Лагерь тридцати трех

Только теперь мы увидели, как, в сущности, мал наш коллектив, оставшийся на дрейфующих кораблях. Еще вчера по снежным тропам сновали десятки людей. Слышался смех. Звучали песни.

И вот все сразу оборвалось. Опустели твиндеки. Редко-редко мелькнет на льду одинокая фигура - это магнитолог вышел на работу в снежный домик или боцман отправился на аэродром собрать уже ненужные флажки. Тишь. Такая тишь, что слышно даже, как у борта соседнего корабля сошлись двое моряков и один у другого попросил закурить.

Зимой мы ввели шуточное административное деление наших многолюдных «населенных пунктов»: «город Садко», «деревня Малыгина» и «село Седово». Теперь и город, и деревня, и село были в лучшем случае хуторами...

Но скучать нам по-прежнему было некогда. На нас, тридцати трех зимовщиках, лежала нелегкая задача - заменить выбывших на материк. Надо было продолжать в полном объеме все научные наблюдения, подготовить корабли к навигации, вести необходимые работы по текущему ремонту.

В первую очередь следовало доставить на корабли грузы, принятые с самолетов, подсчитать все жизненные ресурсы и разделить их поровну между тремя экипажами. Это была трудная работа, если учесть, как мало людей осталось на судах.

Всего на аэродром было выгружено несколько тонн грузов. Их нужно было перевезти на примитивных ручных санках за 7 километров. Мы взваливали железную бочку или громоздкий ящик на полозья, окружали сани со всех сторон и с гиканьем и уханьем толкали вперед. В такие часы никто не жаловался на холод.

Но и в самом деле становилось теплее: близилась полярная весна. И хотя температура воздуха все еще держалась ниже нуля, черные металлические корпуса кораблей быстро нагревались. Образовавшийся за зиму в трюмах и твиндеках лед таял и отваливался пластами.

27 апреля, когда мы находились на 80°00',9 северной широты и 147°32' восточной долготы, я в первый раз увидел птичку. Взглянув в бинокль, чтобы получше рассмотреть нашу гостью, я убедился, что птичка эта не морская, а сухопутная. Какие далекие рейсы совершают эти маленькие существа! Что привлекает их в эти высокие широты?..

Накануне Первого мая мы провели генеральную уборку на корабле. Сбросили с палубы шлак, подмели мусор. Вымыли внутренние помещения.

Зимой седовцы жили в твиндеке, угрюмом и мрачном помещении, железные стены которого были покрыты инеем и льдом. Теперь мы переоборудовали под кубрик красный уголок, находившийся в деревянной надстройке корабля. Вымытые стены выкрасили белилами. Открыли иллюминаторы, и сквозь них круглые сутки светило солнце. Сразу стало светло и уютно.

Здесь поселились Буторин, Шарыпов, Алферов, Щелин и Шемякинский. Над койками прибили коврики. Развесили фотографии. Посреди кубрика поставили настольный биллиард. Так как людей на кораблях осталось немного, и количество жилых помещений сократилось, мы смогли увеличить нормы расходования угля на отопление. В каютах и кубрике стало теплее.

- Теперь жить можно, - с довольным видом басил Алферов, неохотно вспоминавший тяжелую зимнюю ночь, проведенную в холодном твиндеке.

Я и Андрей Георгиевич Ефремов разместились в апартаментах, состоявших из двух кают, которые в обычном плавании предоставлялись капитану. Розов с Токаревым поселились в помещении, предназначенном для старшего механика. Для доктора мы оборудовали целый лазарет из двух кают, тщательно вымытых и окрашенных белилами. Можно было бы отвести новое комфортабельное помещение и для радиста Полянского, нашего уважаемого дяди Саши. Но он наотрез отказался покинуть свою радиорубку, в которой провел всю зиму. Большим торжеством явилось открытие новой бани. Старая баня «Седова» пользовалась широкой известностью как объект для острот и насмешек. В стенных газетах каравана изображали седовцев моющимися в меховых шапках и валенках. Это было недалеко от истины: старая баня помещалась в одном из отсеков корабля, у железной стены, которая в зимние холода неизменно обледеневала. Я сам не могу без содрогания вспомнить, как в один из первых дней жизни на «Седове» мы с Андреем Георгиевичем отправились помыться в это банное заведение и едва не отморозили себе ноги.

Ледяная баня была немедленно закрыта. Взамен ее оборудовали новую в помещении ванной, предназначенной для командного состава. Здесь установили камелек сложной конструкции. В бочку из-под керосина вделали железный бочонок поменьше - из-под масла. В большой бочке разжигали огонь, а в малой кипятили воду. Железная труба, отводившая дым, обычно нагревалась докрасна, и любители попариться могли всласть пользоваться этим удовольствием. А для того чтобы удобнее было раздеваться, поставили небольшой мягкий диванчик.

Но водолазу Щелину и этого показалось мало, и он перетащил туда четыре зеркала, развесив их на всех стенах.

Оставалось привести в порядок кают-компанию. В ней нам предстояло питаться, проводить часы досуга, собираться на занятия. Между тем после долгой и трудной зимовки кают-компания «Седова» мало напоминала культурное помещение корабля. Мы тщательно вымыли и выскребли все уголки, выбросили вечно дымивший маленький чугунный камелек и заменили его новым, выкрасили стены масляной краской, привели в порядок мебель. Все блестело и сияло. Теперь людей тянуло сюда выпить чашку чаю, посидеть на мягком диване, побеседовать о разных разностях. А это невольно сближало нас между собой.

