НОВОСТИ    БИБЛИОТЕКА    ЭНЦИКЛОПЕДИЯ    ССЫЛКИ    КАРТА САЙТА    О САЙТЕ  







Народы мира    Растения    Лесоводство    Животные    Птицы    Рыбы    Беспозвоночные   

предыдущая главасодержаниеследующая глава

"Доктор Ливингстон, полагаю я?"

В Уджиджи подтвердилось, что. агент, на попечении которого находился склад Ливингстона, разбазарил многие товары, менял их на слоновую кость: три тысячи ярдов ситца и семьсот фунтов бус - это в Центральной Африке по тогдашним временам было почти состояние, "Это была ошеломляющая весть. Хотя я, если мне не удастся набрать людей в Уджиджи, намерен был ждать здесь, пока не прибудут люди с побережья, но я и представить себе не мог, что придется ждать, будучи чуть ли не нищим".

Оставшись без средств, Ливингстон вынужден был опять положиться на помощь арабов и к тому же снова оказался обреченным на бездействие. Маячившая было надежда получить новых людей с побережья вскоре исчезла: в окрестностях Уньяньембе африканцы, руководимые умным и храбрым вождем Мирамбо, восстали. Даже если доктор Кёрк и выслал ему новых людей, сумеют ли они добраться в Уджиджи через область военных действий, лежавшую на пути?

Ливингстону шел уже пятьдесят девятый год. Он выдержал все невзгоды африканского климата и сопутствовавшие этому болезни, но это была пиррова победа: каждый успех стоил ему здоровья. Надолго ли его хватит? Он уже не может позволить себе без пользы тратить остаток своей жизни. Его очень тяготит, что складывавшиеся обстоятельства вынуждают к этому. Никогда еще не приходилось ему попадать в столь беспросветно отчаянное положение, и это безмерно удручает его. "И вот, когда я находился уже в самом удрученном состоянии, добрый самаритянин оказался совсем рядом.

Однажды утром ко мне прибежал Суси и, еле переведя дыхание, закричал: "Какой-то англичанин! Вон он!" - и тут же ринулся ему навстречу. В голове колонны развевался американский флаг, свидетельствовавший о национальной принадлежности чужестранца. Тюки товаров, цинковые сосуды, большие котлы, кастрюли, палатки и многое другое - все это навело меня на мысль: "Это, видимо, роскошно оснащенный путешественник, не как я, зашедший в тупик"".

И это все, что смог Ливингстон записать в свой дневник о той знаменательной встрече 10 ноября 1871 года. Правда, он сбился в счете времени и этот день пришелся у него на 24 октября. Лишь четыре дня спустя он продолжает: "Это был Генри Мортон Стэнли, путешествующий корреспондент газеты "Нью-Йорк геральд", посланный Джеймсом Гордоном Беннетом-младшим, чтобы добыть достоверные сведения о докторе Ливингстоне, если только он еще жив, а в случае смерти доставить останки его на родину. На расходы ему было отпущено свыше четырех тысяч фунтов".

Удивительно трезво и спокойно звучат эти слова. За много лет впервые видит Ливингстон белого человека и говорит с ним! Он, как известно, не любит изливать свои чувства и произносить высокопарные слова. И все же у него прорывается глубокое, хотя и своеобразное чувство: "Безмерная доброта м-ра Беннета, так благородно претворившаяся в действиях м-ра Стэнли, просто потрясла меня. Я испытываю чувство безграничной благодарности и в то же время какое-то смущение, как не заслуживший такого великодушия". Безмерная доброта? Великодушие? Думал ли он всерьез, что американский газетный король Гордон Беннет так, без всякого расчета, просто из чувства уважения к Ливингстону подарит четыре тысячи фунтов? И верил ли он, что для Стэнли "благородство" было той побудительной силой, которая заставила его ринуться в неведомые дебри Африки ради проявления "безмерной доброты" своего шефа? Едва ли можно было бы поверить в искренность этих слов, если бы они не были написаны Ливингстоном.

Совсем иначе изображает свой путь и встречу с Ливингстоном Стэнли: тут чувствуется торжество победителя, сумевшего вынести тысячи превратностей и одолеть множество препятствий.

10 ноября стало вершиной его журналистской карьеры. Успех экспедиции определил его будущее.

Целых два года мечтал он о том моменте, который довелось ему пережить в тот ноябрьский день в Уджиджи.

Все началось с телеграммы шефа, полученной им 16 октября 1869 года в десять утра в Мадриде: "Приезжайте немедленно в Париж - важное поручение". Пять часов спустя он сидел уже в поезде, а следующей ночью постучался в дверь мистера Беннета в парижском Гранд-отеле. Мистер Беннет был в постели, но встал, как только услышал голос посетителя, и, накинув халат, впустил гостя.

- Садитесь, пожалуйста. У меня для вас поручение. Где сейчас Ливингстон, как вы полагаете?

Стэнли, которому до этого и в голову не могло прийти то, чего от него хочет босс, не задумываясь, ответил:

- По правде говоря, я не знаю.

