Глава 14

Я занимался разборкой "Пруссии". Невеселая это была работка - препарировать корабль по составным частям. Компания предложила было мне место второго штурмана на одном из пароходов. По приобретении необходимого опыта в обращении с этой коптильней я мог бы снова рассчитывать на должность капитана. Но мне-то самому подобная деятельность, по правде говоря, ужасно претила. А тут еще плюс ко всему как раз в это самое время, ни раньше, ни позже, навалились на меня невзгоды личного характера. Докатился я едва ли не до самой нижней отметки в своей жизни. Незадолго до описываемых событий я женился. Произошло это в Сан-Франциско. Когда после долгого плавания я входил в гавань Виктории, то рассчитывал, что на берегу меня встретит Энн. Вместо этого я получил письмо ее адвоката. Она требовала развода. Мое счастье с женщинами, увы, никогда не бывало продолжительным. Теперь у меня не было ни корабля, ни жены, или, может, лучше сказать, ни жены, ни корабля.

Так или иначе, но в один прекрасный день, получив от Компании свои последние заработанные деньги, я поинтересовался в банке своим счетом. Оказалось, что мои финансовые дела обстояли не так уж плохо. Поэтому я решил подождать, не торопясь, дальнейшего развития событий, а пока пожить на проценты. Миллионами тут, понятно, и не пахло, но на жизнь вполне хватало. По утрам я завтракал и отправлялся в порт. После долгой прогулки по набережной я обедал в отеле "Королева". Насытившись, я выкуривал на террасе свою "пищеварительную" сигару и смотрел на гавань. И вот на этой самой террасе объявился однажды некий мистер Хеффнер, который решил непременно сделать меня обладателем миллионов. Случилось это так. Как-то после обеда я мирно сибаритствовал в кресле-качалке. Вдруг ко мне обратился незнакомый мужчина.

- Простите, не с капитаном ли Боссом имею я удовольствие говорить?

Я заверил его, что он имеет именно это удовольствие.

- Мое имя Джордж Хеффнер. Я должен передать вам письмо от вашего друга Джима Демпстера. - И он протянул мне слегка помятый конверт. Распечатав его, я обнаружил страничку из записной книжки, на которой дрожащей рукой было написано:

"Дорогой мой Джон! Ты, конечно, будешь очень поражен, узнав, что я при смерти. Да, дорогой мой Друг, сейчас мы находимся посреди Тихого океана. Никогда мне уже больше не ступить на землю. Как собачонку, вышвырнут меня в море, и Пасифик станет моей могилой. Того, кто передаст тебе это письмо, зовут Джордж Хеффнер. Этому человеку известно, что на острове Кокос зарыт большой клад, и он знает, где именно. Доверься ему, и он сделает тебя богатым. Извини, что написал так мало, но я чувствую ужасную слабость. Передай мой привет всем старым друзьям и не поминай лихом.

Твой умирающий друг Джим Демпстер".

Итак, старины Джима больше нет. Мы долго плавали вместе на различных кораблях. Но дружба наша не была все же, по моему разумению, настолько крепкой, чтобы он, будучи на смертном одре, послал вдруг именно ко мне незнакомца, который намерен отыскать спрятанные сокровища.

- Мистер Хеффнер, здесь написано, что вы хотите сделать меня богатым человеком - что ж, я всецело за! - и я протянул ему руку.

Хеффнер смущенно улыбнулся и рассказал мне длинную и запутанную историю. Главным в ней было примерно следующее.

Во время одной из очередных революций в Коста-Рике старое правительство укрыло от нового государственную казну на английском корабле. Капитан, из чистой филантропии разумеется, угостил коста-риканских охранников добрым старым шотландским виски. К сожалению, охранники оказались слабы на выпивку и спустя непродолжительное время так накачались, что, когда корабль выходил в море, все они остались лежать на берегу.

Разумеется, старое (а, впрочем, может, уже и новое) правительство послало в погоню за похитителями несколько военных кораблей. Поначалу им не везло, но спустя несколько недель Фортуна вдруг повернулась к ним лицом. Они прихватили англичанина у берегов Центральной Америки и привели его на буксире в коста-риканский порт.

Первым делом старое (а может, впрочем, и новое) правительство расстреляло всю команду, за исключением капитана и судового юнги. Потом стали искать государственную казну. К сожалению, на борту ее уже не было. Капитан отвечать отказался, а юнга просто ничего не знал, кроме того, что казну где-то зарыли. Тогда правительство приказало выставить у дверей каюты, где содержался капитан, усиленный караул и перенесло допрос на следующий день. К сожалению, увлеченный поисками золотого запаса правительственный комиссар не заметил, что на корабле был изрядный запас виски. И вот наутро вся стража валялась мертвецки пьяной, а капитана и след простыл.

