Экспедиция "FAMOUS": что это такое?

8 марте 1971 года операция "FAMOUS" приобрела свои первые, по крайней мере принципиальные, очертания. Произошло это в Бордо. Несмотря на то что еще за год до этого ученые в Национальном центре по эксплуатации океанов (CNEXO) и в Вудс-Холском океанографическом институте вели разговоры о возможности исследования, рифта при помощи подводных аппаратов, эти разговоры тогда не вышли за рамки добрых пожеланий. Вскоре они пришли к выводу: такая операция может быть успешно осуществлена только в рамках франко-американского сотрудничества.

9 марта 1971 года в Выставочном парке "Океанэкспо" открылся первый большой Международный коллоквиум по освоению океанов, темой которого было изучение и освоение Мирового океана. К коллоквиуму приурочили выставку морского технологического снаряжения. Конференции подобного рода уже имели место в Хьюстоне (США) и в Брайтоне (Великобритания). Во Франции такое мероприятие проводилось впервые.

Его вдохновителем стал мэр города Бордо Жак Шабан-Дельмас. Он надеялся, что научная дискуссия позволит заглянуть в многообещающее будущее океанологии и послужит достойным началом деятельности только что выстроенного Выставочного парка.

Инициативу мэра поддержал CNEXO. Это учреждение тогда, на четвертом году своего существования, имело крупные и острые зубы, к тому же у него был хорошо подвешен язык, но, следует признаться, попытки CNEXO убедить французов в том, что их будущее также связано с океаном, оставались гласом вопиющего в пустыне. По всеобщему признанию, выставка "Океанэкспо" прошла с большим успехом. В ней участвовали все промышленно развитые страны, и в течение недели зал ожидания перед Выставочным павильоном напоминал новый Вавилон.

Среди других высокопоставленных лиц присутствовал заместитель государственного секретаря США по вопросам военно-морского флота. Кроме моряков, пришли инженеры и бизнесмены с надеждой расширить поле своей деятельности в безграничном Эльдорадо, где, как полагали, погребены нефть, кобальт, никель... Не обошлось без предприимчивых коммерсантов, которые помнили о тех временах, когда "merchant adventurers" (Купцы - искатели приключений (англ.). - Прим. перев.) с риском для жизни пускались в открытое море, но этот риск возмещался сказочными прибылями: по возвращении из восточных стран нагруженных товарами судов сундуки немецкой Ганзы наполнялись полновесными золотыми дукатами. Не обошлось без журналистов, съехавшихся отовсюду, как и без политических деятелей, поэтов, а также насупленных пророков, передававших святотатственные бредни ученых анафеме, и чародеев, могущих расколдовать воспетое Гомером море и обратить в звонкую монету богатства, погребенные под неоглядными синими водами.

Самой большой неожиданностью на выставке явилась китайская делегация, члены которой, облаченные в униформу Мао, тесной группой из угла в угол прохаживались по однотонным ворсистым коврам аудитории, держа в руках красные цитатники с изречениями своего вождя.

Говорили практически обо всем, что касается моря. Люди еще только начинали осознавать экономическую, а стало быть, и политическую значимость океанов. Однако они - правда, в разной степени - уже понимали, что Мировой океан таит в своих недрах сказочные запасы белков и минералов, причем девять десятых из них еще не обнаружены.

Стало абсолютно ясно, что суша с ее равнинами, горами, пустынями не может служить неисчерпаемой кладовой "даров" Природы в условиях демографического взрыва. Тягостное ощущение близости "светопреставления", гибели цивилизации мало-помалу охватывало все страны. В подсознание каждого просачивался скрытый страх, боязнь завтрашнего дня, в который придут дети наших детей. И вот человечество заново открыло море, занимающее 71 процент поверхности нашей планеты, заключающее в себе необходимые людям пищевые и минеральные ресурсы и, следовательно, дающее положительный ответ на роковой вопрос о возможности его дальнейшего существования. Мартовский коллоквиум-71 затронул все ключевые проблемы океанологии, а не только проблему нефтедобычи с морского дна, решением которой занимаются в Хьюстоне, или проблему развития морской технологии, в которой специализируются ученые Брайтона.

Значит, это выход в океанографию? Да, потому что океанология - это научная дисциплина, идущая в ее кильватере, но находящаяся за пределами океанографии (если угодно, вниз по течению); и в то же время нет, потому что океанография есть лишь одна из наук, между тем как океанология есть нечто большее, чем одна только наука. Действительно, океанография - это древняя наука, которая по традиции ограничивалась изучением физических свойств морской среды. Затем океанографами стали называть ученых, посвящавших себя изучению жизни флоры и фауны моря. Так образовалась особая ветвь зоологии и ботаники.

С течением времени геологи и геофизики, интересующиеся изучением дна и недр морей, также превратились в океанографов. Теперь можно сказать, что океанология охватывает весь комплекс наук о море.

Речь идет в основном о фундаментальных науках, долго носивших описательный характер, но сегодня все более претендующих на свое объяснение сути явлений и даже их прогнозирование, что является истинным критерием науки. Таким образом, мы не только отыскиваем путь к познанию основных законов развития Вселенной, но и преследуем цель, направленную на увеличение капитала "чистого знания", по выражению Поля Валери.

Когда в шестидесятые годы люди начали осознавать, какие богатства содержатся в океанах, правительства и предприниматели сделали вывод, что накопленных научных знаний, а также многовекового опыта моряков еще недостаточно и что требуется нечто большее, а именно предварительная подготовка к освоению этих почти девственных пространств.

Надо было соединить науку чистую и прикладную, надо было разработать совершенно новые методы исследования, поставить технику на службу океану, надо было обратиться к информатике. Сюда вторгались также экономика и право. Что будет производиться, когда, в каком количестве и по какой цене? На каких юридических основах? (Океан, за исключением континентальных шельфов, всегда считался Res Nullius (Res nullius (лат.) - никому не принадлежащий. - Прим. перев ))

Следовательно, намечался переход от научной деятельности (чисто познавательной) к эксплуатационной (индустриально-коммерческой). Комплекс научных дисциплин, к которым пришлось прибегнуть в этот переходный период, и составил то, что назвали океанологией. Для большей точности скажем, что термин "океанология" включает в себя понятие "научно-техническая деятельность", которая способна обеспечить власть человека над Мировым океаном.