- Полагаете ли вы, что он жив?

- И то и другое может быть, - ответил Стэнли.

- Я уверен, что он жив и его можно разыскать. Мне хотелось бы послать вас для выполнения этой задачи.

К тому времени от Ливингстона давно уже не поступало никаких вестей в Европу. Работорговцы, которым он вручал свои письма для передачи, просто уничтожали их. Не раз бывало и так: люди, прибывшие на побережье из глубинных мест Африки, утверждали, что он умер. В декабре 1866 года спутники Ливингстона с острова Джоханна, покинувшие его в трудный момент, явились в британское консульство на Занзибаре и сообщили, что он якобы убит во время нападения мазиту на экспедицию. Это событие для большей правдоподобности они расписали во всех его подробностях: будто бы, обороняясь, Ливингстон убил двух нападавших, но, когда он перезаряжал ружье, ему в затылок попал брошенный топор. Парни из Насика, сопровождавшие его, тоже якобы погибли. То, что все островитяне вернулись невредимыми, оказалось, мол, случайностью: они замыкали колонну и смогли вовремя укрыться. Эта история казалась столь складной, что султан Занзибара, британское консульство и суда, стоявшие в гавани, отдали последние почести погибшему Ливингстону: приспустили флаги. Английские газеты поместили сообщение о его смерти, вся Англия была в трауре по случаю "смерти" человека, который давно уже по праву стал национальным героем. Чтобы рассеять все сомнения, Географическое общество, поддержанное правительством, выслало экспедицию, руководимую морским офицером Э. Д. Янгом. Она добралась до озера Ньяса. Собранные сведения свидетельствовали о том, что Ливингстон жив и где-то путешествует. Всю эту историю люди с острова Джоханна выдумали, боясь наказания за самовольный уход в трудную минуту и потери вознаграждения.

Будучи зарубежным корреспондентом, Стэнли привык к необычным поручениям, но эта задача ошеломила его.

- Как?! Вы всерьез думаете, что я смогу отыскать доктора Ливингстона? И я должен отправиться в Центральную Африку?

- Да. Я полагаю, что вам следует туда поехать и поискать его там, где, по вашему предположению, он может оказаться. Найдя его, вы соберете все интересные сведения, которые сумеете у него получить. Возможно, старик сидит там на мели. Прихватите с собой достаточно припасов, чтобы помочь ему, если он в чем-либо нуждается: Разумеется, вам следует выработать собственный план действия и самостоятельно принимать решения. Словом, поступайте так, как вы считаете нужным, но доктора Ливингстона отыщите!

Стэнли собрался было намекнуть о деньгах, необходимых для столь больших, расходов, но...

- Возьмите со счета в банке поначалу тысячу фунтов, - продолжал излагать свои планы Беннет, - Если понадобится - еще тысячу, а истратите это - еще тысячу, не хватит - еще тысячу, и так далее, но Ливингстона все же найдите!

Весьма откровенно говорил он также и о причинах, побудивших его к этому. Разумеется, они были далеки от бескорыстия. " - Мой отец сумел добиться того, что "Нью-Йорк геральд" стала важной газетой, но я не намерен успокоиться на этом... Думаю, что наша газета должна давать читателю все, что его интересует, сколько бы это ни стоило.

- Мне все ясно, - ответил Стэнли. - Однако должен ли я ехать сразу в Африку для поисков Ливингстона?

- Нет. Я хочу, чтобы сначала вы отправились на торжества по случаю открытия Суэцкого канала, а оттуда пробрались вверх по Нилу. Есть сведения, что в Верхний Египет едет Бейкер. Разнюхайте о его экспедиции все, что удастся, а когда будете подниматься вверх по Нилу, опишите как можно подробнее то, что может интересовать туриста. Составьте путеводитель, чисто практический, о Нижнем Египте, в котором бы сообщалось обо всем, что там стоит посмотреть. Затем вы можете отправиться в Иерусалим: капитан Уоррен, говорят, сделал там недавно интересные открытия. Посетите потом Константинополь и сообщите о раздорах между хедивом (Хедив - титул наследных правителей Египта (1866-1914 гг.). - Примеч. пер.) и султаном. Затем езжайте через Кавказ к Каспийскому морю, там русские якобы снаряжают экспедицию в Хиву. Оттуда через Персию вы сможете перебраться в Индию, написав прежде интересный репортаж из Персеполя (Персеполь - столица древней Персии, севернее нынешнего Шираза. - Примеч. пер.). Багдад также лежит на вашем пути в Индию. Было бы хорошо, если бы вы и там побывали и что-нибудь написали о железной дороге, идущей вдоль долины Евфрата.

Когда вы попадете в Индию, можете попытаться узнать там что-либо о Ливингстоне. По всей вероятности, еще до этого вы услышите, что он находится как раз на пути к Занзибару. Если не так, то отправляйтесь в глубь материка и ищите его там. Если он жив, постарайтесь как можно больше выведать у него об открытиях, а если его нет в живых, то узнайте обстоятельства его смерти. Вот и все. Доброй ночи! Да хранит вас господь!

