Вместо предисловия, или Частное отступление на тему этимологии

Довольно давно, лет пятнадцать тому назад, в тихий вечерний час я сидел на берегу реки, впадающей в Восточно-Сибирское море. Было это в июле, и на гладкое речное плесо ложились, оттеняя и дополняя друг друга, апельсиновый свет закатного солнца и темная тень кустарника.

Тогда я работал в геологии и возвращался на базу после двухдневного маршрута на дальние тундровые озера. Двухдневный маршрут с грузом по тундровому кочкарнику - довольно тяжелая физическая работа, и, как всегда после тяжелой физической работы, на душе было спокойно, даже несколько пустовато, и блаженно ныли все мышцы. Маршрут мой практически кончился, так как в нескольких километрах вниз по реке в кустарнике была спрятана "ветка", узкая, из трех досок сшитая, лодочка, на которой плыть вниз по течению уже не работа, а удовольствие, вроде танца, если ты любишь ритм и послушные мышцы. В лодке у меня были оставлены чайник, заварка, сахар и большой кусок хорошо сваренной оленины, завернутый в бактерицидную травку, что растет здесь в низинах. Словом, предстоящая через час жизнь была изобильна и прекрасна в своей ясности и простоте.

Олег Куваев

Я покуривал перед последним рывком в предвкушении ужина и возвращения на базу по ночной реке среди тишины, звезд и рыбьего плеска. Тут я его и увидел. Это был огромный старый гуменник, весь в тяжести мышц и уверенности прожитых птичьих лет. Он неторопливо плыл вниз по течению, поглядывал по сторонам и был как бы задумчив. Я сообразил, что он меня не увидит, так как над глыбой берегового торфяника торчала лишь моя голова в грязном до черноты накомарнике, а птицы на неподвижные предметы не реагируют. Гуменник поравнялся со мной. Я сидел неподвижно и видел даже, как шевелятся в воде темно-желтые гусиные лапы. Он перемещался все медленнее, медленнее и вдруг, как бы порешив что-то в уме, развернулся и быстро поплыл обратно, так что вода веером шла от груди. Видимо, он действительно принял важное решение и теперь спешил исполнить его.

Не знаю уж, по какому сцеплению ассоциаций, но именно тогда мне пришла в голову мысль написать рассказ, повесть или даже целую книгу о людях скитальческого образа жизни, бродячих профессий, непоседливых устремлений ума. "Бытие определяет сознание" - это истина. В тогдашнем моем бытии я жил среди людей, не имеющих твердой крыши над головой, когда каждую весну чемодан с барахлишком сдавался управленческому завхозу и ты не знал, куда ты сей чемодан осенью понесешь. Самолет, тракторные сани, кузов машины, речная или морская лодка служили как бы естественным продолжением, естественным вместилищем твоего существования.

В Крестовской губе Восточно-Сибирского моря. Вытаскивание 'севшего на мель' экспедиционного самолета

Конечно, с тех пор многое изменилось. Того симпатичного пожилого гуменника уже нет, конечно, в живых, и река, на берегу которой я сидел, теперь стала другой рекой. Вдоль нее идет тракторная дорога, летом вода замутнена шламом промывки, а птицы и звери ушли в другие края. Человечество стало старше на пятнадцать интенсивных лет нашего века.

В Крестовской губе Восточно-Сибирского моря. Вытаскивание 'севшего на мель' экспедиционного самолета

Но есть, черт возьми, вечные категории. К этим вечным категориям я без колебания отношу склонность человека к странствиям. Не будем бояться слова "бродяга". В обыденке оно почти всегда ассоциируется с некоей не нашедшей себе применения личностью, тем беглецом, который "Байкал переехал", или небритым типом, который "бродит", уходя от обязанностей члена общества и человека. Для почтенных "бродяг" наших дней есть термин "турист", "путешественник", "исследователь" тех-то и тех-то местностей, для непонятных раньше употреблялось слово "странник", в печальной интерпретации слова "скиталец".

Но можно (пусть это будет авторская вольность) истолковать слово "бродяга" как определение человека, который переходит "брод", бредет из последних сил, чтобы добраться до нужной цели. В этом смысле великий путешественник и генерал русской армии Николай Михайлович Пржевальский был ближе к безымянному сибирскому побродяжке, Ивану Непомнящему, чем к какому-нибудь блестящему светскому генералу. Каждый истинный бродяга - это всегда поэт, рассказчик, знаток природы, профессор нехоженых троп. Есть еще современное, горькое для экономистов слово "летун". Я должен сказать, что "летун" и "бродяга" ничего общего между собой не имеют, более того, они диаметрально противоположны, так как для бродяги сама дорога и мир вокруг нее уже процесс, уже цель, для летуна же дорога - просто досадная необходимость, барьер перед рублем или иными благами жизни. Кроме того, мир еще просто не знал зажиточного бродяги.

Странствия обогащают душу, лечат ее, если она больна, но они также ведут к печальному факту житейского краха, если человек шляется просто так или за мелкой целью рубля, тщеславием эгоизма, если он убегает, пытается убежать от себя, от действительности или ближних своих. Впрочем, это давно известная истина.

Именно поэтому я счел возможным объединить вместе идущие ниже рассказы и повести. Более того, я уверен, что они должны быть вместе, в одной обложке, если автор пытается как можно шире подходить к понятию слов "бродить по земле".

Я вполне отдаю себе отчет в том, что прозаик, литератор должен объясняться с читателем в самой сути того, что он пишет, а не в предисловии к книге, пусть даже не очень затянутом.

Олег Куваев