29.03.2013

Ветра и солнца товарищ

Если бы главный геолог ОАО «Гравиметрическая экспедиция» Борис Всеволодович Шибистов задался целью написать мемуары, получился бы многотомный приключенческий роман. В 50-70-х годах прошлого века геологи становились героями книг и кинофильмов, о них слагали песни. Сейчас этим героям, точнее "последним из могикан", далеко «за»... Доктор геолого-минералогических наук Шибистов до сих пор в строю, хотя ему уже 78 лет.

— Борис Всеволодович, типичный образ геолога — человек с рюкзаком, молотком и картой. Он ищет месторождения полезных ископаемых и полжизни проводит в командировках. Но как долго может продолжаться такая романтика?

— Пока здоровье позволяет перемещаться во времени и пространстве, я не перестану заниматься любимым делом. Кстати, бродячий дух во мне гулял с детства. Помню, очень любил читать фантастику, приключения. Мои любимые писатели — Жюль Верн и Майн Рид, Александр и Владимир Беляевы. В 1957 году я окончил Саратовский государственный университет, получил квалификацию «геолог» и выбрал назначение в Красноярское геологическое управление.

В те годы геологическая служба Красноярского края высоко котировалась в тресте «Зарубежгеология», ведавшем подбором кадров для контрактных работ за рубежом. Число специалистов, побывавших за границей по линии Красноярского геологоуправления, зашкаливает за сотню... Мои коллеги уезжали в дальние страны, чаще всего экзотические, те, о которых мы в детстве узнавали из учебников географии и книг о путешествиях и приключениях. Уезжали работать во славу русской геологии. Монголия, Африка, Юго-Восточная Азия, Южная Америка...

Умение находить правильные геологические решения в незнакомой стране, психологическая устойчивость и совместимость в команде, собранной из людей, ранее абсолютно незнакомых друг с другом, наконец, просто крепкое здоровье позволяли нам нормально работать в непривычных климатических условиях.

— Когда вы отправились в свою первую заграничную командировку?

— В начале 70-х я работал в Ангарской геологоразведочной экспедиции в Мотыгинском районе.

Справка

Организована экспедиция в 1947 году как Нижне-Ангарский разведрайон «Енисейстроя». Численность работающих в ней достигала 1700 человек, в том числе 400 инженеров и техников. Несколько специалистов имели учёную степень кандидата геолого-минералогических наук, экспедиция была оснащена полным аналитическим комплексом. Остатки экспедиции существуют до сих пор.

В то время Сибирь переживала «бокситовый бум», активно велись поиски и разведка бокситовых месторождений, в том числе и в Нижнем Приангарье. Потоком шли интересные публикации, проходили международные конференции и симпозиумы, завязывалось сотрудничество. Наши специалисты имели большой авторитет во всём мире, и в мае 1971 года меня направили старшим геологом на поиски и разведку бокситов в Гвинею.

Ехали мы семьёй. Вот только дочку Оленьку пришлось оставить у родственников на два года: она перешла в пятый класс, а в Гвинее в нашей школе при посольстве было всего четыре начальных класса.

Путь из Москвы лежал не ближний, с посадками в Будапеште, Алжире и Дакаре. Будапешт пролетали ночью, пассажирские залы аэропорта были пусты, бродили по ним пограничники с собаками. Алжир встретил нас ярким субтропическим утром и пунцовыми розами перед зданием аэропорта. А настоящая «чёрная» Африка началась в Сенегале. Помню, огромные баобабы стояли без листвы и толстенными голыми сучьями тянулись к белёсому от зноя небу.

К вечеру добралась наша «тушка» до столицы Гвинеи — Конакри. Из аэропорта нас везли в автобусе уже в темноте, которая в тропиках обрушивается стремительно, едва солнце успевает скрыться за горизонтом. Из окна автобуса было видно, как в темноте двигались безголовые «призраки»: мужчины в мусульманской «униформе» — длинных белых балахонах до пят, их темнокожие лица и чёрные курчавые волосы совершенно сливались с темнотой и были неразличимы.

Через пару недель после прибытия мы уже вышли на полевые работы в 120 км от Конакри, в районе Дебеле-Киндия. Близился сезон дождей, пик которого приходится на август, и нам надо было успеть выполнить большой объём работ до его наступления.

— В сезон дождей работы прек­ращались?

— В марте-апреле сгущается духота и зацветает фламбуя, или «огненное дерево» в буквальном переводе, — огромные акации, ярко-красные цветы которых порой покрывают их такой густой шапкой, что буквально не видно листвы. Нам сказали, что называют их ещё «смерть европейцам», поскольку для вновь приехавших в тропики цветение акаций совпадает с наступлением невыносимой духоты.

«Добрые люди» в сезон дождей в Африке в поле не работают, но мы сражались с непогодой до тех пор, пока не пришлось применить бульдозер, чтобы вызволить из заболоченной низины буровой станок. Только тогда пришлось вернуться в Конакри и заняться другими делами.

— Было время полюбоваться красотами Африки?

— Именно там во мне впервые в жизни проснулся поэт... Плато Фута-Джаллон — крупнейший собиратель осадков Западной Африки. В сухой сезон водотоки струятся по дну гигантских каньонов со ступенчатыми отвесными стенами, сложенными кварцевыми песчаниками, аргиллитами, долеритами. В маршрутах при переходе таких каньонов ступени из пластов песчаников мы использовали как лестницы, а вместо перил — корни деревьев и лианы...

В сезон дождей мелкие реки становятся горными потоками, оживают сотни водопадов. Особенно запал мне в душу водопад Вуаль Невесты за городом Киндия. Недалеко от городка Пита, на речке Салá, в марте-апреле, к концу сухого сезона, живописный каскад низвергается с высоты метров в полтораста несколькими ступенями. И в зарослях над долиной порхают, кажется, мириады бабочек. Иногда вспоминаешь всё это: и маршруты, и сидение на скважине под палящим солнцем, и водопады, и неповторимый аромат, и Хемингуэя с «зелёными холмами Африки», и Киплинга с его «Кто услышал зов Востока, вечно помнит этот зов» — и лёгкая ностальгия охватывает... Вот и написал я:

Где зелёных холмов
Волны бьют в горизонт,
И парит над саванной
Акации зонт,
Где уступы плато
Красит нежно закат,
А ночной небосвод
Звёздным блеском объят,
И где молнии туч
Рвут тугие крыла,
Там срываются с круч
Водопады Салá.
Там частица моей
Остаётся души.
Промелькнёт давних дней
Вспоминанье в тиши.
Ах, ещё хоть бы раз
Жизнь туда занесла,
Чтобы вновь встретить вас,
Водопады Салá!..

После провозглашения независимости Гвинеи её правительство предложило руководству нашей страны заняться изучением и добычей бокситов района Боке. Но, как рассказывали мои коллеги, раньше меня начавшие работать в этой стране, Хрущев заявил примерно следующее: «Что, у нас своей глины мало? Будем ещё чужую возить!». В итоге в районе Боке с уникальным по качеству бокситов месторождением Сангареди прочно обосновались американцы. Нынче этот район даёт до 8 млн тонн бокситов в год. Нам же осталось довольствоваться Киндией с её низкокачественными бокситами, поскольку остальные районы, обладающие более крупными запасами и более высоким качеством сырья, удалены от океанского побережья на сотни километров и освоение их ввиду отсутствия развитой инфраструктуры экономически трудно.

— Гвинея — многоэтническая страна. Как русским геологам удавалось наладить контакт с местным населением?

— На полевых работах в группе не было переводчика, и встала задача осваивать французский — государственный язык Гвинеи. На первых порах выручал мой английский: на «планёрках» с гвинейскими коллегами мы намечали планы на завтра, и я переводил, благо, наши партнёры были полиглотами. Но разор­ваться я не мог, а необходимость общаться с аборигенами испытывал каждый. Поэтому за язык взялись дружно, учились самостоятельно.

Давалось это занятие всем по-разному. Один из наших геологов, отличавшийся необыкновенным трудолюбием и упорством, дважды проштудировал от корки и до корки самоучитель французского языка. Однажды, а мы в тот период жили в сборно-щитовых домиках, из соседней комнатки услышали звуки: «А-а-ннн, о-о-ннн». «Ваня, что с тобой?» — спросили мы своего соседа. Оказалось, что Ваня изучает носовые гласные...

Разговаривал он после тяжких этих трудов довольно смешно. «Ты комбьен саков взял?» — спрашивал Иван мастера-гвинейца перед выездом на буровую, имея в виду количество мешков для отбора проб («комбьен» — по-французски «сколько», «сак» — мешок). Но понимали они друг друга прекрасно!

И рынок говорил по-русски («Мадам, капуста!» — «Сколько?» — «Сисот» (т. е. шестьсот, и т. д.).

Два года прошли относительно спокойно, в том смысле, что до нашего приезда было довольно серьёзное военное вторжение в Гвинею с севера, со стороны Португальской Гвинеи (ныне Гвинеи-Бисау), с попыткой свергнуть правительство Секу Туре. Комендантский час и при нас объявлялся довольно часто, на перекрёстках появлялись заставы. Но нас пропускали беспрепятственно: волшебные слова «L’expert sovetique» (советский эксперт) моментально открывали проезд.

— В конце мая 1973 года вы вернулись на Родину, а в октябре 77-го — снова выехали за границу, на этот раз — как раз в Гвинею-Бисау.

— Поехал техническим руководителем (по нашей табели о рангах — начальником партии) на разведку бокситов. Гвинея-Бисау — бывшая португальская колония, страна небольшая, почти полностью расположенная на равнинном побережье Атлантики. Залежи здешних бокситов до нас выявили голландцы, но материалы разведки увезли с собой, оставив только краткие отчёты, которые я перевёл с английского на русский для нашей группы. Перед нами стояла задача, по сути дела, заново разведать эти месторождения.

Район, где мы вели полевые работы, долгие годы был местом боевых действий между португальцами, владевшими колонией, и партизанами армии освобождения Гвинеи-Бисау и Островов Зелёного Мыса. После войны всё там было нашпиговано минами, поскольку только португальская сторона ведала картами минных полей, которые после заключения договора о независимости передали для разминирования, партизаны же ставили мины, где бог на душу положит. У нас всё обошлось благополучно, хотя у французской группы подорвалась на мине буровая установка (к счастью, без жертв, мина взорвалась под задним колесом). А вот местные жители и скот подрывались довольно часто.

К нашей группе прикрепили взвод гвинейских сапёров под командованием лейтенанта, окончившего военное училище в Советском Союзе. Сапёры обосновались около одного из бокситовых месторождений, на склоне холма близ речушки, построив себе хижины из деревянных кольев, пальмовых ветвей и травы. Довольствие они получали, в основном, рисом, а рацион разнообразили мясом павианов, которые водились в том краю в изобилии.

Вскоре их поселение стало походить на замок сказочного людоеда. Они надевали черепа съеденных обезьян (очень смахивающие на человеческие) на колья, и этот частокол возвышался вокруг жилья.

— Почему павианы не спасались бегством?

— Это очень любопытные существа. Человеческое жильё притягивает их ещё и тем, что там всегда можно чем-то поживиться. Например, ограбить кукурузное поле, съесть молодые метёлки риса или вытворить ещё что-нибудь... Местные жители гоняют их, используя иногда огнестрельное оружие, а чаще пращи. Там, кстати, я довольно ловко научился обращаться с этим нехитрым оружием. Можно спокойно запустить камешек метров этак на сто, а удар, как говаривал полковник Скалозуб, «зубодробительный». К местам ведения геологоразведочных работ обезьян притягивает то, что на проложенной бульдозером разведочной линии земля взрыхляется, обнажаются всякого рода съедобные корешки, личинки насекомых и тому подобное.

Однажды утром (во время массового лёта каких-то крылатых) я вышел к шурфу и застал там что-то вроде наших деревенских посиделок. На компрессоре дружно расселись павианы, а земля вокруг, как подсолнечной лузгой, была густо усеяна прозрачными сетчатыми крылышками.

Однажды мы с моим напарником Сергеем Мазуром выехали в маршрут обследовать один из участков. День выдался на редкость жаркий и томительный, как часто бывает перед наступлением сезона дождей. Пока заправлялись чаем, сидя в машине, вокруг поляны скопилось с полсотни павианов. Они сидели на расстоянии нескольких десятков метров и переговаривались меж собой, внимательно рассматривая нас.

Вожак стаи — «обезьян» довольно приличных размеров, время от времени вскакивал на низко торчащий горизонтально над землёй сук, тряс его и ухал, пугая нас. Когда нам это надоело, Сергей зычно прикрикнул на него: «Эй, родственничек, а ну, слазь!». Вожак от удивления или испуга свалился с сука.

Один раз с нами по соседству жила стая шимпанзе, и мы на закате частенько садились на опушке и наблюдали, как они устраивались на ночлег. Малышей звучными шлепками загоняли повыше, подростки размещались где-то на среднем этаже огромного дерева, взрослые осваивали нижний. Приготовления ко сну сопровождались визгом и воплями. Постель себе они готовили так: строили своего рода каркас гнезда, сверху устилали его наломанными мелкими ветками.

— Пришлась ли вам по душе африканская кухня?

— Ещё как пришлась! Рынок давал фрукты, овощи и мясо, но для нас хорошим подспорьем была и охота. Добывали диких свиней, антилоп, цесарок. Однажды гвинейские пограничники подстрелили бегемота и угостили нас огромным, килограммов на пятнадцать, куском филе.

Отменны были креветки, которые мы иногда заказывали вечерами в кафе Бисау, с огненно-острым соусом из лимонного сока, пальмового масла и мелких стручков красного перца чили, который здесь назывался «пиман».

Как-то мы поставили верши на рыбу, а в них угодил крокодил, около метра длиной. Оказался вполне съедобным.

В другой раз в створ шлюза затянуло небольшого питона, метра два длиной. Мы принесли его на кухню и спросили Наби, нашего повара-гвинейца: «Бон манже?» («Хорошая еда?»). «Бон, бон!» — радостно закивал он. В обед Наби поставил перед нами огромную чугунную сковороду с жареным питоном. Поначалу мы засомневались, глядя на совершенно незнакомое снежно-белое мясо. Поколебавшись с минуту, сказали крайнему за столом: «Ваня, нырни в холодильник!» Ваня нырнул, извлек две бутылки водки, мы выпили, и питон исчез в наших желудках в мгновение ока. Он был изысканно вкусен.

— Последняя ваша командировка за рубеж была, кажется, во Вьетнам?

— Мы улетели в Ханой в начале марта 1989 года. В Северном Вьетнаме было ещё достаточно прохладно — всего 17 градусов тепла. Некоторые деревья (например, плакучие ивы) стояли ещё без листвы. Дорога из аэропорта шла мимо рисовых полей, где крестьяне, по щиколотку в воде, высаживали рисовую рассаду...

Мне довелось в этой стране увидеть чистейшие кварцевые прибрежные дюнные пески, ослепительно белые, состоящие почти на 100% из чистого кремнезёма, прибрежно-морские россыпи ильменита и циркона...

Вьетнам — страна удивительная и красотами, и разнообразием природы, и самобытностью древней культуры, и народом — это сдержанные в чувствах, мужественные и целеустремлённые люди. Католические костёлы Севера и буддийские храмы Юга. Горы, море и низины с широчайшими реками. Вспоминается небольшой городок Баолок, лежащий на высоком плато, чистый и светлый. Он тоже отразился в стихах.

 Мы едим в харчевне на базаре. 

 Паутиной заткано окно. 

 В полутёмном тесноватом зале — 

 Словно в приключенческом кино: 

 Непривычных смуглых лиц мельканье, 

 Речь чужая, смех, бокалов звон, 

 И в дверном проёме, будто в раме, 

 Южный город солнцем озарён. 

 Миловидная хозяйка в жёлтом 

 Подаёт нам пиво, мясо, суп, 

 Лёд кладёт в бокалы нам. 

 Мы смотрим 

 На движенья тонких нежных рук. 

В те годы «перестройка» в нашей стране шла к закату. Во Вьетнаме мы имели возможность смотреть советское телевидение. И что видели? Как тараканы в запущенном доме, изо всех щелей полезли ясновидцы, целители, астрологи и прочая, и прочая. Погромы в Сумгаите и Нахичевани, Карабах и Фергана, националистические драки в Казани...

На сеансах Кашпировского забавно было наблюдать, как получившие «установку» и «впавшие в транс» дамы осторожно размахивали руками, чтобы не задеть рядом сидящих. Алан Чумак, «заряжавший» воду через миллионы телеприёмников, согласно законам физики (любой вид энергии переходит в тепловую) должен был хотя бы дымиться, но прохиндей был свеж как огурчик.

В декабре 1990 года после подготовки отчёта по запасам бокситов месторождения «1.05» я вылетел в Москву вместе с последними советскими специалистами, спешно покидавшими Вьетнам. Спешно, потому что сотрудничество сворачивалось по всем направлениям. Наш выезд походил на бегство, какого я не видывал с детских лет, когда мы эвакуировались из Западной Белоруссии в первые годы Великой Отечественной войны. Зал аэропорта был забит до отказа, над головами плыли коробки, узлы. К тому времени вьетнамцы уже открыто называли Горбачёва предателем. В КГБ Вьетнама возник русский отдел, а одного из наших дипломатов избили, заблокировав на улице мотоциклами его автомашину.

Так закончились мои зарубежные странствия. Впереди нас ожидал развал великой державы и суровое испытание на выживание в условиях «реформ». Но это уже тема другого разговора.

Наталья Дмитриева

Источники:

1. nauka.baikal24.ru