Как видно, мистер Беннет не слишком-то торопился помочь Ливингстону, который, "возможно, сидит на мели".

Стэнли выполняет поручения шефа одно за другим. Наконец отплывает из Бомбея на Занзибар и 26 января 1871 года высаживается там. Никому не открывает он истинных причин, приведших его сюда, даже близким к этому делу: ни американскому консулу, у которого он остановился, ни британскому консулу - доктору Кёрку, у которого он как бы случайно расспрашивает о Ливингстоне. Всем говорит, что намерен открыть истоки реки Руфиджи. Стэнли быстро сколотил отряд: добыл вьючных ослов, запасся товарами для обмена, провиантом, лекарствами, оружием, боеприпасами и сотней других вещей, нужных для экспедиции, рассчитанной на два года. Сопровождали экспедицию полторы сотни носильщиков.

Вначале у Стэнли было такое чувство, как если бы его заставили искать иголку, затерянную в стоге сена. Но после бесед с доктором Кёрком задача оказалась много проще. У Ливингстона в Уджиджи находился своего рода базовый лагерь, и если исследователя вообще можно было разыскать, то скорее всего где-то в окрестностях озера Танганьика. Поэтому добраться до Уджиджи - первая задача Стэнли. Его отряд выступил в феврале и марте пятью партиями. Ливингстон в это время шел еще на запад, к Луалабе.

Стэнли в известной книге - "Как я нашел Ливингстона" подробно рассказал о своих приключениях в пути к Уджиджи. Ему пришлось проходить область военных действий между племенем вождя Мирамбо и арабами.

Поход длился семь месяцев, и наконец, Стэнли добрался до озера Танганьика, невдалеке от Уджиджи. Один из его спутников, европеец, умер в пути, другого он оставил в Уньяньембе (Таборе). Стэнли неслыханно повезло: Ливингстон только что вернулся из страны маниема и остановился в Уджиджи. Еще в пути Стэнли узнал об этом. Он нашел Ливингстона в такой нужде, что перед ним предстал действительно в образе доброго самаритянина, ниспосланного небесами для его спасения.

Стэнли со своим караваном быстро пересек последнюю цепь холмов, и перед ним открылась наконец гавань Уджиджи. Он велел колонне подтянуться. Над поселением прогремел залп из пятидесяти ружей; рослый знаменосец развернул американский флаг и выступил вперед; а перед арьергардом вздымалось багряное знамя Занзибара. Время от времени повторяя залпы, караван приближался к деревне. Все жители высыпали на улицу приветствовать гостей. И вдруг улыбающийся африканец в длинном белом одеянии с тюрбаном на голове выкрикивает Стэнли по-английски: "Good morning, sir!" (Доброе утро, сэр!). Это был Суси. Сказав это, он тут же метнулся назад, чтобы сообщить доктору о прибытии американского гостя. А в это время гостю представлялся Чума.

Толпа все время росла и почти преградила путь каравану. От волнения дрогнуло сердце Стэнли. Раздвигая толпу, он, преисполненный важности, выпрямившись, как свеча, направился к выстроившимся полукругом арабам и стоявшему перед ними европейцу.

"Медленно подходя к нему, я сразу заметил, что он выглядел бледным и усталым, борода седая, на голове фуражка с выцветшим золотым околышем; одет он был в сюртук с красными рукавами и серые брюки. Мне хотелось подбежать к нему, но меня удерживало от этого присутствие людей. Я охотно бросился бы к нему на шею, но не знал, как он, англичанин, отнесется к этому. Степенно шагая к нему, - я поступал так, ведомый моим малодушием и наигранной гордостью, и затем, сняв шляпу, сказал:

- Доктор Ливингстон, полагаю?

- Да, - ответил он, сопровождая слова дружеской улыбкой и приподнимая фуражку.

Я вновь надел свою шляпу, а он фуражку, затем мы сердечно пожали друг другу руки, и я в полный голос уже сказал:

- Благодарение богу, господин доктор, что мне довелось вас увидеть.

Он ответил:

- И я очень рад, что могу приветствовать вас здесь".

Стэнли передал Ливингстону сумку с письмами, привезенную с собой. Но Ливингстон, прочитав письма лишь от своих детей, принялся расспрашивать о важнейших событиях, происшедших в последние годы в мире. И Стэнли рассказал ему: об открытии Суэцкого канала, об окончании строительства трансконтинентальной железной дороги в Северной Америке, о прокладке телеграфного кабеля через Атлантику, о поражении Франции в войне с Германией и пленении Наполеона III в Седане, о том, что генерал Грант, полководец северных штатов в Гражданской войне, стал преемником убитого президента Линкольна... Ливингстон внимательно слушал, его глубоко взволновали эти новости, внезапно вырвавшие его из длительной изоляции. Только теперь дошло до его сознания, насколько он был оторван от мира. Стэнли поведал ему отрадную весть: его экспедиции британское правительство отпустило еще тысячу фунтов стерлингов.

