Турнир драконов

Уютно тукал подвесной мотор, сердце нашей маленькой шлюпки. С этими звуками у меня связаны воспоминания о лучших минутах экспедиции на "Ксарифе". И нет ничего удивительного в том, что стук мотора еще и сегодня стоит у меня в ушах и становится громче всякий раз, как я возвращаюсь мыслями к Галапагосам.

Мы держали курс точно на Нарборо. Перед нами из моря подымалась зловещая громада вулкана - массивный конус высотой 1600 метров, перечерченный черными потоками лавы. Чем ближе мы подходили, тем более пустынным и грозным казался остров. В поисках удобного места для высадки мы шли вдоль берега. Излившись некогда на протяжении многих сот метров в море, лава застыла, образовав шероховатые банки и изломанные утесы, которые содрогались сейчас под грохочущими ударами непрестанно наступавших валов. Горе тому, кто попадался на их пути! Об этом красноречиво свидетельствовал тунцовый катер, выброшенный неподалеку на берег.

От самого моря простиралась, насколько хватало глаз, лавовая пустыня. Редко-редко виднелся кактус. Можно было подумать, что вместо дождевых капель здесь с неба надают осколки камней! Правда, у мыса Эсшшоза мы нашли подходящее место для высадки. За несколькими утесами с иглообразными вершинами нам открылась вытянувшаяся в длину бухта с более спокойной водой. Близ берега небольшими группами росли мангровые. На узкой полоске песчаного пляжа лениво развалился морской лев.

Мы остановились перед большим плато. Его поверхность сильно морщила, словно это была шкура слона. Шершавым потоком оцепенела здесь лава.

Один шаг вверх, и мне показалось, что я отброшен на тысячелетия назад, к тому времени, когда на нашей земле царили драконы. Впереди справа, на отроге скалы, выдававшемся в море, на черной породе виднелись буквально сотни игуан. В метр длиной, лежа рядом или друг на друге, они были недвижны на солнечном пекле, и только покрытые щитками головы с тупыми мордами были бдительно приподняты. Я стал медленно подкрадываться, невольно задерживая дыхание, по эти предосторожности оказались излишними: я мог смело приблизиться на любое расстояние к игуанам, не опасаясь их потревожить. Лишь те, что лежали прямо па моем пути, отползли в сторону, несмело кивая головами. Наконец я нашел в самой гуще игуан удобное место - выпуклость черной лавы. Она так раскалилась на солнце, что я едва мог дотронуться до нее рукой, но я подложил сумку с продуктами и удобно расположился па пей. Мое присутствие, по-видимому, мало беспокоило игуан. Скорее всего они приняли меня за сородича морских львов. Это дало мне возможность наблюдать их вблизи.

Начался отлив, и как только обнажились первые поросшие водорослями скалы, игуаны одна за другой покинули солярий. Неторопливо соскальзывали они в воду и, медленно ударяя хвостом, не спеша плыли к покрытым зеленью скалам. Мне было видно в бинокль, как они поедают водоросли, откусывая их поочередно то правой, то левой стороной челюсти, как это делает собака, грызущая кость. Их морда, напоминающая обрубок, как нельзя лучше годилась для сдирания низкой растительности.

Долгое время ученые не могли выяснить, каким образом морские игуаны и другие морские животные выделяют соль, поглощаемую ими с морской водой. Как известно, человек, попавший в кораблекрушение, гибнет, если ему приходится пить морскую воду, ибо почки не в состоянии переработать содержащуюся в ней соль. Игуаны же поглощают с пищей огромное количество морской воды, которая, однако, не приносит им никакого вреда. Совсем недавно выяснилось одно замечательное обстоятельство. Оказалось, что у морских игуан перед каждым глазом располагается большая соляная железа с выходом в ноздрю. Соляная железа выделяет жидкость с более высокой концентрацией соли в сравнении с морской водой, и жидкость эта капельками вытекает из ноздрей.