1 мая 1938 года мы встречали уже за 80-й параллелью, в Центральном Арктическом бассейне. Под нами лежал океан, прикрытый ледовой броней. Материковая отмель осталась позади, и, для того чтобы взять пробы грунта, гидрологу «Садко» Чернявскому приходилось опускать приборы на глубину свыше 1300 метров.

В этот день погода стояла на редкость. Легкий ветер шевелил гирлянды флагов, поднятых над кораблями. На ослепительно синем небе ни облачка. На высоких голубоватых торосах можно было заметить первые капли соленой влаги. Поверхность снега кое-где покрылась легким хрустящим налетом, похожим на лепестки слюды.

В 10 часов 30 минут утра от кораблей отделились кучки людей. Тридцать три зимовщика шли с флагами и портретами вождей на праздничную встречу. Шли с песнями, построившись в ряды. Но как это было не похоже на многолюдные демонстрации минувшей зимы! Все время казалось, что кого-то не хватает, что вот-вот от кораблей должны подойти новые колонны демонстрантов. Но никого вокруг нас на тысячи километров не было. Мы были одни в полярном океане.

Все же первомайские праздники на кораблях прошли оживленно и весело. Радисты приняли целые пачки приветственных радиограмм. Нас поздравляли с Первым мая руководители Главсевморпути, зимовщики арктических станций, пионеры - члены кружка юных полярников, родные, знакомые и вовсе незнакомые люди.

Мы честно заработали право на хороший отдых, и в течение четырех дней работы на кораблях не производились. Команды судов по очереди ходили в гости друг к другу. Сначала был дан праздничный ужин на «Садко», потом на «Малыгине» и, наконец, на «Седове». После отлета 184 зимовщиков у нас поубавилось артистических талантов. Все же и мы не ударили лицом в... снег!

Старшие помощники капитанов - Румке, Кучерин и Ефремов - изобрели какой-то невероятный «танец старпомов». Глядя на них, мы часто вспоминали нашу медведицу Машку, которая примерно с такой же грацией топталась на льду.

Зато наш доктор Соболевский блеснул. Схватив в зубы кухонный нож, он лихо закручивал усы и вихрем проносился по кают-компании, кружась и приседая. Пожалуй, доктор был самым северным в мире исполнителем лезгинки.

Потом наступал черед вокальных номеров. Откашлявшись, дядя Саша, наш отважный радист, запевал приятным баском одну за другой песенки. Когда нам это надоедало, мигом образовывался хор, пели «Дальневосточную партизанскую» или «Если завтра война...».

Одним словом, мы веселились, как только могли, и никто не может сказать, что первомайские праздники 1938 года прошли в Центральном Арктическом бассейне скучно.

5 мая в кают-компании «Садко» собрались капитаны всех кораблей, чтобы поделить грузы, доставленные на самолетах. «Садко» был ближайшим к аэродрому, и поэтому мы устроили на нем своеобразную оптовую базу.

Подсчеты показали, что после эвакуации 184 зимовщиков наш коллектив был обеспечен продовольствием на 40 месяцев.

Начиналась размеренная, будничная жизнь зимовки. Жители лагеря тридцати трех, как и прежде, не могли пожаловаться на избыток досуга. У каждого было по горло работы.

С наступлением круглосуточного светлого времени возрос объем научных исследований, центром которых по-прежнему оставался «Садко», располагавший богатейшим оборудованием третьей высокоширотной экспедиции.

На борту «Седова» Андрей Георгиевич Ефремов проводил в этот период систематические наблюдения над наклонением видимого горизонта. Эти наблюдения чрезвычайно важны для точной работы с секстаном. Кроме того, Андрей Георгиевич наблюдал за поведением магнитного компаса.

На кораблях шла деятельная подготовка к навигации. Вероятно, на материке многие удивлялись, читая наши сообщения о том, что корабли, унесенные льдами в Центральный Арктический бассейн, где-то там, за 80-й параллелью, готовятся к навигации. Но мы верили в возможности советского ледокольного флота и рассчитывали, что «Красин», «Ермак» или достраивавшийся тогда в Ленинграде ледокол «Иосиф Сталин» пробьются к нам на выручку. Следовательно, мы считали себя обязанными заранее подготовить свои котлы и машины к походу.

На долю механиков «Седова» выпало особенно много работы. Они трудились очень часто дни и ночи напролет. Эти труды не пропали даром. И если бы руль нашего корабля не был так изуродован льдами, «Седов» в это же лето покинул бы Центральный Арктический бассейн вместе с другими кораблями.

Меня уже давно тревожило состояние рулевого управления. Зимние сжатия могли серьезно повредить его. Но частые подвижки льда лишали нас возможности заняться околкой руля. С наступлением летнего таяния я решил приступить к обследованию руля.

Тем временем корабельные работы шли своим чередом. Вахтенные аккуратно записывали в судовом журнале:

«Пилка дров. 
 Сортировка и предохранение продуктов от порчи при оттаивании. 
 Установка в кают-компании и в жилых помещениях противопожарных бочек с водой. 
 Санитарная уборка жилых помещений. 
 Осмотр корпуса и цистерн. 
 Заготовка льда для ледника и переноска в ледник лимонов. 
 Уборка жилых помещений выбывших зимовщиков. 
 Очистка и цементировка ледовых танков для принятия пресной воды из снежниц. 
 Переборка продуктов. 
 Уборка мусора от борта. 
 Очищаем и смазываем маслом мясокопчености». 

