Тарзан

Коли уж речь зашла о животных, хочется рассказать и о четырехногом члене нашего отряда Тарзане, пожилом крупном псе, помеси лайки с овчаркой. Был он бездомным в Иультине. Наши трактористы зимой подкармливали его. Когда им пришлось отправиться к началу маршрутов наших отрядов, Тарзан, хотя он и прихрамывал на одну лапу, отправился за тракторами.

Однажды мы убедились, что Тарзан неравнодушен к музыке.

Вечером после маршрута Андрей вытащил из палатки гитару и рюкзак. Усевшись на рюкзак, положил гитару на колени и сделал тоскующее лицо (почему-то он, Собираясь играть на гитаре, всегда делал тоскующее лицо). Тихонько, нестройно бренча на струнах, неторопливо вполголоса запел:

Дым костра создает уют, 

 Искры тлеют и гаснут сами. 

 Пять ребят о любви поют 

 Чуть охрипшими голосами. 

Мы с Борисом подхватили в лад:

 Если б слышали те, о ком 
 Эта песня сейчас звучала, - 
 Прибежали б сюда тайком, 
 Чтоб прослушать ее сначала... 

К нам подошел Тарзан. Безмятежно растянулся на траве. Уши его вздрагивали. Он приподнялся, подергивая головой, задрал морду вверх, страдальчески вздернув кожу над глазами. И вдруг, сделав несколько судорожных глотательных движений, негромко завыл.

Мы замерли с разинутыми ртами. Тарзан пел!

- Давайте дальше, - сказал шепотом я, и мы вразнобой затянули, косясь на пса:

 ...Чтоб прочувствовать до конца 
 В этом дальнем таежном крае, 
 Как умеют любить сердца, 
 Огрубевшие от скитаний. 

Тарзан подпевал нам, закинув голову и полузакрыв глаза. Как жаль, что нас тогда было лишь четверо: «Пять ребят о любви поют чуть охрипшими голосами...»

Не знаю, доставляла музыка Тарзану удовольствие или просто-напросто раздражала его. Однако он и не думал уходить, когда мы пели. Но и подпевал не всегда.

Тарзан пел, когда у него было меланхоличное настроение. Может быть, вспоминал голубые снежные поля, дыхание соседей по упряжке, мерцающий диск луны - круглое светлое лицо. Кто знает...

Мне и прежде приходилось встречаться с музыкальными собаками. Один из них - старый цепной дворняга Тузик, маленький, нервный и трусоватый, - деревенский житель. Он тихо и тонко скулил, когда возле него кричал петух, и подхватывал окончание петушиных рулад. Однажды под далекий похоронный марш Тузик долго протяжно выл.

Другая собака - Чара - горожанка, из породы немецких боксеров, волновалась и подвывала под аккорды пианино (не отдавая предпочтения каким-нибудь мелодиям). А вот ее дочь Тавка, обычно более возбудимая, была к музыке равнодушна и никогда не пыталась «петь».

Свои музыкальные способности собаки унаследовали от диких предков. Знаток волков, писательница Лоис Крайслер писала: «Подобно спевке у певцов-любителей, вой для волков не шумный базар, а приятное общественное событие. Волки любят повыть... Некоторые любят «попеть» больше других и прибегают на спевку из какой угодно дали, и надо видеть, как часто они дышат при этом, как горят их глаза и как страстно по мере приближения они начинают подвывать, широко раскрыв пасть, уже не в силах сдерживать себя».

Пожалуй, нынешние собаки даже менее музыкальны, чем их прародители. Ведь «музыка» животных (насекомых, рыб, птиц, лягушек) нужна им при общении между собой. Она объединяет их в хоры и дуэты, она наводит страх на противника, она - излияние избытка чувств и энергии.

Возможно, на первых порах человек и собаки в мерцающе-голубые лунные ночи устраивали единые хоры. Пели без слов неведомые нам зверолюдные мелодии, объединенные каким-то общим глубоким чувством.

Но песни те утонули бесследно в давно растаявших ночах. И только, может быть, изредка пробуждаются в собачьих душах отзвуки былых песен. А в нас, в лю­дях...- и того реже.

Порой мне казалось, что Тарзан ищет исхода каким-то своим, ему самому непонятным чувствам, что вой его - «крик души» собачьей, переполненной тоской, любовью, доверием и не умеющей высказать все это. Так или нет, оставалось только гладить его лобастую голову и подвывать ему.

Тарзан обожал людей. Раз и навсегда уверовал в их полное превосходство над собой. Я не слышал ни разу, чтоб он зарычал на человека. Но и не был он подобострастным подлизой. Любил сидеть, привалясь к человеку или положив морду ему на колени. Холодными ночами забирался в нашу палатку, ложась у входа, в ногах. И ему и нам становилось теплее.

Как-то Андрей отправился на лодке через реку, чтоб намыть шлихи на противоположном от лагеря берегу. С собой взял Тарзана. На островке Андрей заметил двух темно-серых гусей и, причалив, бросился к ним, растопырив руки. Птицы метнулись в сторону. Один из них, крупный гусенок, угодил в пасть Тарзана, однако остался невредимым и был доставлен в лагерь.