Тем временем в знак гостеприимства арабы преподнесли им угощение: мясные пирожки, кур, жареную козлятину с рисом. Стэнли велел достать из багажа бутылку шампанского, припрятанную для такого случая, и серебряные бокалы. И Ливингстон, только что жаловавшийся на отсутствие аппетита, усердно принялся за еду, неоднократно повторяя: "Вы принесли мне новую жизнь!" До самой ночи вели они дружескую беседу.

"Под пальмами Уджиджи дни проходят мирно и счастливо, - писал Стэнли. - Мой друг окреп, настроение у него улучшилось". Стэнли по сути дела оказался хозяином, и довольно гостеприимным. Его повар готовил обеды для обоих; из багажа достали хорошие столовые приборы и посуду: вилки, ножи, блюда, чашки, серебряные ложки, серебряный чайник; пригодился и персидский ковер, на котором сервировал стол хорошо вымуштрованный слуга.

Вскоре к Ливингстону вновь вернулась жажда деятельности. Этого только и ждал Стэнли - его сокровенный план был давно готов. Он как бы невзначай спрашивал, бывал ли доктор на северной оконечности Танганьики. Его интересовало, соединяются ли Танганьика и расположенное северное озеро Альберта, открытое Бейкером. Ливингстон высказал сомнения по этому поводу, но наверняка он не знал, так как в свое время ему не удалось туда добраться.

- Господин доктор, на вашем месте я попытался бы исследовать эти места еще до того, как я покину Уджиджи. Географическое общество придает большое значение такому исследованию. Там полагают, что вы единственный человек, способный провести его. Если я хоть в малейшей мере могу пригодиться вам, то, пожалуйста, можете располагать мной. Правда, в Африку я прибыл не как исследователь, но охотно согласился бы сопровождать вас. У меня есть все необходимое для этого: гребцы, ружья, ткани, бусы...

Такое путешествие вместе с Ливингстоном для Стэнли было бы великолепным случаем разузнать у доктора все, что хотел Беннет, а заодно в географических исследованиях связать свое имя с именем Ливингстона, пользовавшегося уже мировой известностью.

В тот момент Ливингстона не очень интересовало, соединяются ли Танганьика и озеро Альберта или нет, у него были свои планы. И, тем не менее, он принял предложение готового к услугам молодого человека, который как бы отдавал себя в распоряжение старшего и более опытного. Но на самом деле Стэнли лишь навязывал ему свою волю. "Жду ваших приказаний, - заверял он. - Вы ведь слышали, даже мои люди называют вас "великим господином", а меня "малым господином". Было бы неприлично, чтобы "малый господин" отдавал приказы". Действительно, приказывал только "большой господин", но, разумеется, то, чего желал "малый господин"! Позже Ливингстон понял, что этот молодой американец отобрал у него поводья руководства. Но он, разумеется, смолчал. Нравилось ли ему это? Возможно. Ведь он был уже не тот человек, которого раньше спутники считали вспыльчивым, настойчивым, неуступчивым, поскольку он всегда подчинял их своей воле. К тому же материально он полностью зависел от Стэнли, и Ливингстону не хотелось оставаться в долгу перед человеком, которого он считал своим спасителем, - надо было хоть чем-то отплатить.

И они поплыли на север по озеру Танганьика в огромном челне, вместившем обоих путешественников, шестнадцать гребцов, двоих проводников, повара Стэнли и молодого араба. На северной оконечности озера оказалась бухта, в которую вливалась река Рузизи; реки, вытекавшей из озера, они нигде не обнаружили. Следовательно, воды Танганьики не вливаются в озеро Альберта и Танганьика не имеет связи с Нилом. Тем самым предположение, что Нил якобы берет свое начало из Танганьики, отпало, задача была выполнена. Спустя месяц путешественники возвратились в Уджиджи.

За что примется теперь Ливингстон? У него не было никакого снаряжения для новой экспедиции.

Стэнли предлагал ему съездить сначала в Англию, воспользоваться заслуженным и настоятельно необходимым отдыхом, а потом со свежими силами вернуться в Африку, чтобы завершить свои планы. Стэнли приводил всевозможные доводы, чтобы побудить Ливингстона съездить на какое-то время на родину. Ему, разумеется, очень хотелось привезти в Европу не только сообщение, что пропавший исследователь жив, но и показать его там. Знаменитый Ливингстон, национальный герой Англии, рядом со спасителем Генри Стэнли, высоко ценимым своим шефом, но пока еще не признанным миром! Захватывающая перспектива. Правда, прямо этого он не высказывал, но эти мысли ясно сквозили между строк дневника Стэнли. Это было бы венцом его трудов по спасению Ливингстона и вместе с тем началом собственной славы. Только ради этого стоило приложить старания, чтобы уговорить Ливингстона.