С каждым днем становилось все теплее. Правда, май за 80-й параллелью куда прохладнее, чем в Москве, но, во всяком случае, теперь ртуть в термометре не спускалась ниже минус 15 градусов, а это, по нашим представлениям, была весьма приличная температура. Я рассчитывал, что уже скоро можно будет взяться за приведение в порядок корпуса судна, палубы, такелажа. Но накануне этой страдной поры произошло непредвиденное событие, внезапно выбившее меня из колеи: я заболел и целый месяц провел в постели.

20 июня я, наконец, встал с постели. Подошел к зеркалу. На меня глянуло незнакомое худое лицо, заросшее волосами. Сел, побрился. Вышел на палубу. От свежего, холодного воздуха сразу закружилась голова. Я ухватился за поручни, присел на какой-то ящик и с огромным интересом огляделся вокруг.

За месяц льды изменились до неузнаваемости. Снег стаял, обнажая грязно-желтые ропаки старого, многолетнего льда. Там и сям синели снежницы - глубокие лужи талой воды. В некоторых местах лед протаял насквозь. К этим естественным колодцам стекались с веселым журчанием потоки воды. Они несли с собой щепки, обрывки бумаги, мусор, сброшенный с кораблей, и это напоминало весенние ручьи Большой земли. И только полнейшее отсутствие зелени нарушало иллюзию.

Мы очень скучали по зеленой листве. Еще в мае, да начала болезни, я был обрадован находкой: в одном из углов капитанской каюты валялся старый цветочный горшок, на дне которого сохранилась щепотка земли. Эта щепотка была единственной на всем корабле. Я бережно размял землю и смочил ее водой. Андрей Георгиевич принес из своей кладовой несколько сухих горошин. Уложив горошины в мокрую тряпку, я продержал их в тепле до тех пор, пока они не дали робкие ростки. Тогда эти горошины перекочевали в цветочный горшок, и мы все с огромным интересом следили, как из сухих, сморщенных семян вырастает кудрявый кустик гороха с нежными усиками и слабенькой бледно-зеленой листвой.

Во время моей болезни об этом кустике в суматохе забыли, не полили его во время водой, и он засох. Это было большим огорчением. Ни леса Сингапура, ни сады Манилы, ни плантации Формозы не оставили в моей памяти такого следа, как этот нежный зеленый росток, выращенный и погибший за 80-й параллелью...

Толщина ледяного покрова значительно уменьшилась. Верхняя кромка пера руля теперь явственно выступала из-под рыжевато-бурого льда. Надо было браться за расчистку льдов под кормой, чтобы проверить, наконец, состояние руля и винта.

Еще накануне я распорядился подготовить необходимый инструмент и раздобыть у садковцев взрывчатые вещества. Теперь на борт «Седова» уже были доставлены 150 килограммов аммонала и 100 детонаторов. Вся команда занималась осмотром и ремонтом ледового инструмента. К 17 часам все было готово, и мы занялись делами внеочередного порядка. Все спешно приводили в порядок свои костюмы, брились - приближался день выборов в Верховный Совет РСФСР.

Вечером после долгого перерыва я раскрыл дневник и записал:

«Северный Ледовитый океан, 20 июня. Итак, уже почти девять месяцев наш караван дрейфует во льдах. Сейчас находимся на 81°11',2 северной широты и 140°38' восточной долготы. Ветры часто меняются. Поэтому за месяц нас отнесло к северу всего на 16 миль.

За последние дни пейзаж в районе дрейфа резко изменился. Вместо белоснежной равнины льдов кругом раскинулась бесконечная цепь озер полупресной воды. Таяние снега идет весьма интенсивно. Днем температура воздуха на солнце достигает 20 градусов тепла. Сообщение между судами затруднено. Снег стал рыхлым, лыжи проваливаются.

Установили условные сигналы для переговоров между кораблями. Вот записка, присланная мне Хромцовым:

«Две угольные корзины, поднятые одна над другой на видном месте, означают: «Необходима помощь команд других судов».

Указанный сигнал поднимается при случае, когда необходима помощь для околки судна при сжатии, для перегрузки аварийного запаса с судна на лед и при всех аварийных случаях, когда нужна помощь».

Завтра начинаем окалывать ото льда руль и винт. Какие сюрпризы готовит нам этот день?

Экипажи наших судов сейчас деятельно готовятся к выборам в Верховный Совет РСФСР. Зимовщики изучают Конституцию РСФСР.

В день выборов будет показана кинокартина; это удовольствие можем себе позволять не часто: киноаппарат требует много электроэнергии, а стало быть, и горючего.

Комсомольцы готовят плакаты, лозунги и очередной номер стенной газеты «Мы победим».

Над льдами с веселым щебетанием проносятся птицы. Они, по-видимому, избрали своей базой наши суда. Но ни моржей, ни тюленей, ни медведей, которых с большим нетерпением ожидают все наши моряки, по-прежнему нет...»

В 9 часов утра 21 июня все одиннадцать седовцев собрались у кормы с кирками, ломами и пешнями. Ломы вонзились в податливый, рыхлый лед. Вначале казалось, что дело подвигается вперед довольно быстро. Рядом с образовавшейся майной росла груда битого льда. Но когда мы углубились примерно на метр, возникли непредвиденные затруднения: образовавшуюся яму быстро заполнила талая вода.