Аналогичные соляные железы имеются у морских черепах. У каретты железы расположены в глазной впадине и открываются в задний угол глаза. Необычайно сильное слезоотделение у многих морских черепах уже обращало на себя внимание исследователей. Теперь объяснение этому найдено. Парные соляные железы морских птиц - носовые железы давно известны науке. У баклана и олуши они находятся между глазом и носовой полостью и выделяют секрет в носовую полость, откуда он вытекает через носовое отверстие и в конечном итоге в виде капли падает с кончика клюва вниз. У чаек железа расположена над глазом, в вырабатываемом ею секрете количество соли в два раза превышает ее содержание в морской воде, и в пять раз - в крови. Соляные железы чаек функционируют поразительно быстро. За одну минуту они отторгают массу соли, равную половине их веса. Чайка, которой было введено 134 кубических сантиметра морской воды, за три часа выделила всю содержавшуюся в ней соль без какого-либо ущерба для себя.

Морские игуаны Нарборо производили впечатление очень сильных животных. Мне показалось, что они гораздо темнее своих сородичей с Худа и Осборна. Среди последних я не заметил ни одной темной особи. Впоследствии я установил, что эти различия свидетельствовали о существовании отчетливо выраженных разновидностей,- факт весьма интересный еще и потому, что ранее бытовало мнение, будто игуаны легко переплывают с одного острова на другой и оттого постоянно перемешиваются. На самом деле это не так. Длительное наблюдение показывает, что они избегают заплывать далеко в море. Еще Дарвин отметил, что игуана, брошенная в воду, при первой же возможности возвращается на берег. Ее приверженность земле скорее всего вызвана боязнью акул. Недаром в желудках хищниц не раз случалось находить морских игуан.

Постепенно вокруг меня стало пусто. Почти все ящерицы двигались к морю. Было очень жарко, и меня тоже потянуло искупаться. По примеру пресмыкающихся я осторожно поплыл к скалам, избегая глубоких мест. Встречавшиеся на моем пути игуаны испуганно погружались в воду, и мне хорошо было видно сквозь очки, как они старались подольше удержаться на дне. В воде они проявляли куда большую боязливость, чем на суше, что, впрочем, вполне понятно: в море им грозила серьезная опасность встретить акулу. Достигнув скал, я увидел нескольких игуан, сидящих под водой между скалами и низкими ветками кораллов. Они выглядели очень комично среди рифовых рыбок и желтохвостых хирургов. Я было решил, что они нырнули вниз, пытаясь спастись от меня, но вскоре, к своему удивлению, обнаружил, что одна игуана пожирает водоросли.

Впоследствии я часто наблюдал это явление и даже заснял его на кинопленку. На моих глазах игуаны до получаса паслись под водой. Без особых усилий они двигались над самым дном моря, где им не приходилось бороться с набегавшей волной. Позднее я замечал, что содержавшиеся в неволе игуаны систематически проглатывали маленькие камушки, быть может для балласта. Игуаны с Нарборо питались под водой даже при температуре 19°, детеныши же ели исключительно над водой.

Пока я был увлечен игуанами, отлив кончился. Уровень воды быстро повышался, и я, зная, что вместе с прибывающей водой на отмель любят заплывать акулы, поспешил вернуться на свой береговой наблюдательный пункт.

Мало-помалу на берег возвращались игуаны. Они двигались целеустремленно, как если бы точно знали, куда направляются. Ползая по суше, они после каждого шага ощупывают языком скалу, очевидно, ориентируясь в пространстве по запаху. Слизывая языком пахнущие вещества, игуаны подносят их к обонятельному углублению на небе. Позже я провел несколько опытов: относил игуан на разное расстояние от мест, где они находились, и каждый раз убеждался, что они действительно верны "родному дому" и в радиусе 300 метров безошибочно его находят.

Выбравшись на скалы, игуаны распластались на брюхе и принялись греться на солнце. Между ними взад и вперед деловито сновали большие красные крабы. Они заползали игуанам на спины п, как я заметил, чистили их, выковыривая из шкуры клещей. Спустя много времени я прочел в живо написанных очерках Уильяма Биба, что и ему довелось видеть похожую картину.