Новейшая эра, ознаменованная, поворотом интересов представителей науки и промышленности от овладения - атомной энергией и освоения космоса к освоению океана, началась отнюдь не в день открытия "Океанэкспо". Этот поворот интересов произошел за несколько лет до того, в частности в США и во Франции. Каковы же были побудительные причины? Их можно усмотреть две, причем они довольно разного свойства.

Первая связана с добычей нефти в море. Становилось все более и более очевидным, что запасы углеводородных соединений под океанским дном станут очень важным источником энергии для промышленно развитых стран, как только - рано или поздно - разразится давно предвидимый энергетический кризис.

Вторая причина связана с "загрязнением окружающей среды" (термин расплывчатый, но прекрасно действующий на общественное мнение). Вновь была открыта та простая истина, что все наши "отходы", все отбросы наших промышленных предприятий, удобрения, используемые современным сельским хозяйством, попадают в конце концов в море со стоком рек. И поскольку с ростом народонаселения объем производства неизменно возрастал, то неизбежно следовало ожидать, что море, прежде всего его береговая часть, а затем и открытый океан будут все более и более "оскверняться". Уже поговаривали о критическом пороге, об "угрозе гибели Океана", симптомы пока еще легкого психоза были налицо.

Необходимость как можно быстрее исследовать Мировой океан с целью его освоения и защиты назревала, следовательно, изо дня в день - эти два главных вывода встали перед всеми участниками конгресса, приехавшими на "Океанэкспо". Сначала надо было все обдумать, а затем, материализуя идеи, использовать оборудование (а также методы), позволяющие человечеству установить свою власть над гигантской морской акваторией, которая простирается далеко за пределы национальных территорий. Никто не забывал о трудностях. Как выразился один юморист, "море содержит нефть, газ, алмазы, воду - к несчастью, также воду..." Кончалась полоса салонных диспутов, пустых деклараций и благих пожеланий. Кое-кто уже разрабатывал меры борьбы с суровой действительностью морских волн и штормов. Другие изучали чертежи технических новинок, которые позволили бы с помощью силы проникнуть в недра океанов. С помощью силы - это означало, что время случайных вторжений, путь ли не сказочных путешествий на дно морское прошло, что отныне предстоит метить дальше, предложить "акванавтам" - вот уже появилось и новое слово - такое оборудование, от которого предприниматели и ученые получили бы максимальную отдачу. Требовалось обеспечить большую безопасность работы, повысить ее эффективность, гарантировать надежность инструментов. Речь зашла о тяжелых установках, могущих оставаться на морском дне двадцать и более лет. Эти установки необходимо проверять, чинить, при случае видоизменять. Но каким образом? С помощью каких средств человек мог бы туда попасть? Было ясно, что достижение трех намеченных целей: накопление знаний - разведка - эксплуатация - стимулировало деятельность человека под водой. Уже в ту недавнюю - но, в общем-то, такую далекую пору, если брать в расчет достигнутые затем успехи, - понимали, что такая деятельность стала "настоятельной необходимостью". Понимали - но инстинктивно; это было трудно доказать, в частности тем, кто держался за "тесемки кошелька".

Итак, в 1971 году возник вопрос: так ли уж необходимо, чтобы в предвидении будущего освоения моря человек самолично опустился на его дно?

Многие с воодушевлением отвечали: да. Некоторые из этих энтузиастов считали, что акванавтам придется неделями жить в недрах океанов среди декораций футуристского толка, которые составляли гордость чертежных бюро.

Скептики же - те, кто привык работать в море только на поверхности, - думали иначе. Точнейшие приборы, которые они пускали в ход, в целом позволяли решать поставленные проблемы. Поэтому они полагали, что вполне можно обойтись экстраполяцией полученных с поверхности данных и что непрерывное совершенствование техники делает вовсе не обязательным непосредственное присутствие человека на дне. Деятельность человека на дне, рассуждали они, - удовольствие дорогостоящее, опасное и малоэффективное, ибо человек только с помощью рук и глаз не ахти что может сделать в столь негостеприимной среде. Для этого следует коренным образом изменить привычные приемы работы, что невозможно без преодоления типичной, хотя и неосознанной тенденции оставаться верным учению старых учителей. Редко встретишь тех, кто отваживается перешагнуть через порог и встать на неизведанный путь, чреватый неожиданными поворотами в служебной карьере.

Различия взглядов породили жаркие споры не только в Бордо или в Париже, но и по обе стороны Атлантики.

В Бордо чаша весов склонилась на сторону "фантазеров". Последние в своих далеко идущих планах уверяли, что независимо от промышленных или научных нужд сама судьба предназначила человеку опуститься в море. Вот знак неустанной человеческой любознательности, того инстинкта, который издревле толкал людей покорять силы природы. Ну а необходимость такого усилия, а польза от него? Об этом, конечно, упоминалось, но только ли в них дело? Польза, возможно, не такая уж постоянная пружина действия, как иногда полагают. Что касается необходимости, то разве еще Поль Валери не писал: "События рождаются от неизвестного отца, необходимость не что иное, как их мать"?

Надо было, чтобы человек ступил на Луну. Надо было, чтобы он проник в тайны материи, и даже надо было, чтобы новоявленный чародей, ослепленный собственным могуществом, научился высвобождать ужасные силы, спрятанные в материи. Надо было, чтобы он стал летать на самолете и взошел на самые высокие вершины. Так во имя каких бюджетных соображений, во имя какого худосочного рационализма мешать ему опускаться все глубже, все с большей легкостью овладевать океанами, которые являются составной частью его планеты? Скажут, во имя морских богатств. Может быть, но в таком случае эти богатства и есть то, что делает человеческий дух доблестным, что постоянно внушает человеку желание превзойти самого себя.