Притащили брандспойт, начали откачивать. По краям майны нагородили барьер из льда и снега. Но стремительные потоки снова и снова прорывались в чашу, вырубленную во льду. Приходилось работать ломами и пешнями, стоя наверху, у края майны. Обломки льда, всплывающие со дна, вылавливали железной сеткой.

После обеда я решил пустить в ход взрывчатые вещества. Мы закладывали аммонал в углубления, высверленные во льду на расстоянии 5-10 метров от корпуса судна, и взрывали заряды. Однако и на этот раз существенных результатов не добились.

На следующий день нас ожидал неприятный сюрприз: вся майна, с таким трудом расчищенная нами накануне, была забита обломками льда, выплывшими откуда-то снизу.

Накануне была пробита насквозь толща льда, и теперь приходилось иметь дело с так называемыми подсовами: за зиму сжатия нагромоздили под кормой, мощные ледяные пласты, втиснутые один под другой, и сейчас куски льда, размельченного взрывами, находили выход на поверхность воды.

Снова пустили в ход аммонал. Вокруг кормы теперь высились целые горы льда, выуженного нами из проруби. Но снизу всплывало еще больше голубых сверкающих глыб. Иногда эти глыбы несли на себе ржавые следы железных листов и заклепок: они отрывались от самого днища корабля.

Видимо, природа создала за зиму под «Седовым» целый ледяной погреб, уходящий на несколько этажей под воду.

Команда работала весь день без отдыха. Все промокли, устали. Но дело и на этот раз почти не подвинулось вперед.

Подготовка к навигации

В конце работы чей-то лом, опущенный в воду, внезапно зазвенел о металл. Звон раздался примерно в метре от пера руля, считая вправо. Что же могло быть подо льдом так далеко от руля? Андрей Георгиевич, примчавшийся ко мне с докладом о неожиданной находке, был склонен считать, что это лопасть нашего винта, которую льды отломили во время сжатия и отнесли в сторону.

Хотя это предположение и казалось маловероятным, но других объяснений загадочной находки пока не было.

Чтобы доискаться истины, мы на следующее утро с новой энергией возобновили околку. К полудню удалось выяснить: под водой, на глубине около метра, на ощупь заметно искривление пера вправо. Значит, то, что Андрей Георгиевич считал оторванной лопастью винта, на поверку могло оказаться изогнутым концом пера.

После обеда, чтобы ускорить околку, мы снова взрывали лед у самой кормы дозами по 100-200 граммов аммонала.

Когда удалось несколько освободить майну ото льда, выяснилась еще одна неприятная деталь: на рудерпосте чернела предательская трещина.

Положение осложнялось. Я поплелся на «Садко», чтобы посоветоваться с капитаном Хромцовым, который был начальником нашего каравана. После болезни ноги еще очень плохо повиновались, и дорога к «Садко» показалась необыкновенно длинной и трудной. Кое-как взобрался я по трапу на борт флагманского корабля и рассказал Хромцову о наших открытиях. Мой рассказ встревожил и его. Только что по радио сообщили, что ледокол «Иосиф Сталин» вышел на ходовые испытания, и естественно было ждать, что новый флагманский корабль ледокольного флота первым же рейсом отправится на выручку к нашему каравану. Что же будет тогда с «Седовым», если окажется, что его руль - исковерканная груда железа?

Утром 24 июня у кормы нашего парохода собралось большое общество. Кроме нас одиннадцати, здесь присутствовали Хромцов и водолаз «Садко» Николаев. Пришло и несколько человек с «Малыгина». Предстояло, так сказать, провести консилиум с участием специалистов со стороны.

Установили водолазную станцию. Принесли скафандр и шлем. Матросы и механики поглядывали на них с опасной. Я и сам прекрасно понимал, что спуск в майну - дело довольно рискованное: в любую минуту могли всплыть новые обломки подсовов и заклинить или обрезать шланг, питающий водолаза воздухом. Но нам нужно было во что бы то ни стало добыть сведения о состоянии руля.

К трем часам дня майна была очищена от плавучего льда насколько возможно. Здоровяк Щелин облачился в скафандр. Николаев надел ему на голову шлем, привинтил шлем к скафандру и проверил все соединения. Неуклюже и тяжело ступая по льду свинцовыми подошвами, Щелин подошел к краю майны и осторожно стал сползать в мутную ледяную воду. Через мгновение шлем его скрылся под водой.

Подводная часть корабля

Потянулись долгие минуты ожидания. Наконец, через четверть часа, Щелин вынырнул, и товарищи помогли ему встать на лед. Когда отвинтили шлем, водолаз недовольно сказал:

- Тьма, ничего не видать. Сейчас пойду опять, буду руками щупать...

В 15 часов 24 минуты Щелин снова опустился под воду и пробыл там еще 16 минут. Поднявшись, он сказал:

- Это перо. Я всю нижнюю кромку прощупал. Согнуто вправо градусов на сорок пять, а вверху ровное. Получилось вроде такого черпака...

И он показал рукой, как изогнуто перо.