Однако сама идея побывать на родине показалась Ливингстону нелепой. Ехать в Англию, чтобы потом опять вернуться сюда? Это же глупо! В глубине души он, вероятно, чувствовал: если уедет на родину, то никогда уже не отважится на такой рискованный шаг. "У меня, правда, есть страстное желание повидать семью. Письма моих детей растрогали меня... Но чувство долга твердит другое: все твои друзья не хотят, чтобы ты возвращался, не завершив своего долга, не закончив исследования истоков Нила". Он ведь обещал Мёрчисону решить эту географическую загадку, и чувство долга неотступно повелевало им. Он, конечно, не сознавался, что у него и у самого было горячее желание в споре об истоках Нила, длившемся тысячелетия, сказать последнее и окончательное слово и тем самым обеспечить себе не только бессмертие, во что он верил, но и земную славу. Ну а если бы он стремился вернуться на родину, разве он, британец до мозга костей, позволил бы себе, чтобы какой-то молодой американский газетчик доставил его в цивилизованный мир в качестве живого трофея?

"Если уж его не удастся уговорить вернуться на родину, - думал Стэнли, - то в Уньяньембе по крайней мере он согласится ехать, чтобы забрать там товары, присланные ему доктором Кёрком". К тому же Стэнли мог дать ему и свои, лежавшие там на складе. Сам он, направляясь к побережью, в Багамойо, все равно, идет через Уньяньембе. Там, возможно, ему удастся достать и носильщиков.

Это предложение Ливингстон принял. Он тотчас взялся за письма и расшифровку пометок в дневнике, переписал все в большую тетрадь, чтобы передать ее через Стэнли.

27 декабря два больших челна были укомплектованы гребцами и загружены продуктами. На корме каждого развевался флаг: у Ливингстона, ехавшего со своими спутниками, - английский "Юнион-Джек", над челном Стэнли - звездно-полосатый американский флаг. Большая часть людей Стэнли шла вдоль берега Танганьики; при впадении рек в озеро, чтобы не удлинять путь пешеходов, их переправляли в челноках.

Но пришло время покинуть лодки: весь отряд, соединившись, стал пробираться пешком на восток, в направлении Уньяньембе. Во главе колонны шел Стэнли, не выпуская компаса из рук. Местные проводники не раз выражали удивление: с какой точностью определяет он путь, держа этот маленький амулет в руке. Ливингстон был не в состоянии угнаться за ним, шел с большим трудом: его ноги натерты до крови и изранены, обувь износилась. Руководство на марше - он полностью передал Стэнли. Хотя в его распоряжении был осел, он шел пешком, тогда как Стэнли время от времени ехал верхом, чтобы как-то сохранить силы, так как ему приходилось заниматься еще и охотой. Обыкновенно он брал с собой несколько человек и уходил вперед. Однажды после длительного марша, сделав привал, он выслал навстречу отставшему доктору китанду (носилки). "Однако мужественный старый герой наотрез отказался от носилок и весь путь до лагеря, более двадцати восьми километров, преодолел пешком".

Прошло тридцать пять дней после отъезда из Уджиджи, и вот оба путешественника с развевающимися флагами, под залпы ружей спускаются в долину, приютившую Уньяньембе. Вскоре Ливингстон, "идя рядышком" со Стэнли, вошел в очень удобный дом, "выглядевший настоящим дворцом в сравнении с его хижиной в Уджиджи".

Из своих запасов Стэнли передал Ливингстону не менее сорока поклаж: ружья, боеприпасы, инструменты, ткани, бусы, медную проволоку, лекарства и многое другое. Товары Ливингстона, хранившиеся на складе, составили еще тридцать три места. По расчетам Стэнли, этого снаряжения должно было хватить на четыре года для экспедиции в шестьдесят человек. Теперь дело за носильщиками. Где их достать? Война между арабами и вождем Мирамбо в окрестностях Уньяньембе уже утихла, но жители не отваживались пускаться в путь за пределы своей родины. Носильщиков можно было раздобыть только на побережье или на Занзибаре, да и то с трудом. "С такой поспешностью, как будто дело шло о жизни и смерти", Стэнли взялся за решение этой проблемы, чтобы Ливингстон как можно скорее смог отправиться в экспедицию, которая должна завершить его исследования. Решили, что Стэнли немедленно отправиться на побережье и навербует там людей.

14 марта Стэнли вышел в путь. Ливингстон сопровождал его до тех пор, пока Стэнли не обратился к нему с просьбой вернуться.

"Мы пожали друг другу руки, - писал Стэнли, - и я вынужден был поскорее уйти, чтобы совсем не расчувствоваться".

Он торопил своих людей, шедших форсированным маршем. "Я заставлю их идти так, что они будут помнить меня. За сорок дней проделаю путь, который до этого отнял у меня три месяца".

Но, конечно, это ему не удалось. Прошло только четыре недели, а сильные ливни так переполнили ручьи и реки и заполнили каждую впадину, что приходилось двигаться с большим трудом. Нередко люди брели по пояс, а то и по шею в воде. Однажды пришлось переправляться через реку вплавь: сложив ноши, по двое гнали небольшие плотики.