11 марта вечером в городской ратуше Бордо Жак Шабан-Дельмас вручил трем молодым людям кавалерские знаки ордена "За Особые Заслуги". В сентябре предыдущего года они провели восемь. дней в заливе Аяччо на 250-метровой глубине. О перипетиях и рее зультатах этой операции под названием Янус II" было доложено на коллоквиуме "Океанэкспо". Операцию окрестили "великой премьерой" (Операция "Янус II" проводилась французской "Компанией морской экспертизы" (СОМЕХ). В октябре 1877 года СОМЕХ осуществила операцию "Янус IV", во время которой акванавты работали на глубине 460 метров, а в течение полутора часов даже на глубине 501 метр. - Прим. перев.). Никогда еще люди не работали под таким мощным слоем воды. Подвиг трех кавалеров ордена "За Особые Заслуги" получил признание и за пределами Франции. Более всего поражало мужество этих людей, превосходное осуществление задачи в научно-техническом плане и, конечно, тот знаменательный факт, что отныне континентальный шельф стал доступен для деятельности человека. Это означало подлинное овладение шельфом, может быть, более важное для народов, чем то, о котором столько рассуждали юристы - специалисты в области международного права начиная с 1958 года. Власть человека в физическом смысле этого слова теперь простиралась далеко в море за сухопутные границы.

Такое событие произвело в умах переворот, весомость которого возрастала еще и потому, что непосредственной потребности вторжения под воду в столь значительных масштабах вроде бы не ощущалось.

В это время нефтяные компании, устремившиеся на эксплуатацию континентального шельфа, едва достигали 100-метровой глубины;, подавляющее же большинство нефтедобывающих систем еще работало на глубинах до 30-50 метров. Курс на большие глубины (в пределах континентального шельфа), разумеется, был взят, но трудно было предсказать, в каком ритме, с какой скоростью будут развиваться события. Морская нефть доставалась так дорого по сравнению выкачиваемой из песков Ближнего Востока, что перспективы продвижения нефтедобычи на большие глубины рисовались весьма смутно. Но повторяем, такая необходимость все-таки существовала, хотя менее насущная, чем сегодня.

Операция "Янус II", проводимая по настоянию CNEXO и одной из французских нефтяных компаний (ELF), в каком-то смысле походила на пари, от исхода которого зависело благополучие завтрашнего дня. Два авторитетных, известных в мировых кругах учреждения в течение ряда лет без колебаний вкладывали значительные суммы в научно-технические изыскания, которые предшествовали "Янусу II". Они отважились послать людей, как подопытных свинок, работать крайней границе континентального шельфа - вещь по тем временам неслыханная. Еще было далеко до экспериментов в лабораторных условиях, до имитационных гипербарических комплексов и даже до той футуристской, часто туманной риторики, которая позднее расцвела столь пышным цветом на конгрессах. Большой прыжок удался. Видя, что фортуна им улыбнулась, смельчаки решили пойти еще дальше. Они утверждали, что человек может проникнуть и на значительно большие глубины и что его присутствие на морском дне совершенно необходимо. Необходимы его глаза, его руки и его мозг, его, так сказать, законодательная и исполнительная власть. Но существуют физиологические препятствия. На какой глубине проходит предел физиологических возможностей человека? Тогда говорили о 500, 600, возможно, 800 метрах. Это остается верным и на сегодня. А большие глубины тоже ждут человека, но уже за стеклами иллюминаторов в подводных аппаратах, прочный корпус которых защитит от большого давления. Ловкость его рук, сила его мускулов не пропадут втуне и даже возрастут благодаря системам телеманипуляции. Наступит и такое время, когда во мраке морских глубин человека заменят роботы. Он будет управлять ими с поверхности, находясь перед телеэкраном. Однако все в свое время...

В эпоху подводных аппаратов входили робкими шагами. Ибо если будущее водолазных погружений виделось довольно ясно (скафандр в известных пределах позволяет человеку сохранять физиологические функции, нарушаемые внешним давлением), то в вопросе погружений подводных аппаратов ясности было значительно меньше. Эта неуверенность, несмотря на энтузиазм отдельных ученых, заметно проглядывала в Бордо - следствие горького разочарования, связанного со старыми воспоминаниями.

История подводных аппаратов уходит в седую старину. Ее следы можно обнаружить в монастырских бумагах, в архивах меценатствовавших монархов, а позднее - академий. Это странные, подчас ярко раскрашенные изображения конструкций, назначение которых невозможно определить с первого взгляда. Графическое искусство тех отдаленных времен еще не придерживалось строгих законов черчения. Чертежи зачастую соседствовали с реальными предметами, пейзажем, живыми существами, которые иногда находились в реальной связи с представленным объектом, иногда же просто-напросто ассоциировались с ним. Так, рисовали рыб с невообразимыми мордами подкрадывающихся чудовищ, заросли водорослей, протягивающих свои щупальца. Тогда было понятно, что речь идет о сооружениях, предназначенных проникнуть в море, а также защитить человека, настолько бесстрашного, чтобы отправиться в царство "соленых волн", от ужасных опасностей, которые его там подстерегали. Формой эти допотопные конструкции напоминали бочку или колокол. Иные же имели веретенообразную форму, что делало их похожими на дельфина, слывшего самым быстрым обитателем моря...

Исследование подводного мира разбудило буйную фантазию, разумеется, с того самого дня, когда Александр Македонский погрузился в воды Средиземного моря в таинственном водолазном колоколе из стекла... Он увидел причудливые формы морской фауны, которую летописцы, историографы средневековья, разукрасили до неузнаваемости.

Кто же эти изобретатели, от которых до нас дошли чертежи на пожелтевшем пергаменте? Безумцы, наивные мечтатели, поэты, фанатичные умельцы, гении? Все понемногу. Их снедало любопытство. Стремление открыть "Кирки пленительный край, весь поросший соленой травою" (Авторы цитируют строку из "Одиссеи" Гомера. - Прим. перев.), которую жевали спутники Одиссея. Воинственный дух чаще всего побуждал их изображать мощные смертоносные снаряды, способные скрытно таранить вражеские суда, нанося им удары,: тем более ужасные, что они неожиданны.Те технические проблемы, с которыми сталкивались конструкторы, в основном оставались неразрешенными вплоть до XIX века. Степень опасности давления воды постигалась опытным путем, но закономерности давления не были разгаданы. Только в 1698 году их вывел Паскаль, поставивший знаменитый эксперимент с "равновесием жидкости". Закон Архимеда, казалось, был позабыт; англичанин Уильям Борн заново открыл его в 1578 году, возможно, даже не подозревая об этом. Он начертил подводный аппарат, способный теоретически (ибо к практическому осуществлению своих планов ученый никогда не приступал) погружаться в море и по желанию всплывай на поверхность. Подобие балластной цистерны - кожаный мешок, помещенный внутри лодки, - могло наполняться водой. За счет увеличения своего веса аппарат уходил под воду. Для всплытия достаточно было вытеснить воду из кожаного мешка. Ее выдавливали деревянным прессом - неким подобием прессов для выжимки винограда, где огромные рукоятки сжимают гибкие емкости, изготовленные из коровьей кожи. Так был найден способ изменения веса имеющего постоянный объем тела, способ, легший в основу современного подводного кораблестроения.