Водолаз «Садко» Николаев вызвался уточнить эти данные. Он также два раза опускался под воду и обследовал всю область кормы. В результате этого обследования в вахтенный журнал «Седова» вечером 24 июня была внесена такая запись:

«Осмотром обнаружено, что перо руля ниже 230 сантиметров от балера находится во льду и согнуто нижней частью вправо, под углом около 45°. Рудерпис и рудерпост на этой глубине находятся в сплошной массе монолитного льда, и осмотреть их нет возможности. Под корпусом судна на 10-15 футов подсовы сплошных полей льда, идущих наклонно от левого борта. Общая толщина нагроможденного льда по измерению превышает 10 метров».

Первые итоги обследования были довольно безрадостны. Из них следовало, что нам предстоит большая и трудная работа. Требовалось расчистить майну, преодолеть сопротивление подсовов, беспрерывно заполнявших ее обломками, освободить ото льда всю область руля и винта и попытаться вернуть судну хотя бы частичную управляемость.

Борьба за исправление руля заняла больше месяца. Наш коллектив затратил много сил и энергии, но существенных результатов все же не достиг. Лишь на следующее лето удалось вернуть «Седову» частичную управляемость.

Для того чтобы дать представление о наших неудачных, но достаточно трудоемких попытках наладить работу руля, приведу здесь выдержки из дневника:

«25 июня. Решено расширить майну у кормы, чтобы как следует расчистить всю область рулевого управления и винта. Это трудно, но совершенно необходимо. До тех пор, пока мы не испробуем все средства для исправления руля, оставлять работу нельзя.

Сегодня возобновили околку. Дело подвигается вперед, хотя довольно-таки медленно.

26 июня. 81°25',9 северной широты, 139°00' восточной долготы. День выборов в Верховный Совет РСФСР. Второй раз мы голосуем в дрейфующих льдах. Снова на кораблях царит праздничное оживление. Зимовщики принарядились, щеголяют в новых костюмах. Некоторые даже надели галстуки и белые воротнички.

Суда расцвечены флагами.

Выборы начались ровно в 6 часов утра. Все избиратели дрейфующего избирательного участка № 277, за исключением тех, кто нес вахту, к этому времени собрались на «Малыгине». Малыгинцы с большой тщательностью и заботой приготовили кабинки для голосования. На столах было разложено все необходимое, вплоть до пепельниц.

Моряки, которые первыми опустили свои бюллетени, сразу же побежали на «Садко» и «Седов» сменить вахтенных, чтобы дать им возможность поскорее принять участие в голосовании. Вскоре, пробираясь между проталинами, прова­ливаясь зачастую по колено в воду, и последние избиратели зашагали к «Малыгину». Через 35 минут подача голосов была закончена.

Сегодня по случаю праздника околка рулевого управления не производилась.

27 июня. Возобновили работу у кормы. Взрывали лед аммоналом, закладывая заряды по 200-500 граммов в трех метрах от судна. Работа затрудняется большим количеством всплывающих обломков. Дует свежий северо-западный ветер. Похоже, что начнется пурга. Вот тебе и лето!

28 июня. 81°24',3 северной широты, 138°31' восточной долготы. Началась пурга. Однако работы у кормы не прекращаем. Свесили с кормы большие брезенты, и получилось нечто вроде большой палатки, под прикрытием которой удалось продолжать очистку майны. К 3 часам дня очистили ее настолько, что можно было без особого риска опускаться под воду. Щелин надел скафандр и обследовал подводную часть рулевого управления.

В половине четвертого он поднялся и доложил, что пятка руля ото льда свободна. Она находится в исправности.

Механики разобщили штуртрос, приготовили ручной привод и попытались повернуть руль вправо, где перо чисто от льда. Руль не поворачивается.

29 июня. Продолжаем очищать рулевое управление от льда. Опять приходили с «Садко» Хромцов и Николаев. Николаев опустился под воду и пробыл там 25 минут, осматривая руль. Подтверждает, что нижняя часть пера изогнута вправо, но каких-либо заметных повреждений рудерписа, рудерпоста и пятки руля не видно.

1 июля. 81°17',1 северной широты, 137°57' восточной долготы. Пурга продолжается. Ветер часто и резко меняет направление. Под действием ветра во льду стали появляться трещины шириной до 75 метров. На востоке и западе образовались разводья шириной до 1 мили. Если так пойдет дальше, ледоколы смогут пробиться к нам на выручку. Поэтому стараемся форсировать подготовку корабля к навигации.

Продолжаем очищать руль и винт, производя взрывы аммоналом. По-прежнему снизу всплывают большие обломки подсовов.

Сегодня под воду опять опустился Щелин. Пробыл там полчаса, но ничего нового не обнаружил. Подвели итоги за месяц работы.

Научные работники каравана в июне сделали 24 астрономических определения, провели три гидрологические станции, магнитные наблюдения в пяти пунктах и гравитационные - также в пяти пунктах. Несколько раз измеряли глубину и взяли две пробы грунта.

В июне мы продрейфовали по ломаной линии около 100 миль.

4 июля. 81°19',4 северной широты, 137°25' восточной долготы. Изо дня в день одно и то же: очищаем руль и винт ото льда. Под кормой уже образовалась майна довольно внушительных размеров.

7 июля. 81°05',3 северной широты, 137°07'восточной долготы. Сегодня снова взрывали лед за кормой. После трех взрывов убрали обломки, и Щелин опустился под воду. 55 минут обследовал он руль и винт, не выходя из воды.

