"Аргонавтика", "Одиссея: и другие...

Знакомясь с эпосом об аргонавтах и с троянским циклом, трудно отделаться от мысли о том, что в глубокой древности существовал какой-то единый источник греческих эпических легенд - праэпос, если можно так выразиться¹. Само собой разумеется, что ни о каком лингвистическом анализе здесь не может быть речи и приходится довольствоваться косвенными "уликами".

¹ (Близко к этой мысли подходил Л. А. Ельницкий (83, с. 8 - 9), но она не получила дальнейшего развития ни у него, ни у других)

Сходство поэм Гомера и Аполлония заходит так далеко, что существуют даже "северные" пути возвращения как аргонавтов, так и Одиссея. Случайно ли это? Если да, то придется признать: совпадений в поэмах столь много, что случайность превращается в свою противоположность.

Странствия Ясона и Одиссея начинаются в северной Эгеиде. Один из районов поисков Одиссеевых стоянок - Черное и Каспийское моря, где побывали аргонавты (версию о посещении ими Каспия развивает, в частности, Эджертон Сайкс). И те и другие путешествовали на кораблях одного класса, если судить по количеству гребцов¹. Упоминание же в числе аргонавтов Лаэрта, который к моменту возвращения Одиссея был еще жив, окончательно убеждает в небольшом временном интервале между событиями. "Арго" и корабль Одиссея были отброшены от Малей к заливу Габес. Аподлоний называет его Тритонидой, а Страбон добавляет, что на берегах Тритониды обитали лотофаги, знакомые и Одиссею. Аргонавты и Одиссей посетили одни и те же места, что едва ли можно объяснить простым совпадением: остров Кирки и остров сирен, Планкты (Симплегады) и Скиллу-Харибду, острова Калипсо и феаков, Крит и Северную Африку, реку Эридан и остров Гелиоса. Аполлоний упоминает и обитель Эола, в которой не были аргонавты, но побывал Одиссей, и острова Гефеста. Если верна наша атрибуция, то именно здесь, в стране лестригонов, Одиссей наблюдал "белые ночи" - отблески кузницы Гефеста, порожденные вулканическими извержениями. Как уже говорилось, Полибий был убежден в том, что Сицилию аргонавты посетили трижды. К такому же выводу пришли и мы.

¹ (Дж. О. Томсон, очевидно совершенно забыв о существовании пентеконтер, на которых плавал и Ганнон, сообщает, что обычные древние корабли имели по 20 весел, а по 50-только "волшебные" (35, с. 48). Он имеет в виду "Арго", корабли Одиссея, Геракла, Даная и др.)

Так не слишком ли много случайностей? Где та грань, за которой они превращаются в закономерность? А ведь их перечень можно значительно увеличить, если обратиться от географии к композиции.

И те и другие - единственные из смертных, которым удалось безопасно миновать остров сирен. И те и другие подвергались нападению великанов, бросавших в них скалы, и вышли из схватки с ними победителями. И те и другие на одних и тех же участках пути пользуются одинаковыми ветрами, посылаемыми Эолом. И те и другие отваживаются выйти в Море Мрака: для аргонавтов это Понт и Западное Средиземноморье, для Одиссея - только второе (если отбросить "океанскую" и "северную" версии его маршрута).

Здесь необходимо сделать небольшое отступление, чтобы предупредить недоуменный вопрос: разве родное Средиземное море греки считали Морем Мрака? Ведь они жили в нем, кормились им.

Оказывается, могли и считали. "Нашим морем" называли все Средиземноморье во времена Геродота, когда оно было уже хорошо изучено и обжито. Но за 2 - 3 столетия до того картина была совершенно иной. Еще разительнее отличия в географическом кругозоре были в гомеровскую эпоху, а тем более в период Троянской войны. Для малоазийских греков эпохи Гомера "пределом моря" считалась Греция (остров Эвбея). Вполне резонно предположить, что они смутно представляли себе, что находится за Пелопоннесом. Точно так же для пелопоннесских греков Морем Мрака было все, что находилось за "итальянским сапогом" на западе и за Проливами на северо-востоке. Воротами в Море Мрака и здесь и там служили Симплегады, грозившие гибелью любому живому существу. Это были именно ворота, а не жесткий предел; задача, поставленная богами, заключалась в том, чтобы суметь их пройти, а это было осуществимо только по достижении определенного уровня развития, обладании некоторой суммой навыков, знаниями, опытом. Возможно, не случайно как раз ко времени похода аргонавтов (условно, конечно) приурочивается и воздвижение Гераклом своих Столпов, которые он провозгласил новым пределом для морских странствий. Новым - не вместо ли Сицилии и Мессинского пролива? Пусть их населяли чудовища, но это были чудовища, уже знакомые грекам, это был для них пройденный этап. Это были уже не запредельные области ойкумены, а только ее окраина. Правда, доступная пока только для богоравных героев, незаурядных личностей.