Минуло пятьдесят четыре дня, и наконец, 6 мая Стэнли прибыл в Багамойо.

Вначале поиски Ливингстона казались просто очередным, правда самым трудным, поручением Стэнли, какое только выпадало на долю этого зарубежного корреспондента крупной газеты. Но он справился с задачей успешно: разыскал затерянного, выручил его из беды. И это событие оставило глубокий след в его душе: Стэнли пережил глубоко взволновавшую, незабываемую встречу с действительно великим человеком. Стэнли был очарован им.

Неутомимо восхвалял он добрые качества Ливингстона: душевность, "непринужденное дружелюбие", безграничное чувство долга, оптимизм, жизнерадостность, "непомерное терпение и беспредельную храбрость", а также "неисчерпаемый юмор" и заразительный смех. "В его поведении не заметишь чего-либо неестественного, нет никакой фальши, таков его душевный мир... Я прожил с ним с 10 ноября 1871 года по 14 марта 1872 года, наблюдал за его жизнью в лагере, на стоянках и на марше, и все его поведение вызывало во мне лишь беспредельное восхищение". Стэнли припоминал намеки доктора Кёрка на якобы тяжелый характер Ливингстона, ссоры и стычки его со многими участниками экспедиции на судне. "Я знаю, он очень уязвим, но у многих людей это результат высоких духовных стремлений и благородства характера. Он проявляет особую чувствительность, когда выражают сомнение и недоверие к его помыслам и критикуют его". И несомненно, восхищение Стэнли в данном случае искренне, не наигранно. Ему как журналисту, разумеется, повезло, что знаменитый исследователь оказался не просто уживчивым, но даже дружелюбным и обходительным, однако еще более выгадал от этого Стэнли как человек. Встреча с Ливингстоном явилась поворотным пунктом в его жизни, она круто изменила судьбу Стэнли. Не будь этой встречи, едва ли он стал бы знаменитым исследователем реки Конго.

Он был первым белым человеком, которому довелось увидеть неутомимого исследователя после шестилетнего отсутствия и одновременно последним, кому посчастливилось повидать его. Интересны впечатления Стэнли от первой встречи: "...его волосы еще сохранили коричневатый цвет, лишь виски побелели, но борода и баки совсем белые; карие глаза поразительно ясные, как у сокола. Лишь зубы выдают его возраст. Роста он немного выше среднего, полнеет на теперешних харчах, слегка сутулится: шаг у него твердый, но тяжелый, как у утомленного, надрывающегося под грузом человека. Носит он обычно матросскую фуражку морского образца с круглым козырьком, по которой узнают его во всей Африке. Одежда у него поношенная, в заплатках, но чистая до педантичности".Так до мельчайших подробностей рисует Стэнли портрет Ливингстона для современников и будущих поколений. Ну а какой же след оставил сам Стэнли в душе Ливингстона?

С удивлением узнают обычно, что, чем дольше Ливингстон находился в обществе Стэнли, тем односложнее становились записи в его дневнике. О первой встрече и первых днях, проведенных вместе, Ливингстон сообщает довольно обстоятельно. Вовремя поездки по Танганьике записи за день вмещались уже лишь в несколько строк, а затем на марше к Уньяньембе сократились до одного-двух предложений телеграфного стиля:

"15 декабря. В Уджиджи. Готовлюсь в поход на восток за своими товарами.

16 декабря. Вербую гребцов и проводника для похода в Тонгве".

17 декабря записей нет.

"18 декабря. Занят письмами.

21 декабря. Сильный дождь, наступило время обработки полей.

22 декабря. Стэнли заболел лихорадкой.

23 декабря. То же самое; очень болен. Дождливо, неприятно".

О рождественском празднике он написал лишь несколько слов: "26 декабря. Вчера прошел у меня грустный рождественский праздник".

В новогодний день 1872 года, отправившись из Уджиджи в последнее путешествие, он записал следующее: "Да поможет мне всемогущий бог завершить мой труд!" Да! Именно в этом году! Он, видимо, уже чувствовал, что надолго его не хватит.

Записи января и февраля - это уже сообщения о красоте ландшафта, характере погоды, богатстве животного мира. Имя Стэнли в них появлялось лишь изредка в виде кратких замечаний, вроде таких: "Мистер Стэнли подстрелил хорошо упитанную зебру... Стэнли уложил буйвола... У Стэнли лихорадка...

Стэнли болен... Стэнли стало лучше... Стэнли так болен, что нам пришлось в течение трех часов нести его в гамаке по равнине, покрытой редколесьем, с низкой травой на прогалинах..."