Из показаний юнги следовало, что сокровища зарыты, по-видимому, на острове Кокос в Тихом океане, за тысячу миль от берегов Центральной Америки.

С тех пор искатели сокровищ не один раз перекопали весь остров Кокос вдоль и поперек, но так ничего и не нашли. У мистера Хеффнера была карта острова, на которой большим красным крестом было обозначено место, где должны лежать деньги. Рассказ о том, как он раздобыл эту карту, звучал почти столь же невероятно, как и история с похищением коста-риканского золотого запаса. С Джимом Демпстером Хеффнер завел знакомство уже после того, как получил от коста-риканского правительства лицензию на поиски сокровищ. Об этом мистер Хеффнер тоже рассказывал очень подробно.

- Ну, хорошо, - сказал я в конце концов, - так что же, собственно, теперь требуется от меня?

- Видите ли, мистер Восс, - отвечал Хеффнер, - сокровища эти составляют на круг семь миллионов фунтов стерлингов. Для того чтобы их вывезти оттуда, мне (или лучше я теперь буду уже говорить - нам) потребуется надежная команда. Треть находки полагается правительству Коста-Рики, на другую треть претендую я, и, наконец, последняя треть, за вычетом расходов на приобретение судна и жалованье команде, будет вашей долей.

Я быстренько поделил семь миллионов на три и вычислил, что на мою долю придется 2333333 фунта.

- Итак, капитан Восс, согласны ли вы взять на себя заботы о судне и команде?

Конечно, я был согласен. Хотя кое-что так и оставалось для меня не совсем ясным.

Уже на следующий день я предложил Хеффнеру стотонную шхуну, в которую я рискнул бы, пожалуй, вложить свои сбережения. Но Хеффнер считал, что нам потребуется нечто иное.

- Мне очень жаль, капитан Восс, но ведь речь идет о сокровищах весом порядка пятидесяти тонн в золоте. Пытаться перевезти их на маленькой шхуне слишком рискованно. Впрочем, я говорил уже с адмиралом Поллистером, командующим британской эскадрой. Он согласен идти туда со своими кораблями и искать вместе со мной клад. Военный корабль в такой ситуации куда надежнее.

Итак, я снова сидел на веранде отеля "Королева" и пытался представить себе пятьдесят тонн в золоте. Я все-таки не мог поверить Хеффнеру до конца. Уж больно щедро швырялся он 2333333 фунтами! Однако через несколько дней он и в самом деле переселился на адмиральский корабль и отбыл на нем в направлении острова Кокос.

Мне оставалось и дальше жить на свои проценты. Расходы мои, однако, оказались такими, что пришлось отщипнуть кое-что и от основного капитала. Проценты от этого, естественно, стали еще меньше, и я снова и снова вынужден был обращаться к основному капиталу.

Спустя добрых полгода я получил вдруг письмо из Мексики, из Акапулько. Писал мне Хеффнер. "Ага, - подумал я, распечатывая конверт, - теперь он извещает меня о том, что отыскал сокровища".

Однако Хеффнер писал совсем о другом. Письмо было столь же длинным, как и его речи. Вкратце смысл его сводился к следующему: ему очень жаль, что он не отправился тогда со мной, как я предлагал. Английский адмирал сказал ему, что сокровища, безусловно, целиком будут вывезены в Коста-Рику, а он, Хеффнер, может рассчитывать единственно только на вознаграждение за находку. По этой причине он водил английских матросов за нос, указывая ложные места для раскопов, пока адмиралу не осточертела вся эта затея. Поиски сокровищ были прекращены, а в Акапулько Хеффнера высадили на берег.

"С нетерпением жду вас с судном, - писал далее Хеффнер. - Не беда, если оно окажется слишком малым, мы можем сходить на остров и дважды".

Я снова пересчитал свои денежные ресурсы. О стотонном судне теперь нечего было и думать. Конечно, вся эта история с сокровищами и сейчас продолжала мне казаться шитой белыми нитками. Но с другой стороны, мой банковский счет к тому времени настолько уже отощал, что ставка моя в этой игре все равно не могла бы быть чрезмерно высокой. Не долго раздумывая, я купил десятитонный шлюп "Ксора" и тщательно оснастил его для четырехтысячемильного плавания.

Длина "Ксоры" составляла 10,7, а ширина - 3,7 метра.

В компаньоны я пригласил старого Макферсона, которому, как и мне, нечего было делать, и Джека Хоопа. Оба не требовали никакой платы, рассчитывая в дальнейшем на долю находки.

Чтобы не раскрывать истинной цели нашего плавания, при уплате пошлины за выход из порта мы указали, что отправляемся в увеселительное путешествие.

Каждый из нас троих клялся и божился, что не проронил о сокровищах ни единого словечка, и все же провожать нас на набережной собралось чуть не полгорода.

Пока ставили паруса, пока обменивались последними приветствиями с провожающими, я думал о нашем будущем. Впереди тысячи миль по Тихому океану, а у нас всего лишь маленький шлюп. От меня до бушприта всего десять метров. Какими короткими показались тогда мне эти метры!

Обогнув мыс Флаттери, мы пошли на зюйд вдоль Западного побережья США, держась от него, однако, все время на почтительном удалении. Отвращение к берегу было у нас, старых парусников, в крови. Когда вокруг нас вода, одна только вода, мы с "Ксорой" способны потягаться с любым штормом, откуда бы он ни навалился. Даже в наихудшем случае, если "Ксора" все-таки потонет, мы можем стукнуться только о морское дно. А вот вблизи берегов свободно можно треснуться и о скалы. По этой причине мы старались держаться все время подальше от берега, на самом пределе видимости, и приближались к нему только возле характерных мысов, чтобы определиться.

На судне у нас быстро наладился обычный для всех моряков распорядок. Мы разделились на три вахты. Это означало, что кто-то один из нас всегда был наверху и являлся в эти часы одновременно вахтенным офицером, рулевым и впередсмотрящим. Если надо было менять паруса, он будил остальной экипаж. Уже через несколько дней мы так хорошо отцентровали свою "Ксору", что оказалось возможным упразднить должность рулевого. Судно с закрепленным румпелем само железно удерживалось на курсе. И тем не менее один из нас постоянно был на палубе.

Значительно позже я услышал и прочитал о том, что Слокам и некоторые другие пересекали моря в одиночку и, естественно, должны были по этой причине на многие часы предоставлять своим суденышкам полную самостоятельность. Да и сам я впоследствии попадал в такие ситуации. Но вот сказать, чтобы при этом мне было очень уютно, я не могу. Знаю, что океан пуст, что кругом ни души, и все же могу спокойно спать, только если уверен, что наверху кто-то неукоснительно следит, чтобы все было в порядке.

Если с вахтами и прочим моряцким обиходом мы уладили все без проволочки, то по части харча поначалу возникли некоторые затруднения. Мы условились, что еду готовит всегда тот, кому заступать на очередную вахту. В первый день Мак угостил нас с Джеком лабскаусом^*.

^* (Лабскаус - кашица из селедки, мяса и всяких острых приправ.)

- Не знаю, Мак, - сказал я, - чем кормились твои шотландские предки, только жизнь у вас определенно была не из легких.

- Ну уж на недостаток-то соли у вас в Шотландии, видно, все же никогда не жаловались? - вставил свое словечко и Джек.

Мак разразился длинной тирадой по поводу наших предков вообще и выходцев из Германии в особенности и вытряхнул в заключение содержимое кастрюли за борт. К счастью, у нас оставался еще свежий хлеб, и помереть с голоду мы пока не опасались.

В дальнейшем попритерлось все и с камбузными вахтами. Выяснилось, что каждый из нас может довольно сносно готовить три-четыре блюда, вот мы и чередовали их по мере возможностей. Таким образом, проблемы еды были утрясены, и мы могли со спокойной совестью наслаждаться путешествием. "Ксора" ходко шла на бакштаг^*. Нок ее бушприта в строгом ритме то упирался в небо, то совершал некую петлю наподобие кончика штопора, то нырял вниз.

^* (Бакштаг - курс парусника под тупым углом к линии ветра.)

При смене вахт, через каждые четыре часа мы бросали лаг. Каждый раз результат был порядка пяти узлов. Спустя несколько дней мы уже настолько точно научились оценивать скорость на глаз, что столь частые операции с лагом стали излишними. В полдень Мак или я определяли широту. И каждый раз пройденное расстояние оказывалось несколько больше, чем ожидаемое с учетом показаний лага. Объяснялось это Калифорнийским течением, которое гнало нас с севера на юг со скоростью двух миль в час.

С каждым днем солнце припекало сильнее. Предмет за предметом наша одежда перекочевывала постепенно в носовой рундук. В конце концов от форменной одежды вахтенного офицера осталась одна старая соломенная шляпа.

Мак лихо надвинул ее на лоб, оглядел горизонт и сказал озабоченно:

- Джон, идет ветер.

Я как раз только что вылез из каюты на палубу. Небо опрокинулось над нами гигантским синим колпаком для сыра, на котором повисло раскаленное добела солнце. По левому борту с кормы нескончаемой чередой набегали бесконечные волны океана. Их белые гребни ярко сверкали на фоне синей воды. Все было точно таким же, как и в прошедшие две недели. Разве что горизонт, казалось, отодвинулся чуть подальше да солнце приобрело едва уловимый чуть желтоватый оттенок. Чтобы уловить эту разницу и заключить из этого, что "идет ветер", нужен был двадцатилетний моряцкий опыт Мака.

Джек так и не смог уловить никакой разницы, а мне казалось, что прав Мак. Поэтому мы еще раз осмотрели все судно самым тщательным образом. Но всего ведь все равно предусмотреть нельзя, и мы переключились поэтому на главную и основную работу на морских парусниках: стали ждать.

Всю мою вахту по-прежнему дул ровный норд-вест. Разве что он стал чуточку полегче. Лежа в койке в перерыве между вахтами, я почувствовал, что движения "Ксоры" стали более тяжелыми. Но оба моих спутника, Мак и Джек, были истинными моряками, и я не стал выходить наверх, а проспал благополучно все свое свободное время.

Выйдя на палубу, чтобы сменить Мака, я увидел мир совсем иным, чем восемь часов назад. Мак снял свою соломенную шляпу и облачился в клеенчатую робу. "Ксора" стремглав неслась по бурному морю. Высоченные волны без устали гнались за ней. Их злобно шипящие пенные гребни так и норовили обрушиться на ее корму. Но всякий раз "Ксора" успевала элегантно приподнять свой транец^*, и обманутой водяной глыбе оставалось обессиленно прошуршать под килем. Однако на долгую удачу в такой игре рассчитывать не приходилось. Мак изо всех сил работал румпелем, стараясь уберечь судно от ударов в борт. Стоит ветру усилиться еще немного, и неизбежно наступит момент, когда гребень очередной волны накроет-таки нашу корму. А нос "Ксоры" по-прежнему будет при этом оставаться в тихой ложбине. И уж тут-то "Ксора" наверняка развернется бортом к волне, а то, чего доброго, и вовсе опрокинется.

^* (Транец - плоская кормовая оконечность корпуса судна.)

А ветер и вправду крепчал. Он так пронзительно пел в такелаже, что нам с Маком приходилось кричать друг другу. Я вытащил из койки Джека, и мы с ним вдвоем убрали стаксель. Кливер Джек убрал еще в свою предыдущую вахту. Теперь предстояла самая трудная часть маневра: спустить грот. Для этого необходимо было привестись к ветру.

Мак, не отрывая глаз, следил за набегающими с кормы волнами. И вот он, подходящий момент! Мак плавно повернул ногой румпель от себя, выбирая одновременно грота-шкот втугую. "Ксора" рванулась к ветру и тотчас зарылась носом в воду, так что нам с Джеком пришлось крепко ухватиться за мачту. Не успел прийти следующий вал, как мы уже раздернули фалы, и грот пополз вниз. "Ксора" сразу же потеряла ход. Мак бросил румпель и стал вместе с нами скатывать парус.

"Ксора" болталась на волнах, как хромая утка. Только сейчас до нас дошло, какой свирепый разыгрался штормяга. Пока мы удирали от него, собственная скорость "Ксоры" скрадывала истинную силу ветра.

- Полундра!

Длинная волна перекатилась через наше маленькое суденышко. Этак нам долго не продержаться. Море сделает свое дело. Сначала полетит рангоут, потом не выдержит судно, а там и наш черед.

Из нескольких шестов и старого брезента мы соорудили приличный тючок, обвязали его крепким тросом, конец которого закрепили на баке, и выбросили пакет за борт. Я надеялся, что этот импровизированный плавучий якорь сумеет удерживать судно носом к ветру. И в самом деле, трос напрягся, как рояльная струна, однако, чтобы развернуть "Ксору", сопротивления плавучего якоря оказалось недостаточно. Тогда в помощь якорю мы подняли на корме наш штормовой стаксель. Шкотовый угол паруса я закрепил в кокпите, и, таким образом, ветер приняла лишь небольшая часть парусины. И этот маленький парусок сработал. Как петушок, что вращается флюгером над церковной колокольней, "Ксора" мигом развернулась носом к ветру. Теперь-то мы были как у Христа за пазухой. Штевень "Ксоры" четко резал волну. Лишь брызги да пена струились по палубе. Большие волны, не в силах справиться с нами, шипя, прокатывались мимо. Мак и Джек, не плававшие раньше по-настоящему на малых судах, да еще в штормовую погоду, только крякали да удивленно переглядывались. Наше положение было куда безопаснее, чем, скажем, у большого парусного корабля. Да и сами мы были почти сухие.