Ну а строительный материал? На протяжении веков использовалось дерево. Что же касается проблемы герметичности, то к ней подошли по примеру конопатчиков королевских военных портов, которые заделывали щели с помощью кожи, пакли, животного сала и смолы. Есть основания подозревать, что такие средства передвижения были лишены всяких шансов погрузиться в море глубже чем на несколько метров. Но самое главное - то, что они могли с легкостью очутиться в таинственном Зазеркалье.

Одной из самых серьезных трудностей, встреченных этими отважными пионерами подводного плавания, оказалось дыхание в замкнутом пространстве. О составе воздуха им ничего не было известно до Джозефа Пристли, который в 1774 году ввел в науку понятие кислорода. Роль углекислого газа, выделяемого легкими после каждого вдоха, полностью была объяснена только Лавуазье, несколько позднее. Поэтому подводники захватывали с собой бочки "запасного воздуха''. Говорят, что голландец Корнелий Ван Дреббель, живший в начале XVII века, изобрел "химическую жидкость', которую он помещал в свой подводный челнок, движимый гребцами, и что эта чудодейственная микстура была способна восстанавливать "воздушную квинтэссенцию"...

А как же передвигалась лодка? С помощью гребцов! Винты отсутствовали. Они появились в 1776 году на "Черепахе" Бушнелла. Эта "Черепаха", вероятно, и есть праматерь наших подводных лодок. Она, как и снаряд Борна, погружалась за счет увеличения своего веса путем заполнения водой специального резервуара. Для всплытия Бушнелл располагал вертикальным винтом, который он приводил в движение изнутри "Черепахи" с помощью рукоятки. Второй винт, также вращаемый мускульным усилием, обеспечивал горизонтальное движение. Таковы в общих чертах предки подводных лодок.

Лодка Фултона "Наутилус", появившаяся в 1798 году, знаменита принципиально новыми усовершенствованиями. Первое - насосная система для перекачки жидкого балласта, позволявшая "Наутилусу" самостоятельно погружаться и подниматься. Второе - перископ, которому, без всякого сомнения, принадлежало блестящее будущее. "Наутилус" имел еще одну особенность: он мог передвигаться на поверхности - под парусами! Его передвижение под водой по-прежнему обеспечивалось вращением гребного вала вручную. И еще одно новшество - горизонтальное перо, игравшее роль руля глубины.

Небезынтересно отметить, что первое подводное судно для доставки водолазов к месту работ было построено в 1846 году французом доктором Пайерном. На его лодке был установлен паровой двигатель.

Во время Гражданской войны в Соединенных Штатах Америки южане изобрели "Дэвиды", 15-метровые металлические сигары, огромный гребной вал которых вращали вручную несколько человек.

В числе боевых подводных лодок назовем также "Норденфельты", сконструированные шведским инженером. На них были установлены паровые машины.

Наконец мы добрались до "Жимнота" (1888 год). Главной достопримечательностью этой подводной лодки был электродвигатель. "Жимнот" при всем своем несовершенстве оказалась первой "современной" военной подводной лодкой. Ее прямые наследники бороздили воды тридцать и пятьдесят лет спустя, во время первой и второй мировых войн.

Несмотря на то, что кораблестроители последовательно улучшали технические данные этих опасных морских волков, их принципиальное устройство оставалось таким же, каким оно было во времена "Жимнота".

Эти подводные лодки, оснащенные новейшим вооружением, совершали относительно большие переходы с многочисленной командой на борту, но они были слепы и, главное, не могли погружаться на большую глубину. Не могли по двум причинам.

Причина первая: такой необходимости не ощущалось. Военным Морякам достаточно было лишь скрыться от глаз противника. Причина вторая: почти непреодолимые технические препятствия. Чтобы уйти в океан на значительную глубину, требовалось снабдить лодку средствами защиты от огромного давления, то есть очень прочным и надежным корпусом, способным выдержать большое давление, а возможности систем балластной компенсации, рассчитанных на заполнение воздухом и водой, уже были исчерпаны. Тем не менее, ученые (о промышленниках тогда еще не могло быть и речи) с давних пор стремились попасть в самые нижние слои моря.

По крайней мере полвека назад они поняли, что до конца познать подводный мир простым изучением образцов, поднятых на поверхность, нельзя. Они понимали, что находятся в положении наблюдателя, который попал в пещеру Платона. Они рисовали себе искаженный образ таинственного мира, скрытого в морских пучинах.

У. Биб и О. Бартон первыми распахнули ворота в большие глубины. Но не на подводной лодке, а в подвешенной на тросе стальной сфере с иллюминатором и прожектором, позволявшим преодолеть мрак глубин. Биб, будучи биологом, восхищался тем, что он - открыл в сумеречных глубинах. Предельная достигнутая им глубина составляла 1370 метров. Техника погружения не позволяла ему спуститься ниже. С одной стороны, дальнейшее вытравливание троса увеличило бы вес всей системы - а это было опасно. С другой стороны, трос подвергался сильному скручиванию, что также могло привести к его разрыву.

Гениальный швейцарский изобретатель Огюст Пиккар, прославившийся своими подъемами в стратосферу, изыскал средство избавиться от несущего троса. Он сконструировал батискаф.

Батискаф - это подводный дирижабль. Сердцем аппарата является стальная гондола внутренним диаметром 2 метра, где размещается экипаж из трех человек. Гондола батискафа защищает их от давления. В ней находятся также приборы навигации, поиска, контроля, связи. Они занимают приблизительно половину полезного объема. В результате для членов экипажа остается места меньше, чем в космических кораблях. Во время погружения они не имеют возможности выпрямиться, а погружение иногда длится до десяти часов.

Гондола имеет большую отрицательную плавучесть. Для того чтобы гондола не тонула, ей придается "поплавок". Таким поплавком может быть сигарообразный корпус из тонкой листовой стали, в днище которого вделана сферическая гондола. В поплавке содержится 110 тонн бензина, который выполняет роль водорода или гелия в дирижабле или воздушном шаре. Бензин, жидкость более легкая, чем вода, придает поплавку избыточную плавучесть, которая удерживает сферу на поверхности моря.

Чтобы сообщить батискафу отрицательную плавучесть, достаточно непосредственно перед погружением придать ему дополнительный вес. Утяжеление батискафа достигается за счет заполнения водой входной шахты, через которую экипаж попадает в гондолу. Во время погружения объем бензина непрерывно уменьшается за счет сжатия под действием гидростатического давления, а также за счет понижения окружающей температуры. Таким образом, подъемная сила батискафа падает с глубиной. Чтобы замедлить спуск в случае необходимости или полностью его прекратить у самого дна, сбрасывают твердый балласт - чугунную дробь, удерживаемую электромагнитными клапанами в бункерах. Приблизившись к грунту, батискаф после умелой регулировки плавучести, выполняемой пилотом, зависает в толще воды. Зажигаются наружные светильники, позволяющие вести наблюдение через иллюминаторы, и включается двигатель. На батискафе имеются три электродвигателя, установленные корпусе поплавка и не защищенные от внешнего давления; они вращают три винта - горизонтального хода, вертикального подъема и бокового упора. Источником энергии служат батареи, смонтированные под поплавком в контейнере, заполненном специальным маслом, которое уравновешивает внешнее давление. При необходимости всплытия (чаще всего решение всплыть принимается тогда, когда начинают садиться батареи) пилот снова сбрасывает балласт, батискаф делается легче и начинает вертикальный подъем к поверхности. Как только батискаф всплывает, входная шахта, которая перед погружением была заполнена водой, продувается сжатым воздухом, вытесняющим воду, люки отдраиваются и подводники выходят наружу.

Такое подводное судно громоздко. Оно не может быть поднято из воды на палубу обеспечивающего судна, так как весит 200 тонн, и его приходится буксировать. Эта посудина требует очень осторожной буксировки на малой скорости. Но ее вес, как и подъем, имеют свое преимущество: они позволяют застраховать батискаф от всяких неожиданностей, давая возможность иметь на борту внушительный аварийный балласт (5 тонн). Пилот в случае какой-либо неисправности может сбросить этот груз, как, впрочем, и аккумуляторные батареи, различный инструмент и балластную дробь. Он знает, что всегда сумеет поднять батискаф на поверхность, даже если тот застрянет в обломках затонувшего судна.

Большой запас плавучести дает батискафу еще одно преимущество перед прочими подводными судами: он может взять на борт значительное количество научной аппаратуры. Без измерительных и регистрирующих приборов (более или менее громоздких), без электроэнергии, которая питает эти приборы, человек чувствует себя в море безоружным, а само погружение превращается в чисто увеселительное предприятие.

Расчетная скорость движения батискафа равна 3 узлам, но если рельеф дна очень неровен, он делает, как правило, 1 узел. Длительность его пребывания под водой колеблется в пределах 10 часов. Легко понять, как важно было тщательно испытать батискаф, которому предстояло открыть путь к большим глубинам. Такое испытание состоялось в 1949 году. Батискаф без экипажа опускается на дно около Дакара. Принцип его действия признали надежным. Второй батискаф, "FNRS-III", был сконструирован силами военно-морского флота Франции. Затем сын швейцарского изобретателя Жак Пиккар создал в Италии "Триест". Его приобрел для себя военно-морской флот США. Наконец Франция по образцу "FNRS-III" строит "Архимед". Эти аппараты совершают во всех морях мира более 200 погружений. "Триест" в Марианской впадине достигает глубины 10910 метров, а "Архимед" - наш старый знакомый - 9800 метров у берегов Японии.

Достигнутые успехи укрепляют престиж подводных аппаратов нового типа. Старые лодки, это орудие смерти, эти слепые чудовища, походили на длинных тонких акул, ощетинившихся торпедами. Изобретенные же Опостом Пиккаром аппараты толстобрюхи и неуклюжи, зато у них есть глаза, открытые в подводный мир. Они способны лишь погружаться и грузно передвигаться вблизи дна на очень небольшой скорости, затем всплыть. Схематизируя, их можно сравнить с автономными лифтами, аппаратами для изучения различных явлений в водной среде. Зато... они могут погружаться очень-очень глубоко. Такова их конечная цель - погрузиться на морское дно и наблюдать, больше ничего.

Жак-Ив Кусто вносит в конструкцию подводных аппаратов существенные улучшения. Он считает, что батискафы имеют целый ряд недостатков: они чересчур тяжелы, громоздки, неудобны в эксплуатации, им требуется обеспечивающее судно немалого тоннажа - словом, он считает, что они обходятся слишком дорого. И, ко всему, они мало маневренны. Кусто приходит к следующему выводу: почему бы вместо подводных аппаратов, рассчитанных на большие глубины, а потому неизбежно тяжелых, не создать снаряды, предназначенные для меньших глубин, а потому значительно более легкие? Кроме того, добавляет он, спору нет, соблазнительно попасть на дно глубоководных впадин Тихого океана, но более актуальной и, в конечном счете, более разумной выглядит идея начать с исследования континентального шельфа и склона, то есть со средних глубин.

Таково философское рассуждение, предшествовавшее появлению на корабельных верфях его знаменитых ныряющих "блюдец" "SP-350" (SP - начальные буквы от французских слов " soucoupe plogeante" (ныряющее блюдце). - Прим. перев.), "SP-500", американского "Дипстар" (Deep star - глубинная звезда (англ.). - Прим. перев.) и, наконец, "SP-3000". Рассмотрим внимательнее последнее, так как мы с ним еще встретимся под именем "Сиана". Свое название героиня нашей будущей истории получила от CNEXO в 1973 году.

Конструкция ныряющих блюдец, и в частности "SP-3000", мало чем отличается от батискафов: стальная сфера, рассчитанная на трех членов экипажа, нулевая плавучесть в воде создается за счет поплавка особой конструкции. Поскольку блюдце предназначено для меньших глубин (3000 метров вместо 11 000), то толщина стенок гондолы и ее вес уменьшаются по сравнению с батискафами. И для достижения положительной плавучести нет надобности прибегать к поплавку огромных размеров. В этом-то и заключается вся разница между блюдцами и батискафами: относительно малый вес блюдца позволяет обойтись без бензина. Поплавок создается из сравнительно нового прочного вещества - пеноматериалов, которые являются смесью мелких стеклянных шариков и резины. Они не представляют никакой опасности, чего нельзя сказать о бензине. Пеноматериалы режутся пилой, им можно придать любую форму, а следовательно, подогнать к сфере в любой геометрической конфигурации. Незначительный вес "SP-3000" (9 тонн) позволяет обеспечивающему судну со скромным водоизмещением брать блюдце, на палубу. Его подъем и спуск осуществляются краном или, еще удобнее, гидравлическим порталом.

В некотором роде блюдце походит на крупное толстобрюхое насекомое без лап, особенно если смотреть на него спереди: иллюминаторы сферы направлены на вас, как два огромных глаза. "Архимед" сохраняет вид традиционной подводной лодки, а "SP-3000" трудно с чем-либо сравнить: погружающаяся машина - вот и все. Можно догадаться, что она маневренна на дне. По подвижности она значительно превосходит нерасторопный батискаф. Стрекоза и слон. Смотря на погружающееся блюдце, можно еще представить себе беспечную балерину, неторопливо передвигающуюся по темной сцене моря. Так и видишь, как она подцепляет нежным пальчиком цветок или раковину...

Успех аппаратов, сконструированных Жаком-Ивом Кусто, был потрясающим. Мгновенно во всем мире, особенно в США, развернулась весьма сомнительная кампания за первенство в подводных погружениях, и парк подводных аппаратов увеличился. Некоторые из них были копиями блюдец, другие зиждились на том же принципе, но пытались совместить свои достоинства с достоинствами военных подводных кораблей.

С тех давних времен, когда Огюст Пиккар изобрел батискаф, открывший дорогу к большим глубинам, и с той поры, когда французы Ж. Уо и П. Вильм впервые в мире спустились на глубину более 2000 метров, произошло много событий.

Между 1960 и 1970 годами увлечение океанологией захватило и предпринимателей. Соединенные Штаты Америки захлестнула такая волна энтузиазма, что в строительство подводного флота было вложено более 100 миллионов долларов... Мы имеем в виду подводный флот гражданского, научного или промышленного назначения. Мы уж не говорим о военных ассигнованиях, направленных на совершенно другие цели: они перекрывали названную сумму. Все крупные общества хотели "выставить на витрину" собственный подводный аппарат.

Это было время триумфа техники. Американские инженеры уверовали в то, что они чуть ли не боги, способные по своей воле изменять законы природы. Вокруг Земли вращались спутники, на сверхскоростях уходили в пространство ракеты, готовилась программа полета на Луну, и исследование морского дна как нельзя лучше вписывалось в перечень того, что еще оставалось сделать. Действительно, почему бы акванавтам, беря равнение на пионеров космоса, не углубиться в океаны, о которых столь же много говорилось, сколь мало имелось представления, и которые предположительно обладали практически неисчерпаемыми богатствами? Новый вызов был брошен. Вот чем жила целых десять лет своей истории Америка с ее вечной тягой к тому, что американцы называют "challenge" (вызов). Вызов был не только брошен, но и принят.

Повсюду строились подводные аппараты. Изумительные стальные игрушки, расчетные данные которых потрясали своими возможностями, чудеса электроники и акустики. Они не претендовали даже на красоту, как те орудия труда, которые в наше время люди создают в храмах-лабораториях, вырывая у богов их последние секреты. Отсутствие красоты придает еще больше таинственности судам, способным вырваться за пределы действия силы тяжести, довлеющей над людьми на суше. От проектировщика самолета, ракеты, подводного аппарата не требовалось даже элементарного художественного вкуса, ибо эти творения техники заставляли мечтать и пленяли нас сами по себе...

Самолет, ракета - устремлены к зениту. Подводный аппарат к надиру и пучинам морским, лежащим столь близко от человека, и столь далеко от него.

Появилось множество американских, японских, английских, немецких подводных аппаратов всевозможных форм и размеров. На их бортах красовались названия крупнейших фирм, создавая престиж акционерам металлургической промышленности, точной механики, аэронавтики и даже автомобилестроения. Снаряды были превосходно спроектированы и построены, потому что занимались этим инженеры талантливые и опытные. Фоторепортеры запечатлевали эти чудо-аппараты в самых неожиданных ракурсах, а затем помещали снимки в специализированных журналах, сопровождая их броскими подписями такого рода: "Невероятная мощность", "Крушитель рекордов". Поистине герои, закованные в сверкающие латы из титана, алюминия и зарекомендовавших себя сплавов. У них был мозг - компьютер, стальные руки - гидравлические манипуляторы, органы чувств - электронные глаза и уши, помогавшие им ориентироваться во мраке глубин и слушать молчание моря. Они стояли на стартовой линии, сгорая от нетерпения, по первому зову готовые ринуться на завоевание океана.

На завоевание океана они так никогда и не отправились. Конечно, им случалось погружаться, но в большинстве случаев только один сезон... И в течение целых лет (редко месяцев) после спуска со стапелей верфи они пылились в глубине складов, а то и вообще в куче лома под открытым небом, покрытые ржавчиной и загаженные чайками.

Жалкое зрелище.

Все океанологи знали об этом, в том числе и в Бордо. Заводя разговор о сложившемся положении дел, ученые невольно понижали голос, ибо испытывали известную неловкость: уж они-то отлично понимали, что такое море, и верили в его пользу для будущих поколений. Они верили в это уже много лет, но не как поэты, не как кликушествующие витии или безграмотные предсказатели, а как инженеры, наделенные чувством реальности и воображения. Им было больно наблюдать, как гибнет подводная армада, которая так дорого стоила, а теперь предавалась забвению.

Каковы причины неудачи? Они их знали. Все эти дорогостоящие машины строились в расчете на то, что они соберут на дне океанов богатый урожай... а на деле они извлекли на поверхность лишь "несколько фунтов ила"... Может быть, дары моря - просто выдумка и, кроме ила, камней и забавных кинематографических эпизодов, там ничего не раздобудешь?