Наконец поднялся и сказал, что ничего нового сообщить не может. Руль чист ото льда. Попробовали проворачивать его вручную. Он поворачивается около среднего положения всего на 10°.

13 июля. 81°22',5 северной широты, 137°19' восточной долготы. Вода в майне посветлела. Поэтому стало ясно видно почти все перо руля. Отчетливо виднеется изогнутая вправо нижняя кромка. Повреждение точно такое, как было описано водолазами, спускавшимися 24, 29 июня и 7 июля.

Заметно также, что рудерпис и рудерпост несколько изогнуты вправо.

14 июля. 81°29',0 северной широты, 137°32' восточной долготы. Продолжаем окалывать лед около винта. Одновременно взрываем его аммоналом для ускорения работы. Лед здесь достигает толщины двух метров, а с левого борта смерзшиеся подсовы уходят на значительно большую глубину.

16 июля. Продолжаем очищать руль и винт ото льда. В конце дня водолаз Щелнн снова пробыл под водой 50 ми­нут. Подтвердил, что пятка руля стоит на месте. Третий сверху штыр, соединяющий перо с рудерпостом, отсутствует, а отверстие петли рудерписа отошло примерно на 2 дюйма от отверстия петли рудерпоста вправо.

Щелин осмотрел также и винт. Пока видны только три лопасти. Четвертая еше окована льдом.

18 июля. 81°48',0 северной широты, 136°20' восточной долготы. Очень много хлопот доставляет уборка мусора, вытаявшего у бортов корабля.

Вчера матросы предложили остроумную выдумку: пробить во льду прорубь и сплавить туда весь мусор. Заложили в скважину в 20 метрах от судна 3 килограмма аммонала, зажгли бикфордов шнур, и вровень с марсом взлетел целый столб воды и ледяных осколков. Теперь мы могли в образовавшейся проруби утопить весь мусор, находившийся возле судна.

Решено применить новый метод и дня очистки нашей майны ото льда. Во льду вырублены два канала, ведущих к большим снежницам, которые окружают корабль сплошной цепью. Им присвоены громкие названия: «Канал Щелина» и «Канал Соболевского».

Работа значительно упростилась.

Вместо того чтобы выуживать из майны льдины и сваливать их у кормы, где уже и так выросла гигантская груда, наименованная «Сопкой Буторина», обломки подсовов теперь перегоняют баграми по каналам в снежницы. Там они быстро тают.

20 июля. 81°51',6 северной широты, 13б°05' восточной долготы. Сегодня произвели генеральное обследование руля и винта.

Для детального осмотра руля два раза опускался водолаз Николаев и один раз Щелин. Но окончательный «диагноз» должен был поставить техник-специалист. Ко мне подошел Андрей Георгиевич Ефремов.

- Я полезу, - просто сказал он. - Я инженер и все там разберу.

- Но ведь у вас больное сердце, и вы никогда не надевали водолазного костюма, - возразил я.

- Вот и хорошо. Раньше не надевал, а теперь надену.

Он быстро облачился в скафандр и ловким движением скользнул в воду. Соболевский с тревожным видом следил за стрелкой секундомера: как врач он не одобрял этого поступка Андрея Георгиевича. Но все обошлось вполне благополучно.

Вечером составили акт осмотра руля и винта. В акте было указано:

«Сего числа для детального осмотра состояния руля и винта л/п «Г. Седов» был спущен под воду водолаз Щелин В., который, произведя осмотр, сообщил, что перо руля согнуто вправо, как это было обнаружено 24 июня с. г., также согнут вправо рудерпис. Благодаря недостаточно светлой воде заменить погнутие рудерпоста не представляется возможным. Пятка руля находится в своем гнезде. Третий сверху штыр отсутствует, и отверстия в петлях рудерпоста и рудерписа расходятся, приблизительно на 2 дюйма, так что петля рудерписа в этом месте отклонена от петли рудерпоста вправо. Разрывов в ахтерштевне не обнаружено. При осмотре винта обнаружены три лопасти, а четвертой не видно, так как на этом месте находится лед...»

Общая картина, таким образом, весьма неутешительная. Вряд ли удастся до возвращения в порт сделать что-либо существенное. Но попробовать надо!

21 июля. 18°52',9 северной широты, 135°46' восточной долготы. Посоветовавшись с механиками, решил осуществить такой план: снять четвертый штыр, соединяющий перо руля с рудерпостом. Так как третий штыр отсутствует, то перо будет держаться только на верхних двух петлях. Поэтому оно отойдет несколько влево, и этим в известной мере компенсируется изгиб пера вправо.

Работать придется под водой. Поэтому сегодня привели в порядок водолазную станцию, перебрали и очистили ее.

22 июля. 81°52',5 северной широты, 136°00' восточной долготы. Начали работу. Удалить штыр, оказывается, не так просто. Сегодня водолаз Николаев больше двух часов пробыл под водой, но ему пока не удалось даже выбить чеку, стопорящую гайку. Чеки расклепываются.

До позднего вечера водолазы паяли шлем, - он в нескольких местах пропускает воздух.

23 июля. 81°50',8 северной широты, 136°11' восточной долготы. Сегодня утром водолазы, наконец, доконали упрямую чеку. Николаев держал под водой длинное водолазное зубило, а Щелин бил по нему сверху молотом. До обеда отвернули гайку на две грани. К вечеру удалось ее снять и поднять на поверхность.

