному инженеру Геннадию Митрофановичу Двинину. Нам хочется увидеть тот металл, который издавна славил Исовскую долину.

— Можно, — соглашается Геннадий Митрофанович.

Ему неохота сидеть в четырех стенах в такой день, он рад новым людям.

Проходим длинным коридором, открываем массивную дверь, обитую железом, и попадаем в святуя святых. Мы невольно замолкаем и стоим у дверей с таким чувством, как будто навещаем очень больного человека, при котором нельзя не только шуметь, но даже шептаться.

Здесь в несгораемых сейфах стоят стальные стаканы с плотно завинченными крышками. Это склад готовой продукции.

Лаборант высыпал содержимое стакана на латунное блюдо, с которого сначала тщательно смахнул пыль колонковой кисточкой.

Перед нами серенькой, невзрачной горкой лежала платина.

Этот темно-серебристый металл впервые привлек к себе внимание в XVII веке. На него наткнулись в Колумбии алчущие золота испанские конквистадоры. Порошкообразная платина попадала в промйвочные лотки вместе с золотом. Порошок этот пытались плавить, но полученный продукт никакой обработке не поддавался. На бесполезный металл махнули рукой. Даже название он получил пренебрежительное: платина — серебришко (от испанского «plata» — «серебро»). Алхимики считали платину вредным металлом, обесценивающим золото. Испанский король приказал «серебришко» уничтожать, высыпать его в большие реки, да поглубже.

В 1735 году известный путешественник де-Уллоа привез в Европу небольшой кулек платинового песка. Он послал его крупнейшему знатоку драгоценностей Уатсону. Так появилось первое описание нового металла. Оно осталось незамеченным. Платина добилась заслуженной славы только в начале XIX века, когда был высчитан ее удельный вес.

Раньше считалось, что самый тяжелый металл на Земле — золото. Этим и объяснялись его драгоценные свойства. Века потратили даром алхимики, чтобы «уплотнить» материю и создать искусственно благородный металл, такой же тяжелый, как золото. И вдруг выяснилось, что есть незаметный с виду металл, который тяжелее золота и обладает всеми его достоинствами — тугоплавкий, не поддающийся действию кислот. Цена на платину стала быстро расти.

Главным мировым поставщиком платины стал Урал, а на Урале - Исовский прииск. Здесь были найдены и крупнейшие самородки платины — в пять и восемь килограммов.

Один из таких самородков пожелал увидеть царь Николай I. На прииске спешно снарядили карету, мчались несколько суток. На последнем перегоне из Чудова в Петербург вез платину ямщик Тимофей Лысов, человек многосемейный и бедный. Единственным его сокровищем были лошади, чистокровные дончаки. Лысов все время притормаживал коней, а главный сопровождающий, уральский -бергмейстер фон Расин, в бешенстве колотил тяжелой тростью по ямщицкой спине и кричал:

- Бистро, шорт взял!

И вот когда уже блеснули в закате золотые иглы Адмиралтейства и Петропавловского собора, взмыленные лошади не выдержали. Ямщик, шатаясь, подошел к упавшим лошадям и долго глядел на них остекленевшими глазами. От горя помутился разум. Лысов вдруг повернулся и с яростью впился в горло немца. Солдаты охраны едва отняли фон Расина.

Утром царю поднесли на золотом блюде самородок платины для лицезрения. А через неделю из канцелярии царского двора вышел указ: «За попытку к ограблению драгоценного имущества его величества государя-императора приговорить мещанина Тимофея Лысова к шпицрутенам, дабы другим повадно не было».

Указ опоздал. Лысов уже скончался в сыром подвале следственной тюрьмы на Фонтанке...

Уральские прииски дали в 1913 году более девяти десятых всей мировой добычи платины. Драгоценный песок, оседавший на примитивных деревянных решетах старателей, приносил баснословные барыши владельцам приисков — графу Шувалову, членам царской семьи, а главным образом английским и французским банкирам.

Первые добытчики платины на реке Ис сняли сливки - собрали самородки, перетряхнули песок в тех местах, где была самая богатая концентрация платины. Взять всю исовскую платину они не могли — в земле осталось больше, чем добыли: ведь в каждом кубометре долины Иса есть какое-то количество крупинок платины. Но чтобы взять их, нужны были сложные механизмы. Их создали советские инженеры.