А что мог почувствовать обычный мореплаватель, и от берега-то боявшийся оторваться, завидев стену дыма и огня в районе Липарских островов, по обе стороны которой бурлили стремительные водовороты, а скалы, не нанесенные на карту (тогда еще не изобретенную), каждый раз оказывались на новом месте? Конечно же, он счел бы это верным признаком предела ойкумены, за которым обитают разве что боги да всякие диковинные существа. Для греков героической эпохи восточные рубежи ойкумены чуть выступали за линию малоазийского побережья, северные - терялись где- то во Фракии, южные - в Северной Африке, а западные в лучшем случае совпадали с восточным берегом Италии. И в центре этой ойкумены лежал цветущий Крит - "пуп моря", остров Калипсо.

По мере совершенствования мореходных навыков, с ростом научного багажа границы ойкумены раздвигались, и греки устремлялись к новым землям, вручая их покровительству старых богов. В VIII в. до н. э. началась колонизация Италии и Сицилии, в VII - Ихнуссы (так тогда называли Сардинию). В середине VII в. до н. э. греки из Ионии (Хиос, Фокея, Клазомены), Дориды (Родос, Книд, Галикарнасе, Фаселида) и Эолии (Митилена) сообща основывают в дельте Нила колонию Навкратис, а спартанцы - город Каноп.

Наибольшее число колонистов было родом из Фокеи и Милета. Во время Пунических войн именно фокейские греки из Южной Италии помогли римлянам создать флот, благодаря чему и был в конечном счете решен вопрос, какому городу носить имя Вечного - Карфагену или Риму. Греческие колонии к этому времени густо усеяли побережье всего Средиземного моря от Фригии до Иберии и чуть ли не всех его островов. Это дало Платону основание сказать о своих соотечественниках, что они окружили Средиземноморье, словно лягушки болото; а три века спустя Цицерон сравнивал весь варварский мир с претекстой (тога с широкой пурпурной полосой по краям), к которой вместо пурпура притканы греческие поселения; Афины называли "сторожевой башней всего света, с высоты которой весть о любых деяниях быстро домчится до самых отдаленных народов земли" (27в, VIII; эта фраза дает представление о размерах греческой ойкумены). Вот тогда-то Средиземное море и стало "нашим" в полном смысле слова.

Совсем иное было во времена Гомера. Греки уже знали Сицилию, расположенную на краю ойкумены. Знали Италию от Мессинского пролива до Паданских Альп. Знали устье Роны и бассейны рек По и Дуная (здесь прошли аргонавты). Знали, но еще не освоили. Это были по-прежнему края чудищ и волшебниц, где свободно чувствовали себя только боги и их отпрыски, а для смертных всегда были гостеприимно распахнуты врата Аида. Лишь таким героям, как Геракл, Одиссей, Ясон, дозволено безнаказанно побывать здесь и вернуться невредимыми. Аргонавт Орфей спускается в Аид, чтобы вывести оттуда Эвридику. Геракл, исполняя очередную прихоть царя Эврисфея, доставляет к нему адского пса Кербера. Одиссей посещает Аид, чтобы выслушать пророчества фиванского слепца Тиресия. Дионис уводит из царства теней свою мать Тиону. А в середине VIII в. до н. э. в подземное царство уже пускали по пропуску: без волшебной золотой ветви, которую с помощью Венеры-мамы сумел раздобыть Эней, он бы оттуда не вышел. Эней не только вышел, но и поселился вблизи Аида. Он уже не бежит от мифических лестригонов или киклопов, а побивает вполне земных и реальных (хотя еще и страшных) рутулов и латинов и отвоевывает у них землю, чтобы стать родоначальником римлян.