Конечно, ничего - думали "завоеватели". А все дело в том, что на промысел они отправились слишком рано, тогда, когда сокровища новой Голконды были еще хорошо спрятаны. Вылазки их машин, сколь бы совершенны они ни были, представляли собой в лабиринте неисследованного моря не более чем жалкие искорки света в ночи. Требовалось еще много времени, терпения и усилий для того, чтобы сначала обнаружить нить Ариадны, а затем ею воспользоваться. Эти прекрасные аппараты больше походили на актеров, ищущих "свою" роль. При изготовлении научного оборудования для аппаратов реальное его предназначение по-настоящему не продумывалось. Ведь, к примеру, "роллс-ройсы" никак не рассчитаны на то, чтобы ездить по бездорожью или тянуть за собой плуг в поле. Если так уж хочется кататься на "роллс-ройсе", то сначала надлежит построить дороги, а для пахоты, как известно, больше подойдут пара волов или трактор.

А для службы на благо науки?

Тут даже сами ученые не возлагали радужных надежд на предложенные им чудесные подводные экипажи. К тому же они были не столько "предложенные" (по крайней мере, большинство из них), сколько даны на прокат. Материальная сторона дела также требует рассмотрения, хотя и может покоробить бессребреников.

Снаряды сдавались на прокат по повышенным ценам, потому что разочарованные кораблестроители сократили капиталовложения в подводный флот. Когда руководители научных лабораторий сравнивали цену, запрашиваемую за аренду аппарата для отправки своих представителей под воду, со снаряжением и роскошными приборами, которые можно приобрести за ту же сумму, они без колебаний избирали второй путь.

Справедливости ради надо признать, что в то время эти игрушки их немного пугали. Им хотелось бы (хотя бы в целях саморекламы) поскитаться по морскому дну, но ни они, ни предприниматели не слишком представляли себе, чем там надо заниматься. В составленных программах не намечалось ничего такого, что радикально меняло бы образ их деятельности, а им необходимо было сменить привычный способ научной разведки. К тому же предложенные аппараты оказались не приспособленными к серьезной научной работе. Они могли погружаться на морское дно, передвигаться там, фотографировать и в некоторых случаях брать пробы. Однако (и это самое главное) они не имели навигационного оборудования для точного определения своего места. Короче говоря, они погружались вслепую и перемещались по дну наугад, повинуясь фантазии пилота или наблюдателя. Задача же научных исследований требует точного пилотирования и достоверной привязки к местности.

Тем не менее отдельные исследователи - биологи и геологи - совершали научные погружения. Однако их одиночные вылазки включались в национальные научные программы отнюдь не во всех странах, что мешает выявить для истории всех пионеров подводного дела. К тому же ни они, ни используемые ими аппараты не были по-настоящему подготовлены для целей, маячивших на горизонте. Поэтому не приходится удивляться, что все публикации о глубоководных погружениях во всем мире легко умещаются в обувную коробку!

Выходит, что как для науки, так и для промышленности подводная техника начала служить слишком рано. Подводные аппараты за редким исключением "полезли в воду, не зная броду". После Бордо все изменилось.

По ряду признаков, по некоторым поворотам в разговоре создавалось впечатление, что идеи, до того смутно витавшие в воздухе, начинают принимать зримые очертания. Мечты воплощались в действительность. Вера в экономическое будущее океанов преобразовывалась во внутреннее убеждение, опиравшееся на факты и на логические рассуждения. Златоусты постепенно уступали место деловым людям.

Нефтяные запасы иссякали, и нефтяники уже не колеблясь говорили, что у Северного моря появились хорошие шансы превратиться в европейский Техас. Между Норвегией и Шотландией находили маслянистую жидкость и газ. Серьезные признаки... Через два-три года ожидалось начало промышленной фазы. Требовалось уложить на дно сотни километров труб, а возможно, и подготовить там устья скважин, сепараторы, нефтехранилища. Еще неясен был сам характер будущих разработок. Но уже почти с полной уверенностью можно было сказать, что после предварительной разведки дна туда в течение десяти - пятнадцати лет придется посылать людей, множество людей. Но одних подводников, неутомимых рыцарей холода и ночи, будет недостаточно. Значит, опять подводные аппараты? Вполне возможно, при условии, что инженеры пожелают взяться за решение возникающих проблем. От черновых набросков разбухали папки. В памяти стиралась история с "роллс-ройсами". На бумаге рождались "мускулистые" аппараты, которые больше смахивали на джипы или на тракторы. На орудия труда.

Именно тогда и выяснилось, что усилия десяти злосчастных предыдущих лет принесли некоторые плоды. Они позволили разобраться в джунглях подводной техники, по которым некогда блуждали лучшие кораблестроители. Именно они создали новое оборудование, нашли новые сплавы, системы подводной навигации, связи и, прежде всего, определения местонахождения искомых объектов. По большей части эта новоявленная техника еще не вступила в стадию промышленного производства. Но тем не менее она превосходила свои печально кончившие и, к сожалению, мало надежные прототипы. В итоге впервые стали ясны возможности конструкторов и потребности предпринимателей, в частности нефтяников. Появилась возможность за относительно скромную плату сконструировать новые аппараты, способные удовлетворить практические потребности. В тот момент эти потребности ограничивались континентальным шельфом, где наличие нефти и газа отныне не вызывало сомнений.

Но в 1971 году геологи и геофизики в противоположность представлениям более раннего периода знали - или по крайней мере предполагали с большой степенью вероятности, - что подо дном глубоководных районов океанов также должна залегать нефть. Эта революционная гипотеза открывала, как можно себе представить, фантастические перспективы в решении энергетической проблемы на земном шаре. Но эту нефть надо было еще извлечь и поднять на поверхность... Не могло быть и речи о ее транспортировке на больших глубинах (2000, 3000 метров?) методами, которые использовались в наземных условиях в Техасе, на Ближнем Востоке и в других местах. Немыслимо было также использовать привычную технику, работавшую на континентальном шельфе. Напрашивалась полная смена методов, продиктованная изменениями масштабов, а также характера поставленной проблемы.

Выкристаллизовывалась основная идея: не сегодня, так завтра или даже через десять лет возникнет необходимость в обитаемых подводных аппаратах, способных эффективно погружаться на большие глубины. Получат ли развитие подводные аппараты того типа, что конструировались в 60-70-е годы, - толком не знали. Не существовало ни малейшего представления о размерах этих аппаратов. Неизвестными оставались даже задачи, которые будут ими решаться... Уверенно можно было сказать только то, что аппаратам придется иметь дело с донными структурами. Оставалось неясным и то, будет ли им необходима свобода передвижения у дна. Ясно было одно - что новые аппараты должны превосходить своих предшественников по мощности и запасам энергии.