Даже 14 марта, день их расставания, несомненно глубоко растрогавшего Стэнли, в дневнике. Ливингстона было отмечено лишь коротенькой, чисто деловой записью: "Уезжает мистер Стэнли. Я отдаю ему на попечение мой дневник, скрепленный пятью печатями". (Далее следует даже перечисление различных монет, использованных в качестве печаток.) Вдобавок предписание: "Не вскрывать!" И ни слова сожаления, ни капли печали, никаких сетований на возобновившееся одиночество. Нигде не найдешь упоминаний о личных переживаниях и тех впечатлениях, которые произвел на него Стэнли.

Ливингстон несомненно был очень благодарен Стэнли за великодушную помощь в трудное для него время. Прибытие Стэнли помогло ему восстановить силы и испытать душевный подъем. В письмах Ливингстон иногда выражал эту благодарность. "Он предоставил в мое распоряжение все, что у него было, - писал он о Стэнли. - Всю имевшуюся у него одежду он разделил поровну и прямо-таки навязал мне. Так же он поступил и со своими запасами лекарств, товаров и всего другого, что у него имелось. Чтобы возбудить у меня аппетит, он лично готовил лакомые блюда... Он проявил настоящую американскую щедрость. При новом проявлении доброты у меня появлялись даже слезы". Постоянная готовность помочь и почтительность Стэнли, забота о здоровье доктора, живой интерес к прежним исследованиям Ливингстона и его новым замыслам тронули этого очень одинокого человека и наполнили его чувством благодарности. "Он относился ко мне как сын к отцу", - писал он в письме к Уоллеру спустя много времени после отъезда Стэнли. Стэнли же снова и снова подчеркивал совпадение их мнений и дружбу. Однако в своем дневнике он не скрывал, что между ними всегда сохранялась отчужденность, которую едва ли можно было объяснить только разницей в возрасте. Ливингстон сам сообщал о некоторых событиях, из которых можно заключить, что он хорошо понимал духовные различия между ним и молодежью, даже старался держаться подальше от чрезмерно усердствовавших молодых почитателей.

Временами Стэнли заставал его погрузившимся в тяжелые раздумья: взор устремлен куда-то вдаль, брови сомкнуты, губы беззвучно шевелятся. Но вот Стэнли нарушил молчание: "О чем задумались, доктор?" "Эти мысли не стоят и ломаного гроша, мой юный друг. И если бы я имел хоть такую сумму, то, пожалуй, предпочел бы сохранить скорее ее, чем эти мысли".

Но нигде не проявлялось различие между ними так сильно, как в отношении к местному населению. Стэнли прямо-таки поражали снисходительность и терпимость, проявляемые Ливингстоном к какому-либо нерадивому подчиненному; он удивлялся тому спокойствию и добродушию, с которым тот шел навстречу кучке враждебно настроенных местных жителей. И он сознавался, что у него не хватило бы для этого ни выдержки, ни желания: "Мне приходилось не раз слышать, как люди, беседуя между собой, отзывались о нас: "Ваш господин, - говорили мои люди спутникам Ливингстона, - добрый, очень добрый, он не бьет вас, у него ведь золотое сердце, но наш - о! - он резок и горяч как огонь".

Однажды Стэнли сказал повару доктора, что кастрюли, в которых тот готовил, грязные. Повар на это ответил, что для его "большого господина", как и для него, они достаточно чистые. "Полуобезумевший от чрезмерной дозы хинина" - так Стэнли оправдывал свое поведение, - он сбил с ног повара. Тот вскочил и бросился на него. Стэнли все же удалось вырваться. В неистовой ярости искал он, нет ли поблизости "какого-либо подходящего предмета". Но тут вмешался Ливингстон. "Я наведу порядок", - сказал он и спокойно пояснил повару, что истинный хозяин здесь Стэнли, а он, по сути дела, его гость; весь караван, продукты, товары и все другое принадлежит, мол, Стэнли, поэтому к нему надо относиться с послушанием. "Ты изрядный дурень. Пойди и попроси у Стэнли прощения".

Во время поездки к северной оконечности Танганьики во многих местах жители встречали их недружелюбно. Однажды, когда они плыли вдоль густонаселенного берега, жители забросали их камнями. Один из камней чуть было не угодил в Стэнли. "Я предложил сделать один выстрел, так, чтобы пуля легла вблизи них. Ливингстон, правда, промолчал, по всем своим видом довольно ясно показал, что он не одобряет этого".

В Другой раз путешественники вынуждены были покинуть подготовленный для ночлега лагерь, так как в темноте к ним то и дело подкрадывались подозрительные фигуры. Когда лодка отчалила, появилась группа вооруженных людей, выкрикивавших угрозы вдогонку им. "Снова мою руку сдержало лишь присутствие доктора. Так хотелось послать в эту толпу парочку прицельных выстрелов, чтобы в будущем они остерегались докучать иностранцам".