- Джек, - сказал Мак, - я начинаю потихоньку верить, что мы-таки доберемся до острова Кокос.

Потом он достал из шкафчика бутылку и пустил ее по кругу. За первым кругом последовал второй, а за ним и третий. Мы не случайно доверили Маку надзор за виски и ромом: как истинный шотландец он был самым скупым из нас и умел лучше всех распределять напитки. То, что нам ?было дозволено принять аж по три глотка, являлось знаком его чрезвычайного расположения.

Штормы в этих местах и в это время года, как правило, недолгие. Не прошло и десяти часов, как мы снова полными парусами шли на зюйд. Но после первого шторма мы почувствовали себя куда увереннее, а главное, мы до конца поверили в нашу "Ксору".

Через три недели пути мы с Маком сошлись в едином мнении, что находимся где-то совсем рядом с мексиканским островом Гуадалупе, расположенным примерно в ста милях от калифорнийского побережья. И действительно, к вечеру из океана вынырнули вершины гор, а на следующее утро легкий ветерок чуть покачивал нас уже в закрытой бухте.

Наша лоция утверждала, что этот остров населен одними только дикими козами. У Мака и Джека уже целых три дня только и разговоров было что о жарком из козлятины. Всем нам не терпелось опробовать поскорее новые охотничьи Ружья.

Якорь бросили у самого берега. Я взял бинокль. Действительно, не более чем в ста метрах от нас паслось козье стадо. Я скомандовал спускать на воду тузик. Мы с Маком забрались в него. Оба были вооружены до зубов - по ружью на брата, не считая ножей и топоров. Ружья мы прихватили с собой на "Ксору", чтобы было чем на обратном пути оборонять сокровища от разбойников. Бедному Джеку выпало стоять якорную вахту, и он, к великому своему огорчению, должен был остаться на борту.

Пока гребли к берегу, успели поспорить, кому стрелять первым, и, чтобы никому не было обидно, решили в конце концов метнуть жребий. Туго набитый патронташ Мака едва застегивался, и он места себе не находил, мучаясь проблемой, как доставить всех убитых коз на "Ксору" при помощи единственного маленького тузика.

На береговой отмели нам пришлось вылезти и подтянуть дальше тузик на руках. Берег встретил нас удушливой жарой. На воде ее несколько смягчал свежий морской ветерок, здесь же, на суше, царил полный штиль. В высокой, до колен, траве мы осторожно пробирались к маленькому холмику, на котором видели с моря пасущееся стадо. Тьфу, пропасть! Кто бы мог подумать, что на суше все расстояния куда длиннее, чем кажется на первый взгляд. За время плавания мы порядком разучились бегать, а тут еще надо тащить "тяжелую артиллерию" с боеприпасами!

Примерно через полчаса мы подобрались наконец к козам на дальность выстрела. Стадо сбилось в плотную кучу. Лишь несколько ближе к нам стояла особицей одна козочка, а может, впрочем, и козел. Кто это был, мы так никогда и не узнали, потому что Мак тут же сорвал с плеча ружье и бабахнул. Коза (или козел) сделала огромный скачок и рванула прочь вместе с остальным стадом.

- Добавь ей, добавь как следует! - крикнул Мак.

Я послушно приложился, поймал на мушку зад убегающей козы и нажал на спусковой крючок.

- Все, готова! - заорал Мак и кинулся туда, где должен был лежать наш предполагаемый охотничий трофей. Но, увы, ничего там не было, ни убитой козы, ни даже следа крови.

- Мак, - сказал я, - мне сдается, что ты прострелил в небе неплохую дырку.

Мак еще раз посмотрел по сторонам и рассмеялся:

- Джон, твоя дырка совсем рядом с моей!

Между тем стадо снова собралось на соседнем холме и паслось себе как ни в чем не бывало. Одна только старая коза (я считаю все же, что это была именно коза) стояла ближе к нам, метрах в пятидесяти от остальных, и подозрительно посматривала на нас.

Мы медленно подбирались к стаду, но столь же медленно отступала от нас дозорная коза, и так же не спеша, сохраняя неизменную дистанцию, продвигалось вперед все стадо. Я не знаю, потеют ли козы. С меня и с Мака пот лил ручьями. Мухи и разная мошкара облепили нам лица и руки. Но мы непоколебимо шли вперед, а козы столь же непоколебимо уходили от нас.

- Мы-таки достанем их, - сказал Мак, - остров в длину всего каких-нибудь пятнадцать миль.

Может, мы и в самом деле гнали бы стадо до самого моря, а там уж учинили бы этим козочкам страшнейшую кровавую баню. Однако этого не произошло, потому что от бухты, где стояла "Ксора", до нас донесся звук выстрела.

