XXII. 24 июня. Пролив

24 июня. Пролив

Теперь во тьме мчимся на запад так, словно фурии гонятся за нами по пятам. Вскоре мы уже можем различить контуры земли, еще более черной, чем сама ночь. С правого борта длинной низкой полосой тянется материк, слева впереди маячит масса острова. Между рифами и мелями осталась проходимой лишь узкая полоса вдоль самого берега острова. Когда мы вошли в этот проход, скорость наша была, вероятно, узлов семь, а из-за темноты казалось, что мы идем еще вдвое быстрее. И вдруг нас со всех сторон окружили гигантские призрачные фигуры, смутно белевшие во тьме: льды! Ни уменьшить скорость, ни изменить направление было уже невозможно, мы неслись прямо на айсберги. Помощник бросился на нос.

- Поворачивай, ради бога! - завопил он. - Надо выбираться! Нельзя же...

- Заткнись, - ответил капитан.

Хотя и казалось, что айсберги стоят сплошной стеной, как раз вовремя для нас открылся какой-то проход, и мы прошли через него; вокруг кипел белый ледяной прибой. Здесь как будто были сотни айсбергов, светившихся во тьме зеленоватым и мертвенно-голубым светом. Мне надо было справиться по карте, и я поспешил вниз, чтобы хоть на миг оторвать глаза от этого жуткого зрелища.

Мы все же прошли сквозь лес айсбергов. Нас снова окружала лишь ночная тьма да берег, черневший с подветренной стороны. И вдруг из-за холмов острова прорвался огонь маяка на острове Гринли. Теперь приятный момент маневрирования был уже близок! Берег постепенно понижался, пока не превратился в низкую отмель, едва различимую на черном фоне моря. Где же она кончается! Как определить координаты маяка? Это было невозможно. Я выждал, пока мы не приблизились к берегу вплотную.

- Готово, - крикнул я, - давай!

Мы рванулись против ветра. Паруса забились с бешеной силой, полотнища грота со свистом хлопают по палубе, яростно трещат блоки - адский концерт! Бот замер на повороте, затем большая волна ударила в нос с правого борта и снова отбросила нас назад. Маневр не удался.

К моменту, когда бот набрал разбег для второй попытки, мы были у подветренного берега материка. Снова бросок навстречу ветру, наперекор его яростным воплям. Но теперь к ним прибавился еще рев прибоя. Помощник, обхватив ногами ванты, повис на шкоте с левого борта, отчаянно вцепившись в рвущийся из рук стаксель. Налетевший шквал уложил нас на левый борт, и помощник, не выпустивший стакселя из рук, оказался по шею в воде. Маневр сорвался вторично.

Теперь мы находились так близко к скалам, что поворот через фордевинд был уже невозможен. Оставалась последняя надежда: якорь. Бросили его за борт, размотав вслед 10 саженей троса. Якорь коснулся дна. Прибавили еще две сажени. Бот остановился и стоял теперь на якоре в толчее прилива, в сорока футах от подветренного берега; кругом бушевал шторм. Что же дальше?

Среди моего имущества была одна пара вязаных варежек с рисунком в виде сердечка. В ту ночь их надел шкипер, и каким-то образом я заметил, что в суматохе и тревоге последних минут он стащил одну варежку и кинул ее на палубу. Мысль о том, что ее может смыть волной в море, так мучила меня, что, как только спустили парус, я, тщательно скрывая от других свои намерения, отправился на розыски. Я нашел ее. И душа моя обрела покой в надежной гавани.