25 июля. 81°51',5 северной широты, 135°40' восточной долготы. Тщетно пытались вытащить штыр. С утра били сверху молотом по зубилу, которое под водой держал Щелин. Штыр не поддался ни на один сантиметр, так как он согнут и сильно зажат перекошенными петлями рулевого управления.

Навернули снова гайку на штыр на две нити резьбы и испробовали новый способ: механики ворочали ручным приводом руль вправо и влево, а водолазы одновременно выбивали штыр. И на этот раз он не сдвинулся ни на сантиметр.

После обеда начали поворачивать руль трехтонными механическими талями за румпельный сектор. Влево руль не поворачивается более чем на 1-2 градуса. Штыр не поддается никакому воздействию. Наши проклятия этому упрямому куску металла не поддаются никакому литературному описанию.

26 июля. 81°51',6 северной широты, 135°29' восточной долготы. Испробовали последнее средство - спустили под воду мощный пятитонный домкрат и попытались выдавить им штыр из петель. В течение нескольких часов водолазы работали под водой. Несмотря на то, что мощность домкрата была использована полностью, штыр не поддался.

Больше в нашем распоряжении нет никаких возможностей. После полутора месяцев упорной работы приходится оставить руль в том самом состоянии, в которое его привели ледовые сжатия. Горько и обидно, но ничего не поделаешь. То, что сжатие наделало в течение нескольких минут, не удалось исправить за целое лето...»

Вечером пришлось записать в вахтенном журнале:

«Ввиду того, что все средства для удаления штыра использованы, но произвести эту работу в данных условиях не удается, водолазные работы прекратили».

Неудача не лишила, однако, коллектив зимовщиков бодрости и уверенности. В машинном отделении полным ходом продолжалась подготовка к навигации.

С каждым днем ледовая обстановка становилась все более благоприятной. Во всех направлениях виднелись разводья. Черные, как уголь, полосы открытой воды чередовались с серыми и желтыми пространствами рыхлого, ноздреватого льда. Вокруг «Садко» лед настолько протаял, что подломился, и наш флагманский корабль неожиданно превратился в свободно плавающее судно. К концу июля толщина льда уменьшилась в среднем на 70 сантиметров по сравнению с тем, что было в начале лета.

А еще совсем недавно нас окружали грозные ледяные хребты, и когда солнце взошло впервые в феврале, оно озарило фантастический ландшафт голубовато-зеленых скал. Мы часто вспоминали, как на огромном торосе перед отлетом на материк собрались зимовщики с трех кораблей. Их было свыше 200 человек, а издали казалось, что это мухи сидят на обломке сахарной головы. И вот за каких-нибудь два месяца этот торос исчез. От него осталась жалкая кучка рыхлого льда.

Летом сообщение между судами было чрезвычайно затруднено. Ходить в одиночку по льду капитаны запретили. Отправляясь в поход, приходилось брать с собою багры, так как по пути часто надо было перепрыгивать трещины, достигавшие ширины в 2 метра.

Образовавшиеся в конце июля трещины и разводья намного оживили нашу бедную фауну: появились в большом количестве нерпы, утки, чайки и даже нарвал - морской зверь из семейства китовых, сделавшийся частым гостем ближайших полыней.

После работы седовцы, садковцы и малыгинцы отправлялись с ружьями вдоль разводьев попытать счастья. Охотничий сезон открыл капитан «Садко» Хромцов, застреливший двух уток. Потом пришел черед более крупной добычи: малыгинцы добыли нерпу, весившую около пяти пудов.

Это было большое событие, вызвавшее разговоры на всех кораблях. Консервы давно уже надоели, и потому даже черное мясо нерпы могло сойти за деликатес.

Малыгинцы гостеприимно пригласили всех желающих отведать новое лакомство. Желающие не замедлили принять приглашение. Бифштексы из нерпы, приправленные клюквой, показались вполне приемлемыми: если не обращать внимания на запах сырой рыбы, то можно представить себе, что имеешь дело с медвежьим мясом.

После этого обеда каждому захотелось убить нерпу. Теперь в свободные от работы часы вдоль разводьев крались охотники, выслеживавшие добычу. Наибольшей виртуозности в этом трудном деле достиг старпом «Малыгина».

Он ползал по льду, извиваясь, как нерпа, рассчитывая, что морские животные примут его за своего собрата.

Очень хлопотливым делом была и добыча убитых нерп из воды. По большей части убитые звери сразу шли ко дну, и охотникам оставалось оплакивать ушедшую из-под самого носа добычу. Поэтому, собираясь на охоту, стали брать бай­дарки и резиновые надувные шлюпки.

Вскоре катанье на этих шлюпках стало самостоятельным видом развлечения. Их уносили за километр от корабля, где открылось огромное разводье, расходившееся временами до 700 метров, и отправлялись в дальнее плавание вдоль его берегов.

Особенно увлекался греблей Розов, - он довольствовался ближней снеговой лужей самых скромных размеров.

В почете был стрелковый спорт. В июле на «Седове» состоялись призовые стрельбы. Соревнования в стрельбе по мишеням выиграли Буторин и Полянский. В завершение программы они разбили двумя выстрелами на расстоянии 130 метров две бутылки. Чемпионам были торжественно вручены призы - каждому по пачке папирос «Беломорканал». Приз этот в наших условиях ценился очень высоко.

Среди книг, прочитанных моряками, почетное место занимали труды по Арктике и Антарктике.