Вскоре все игуаны возвратились с пастбищ и заполнили скалы. На первый взгляд могло показаться, что они лежат как попало, но, внимательно всмотревшись, я убедился, что и здесь соблюдается строгий порядок. Взрослый самец неизменно занимал одну и ту же каменную глыбу, рядом с ним располагалось несколько самок меньших размеров. Глыба была его территорией, которую он тщательно охранял. Если сосед приближался к участку, его хозяин, как, впрочем, и пришелец, всем своим видом выражал угрозу. Они широко раскрывали пасти, так что на фоне черной морды ярко вспыхивало красное нутро, кивали головами и, выгнув назад затылок и спинной гребень, топтались на выпрямленных ногах. Время от времени они выпускали из ноздрей тоненькую струйку воды, которая в воздухе распылялась в легкое облачко. Их поведение оживило в моей памяти образы сказочных огнедышащих драконов. Как правило, этих действий было достаточно, чтобы остудить воинственный пыл одной из сторон. Однако случалось, разражалась настоящая битва.

Первый конфликт такого рода разыгрался, к моей радости, рядом со мной. Противники, выпрямив в суставах ноги, угрожающе ходили друг перед другом, и каждый силился подняться как можно выше и повернуться грудью к врагу. Одним словом, оба старались выглядеть сильнее, чем были на самом деле. Очень распространенная "поза импонирования", как выразились бы исследователи, изучающие поведение животных. Но на сей раз эти маневры не произвели на нарушителя границ ни малейшего впечатления. Он ответил тем же. Покружив несколько минут рядом, противники наконец остановились с широко распахнутыми пастями.

Я ожидал, что уже в следующее мгновение они ринутся в бой и, вцепившись один в другого, совьются в клубок. Они и в самом деле бросились вперед, но, к моему великому удивлению, ни один не опустил голову. Лбы со стуком столкнулись, и каждый напряг все силы, стараясь сдвинуть противника с места. Оба цепко держались когтями за лаву, спицы их вздыбились от напряжения. Диковинная дуэль продолжалась несколько минут. Затем драчуны нехотя разошлись. Первый раунд закончился вничью. Вскоре, однако, бойцы, приняв угрожающие позы, вновь перешли в наступление. На этот раз владельцу территории удалось подступиться к агрессору сбоку, и тот не устоял. Медленно, очень медленно он подался в сторону. Правая передняя нога вытягивалась все больше и больше, пока не оторвался от земли один палец, за ним другой, третий и наконец,- хотя чужак, дрожа от напряжения, собирал для отпора свои силы,- повис и последний коготь, после чего пришелец потерял равновесие. Несколько секунд он, как большой жук, перевернутый на спину, болтал ногами в воздухе, затем принял обычное положение и очень своевременно ретировался в расселину скалы. Кивая головой, победитель гордо расхаживал взад и вперед перед поверженным врагом.

Но, просидев в щели не меньше пяти минут, побежденный оправился настолько, что осмелился напасть снова. В первый раз ему, однако, не удалось даже вылезти из укрытия, ибо победитель просто-напросто насел сверху и заставил врага вернуться в его убежище. Вторая попытка оказалась более удачной, и сражение за обладание территорией со всеми находящимися на ней самками разгорелось с новой силой. Очень долго было не ясно, кто же победит, но в конце концов верх снова взял владелец участка. Он уже почти столкнул врага в расселину, уже задние ноги бедняги повисли в воздухе, как вдруг тот высвободился и бросился плашмя наземь. При этом он сжался, как резиновая игрушка, из которой выпустили воздух. Он лежал, съежившись, на брюхе, раскинув ноги в стороны, прижав гребень к спине, маленький, жалкий, совсем непохожий на прежнего грозного задиру! А победитель? Я полагал, что он немедля кинется на врага, сдавшегося на милость противника. Ничуть не бывало! Смирение побежденного настроило его на благодушный лад. Застыв в угрожающей позе, он ждал, пока его соперник удалится. Совершенно своеобразный для ящериц способ борьбы, настоящий рыцарский турнир, в котором сильный побеждает, не причиняя вреда слабому.

В период кладки яиц дерутся также и самки, сталкиваясь лбами над облюбованным местом. Правда, настоящие турниры разыгрываются редко. Конфликт начинается с угроз - самки раскрывают пасть и кивают головой. Затем они сталкиваются лбами и застывают в этой позе, но не надолго. Очень скоро, а иногда и вовсе без этой прелюдии, самки принимаются кусать друг друга, энергично при этом отряхиваясь. Особенно часто мы наблюдали жестокие схватки на острове Худ. Единственной побудительной причиной их здесь является малочисленность удобных мест для кладки яиц. На этом же острове самка, отложив яйца и прикрыв ямку песком, в течение нескольких дней охраняет их и защищает от посягательств других самок. На Худе я также стал свидетелем явления, которого мне нигде больше не довелось видеть. Ко времени кладки яиц самки словно принаряжаются: их яркая расцветка напоминает цветистое облачение самца - еще один замечательный пример внутривидовых изменений.

В воде морских игуан преследуют хищные рыбы, на суше - канюки, и казалось бы, что только многочисленное потомство могло бы обеспечить успешное продолжение рода. На самом же деле каждая самка откладывает раз в год, в феврале или марте, два крупных яйца - 10 сантиметров в длину, 5 - в поперечнике - и закапывает их на глубину 20-30 сантиметров. Когда из яиц вылупляются молодые ящерицы, они оказываются достаточно сильными, чтобы суметь приспособиться к условиям жизни в местности, подверженной влиянию приливов и отливов.

В тот день я смог посмотреть еще несколько рыцарских турниров игуан, и всякий раз повторялся один и тот же ритуал. Вслед за взаимными угрозами противники сталкивались лбами, пытаясь сдвинуть один другого с места. Стоило одному убедиться, что преимущества не на его стороне, и он сдавался, всем своим видом выражая смирение. Исход борьбы был решен. Рыцарский поединок подчинялся строгому регламенту. В этом меня убедили и последующие наблюдения. После того как я стал очевидцем нескольких сражений, я решил такое же спровоцировать: поймал крупного самца и перенес его на чужую территорию. И тут случилось непредвиденное. Хозяин в ярости бросился на непрошеного гостя, вцепился ему зубами в затылок и тряс до тех пор, пока отчаянно отбивавшемуся чужаку не удалось вырваться и бежать. И так происходило при каждом повторенном мною эксперименте. Не оставались в долгу перед невольным нарушителем и владельцы соседних территорий, которые пересекала, спасаясь бегством, моя подопытная игуана; они энергично атаковали и кусали ее. Несомненно, вторжение на чужой участок без соблюдения полагающихся церемоний немедленно влекло за собой кровопролитное возмездие. Правила борьбы, очевидно, предусматривали обязательный вступительный церемониал - кивание головой и демонстрирование своей силы. И лишь по свершении его мог начаться турнир.

Отнюдь не случайно, что игуаны, как правило, избегают пускать в ход зубы: это имеет огромное значение для сохранения рода, ибо их челюсти вооружены зубами с тремя остриями, способными причинять тяжелые и даже смертельные ранения. Между тем в турнирах исключается смертельный исход, от чего род в целом сильно выигрывает. Ведь животное, оказавшееся слабее, вовсе не является болезненным, биологически неполноценным индивидуумом. Большей частью оно просто моложе, и в интересах всего рода - дать ему возмужать.

Аналогичные турниры происходят и среди многих других позвоночных. Цихлида (Hemichromis bimaculatus), прежде чем вступить в единоборство с соперником, принимает угрожающую позу. Отливающие всеми цветами радуги противники застывают друг перед другом, широко растопырив плавники и приоткрыв жаберные крышки. Похвастав своей силой, они затем обмениваются ударами хвоста. Впрочем, они вовсе не касаются один другого: расположенные в боках рыб специальные органы чутко реагируют на силу течения и позволяют по возникающей в результате удара струе воды судить о силе противника. Обычно при обмене ударами рыбы занимают параллельное положение, головой к хвосту противника. Если ни одна не сдается, в ход пускается более серьезное оружие: каждая стремится ухватиться за губу соперницы и оттянуть ее в сторону, если же и это не решает исхода поединка, начинается борьба без оглядки и снисхождений. Противники таранят друг друга мордами в бок, так что чешуя разлетается в стороны, а мягкие окончания плавников превращаются в клочья. Однако чаще всего слабейший выявляется еще во время турнира, и он, прижимая плавники к бокам, тушуется и скромно удаляется с чужой территории. В естественных условиях поединки крайне редко кончаются смертельным исходом.

Иное дело в аквариумах, где неосмотрительный любитель рыб иногда забывает своевременно отделить территории самцов. Пока более слабый находится на территории победителя, тот не перестает драться с ним.

