XLIX. Пища и огонь. Тело и душа

Пища и огонь. Тело и душа
Спички: они в шкафу у меня на баке. Достаю их оттуда в большом количестве. Следующая мысль: надо сохранить их сухими - большая жестяная банка на полке. Она с чечевицей! Высыпаю чечевицу на пол. Нет, не всю, столько места спичкам не потребуется. Укладываю внутрь спички, закрываю крышку. Все в порядке. Теперь нужно во что-то положить банку. Вон маленький чемоданчик Сэма - самая подходящая вещь. Открываю: нарядные галстуки и белые воротнички. Долой их оттуда!
Кладу внутрь банку со спичками, заполняю остальное место продуктами и закрываю чемодан. Так, это сделано.
Керосин: пятигаллонный бидон до берега не дотащить. Есть одногаллонный, но он завален мешками,
По мешкам с углем лезу в кормовую часть трюма. Господи, что здесь творится! Перерываю мешки и ящики и наконец нахожу его. Хорошо!
Спирт для разжигания примуса в маленькой бутылочке. Нахожу и ее.
А где же сам примус? Валяется разбитый на полу. Еще один лежит в моем походном мешке вместе с плащ-палаткой, набором судков и т. д. Он на баке под койкой у правого борта, под грудой запасных канатов, одежды, принадлежностей художника. Выгребаю все на пол. Ага! Вот он, мешок!
Мука, рис, масло, бобы, суп-концентрат, кофе, бекон, шоколад, сигареты - все это идет в мешок. Готово.
Мои красавцы-хронометры! Я достаю их из футляров и осторожно заворачиваю в какую-то одежду, в несколько слоев. Кладу на дно рюкзака пару одеял, на них часы, секстан, мою серебряную флейту и киноаппарат, а поверх этого еще одеяла.
Затем я передаю это и всё остальное попавшееся под руку - одеяла, одежду - помощнику на палубу.
"Ну, довольно", - думаю я с гордостью.
- Выходите же оттуда, - в четвертый раз кричит помощник, вглядываясь в беспорядок, царящий в трюме.
Беспорядок! Это "ничья земля", груда обломков: двери, ящики, полки, обшивка, печные конфорки, кастрюли, сковороды, посуда, пружины, матрацы, инструменты, бобы, масло и книги - все это, растерзанное, разбитое, расплющенное, расколотое десятки раз, при каждом толчке, сотрясающем бот, взлетавшее на воздух и снова брошенное на пол.
Над моим письменным столом висел прибитый к шпангоуту портрет любимой. Я не забыл о нем. Я возьму этот портрет, решил я, спрячу его прямо на груди, под рубашкой, и он будет последней вещью, которая покинет судно вместе со мной. А вернувшись домой, я скажу: "Погляди-ка, родная, что я привез", - и покажу ей портрет. Затем скромно, но не настолько, чтобы совершенно скрыть свою доблесть, я расскажу ей, как в этот час смятения и страха подумал о ней. Ну и молодцом же я буду выглядеть!
И вот я снова, кое-как карабкаясь и цепляясь, пробираюсь назад на бак, нахожу там ее портрет, безмятежно взирающий на побоище, снимаю его и кладу себе за пазуху. Туда же отправляю конверт с деньгами, паспортом и разрешением на высадку в Гренландии и затем по воде, где ползком, где боком, карабкаясь и протискиваясь с отчаянным упорством, прокладываю себе путь назад и вылезаю на палубу.

Пища и огонь. Тело и душа