Во Франции и в США упорные сторонники дальнейшего проникновения в море со вздохом облегчения и смутной надеждой почувствовали, что долгий и мрачный период "сатанинских" океанологических лодчонок заканчивается. Становилось ясным, что вскоре потребуется подводный флот для средних глубин континентального шельфа, и не исключалась возможность того, что еще через некоторое время появится нужда, преследуя те же промышленные цели, - в освоении больших глубин, вплоть до 3000 метров.

За столом сидели один американец и четыре француза. Американец - доктор Брекетт Херси, стяжавший славу крупного геофизика, исполнял самые ответственные поручения при адмирале, начальнике Управления по делам океанографии военно-морских сил США, я фактически руководил программой исследований. У него были белоснежные волосы, правильные черты лица и цвет кожи, напоминавший розовый фарфор. Не тронутое всеразрушающим временем лицо состарившегося ребенка и очень мягкий тягучий голос.

Второй собеседник - представитель CNEXO, геолог, доктор Ж. Дебизер, старый морской волк, гулявший по дну на борту "Архимеда". Очень хитрый взгляд из-под густых бровей.

Третьим человеком был представлявший французскую сторону Жерар Юэ де Фробервиль, начальник Группы батискафов французского военно-морского флота, а фактически командир "Архимеда" и обеспечивающего судна "Марсель ле Биан". "Группа батискафов" состояла лишь из "Архимеда", второй аппарат, "FNRS-III", пришел в негодность - его проела ржавчина, еще когда он стоял в Тулонском военном порту.

Командир де Фробервиль отлично проявил себя в море - и на его поверхности, и под водой. Тем не менее ему не присуща та стереотипная походка моряка с палашом на боку, с которой сразу связываются квадратная челюсть, остриженные бобриком волосы и ледяной взгляд, уставленный в горизонт. Не видно также, чтобы лицо его было исхлестано ветрами и брызгами. Скорее оно отвечало стилю Второй империи ( Вторая империя во Франции была провозглашена Луи Наполеоном в 1852 году и продолжалась до 1870 года. - Прим. перев.). Прекрасное телосложение и гордая поступь завсегдатая бульваров той громкой эпохи. Чарующая добрая улыбка, голубые глаза, которые, впрочем, нет-нет да становятся серыми, выдавая железную волю этого человека. В море он не обращает внимания на соблюдение формы, и, скажем прямо, шорты ему противопоказаны, ибо в них он напоминает курсанта из Гаскони. В нем есть малая толика снисходительности, проявляющаяся иногда в словах: "Покончим с этим, мой дорогой!", которые достаточно компенсируют чрезмерную запальчивость в споре и определенное тяготение к стендалевским страстям. Он любит подводные аппараты так же, как его нормандские предки любили строгие образы родных рощ. Он находит удовольствие в управлении этими странными и чудесными погружающимися машинами, которые уносят его через горы и долы в царство Святого Познания. Он отправляется в путь, как в крестовый пoxoд с душой, настроенной попеременно то на Фабрицио дель Донго (Фабрицио дель Донго - герой романа Стендаля " Пармская обитель". - Прим. перев.) на Саворньяна де Брацца (Пьер Саворньян де Брацца (1852-1905) - французский исследователь итальянского происхождения, участвовал в колонизации Африки. - Прим. перев.).

И, наконец, остальными двумя собеседниками являлись автор данной книги...

Разговор не затянулся. Ученые сразу же перешли к делу. И казалось, что настал час объявить новую помолвку между наукой подводным флотом. Из дискуссий в кулуарах "Океанэкспо" они поняли, что начали сглаживаться шероховатости, которые определялись несоответствием между нуждами предпринимателей и нуждами существовавшей тогда подводной техники.

Полное соответствие, без всякого сомнения, ожидало еще своего дня.

Что касается науки, в частности подводной геологии, то в ней наметилась сходная тенденция. Новая теория разрастания дна океанов, или "тектоника плит", стала стержневой проблемой текущего момента.

Эта теория революционизирует науки о Земле. Грандиозная и захватывающая, она открывает не менее обширные перспективы, чем те, что наметились в начале столетия, золотого века современной физики, благодаря группе ученых, вскрывших подноготную материи. Гипотеза разрастания дна океанов основывалась до настоящего времени на умозаключении, синтезирующем данные, полученные с поверхности океана в больших, то есть глобальных, масштабах. Однако трудно делать какие-либо окончательные заключения на основании наблюдений и измерений, выполненных только с поверхности. Геологи и геофизики, убежденные теперь в том, что история и будущее Земли читаются на морском дне, нуждаются в более точных знаниях. Знаниях о происхождении океанов, горных хребтов, о сейсмической и вулканической деятельности планеты. Эти наблюдения благодаря своей обширности и полноте открывают прямой путь к пониманию глубинных структур океанского дна, где создается потенциал минеральных богатств, в частности нефти.

Вот самые насущные и самые жгучие вопросы - сроком на десятилетие вперед, - которые интересуют не только США и Францию, но и весь мир.

Итак, после фазы синтеза, который занимал ученых в течение трех или четырех предыдущих лет, следует фаза анализа явлений, период, когда начинается рассмотрение проблем под экспериментальным углом зрения. Это решающая фаза. Ее называют фазой "геологии дна".

Теперь необходимо оставить поверхность и спуститься на морское дно, в Срединно-Атлантический рифт. Всего-навсего... Возможно ли это?

Дело было внимательно рассмотрено, и по нему вынесено единогласное решение: "Да, возможно!" По более зрелом размышлении возникла целая вереница "однако...", "при условии, что..." и "если..." Проблема требовала тщательного рассмотрения пункт за пунктом. Надо было найти деньги и людей. Доктор Брекетт Херси особо отметил, что соглашение о научном сотрудничестве между США и Францией подписано. Возможно, такую операцию удастся осуществить в рамках заключенного соглашения... Она явилась бы своеобразной заставкой или по крайней мере звеном в цепи, которую надеялись увидеть, длинной и прочной.

Расстались полные надежд, условившись еще раз обдумать все, связанное с этим замечательным проектом, теперь уже по возвращении в Париж и в Вашингтон.