Позже посещение царства мертвых и возвращение оттуда стали считать непременным деянием, отличительным знаком смертных людей, которым суждено обрести бессмертие, быть причисленным к лику богов. Таковы грек Пифагор, скифы Анахарсис и Салмоксис, египтянин Рамсес Великий, иудей Иисус. Данте добавил к ним римлянина Вергилия - "благочестивого язычника", якобы возвестившего в своей IV эклоге пришествие Христа.

Следует оговориться, что утверждение о том, будто греки знали все местности, фигурирующие в эпосе, требует серьезной проверки и подтверждения, так как поэмы могут в той или иной степени отражать уровень знаний эпохи своих составителей и правщиков - Аполлония (III в. до н. э.), Аристотеля (IV в. до н. э.), Зенодота (III в. до н. э.) и других. Но нельзя сбрасывать со счетов и того, что, хотя эпос об аргонавтах дошел до нас в сильно эллинизированном виде, его основа восходит к более ранним поколениям поэтов. С еще большей уверенностью можно сказать это о Гомеровых поэмах, которые не могли быть искажены до неузнаваемости уже в силу того, что их тексты считались собственностью государства.

Внимательный взгляд на поэмы и сопоставление их с официальным циклом греческих мифов обнаруживают удивительные вещи. Можно, к примеру, убедиться в том, что большинство персонажей эпоса при ближайшем рассмотрении оказываются родственниками (см. генеалогическую таблицу). Отец Одиссея Лаэрт не кто иной, как двоюродный брат Ясона. Эол, принявший живейшее участие в судьбе Одиссея, - его предок, а Пандора - супруга Эпиметея и мать Пирры, родоначальницы всех эллинов, эпонимом которых стал ее сын. Может быть, в приведенном фрагменте родословной богов и героев ключ к пониманию всех греческих сказаний. Ратоборческие подвиги Одиссея предстают совсем в ином свете, если известно, что, будучи в родстве с Дором, Ахеем и Ионом - эпонимами дорийцев, ахейцев и ионян, он не просто искал приключений под стенами Трои, а отстаивал свои кровные интересы.

Общность некоторых персонажей и топонимов обоих эпосов можно проследить и за пределами эпических сказаний. Посещение обеими экспедициями реки Эридан привязывает поэмы к циклу мифов о богах (Гелиос, Фаэтон); в родстве с Гелиосом состояли Кирка, Ээт, Медея и некоторые другие, а отсюда тянется нить к мифам о Дедале, Тесее, критским легендам; тот факт, что матерью Ясона была Полимеда, упрочивает связь "Аргонавтики" с "Илиадой" и традиционными эллинскими мифами: как ни странно, именно женщина Полимеда научила Геракла некоторым приемам борьбы; участие в походе аргонавтов Геракла, лапифа Полифема, Орфея и других не менее знаменитых героев, а также их родственные связи привязывают "Аргонавтику" чуть ли не ко всей греческой мифологии (в частности, к "Теогонии" Гесиода), а участие Менетия (отца Патрокла), Диоскуров (братьев Елены Прекрасной) и Лаэрта (отца Одиссея) - к Троянскому циклу.

Здесь чувствуется одна рука (неизвестно только, автора или поздних правщиков), одна идея. Но если это так, то "праэпос" мог быть создан только после Троянской войны, возможно в эпоху Гомера или Гесиода, а цель "Аргонавтики", действие которой происходит в довоенное время, - дать представление о родословной некоторых героев и рассказать об основных исторических, географических и подобных знаниях. Кроме того, "праэпос", как уже говорилось, связывает все три поэмы с основными мифологическими циклами (легенды о Фаэтоне и Дедале, Тесее и Миносе, Геракле и Прометее), органично вливает эпические сказания в систему греческих мифов. "Гомеровские поэмы созданы на основе древнейших эпических сказаний, нам уже мало известных или неизвестных вовсе, которые вошли в повествование намеком, фразой или незначительным фрагментом", - совершенно справедливо размышляет И. В. Шталь (110, с. 3). О догомеровском эпосе упоминает и М. Римшнейдер, датируя время жизни поэта позднее 700 г. до н. э. (100, с. 4, 52).

В пользу того, что "Аргонавтика", "Илиада" и "Одиссея", а может быть, и "Теогония" - осколки одного великого и широко популярного эпоса, может свидетельствовать и приведенное упоминание Гомера о "песни, в то время везде до небес возносимой" (что это за песнь?), из которой он черпал сюжеты своих поэм, и существование во времена Одиссея рапсода-кифареда Фемия и его фракийского коллеги Фамира¹ (о чем они пели?), о которых тоже поведал Гомер - поведал так, словно имена этих рапсодов прекрасно известны слушателям и не нуждаются в пояснениях. Не исключено, что это были реальные сказители, такие, как, например, поэт Палефат, который жил до Гомера. Возможно, что этот Палефат и эпик-мифотворец, написавший поэму "Троянская война", сохранившуюся в незначительных фрагментах, - одно и то же лицо. До сих пор ничего достоверного не известно и об Орфее, Мусее, Лине, в существовании которых греки нисколько не сомневались, и о многих других, в том числе и о Гомере.

¹ (Не исключено, что Фамир и Фемий - одно и то же имя на разных языках, как, например, Одиссей - Улисс - Утшта)

Беотийца Гесиода (самая распространенная версия гласит, что он был крестьянином из Аскры), земляка Ясона и муз, считают иногда современником Гомера. Говорят, что они были соперниками и состязались на Эвбее и в Халкиде. Случается, их обоих называют современниками Архилоха и Тиртея, живших в VII в. до н. э. Иногда их вообще не считают современниками. Историк времени Тиберия Веллей Патеркул писал в своей "Римской истории", что этих двух поэтов разделяет промежуток около 120 лет. Это возможно только в том случае, если принять самую позднюю дату жизни Слепца - VIII в. до н. э. Если высказанная выше догадка о тождестве Гомеровых киммерийцев с Геродотовыми тирсенами и этрусками верна, то временем жизни Гомера мог быть именно VIII в. до н. э. или даже позже, так как переселение лидийцев в Италию имело место между X и VIII вв. до н. э. В таком случае по крайней мере "Одиссея" не могла быть написана раньше этого времени. Гесиодова "Теогония" - первая известная нам попытка систематизировать и в какой-то мере осмыслить греческие мифы, построить единый стройный пантеон. Но была ли она первой? Ведь если верить тем же мифам, греческая письменность возникла задолго до похода аргонавтов - когда в Грецию прибыл финикиец Кадм. Он обосновался как раз в Беотии, там, где была потом написана "Теогония", первый известный нам греческий литературный памятник с бесспорным авторством..

Появление Кадма совпадает с возникновением на Крите линейного письма Б. С X в. до н. э. известна и собственно греческая письменность, развившаяся из финикийского алфавита. Но можем ли мы утверждать, что до этого Греция не имела письменности, хотя бы наподобие критской? "Нам она неизвестна" - так обычно говорят ученые. Трудно поверить, что за несколько сот лет до Гесиода греки не удосужились записать свою, пусть сказочную историю. Но ведь записать можно только то, что уже создано, передается из уст в уста, стало устоявшейся традицией. Чем же пользовался Гесиод? Случайной молвой или вполне конкретным "праэпосом"? Почему "Теогония" и Гомеровы поэмы не только ни в чем не противоречат, но и дополняют друг друга, словно опираются на некий общий канон? Почему греческая государственная система мифов сохранила свою стройность и логическую ясность на протяжении веков, а все разночтения и варианты - либо следствие незначительных изустных искажений, либо бытуют в какой-нибудь определенной местности (племенные мифы), либо являются плодом творчества писателей и логографов? Пример тому - "Одиссеевский вопрос"

Сенека перечислил в "Письмах к Луцилию" проблемы, решать которые, по его мнению, совершенно бессмысленно: "сколько гребцов было у Одиссея; что написано раньше, "Илиада" или "Одиссея" и одним ли писателем: кто старше, Гомер или Гесиод; где скитался Одиссей, между Италией и Сицилией или за пределами известной ойкумены. Такими пустыми вопросами раньше занимались греки, но теперь увлекаются и римляне..." (94, с. 106). Прошли века, но названные философом проблемы по- прежнему волнуют умы исследователей и давно уже не называются "пустыми". Некоторые из них мы попытались осветить на предыдущих страницах, но и это не ответы, а лишь гипотезы, отражающие точку зрения их автора. Окончательный ответ предстоит дать археологам, лингвистам, историкам - представителям огромной армии науки, занимающимся древнейшим прошлым человечества.