Мы тотчас развернулись на сто восемьдесят и побежали по тому же пути обратно. Оглянувшись через плечо, я увидел, что козы тоже следуют за нами на безопасном расстоянии. Стоило нам ускорить бег - и они шли вскачь. Мы останавливались, чтобы слегка отдышаться, - и в тот же миг они начинали щипать травку.

Мысленно мы видели уже нашего Джека, окруженного людоедами или пиратами. Одно нам было не ясно: то ли он разогнал их своим единственным выстрелом, то ли как раз после этого они его одолели.

С трудом переводя дыхание, мы достигли наконец нашей бухты. "Ксора" мирно покачивалась на якорь-цепи. Джека нигде не было видно. Из последних сил проскакали мы вниз по склону - и вот перед нами на берегу лежит наш тузик, а рядом с ним коза, сраженная метким выстрелом в лопатку. К сожалению, на сей раз это несомненно был козел, а от козлов дьявольски неприятно пахнет.

Мы молча столкнули тузик в воду и погребли назад к "Ксоре". Джек нехотя поднялся навстречу нам из-под тента, где он изволил почивать.

- Ну а где же ваши козы?

Мы с Маком так умучились на охоте, что не смогли даже ничего соврать. Джек сочувственно посмотрел на нас.

- А без вас тут одна любопытная козочка подошла к самому тузику. Стоит и разглядывает его. Ну, я ее быстренько и ухлопал. Что же вы ее не забрали с собой?

Мы с легкой ухмылочкой объяснили ему, что это, во-первых, вовсе не коза, а козел, а во-вторых... во-вторых, мы картинно описали некоторые козлиные специфические свойства. Джек был явно удручен своей неудачей и высказал желание, не теряя времени, пойти на берег и подстрелить для нас козу. Однако корабельный совет двумя голосами против одного провалил его предложение, разъяснив, что нас ждет золотой клад и поэтому всякая охота есть не что иное, как пустая трата времени. Итак, мы спрятали ружья в кормовой рундук и поставили паруса. Наша лоция не только поведала нам, что на Гуадалупе много коз. Она сообщала, что дальше к зюйду норд-вестовые ветры становятся все более неустойчивыми, особенно у мыса Сан-Лукас, южной оконечности Калифорнийского полуострова, и у мыса Корриентес, что находится в Мексике на 20° северной широты.

Но мы особенно не тревожились. Главное, мы теперь твердо знали: "Ксора" - надежное судно, способное выдержать любую непогоду. Ну, а кроме того, хотя штормовые ветры в тропиках и часты, они все же не столь холодны и неприятны, как в северных или в южных широтах.

Соломенная шляпа вахтенного пользовалась у нас все большим почетом, тем более что ветер потихоньку начал стихать. А впереди у нас было еще более тысячи миль.

Итак, мы заштилели. "Ксора" тихо покачивалась с обвисшими, сморщенными парусами. Джек готовил свое "фирменное блюдо" - горох с жирными свиными потрохами. Более "приятную" еду при 35° в тени трудно себе представить! Мак озабоченно смотрел на горизонт, а я - на стрелку барометра. Она на глазах падала. Мы закрепили все по-штормовому и стали ждать событий. И они не задержались. Черной стеной на западе встали тучи, а вскоре после обеда на нас навалился вдруг страшной силы ветер, потащивший нас прямехонько к берегу. Плавучий якорь не смог удержать нас на месте. Берег был от нас в пятнадцати милях, значит, при скорости дрейфа порядка двух-трех узлов к вечеру мы сядем на острые скалы мыса Корриентес.

Оставалось одно: зарифить грот, поставить самый малый стаксель и попытаться галсами уйти подальше от берега. "Ксора" накренилась так, что зеленая вода побежала по палубе. Крепко сцепившись руками, мы все трое съежились за каютной надстройкой, пытаясь хоть как-нибудь укрыться от хлынувшей на нас воды. Через каждые пять минут нам приходилось качать помпу. Вода проникала в корпус частично через люки, главным же образом сквозь швы обшивки, не выдержавшие перенапряжения.