Гусенка вскоре отпустили на свободу. Он заковылял к реке, переплыл неширокую протоку, выбрался на песчаную косу...

Вдруг Тарзан, все это время с любопытством наблюдавший за птицей, сорвался с места.

- Ага! Ату его, Тарзан! Возьми! - крикнул Толя. Тарзан, окруженный брызгами, смешно подпрыгивая, проскакал через брод. Мы, опомнившись, заорали:

- Вернись!.. Стой, собачий сын!.. Не тронь гусенка!

Напрасно! Тарзан и ухом не повел. Мы примолкли.

Тарзан подбежал к гусенку, остановился. Они простояли друг против друга несколько секунд. Гусенок наклонил голову и, видимо, зашипел. Тарзан припал мордой к земле, высоко подняв зад (так делают собаки, намереваясь играть), мотнул головой, притопнул лапами и... повернувшись хвостом к птице, легкой рысцой направился к нам. По своему обыкновению, улыбался, словно желал сказать: «Ну как, ловко я вас всех надул?»

Тарзан очень любил охоту. Заметив, что кто-либо берет ружье и отправляется прочь от лагеря, он тотчас бежал вслед и сопровождал до конца охоты, без устали шныряя по кустам.

Я не могу причислить себя к шумному племени охотников. Раньше и меня охватывал охотничий азарт. Забывая обо всем на свете, мог часами торчать в болоте, с утра до вечера бродить по лесу, ползком подкрадываться к зверю, обдирая локти и колени.

Но, придя как-то раз к убеждению, что убивать животное из азарта и озорства большая подлость, я охладел к охоте.

В нашем отряде я считался опытным следопытом, потому что однажды показал Андрею и Борису отпечаток медвежьей ступни, а в другой раз (им же) - волчий след. (Позже я испытал в связи с этим следом немало скверных минут, заподозрив, что в роли волка выставил Тарзана.)

Итак, я слыл охотником и поэтому считал своим долгом иногда выходить на охоту. Перед уходом старался попасться на глаза Тарзану и обзавестись, таким образом, опытным попутчиком.

Меня постоянно преследовали неудачи. Я шел с краю кустов, обрамляющих реку, держа ружье наперевес, и оглядывал окружающую местность так пристально, что замечал каждую ягодку в радиусе двадцати метров. Тарзан шуршал по кустам.

Охотился он самозабвенно. С удивительной легкостью проскальзывал сквозь густые заросли. Только что нырнул в кусты там, сзади меня, и вот уж высовывает свою седоватую морду из кустов метрах в пятидесяти впереди и, улыбаясь, показывает мне красный язык.

У Тарзана была привычка, удручавшая меня. Прочесав кустарник, он выбегал мне навстречу и останавливался, глядя на меня пристально и с некоторым укором. Мне казалось, он спрашивал: «Ну что, опять ничего не видел? Просто ума не приложу, как тебя можно обучить охоте!» Когда мы возвращались в лагерь, Тарзан бежал чуть поодаль, равнодушно посматривая по сторонам, и показывал тем самым, что не имеет никакого отношения к моим неудачам.

Со временем стали закрадываться в душу мне сомнения. Некоторые поступки Тарзана трудно было объяснить. Он, бегая по тундре, мог поднять стаю куропаток. Птицы, хлопая крыльями-трещотками, перелетали на новое место. Я торопился приблизиться к ним. Не тут-то было! Тарзан, откидывая то в одну, то в другую сторону задние лапы, мчался через кочки к птицам и тотчас поднимал их. Как бы я ни торопился, все напрасно. Испуганные куропатки трепетали крыльями где-то далеко-далеко. Тарзан радостным галопом скакал вслед за ними, и я, махнув рукой, шел в противоположную сторону.

Я приметил также, что Тарзан, бегая среди кустов, часто поднимает зайцев, но гоняет их беззаботно, без особых усилий, как бы шутя. Не мудрено, что он ни разу не схватил ни одного зайца, хотя были косые упитанными и совершенно потеряли к зиме свою спортивную форму.

Неожиданно я пришел к простому выводу: охотником Тарзан никогда не был. Мне стало ясно, почему никто из нашего отряда, уходя на охоту, не берет с собой Тарзана. А все возвращаются, увешанные дичью.

Но мы по-прежнему уходили на охоту. Тарзан шнырял в кустах, беззлобно гоняя зверей, и носился по тундре радостным галопом за птицами. Возвращался ко мне, высунув язык и мотая хвостом.

Я так же, как и раньше, бродил беспечно и легко, замечая каждую ягодку в радиусе двадцати метров; и любопытных куропаток, вытягивающих из травы свои шеи; и лопоухих, ничуть не трусливых зайцев; и круглые листья березок, прилипающие к мокрым сапогам, словно разноцветные конфетти.

Возвращались мы немножко усталые и налегке, без добычи, ничуть не опечаленные ни тем, ни другим.