В тридцатых годах на реке появилось странное сооружение: дом — не дом, пароход — не пароход. Огромная махина, медленно, очень медленно движущаяся по реке, называлась драгой. За тридцать лет эта гигантская речная черепаха проползла всего девятнадцать километров.

Да, за скоростью она не гонится. Зато у нее завидный аппетит. В этом мы убедились сами, когда из конторы выехали на драгу, спустились по крутым и скользким трапам в ее железное нутро.

Крепкими челюстями ковшов загребала драга породу (ту самую, кстати, что уже не один раз прошла через решета старателей). Ковши бросали ее в грохочущие промывочные ванны, где из тысяч тонн земли извлекались крохотные крупицы металла. Раз в сутки собирают зернышки, оставшиеся на резиновых ребристых матах.

Скоро платиновый урожай должен возрасти.

- Видите дорогу?

Технорук драги Владимир Жлудов высунулся со цтурвального мостика и показал рукой на насыпь, рререзавшую пополам залитую водой долину.

- Это бывший шуваловский тракт. По нему платину возили отсюда в Петербург. Сейчас провели обходную дорогу. А за насыпь возьмемся мы. Вот где платины-то будет! На этом клочке еще никто не промышлял.

...Драга дрожала от работы механизмов, цепей и трансмиссий. Густые столбы солнца, проникающего сквозь верхние окна, упирались в решетчатую и скользкую от масла палубу. В распахнутые двери врывался сухой осенний ветер. Он приносил из лесу запахи скипидара, переспевшего шиповника и дыма. Драга, зацепленная двумя тросами за береговой упор «мертвяк», обычный пень или дерево, медленно ворочалась из стороны в сторону, перегоняя своим круговым ковшом землю старой дороги и промывая ее в специальных ваннах. Шла платина — крупная, богатая, чистая.

- Правый стоп! — кричал в рупор Володя Жлудов.

- Есть стоп правый! — как эхо, вторил ему драгер, и почти одновременно со звонком летел в машинное отделение приказ застопорить правый электромотор, вращающий лебедку каната, и включить левый.

Если зажмурить глаза и отвлечься от терпких запахов леса, можно было бы подумать, что мы на корабле и что в лицо дует свободный и широкий ветер океана.

- Но драгу мы применяем не везде, — сказал главный инженер. — Есть еще другой способ — гидравлический. Хотите, поедем?

Километрах в пяти-семи от конторы расположен участок гидравлики. Встретил нас технорук Михаил Алексеевич Огибенин, молчаливый уралец, потомственный искатель и горщик. Прежде чем пойти на прииск от вагончика-конторы, он посмотрел на нашу обувь и сказал:

— Не подойдет, ребята, обувка. Сапоги надо. Сапог у нас не было.

— Да мы пройдем, не беспокойтесь, — заверил Женя.

— Техники безопасности вы не знаете. Водичка у нас лютая, считай, ледяная, да и глина мягкая — кисель по колено.

Вдоволь насладившись нашим огорчением, Михайл Алексеевич, наконец, проговорил:

— Тогда сбегайте-ка на склад, пусть из неприкосновенного дадут. Он отсюда недалеко, версты две, ней больше...

Для «техники безопасности» нужны здесь не сапоги, а гидрокомбинезоны или ходули. Мы месим ногами размытую водой глинистую равнину, как тесто. Перелезаем через большие трубы, в которых бьются под напором вода и мелкая галька. Впереди желтеея стена неразмытого еще грунта. Возле нее высоко вверх взлетают белые султаны.

Вода из мощных мониторов с силой ударяется в породу, земля рушится и увлекается по трубам на обогатительные шлюзы. Там, на решетчатых матахЯ таких же, как на драге, остаются крупицы тяжело платины. Обрыв похож на слоеный торт. Сверху плодородный слой, под ним — песок, глина, известняк, снова песок.

— Видите слой между глиной и красным песком? — спрашивает Огибенин. — Здесь самая богатая платина.

В этом слое попадаются полусгнившие бревна и доски.

— Старые выработки французской концессии, - говорит Михаил Алексеевич и, обернувшись к мастеру гидромонитора, кричит: — А ну, дай-ка водицы!

Струи двух спаренных мониторов со свистом врезаются в песок и вмиг разметывают бревна и доски.

Такова Исовская долина — месторождение, где даже золото, которого ничуть не меньше платины, считается попутным металлом.