Штормовые шквалы чередовались со страшенной грозой. Каждый штурман отлично знает, что молнии на море очень редко ударяют в суда. Остается, однако, неясным, знают ли об этом сами молнии. Так или иначе, но при каждой вспышке мы дружно вздрагивали. Добрый католик Мак всякий раз, как только рука у него оказывалась свободной, крестился. Однако обе его руки почти непрерывно были в деле - одной он работал, другой - цеплялся, чтобы не смыло за борт. Поэтому для господа бога руки, как правило, уже не хватало. В этих случаях Мак обходился богохульными проклятиями столь крепкого свойства, что они вогнали бы в краску любого ломового извозчика. Я полагаю, однако, что бог правильно воспринимал и крестные знамения, и проклятия. Ведь и те и другие обозначали в сущности одно и то же: "О, господи, как велико твое море и как мало наше утлое суденышко!" Когда в полночь шторм утих, Мак поклялся душой свой бабушки, что отрекается от мореплавания. Джек усомнился, стоят ли всех наших мучений эти несколько миллионов. А я предложил зайти в мексиканскую гавань Сан-Блас и переждать там непогоду.

Через два дня, претерпев еще две сильнейшие грозы, мы входили в Сан-Блас. Начальник порта призывал в свидетели всех святых, утверждая, что только гринго и дураки способны решиться ходить здесь под парусами с июля до октября. Погода полностью подтверждала его правоту: еще три недели кряду каждый день бушевали штормы.

Я сразу же послал телеграмму в Акапулько, настоятельно приглашая Хеффнера поскорее приехать к нам, чтобы мы могли сразу же отправиться на "остров сокровищ". Через два дня телеграмма вернулась обратно: адресат скончался.

Во время очередного шторма мы созвали военный совет.

"Ксора" стояла у пирса, крепко пришвартованная к двум пальмам. Ветер выл в такелаже. Адской канонадой казались раскаты грома, а молнии освещали каюту ярче, чем наша керосиновая лампа. Но человек, как известно, ко всему привыкает, особенно если находится в безопасной гавани.

Мак был готов хоть сейчас снова идти в море, а Джек успел уже произвести переоценку ценностей и в корне изменил свое отношение к миллионам. Карта Хеффнера во всех деталях прочно отпечаталась в моей голове, а главное, я точно знал на ней место, где стоит большой красный крест и где должны лежать сокровища.

Стоило нам принять решение - плыть дальше к острову Кокос, как погода смилостивилась. Грозы пошли на убыль, а к концу недели поднялся столь милый сердцу моряка легкий бриз и дул, не переставая, целый день. Начальник порта снова призвал всех святых, на этот раз в нашу защиту, и освободил нас от всех портовых пошлин и поборов.

Последнюю тысячу миль мы отмахали за восемь дней. Перед нами лежал остров Кокос.

Джек бросил якорь в доброй миле от берега, и "Ксора", послушно развернувшись носом к ветру, мягко закачалась на легкой зыби. На этот раз якорная вахта досталась Маку, а мы с Джеком погребли на берег. Миля под экваториальным солнцем - дистанция вполне приличная, и мы были чертовски рады, когда причалили наконец возле одинокого дома, Рядом с которым на высоком флагштоке полоскался в слабом бризе флаг Коста-Рики.

К миниатюрному причалу шел мужчина, почти такой же Длинный, как и флагшток. Во всяком случае такой же тонкий.

- Добро пожаловать на остров Кокос, - сказал он. - Мое имя Гейслер. Я губернатор острова. Вы, конечно, прибыли за сокровищами.

Я вовсе не собирался так вот сразу взять да и выложить все наши планы.

- Вообще-то нет, господин губернатор, в первую очередь нам хотелось бы немного получше познакомиться с окрестностями и поохотиться.

Гейслер засмеялся:

- Ну, этим вы можете заниматься сколько душе угодно. Прошу в дом, сеньоры. Моя жена приготовит легкий завтрак. А потом я покажу вам на карте места, где другие уже искали.

Мы представились, познакомились с госпожой Гейслер, позавтракали и обозрели карту поиска сокровищ. Почти вся она была испещрена крестиками. Красовался крестик и на том самом месте, которое, как мне помнилось, было отмечено красным крестом у Хеффнера.

Гейслер жил на острове уже свыше двадцати лет, и все искатели сокровищ регистрировались у него. Мы с Джеком были несколько расстроены.

- Не огорчайтесь, - сказал губернатор, - может быть, вам-то как раз и повезет. Какая осадка у вашего судна?

- Полтора метра.

- Отлично, через час прилив, и вы сможете тогда пришвартоваться здесь, у причала.

Нам оставалось только грести назад. Мак в нетерпении размахивал руками:

- Ну как, золото уже у вас?

- Пока еще нет, но почти. Мы знаем уже хотя бы, где оно не лежит.

В час прилива мы подняли якорь и с попутным ветром вошли в бухту. Гейслер стоял на берегу и знаками направлял наш путь. За двадцать лет он должен был хорошо изучить фарватер. Когда мы были уже посреди бухты, вдруг послышался треск. "Ксора" налетела на подводную скалу, и ее острая верхушка тут же пропорола нам обшивку. Несчастное наше суденышко приподнялось было на волне, но с маху снова село на риф.