Гадюки, дерущиеся из-за обладания самкой, также избегают кусаться, а скорее придерживаются определенных правил боя. Самцы гремучей змеи располагаются рядом, сцепившись хвостами и приподняв переднюю треть туловища. В этом положении противники сталкиваются головами. Если падает один, второй свитым в кольцо туловищем прижимает его к земле. Исход борьбы выясняется без какого-либо физического ущерба. Многие ядовитые змеи воюют меж собой подобным же образом. И это понятно: если бы змеи кусались, соперничество между ними неизменно заканчивалось бы гибелью одного, а то и обоих противников.

Восхитительны турниры среди прытких ящериц. После краткой, исполненной в грозных тонах увертюры одна ящерица впивается зубами в затылок другой и крепко сжимает челюсти. Пострадавшая терпеливо ждет, но лишь почувствует, что враг ослабил усилие, незамедлительно кусает его тем же манером. Так они действуют поочередно, пока одна не устанет и не отступится. Молодые самцы часто заканчивают борьбу сразу после того, как первый раз вонзят зубы в затылок более сильного противника. Можно подумать, что они судят о его силе по крепости затылка. Побежденная ящерица, как и морская игуана, кидается на брюхо и быстро перебирает всеми четырьмя ногами на месте, что, видимо, символизирует желание бежать. Затем она быстро убегает. Сходно поведение и других позвоночных. Очевидно, у животных, способных легко наносить смертельные увечья, выработался инстинкт, исключающий печальные последствия в отношении сородичей. Борьба превращается в состязание, подчиненное турнирным правилам, согласно которым поверженному, если тот не в состоянии быстро ретироваться, разрешается принять символическую позу смирения и тем пресечь дальнейшее преследование победителем. Юный водяной пастушок, подвергшийся нападению взрослой птицы, не обороняется, а поворачивается к ней затылком. Ей достаточно один-единственный раз ударить клювом в это чувствительное место, и малыш падает бездыханный, но именно его беззащитность останавливает агрессора. Драки волков, как и собак с виду кажутся грозными. Все переплетаются в один сплошной клубок, который не переставая кружится на одном месте, и все же редко когда на поле боя остаются мертвые тола. Оказавшийся слабее среди прочих прекращает борьбу и покорно подставляет победителю глотку. Тот не уходит и угрожающе рычит, но не нападает. Молодые животные часто в подобных случаях кидаются на спину и покорно виляют хвостом. И когда мы браним наших такс, овчарок, пуделей, они поступают точно так же. Только животные, которые не в состоянии причинить своим сородичам серьезные ранения, лишены подобных тормозов. Да и в самом деле, к чему они, например, голубю, вооруженному лишь тонким клювом? Он может ударить противника крыльями или даже выдрать у него несколько перышков, но нанести большой урон не в его силах. Но как раз среди этих птиц, ставших символом кротости, в неволе случаются роковые происшествия. Горлица, содержащаяся в узкой клетке, способна на то, что вряд ли смог бы сделать волк: зажав противника в угол, она долбит его тоненьким клювом, пока спина жертвы не превращается в одну сплошную открытую рану. На воле более слабый давно бы обратился в бегство.

Невольно мы спрашиваем себя: а наделен ли человек врожденным инстинктом торможения, не позволяющим ему убивать себе подобных? Человек отчетливо реагирует на смирение, проявляемое ближним. Только выродок в состоянии ударить и даже убить молящего о пощаде или плачущего врага. Но научившись применять дубину, человек переступил через врожденный инстинкт торможения. Нанесенный в состоянии возбуждения удар выводил противника из строя, прежде чем тот успевал воззвать к чувствам более сильного. С тех пор техника весьма усовершенствовалась. Если для того, чтобы метнуть в человека копье, требовалось сильное возбуждение, то современный солдат совершенно хладнокровно целится в темное пятно на заснеженной местности. Слабое нажатие на спусковой крючок приводит к страшным последствиям. Миллионы людей познали это на собственном опыте. Механизм действия исконных унаследованных от предков инстинктов не поспевает за развитием военной техники. Оружие явно не учтено в нашем биологическом аппарате, наши врожденные реакции к нему не приспособлены. Мы должны восполнить этот недостаток с помощью разума. Только тогда можно будет надеяться на продолжение рода человеческого,