С большим оживлением по-прежнему проходили политзанятия. В июле была проведена теоретическая конференция комсомольцев трех судов по теме «Социализм и коммунизм». В работах этой конференции участвовали почти все члены экипажей.

Ежедневно во время чая зачитывались вслух «Последние известия», которые аккуратно принимал Полянский.

Наш коллектив обычно очень чутко отзывался на все политические события, о которых сообщало радио. Ведь наши корабли были частью советской территории, а мы - советскими людьми. Поэтому каждая весть о каком-либо событии государственного значения сразу же находила живой отклик, и мы подолгу обсуждали ее так же, как делали бы это в родном порту.

Помнится, в один из дней Полянский сообщил, что на Большой земле выпущен новый заем. Сразу же была проведена подписка на кораблях, причем седовцы дали взаймы государству 118 процентов месячной зарплаты, заняв первое место по подписке в караване.

Несколько позже Полянский принял тревожные радиограммы с дальневосточной границы. Они сообщали о провокации японской военщины в Посьетском районе, у озера Хасан. Посьет я знал: часто приходилось там бывать, когда служил на Тихом океане. О Хасане же я не слыхал. Но вскоре мы, вместе со всеми гражданами СССР, хорошо узнали это слово, и в Ледовитом океане с тех пор оно произносилось с такой же гордостью, как в Москве или Владивостоке. Вместе со всеми мы радовались боевым успехам нашей могучей армии, преподавшей зарвавшейся японской военщине предметный урок географии.

Большое оживление в наш быт вносило празднование дней рождения зимовщиков. Эти дни отмечались с большой торжественностью. Каждый именинник имел право пригласить со всех судов гостей по своему желанию. Ему предоставлялось также право потчевать этих гостей хорошим угощением. Капитан корабля преподносил «новорожденному» подарки. С подарками являлись и гости, приглашенные с других судов.

Чтобы кто-нибудь не схитрил и не отпраздновал день рождения досрочно или два раза в год, эти торжественные даты точно проверяли по оставшимся от выборов избирательным спискам. В июле на дрейфующих кораблях было пять «новорожденных».

Подвижки льда давно уже прекратились. Погода стояла тихая, туманная, - в июле было всего четыре ясных дня!

Подготовка к навигации уже закончилась. 29 июля мы закончили очистку лопастей руля ото льда и вручную провернули машину на передний ход на один оборот. Механики зорко и придирчиво следили при этом за работой каждого клапана и подшипника. Но придраться было не к чему: машина оказалась в полном порядке.

Я и Андрей Георгиевич взялись за проверку гирокомпаса и других электронавигационных приборов. К концу августа гирокомпас был приведен в порядок, и когда судовая динамомашина дала ток, его ротор развил нормальное количество оборотов: прибор заработал, как часы.

После того как механики закончили восстановление машины и всех механизмов (ранее законсервированных), оставалось навести на корабль внешний лоск. Надо сказать, что после долгой и трудной зимовки он выглядел весьма непрезентабельно. Надстройки закоптились, корпус облупился и заржавел. Между тем с каждым днем росла уверенность, что ледоколы подойдут на выручку: ледовая обстановка улучшалась.

Надо было готовиться к встрече. И вот примерно в середине августа начался большой аврал: все, от капитана до кока, взялись за чистку, мытье и окраску корабля.

К этому времени все механизмы уже находились в боевой готовности. Даже грузовые стрелы были осмотрены и проверены, а блоки и шкентеля смазаны.

Великая чистка корабля началась с кормового кубрика, который мы мыли и скребли четыре дня подряд, пока он не превратился в нормальное корабельное помещение.

Затем взялись за мытье палубы. Установили брандспойт, опустили рукав в снежницу и окатывали палубу водой до тех пор, пока, наконец, можно было разобрать, что это действительно палуба. Окатили из брандспойта и борта.

20 августа все одиннадцать седовцев вооружились кистями и ведрами с разведенным суриком. Мы приспособили к бортам висячие деревянные беседки, штормтрапы и, словно заправские маляры, загрунтовали суриком оба борта вплоть до кормового подзора, предварительно очистив их от ржавчины.

На следующий день мы сняли зимнее отеплительное ограждение надстроек, вымыли их, очистили от ржавчины и покрыли суриком кормовой подзор. Палубу снова окатили водой из брандспойта и протерли песком. В 24 часа механики развели огонь в топке малого котла. Впервые за десять месяцев «Седов» поднимал пары: мы хотели привести в действие рулевую машину, чтобы окончательно выяснить, насколько повинуется ей искалеченный льдами руль.

Назавтра покрыли суриком поручни. В завершение всего растопили баню и вымылись все по очереди.

Теперь корабль имел приличный вид. Все механизмы были в полной готовности, и даже машинный телеграф звякал так, словно мы уходили в рейс.

Только состояние руля не давало нам покоя и снижало праздничное настроение у всех: несмотря на то, что мы заставляли рулевую машину работать с предельной нагрузкой, удавалось поворачивать перо вправо всего на 8 градусов, а влево - на 10. Полтора часа бились механики и матросы у машины, непрерывно перекладывая руль, но угол поворота от этого не возрос.

Оставалось надеяться только на буксир, - если бы нас повел за собой «Садко» или «Малыгин», то вслед за ледоколом мы, пожалуй, могли бы кое-как добраться до чистой воды.