Да, мы-таки засели. Пять тысяч миль верой и правдой служила нам "Ксора", и вот всего в каких-то трехстах метрах от цели мы посадили ее на скалы. Я с большой охотой бахнул бы Гейслера золотым слитком по черепу. Но, к его счастью, золота у нас пока еще не было.

Едва спала вода, Гейслер добрался до нас вброд и принялся извиняться. Он совсем упустил из виду, что у фарватера есть небольшое колено. Я поклялся себе никогда больше не верить туземцам, а полагаться только на карты, лаг и лот. Этой клятве я верен и по сей день. Потому мне всегда и везет.

Мы притащили с берега несколько хороших жердей и, орудуя ими как вагами, сняли нашу "Ксору" с камней. Пока Мак с Джеком перетаскивали на берег наши пожитки, я кое-как наскоро залатал пробоины. С наступлением прилива мы ввели "Ксору" на прибрежную отмель и привязали носовой швартов к гейслеровскому флагштоку.

Следующие две недели мне пришлось работать по своей старой специальности - корабельным плотником. Оказалось, что "Ксора" во время аварии пострадала довольно сильно. Оба моих спутника отправились на поиски сокровищ. В первые дни они занимались этим очень рьяно. По вечерам они демонстрировали мне волдыри на своих ладонях и делились планами, как лучше потратить миллионы. Но экваториальное солнце имеет особое свойство: оно глушит всякое трудовое рвение. Через неделю оба искали сокровища только на теневой стороне. Вечером губернатор ставил на своей карте новые крестики, отмечающие места, где не лежит золото.

На третьей неделе "Ксора" снова была в порядке, и я подумал, что мог бы, пожалуй, теперь и сам попытать счастья. Я взял лопату и кирку и пошел в том же направлении, куда утром отправились Мак с Джеком. Не успел я пройти и нескольких сот метров, как мне послышалось, будто рядом с тропинкой кто-то перепиливает дерево. Любопытства ради я раздвинул кусты. Там в траве лежали оба искателя сокровищ и храпели так, будто миллионы уже принадлежали им. Сперва я хотел было их разбудить. Но потом тихонечко улегся рядом с ними. Проснулись мы все разом, лишь когда госпожа Гейслер ударила в гонг из окна воей кухни. Это был сигнал к ужину.

В подавленном настроении плелись мы обратно. Вечером мы решили капитулировать и прекратить дальнейшие поиски. Губернатор горячо поддержал нас в этом решении, пообещав тотчас известить нас открытками, если он найдет хоть один золотой слиток.

Понемногу наше настроение поднялось. Следующие три дня мы с шуточками и песнями снаряжали "Ксору" в путь. Видимо, человек не создан все же для поиска сокровищ. Я окончательно похоронил все надежды стать когда-нибудь миллионером и твердо решил никогда больше, ни при каких обстоятельствах не заниматься добыванием миллионов, в какой бы валюте они ни были.

Мы сердечно распрощались с семейством Гейслер. Затем, Непрерывно делая промеры глубины, осторожно вывели "Ксору" из бухты, поставили паруса и взяли курс на Гуаякиль, лежавший от нас в шестистах милях к осту.

Не прошло и пяти дней, как мы были уже у входа в порт. Но так в него и не вошли. В городе свирепствовала желтая лихорадка, и нам посоветовали идти лучше в Кальяо, еще по меньшей мере за тысячу миль.

Была пора южных ветров, и нам пришлось лавировать навстречу им. Целыми днями мы шли короткими галсами вдоль побережья. На ночь закладывали один длинный галс в сторону моря. "Ксора" бежала ходко, и 11 октября мы отдали швартовы в Кальяо.

Здесь мне удалось очень выгодно продать наше милое суденышко, пронесшее нас на себе в полной сохранности без малого семь тысяч миль. Сокровищ мы не нашли. Зато получили огромное удовольствие, а я приобрел ценный опыт в управлении малыми судами в открытом море.

Выгодная продажа "Ксоры" покрыла все долги, но сам я остался тем же бессребреником, что и прежде.

К счастью, мне сразу же предложили должность капитана на океанском паруснике, и я сделал на нем несколько рейсов в Японию и обратно. Экономическое положение Компании, должно быть, улучшилось, и я снова понадобился моим старым судовладельцам. Однако через два года я опять получил письмо с уведомлением, что в моих услугах больше не нуждаются, и вновь был вынужден разбирать свой корабль. Времена больших парусников миновали окончательно и бесповоротно.