После этих приключений путники высадились на пустынном песчаном берегу. Повар Стэнли разжег огонь и приготовил кофе. "Несмотря на все опасности, подстерегавшие нас всюду, принявшись за еду, мы все же были счастливы, ибо свою трапезу слегка приправили морализирующей философией, породившей у нас чувство превосходства над этими бесчисленными язычниками вокруг нас. Под влиянием кофе мокко и этой философии теперь мы взирали на них свысока, со спокойным презрением, к которому немного примешивалось и чувство сострадания". Сказано откровенно, но корреспондент газеты "Нью-Йорк геральд", несомненно, был бы ближе к истине, если бы он личное местоимение применил в единственном числе: вместо "мы" - "я"! Ибо во взглядах на местных жителей и в своих отношениях к ним Ливингстону чуждо было такое понятие, как презрение.

По поводу этих эпизодов свои чувства изливал только Стэнли. Ливингстон молчал. Но, несомненно, такие события порождали у него совершенно иные чувства.

Весьма вероятно, что постоянная зависимость от столь напористого, нетерпеливого, вспыльчивого спутника и необходимость как-то приспосабливаться к нему вызывали у Ливингстона весьма неприятные чувства. Расставаясь со своим юным другом, он, видимо, сожалел об этом, но, проводив его, вздохнул все же облегченно: он снова мог планировать и проводить исследования по своему усмотрению, не оглядываясь на другого, так и оставшегося ему чуждым человека.

Гавань Багамойо, откуда отплывали в заморские страны многочисленные суда, перевозящие рабов
Гавань Багамойо, откуда отплывали в заморские страны многочисленные суда, перевозящие рабов

За неделю до того, как Стэнли прибыл в Багамойо, там высадилась британская экспедиция, собиравшаяся на поиски Ливингстона. Кроме официальных лиц в нее входил также младший сын Ливингстона, двадцатилетний Осуэлл. Экспедицию организовало Географическое общество после того, как стало известно о войне, возникшей в местности к востоку от озера Танганьика, в результате чего база снабжения Ливингстона в Уджиджи оказалась отрезанной от побережья. На эту вспомогательную экспедицию возлагалась задача установить связь с Ливингстоном и оказать ему необходимую помощь. Примечательно, что правительство отказалось выделить на это деньги. В результате Географическое общество вынуждено было прибегнуть к сбору пожертвований. За несколько недель в фонд поступило более четырех тысяч фунтов стерлингов. Само общество выделило пятьсот фунтов. Это уже дало сумму, которая позволяла начать экспедицию.

Однако едва она вступила на африканскую землю в Багамойо, как туда прибыли люди, посланные Стэнли с письмами и телеграммами для "Нью-Йорк геральд". От них стало известно, что с Ливингстоном все благополучно, что он находится в безопасном месте и получил все, что ему могло понадобиться в ближайшие годы. Теперь ему нужны были лишь носильщики. Таким образом, необходимость во вспомогательной экспедиции отпала.

На Занзибаре Стэнли завербовал для Ливингстона пятьдесят семь носильщиков. В большинстве это были его же люди. Три недели спустя они отправились в Уньяньембе.

Хотя, по словам Стэнли, Ливингстон был теперь обеспечен всем на четыре года, Географическое общество не успокоилось на этом и изыскало возможности оказать ему дополнительную помощь. В 1872 году общество снаряжает две новые экспедиции.

Одной из них предстояло пройти вдоль реки Конго от ее устья до истоков. Английские географы все больше склонялись к тому, что крупные реки Центральной Африки - Луалаба и Ломами являются притоками скорее Конго, чем Нила, как это предполагал и Ливингстон. Если это так, то могло случиться, что Ливингстон, если бы он поплыл вниз по Луалабе, оказался в устье Конго. Допустим, этого не произошло бы, но и тогда была бы польза от экспедиции: она собрала бы по крайней мере новые сведения об этой малоизвестной реке. В первые месяцы 1873 года экспедиция двигалась от Луанды внутрь материка и в октябре достигла нижнего течения Конго, где на многие месяцы засела в "зимних квартирах". Здесь и застало ее известие о смерти Ливингстона, а вскоре экспедиция получала приказание вернуться.

Другая экспедиция также была послана Географическим обществом. Руководителем ее был назначен офицер военно-морского флота Камерон, ставший затем известным исследователем. В январе 1873 года он высадился на Занзибаре, а в марте отбыл из Багамойо. Вместе со своими людьми он должен был поступить в распоряжение Ливингстона. В августе экспедиция прибыла в Уньяньембе. Англичане разместились в том доме, где в последние дни проживали Ливингстон и Стэнли. О Ливингстоне ничего не было слышно уже несколько месяцев; где он находился в то время, никто не знал. Камерон заболел малярией и из-за этого задержался на несколько недель в Уньяньембе. В один из октябрьских дней ему передали письмо, принесенное неизвестным африканцем. Камерон не мог прочесть его: из-за болезни у него очень ослабло зрение. Он велел позвать человека, доставившего письмо. Это был Чума. Он принес весть о смерти Ливингстона.

предыдущая главасодержаниеследующая глава







© GEOMAN.RU, 2001-2021
При использовании материалов проекта обязательна установка активной ссылки:
http://geoman.ru/ 'Физическая география'

Рейтинг@Mail.ru

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь